morpho anaxibia

Я всегда любил раннее утро. Наблюдать за тем, как медленно просыпается мир.. в этом есть что то по настоящему волшебное. Но сегодня мои глаза не воспринимали ни удивительной архитектуры, ни красивых дорог под ногами. Я был за пределами всего этого, мозг разрывался от разных мыслей, а горечь во рту отдавалась неприятным ощущением в горле. Смог над головой и в голове, мне бы так хотелось уйти подальше от всего этого, но я лишь продолжаю идти по направлению к твоему дому иногда откашливаясь от серой пыли, что попадает в нос и глаза. Гравий слишком громко хрустит под колесами проезжающих мимо машин, а твой дом уже совсем рядом, осталось пройти всего несколько кварталов. Я не знаю, какую цель преследую, я лишь хочу удостоверится в том, что... Твоим домом оказалась ничем не примечательная трех-этажная постройка. Забавно, а я ведь был уверен, что такой человек как ты достоин нечто большего, нежели одного из старых серых домов, когда сзади, слева, и напротив стоит абсолютно такая же постройка. А между ними проходит вымощенная светлым кирпичом дорога, ведущая к главной улице, оттуда слышались приглушенные крики и шум множества голосов. Я бы точно потерялся, не будь на письме адреса. Люди спешили кто куда, аккуратно обходили стоящего меня посередине мостовой, так, будто я был чем то на подобии булыжника, оказавшегося в сильном течении. Меня преследовало странное чувство, как будто я уже был здесь раньше, глядел на это все глазами Джея, а может жил здесь вместе с ним. Подняв голову вверх я заметил, что окна дома плотно зашторены, и немного прикрыты зеленой листвой рядом стоящей березы. Войти я не успел, дверь открылась прямо перед моим носом и на пороге появилась Сара. Настолько печальная, что мне показалось, она на грани слез. На ее лице читалось удивление, покорность судьбе, и все же, она точно ждала меня. Мы долго молча смотрели друг другу в глаза, пока она не обняла меня первая. Не знаю, сколько мы стояли так прежде, чем она заплакала. - Не хочешь чаю? Заходи, - пролепетала она, вытирая слезы рукавом и приоткрывая дверь. Только сейчас я увидел, что из-за отсутствия дневного света во всем доме стояла кромешная тьма. Идя вслед за Сарой на кухню я несколько раз норовил упасть, споткнувшись о угол или швабру, Сара в свою очередь на удивление хорошо ориентировалась в привычной для себя обстановке. Зайдя на кухню она немного приоткрыла занавеску, впуская в комнату скромный лучик света, что тут же упал на столешницу, прошелся по грязному полу, в конце концов закончив свой путь на столе, что стоял напротив. Я пересек комнату и сел на крайний стул, пыль энергично летала в желтоватом луче, гонимая с привычных мест неожиданными гостями. Я начал медленно пожирать глазами окружающую меня мебель, которую они, кажется, перевезли из старой квартиры. Поняв это, я еще раз вгляделся в стул, на котором сидел, и понял, что это и правда один из тех стульев, что находился в бывшей квартире. Именно на этом столе, где сейчас стояла пустая кофейная чашка с коричневыми подтеками, лежал красный фотоальбом. Я представил напротив себя счастливого Джейкоба, и тут же поник. Сара заметила это и грустно улыбнулась, наливая в чашку дымящуюся воду. - Вы и правда были хорошими друзьями. - Она села напротив, и я только сейчас смог хорошенько ее рассмотреть. Черная одежда и белые старомодные бусы, выше- впалые щеки, поседевшие местами волосы, на вид она постарела лет на десять. Мне стало интересно, как после всех произошедших событий выглядел я в ее глазах. - Он был бы очень рад твоему приходу, можешь не сомневаться. И сейчас он точно счастлив там. - Она выделила слово там, явно имея в виду загробный мир. Это не сильно подняло мне настроение, и все же, мысль о том, что Джейкоб не просто исчез из этого мира, а витает где то в воздухе, возможно, даже сидит на стуле рядом со мной, немного притупила чувство тревожности. Я внимательно рассматривал фасон ее платья, потому что разговор не спешил продолжаться. Любой бы в моей ситуации чувствовал себя неуютно, но я впервые за последние несколько неделю ощущал себя если не в безопасности, то точно на своем месте. Ветер за окном пел серенады, береза пыталась самоубиться об окно спальни, активно и громко стучась ветвями о стекло. Я подошел и выглянул в окно, оставив Сару позади себя, с улыбкой думающую о небесном царстве и его привилегиях над людским миром. Грозовое облако закрыло собой неяркое солнце, из-за чего комната заметно посерела. Створки окон забились друг о друга, наполняя опустевшие улицы жутким позвякиванием и дополняя унылую мелодию завывающего ветра. Я безучастно глядел на сизый дым, медленно плывущий над крестом городской церкви. Приближалось что-то, и оно не упустит возможности уничтожить несколько жизней. Огромная опасность пряталась в этом желтоватом облаке, растянувшемся до самого горизонта вплоть до Торнуэля. *** Я давал себе слово, что буду держаться, когда надевал чёрные вещи. В момент его похорон пошёл снег. Создавалось такое явное чувство его присутствия, что по телу шел крупный озноб. Я так ненавижу снег. Боже, я так ненавижу снег. Он ведь шел тогда, на мосту, в момент нашего знакомства. Так легко и мягко садился на твою макушку и тут же превращался в холодные капельки воды. Смерть меняет людей. Я смотрел на Джейкоба и не узнавал в этом изможденном бледном человеке того, кого успел полюбить. Болезнь исказила черты его лица, редкие волосы покрылись беловатым налетом снега. И только тогда я по-настоящему осознал, что больше никогда его не увижу. - Джейкоб. - тихо позвал я. Осипший голос подрагивал от проступивших слез и холода. Люди подходили к могиле и говорили слова прощания, а я не мог двинуться с места. В опустевшем сознании было только твое имя и изможденное лицо, и я не был готов так просто отпустить тебя. - Джейкоб... - вырывалось на каждом выдохе вместе с рыданиями, я ведь не могу смогу просто жить без тебя дальше так, как будто все хорошо. Как будто ты никогда не случался в моей жизни. Не смогу ведь, да? Ты вновь и вновь будешь появляться в моем сознании обрывистыми воспоминаниями о дне нашей первой встречи, неделях дружбы и той душевной близости, что я так ценил. Твой дом, потертая книга, фотография отца, семейное фото и маленький ты. Все это стало настолько родным и прижилось глубоко внутри, вросло в меня, пустило корни и зацвело. Я не готов убивать в себе эту частичку умиротворения, бесконечной любви, я готов отдать все что угодно вплоть до собственной жизни, что бы этого никогда не случалось, потому что отпускать все эти моменты с тобой просто безумно больно, невозможно. Мир расплывался от слез на моих глазах, а я все пытался вырваться из объятий ступора, но не мог заставить посмотреть на тебя опять, потому что тогда я точно знаю, я бы кинулся к тебе и пусть меня зароют живьем в каменистой почве, забудут, возможно посмеются, но я буду с тобой. Крышку гроба закрывали пока я рыдал, срываясь на крик. Все, что в моей голове, твое имя, твои волосы, твоя родинка, твои глаза, твои губы, твое тело. Голова вновь неистово заболела и я упал наземь, скрёб руками по рыхлой земле. Никогда еще в жизни мне не было так больно. Никогда еще я не чувствовал себя настолько беспомощным. А снег все шёл, оседая на пожелтевшей траве, на людях, что постепенно расходились с кладбища, на мне и... твоей могиле. *** Очнувшись я не сразу понял, где нахожусь, и лишь спустя несколько секунд ко мне пришло осознание, с чего вдруг мир вокруг раскачивается и трясется. Я еду в поезде обратно в Торнуэль. Совершенно не помнил я ни как покинул кладбище, ни как пришел на платформу, все было как в густом и колючем тумане. Я огляделся, и только сейчас полностью осознал всю ситуацию. За окном что-то творилось, что-то очень громкое и жуткое, что бы быть обычным ветром. Я отодвинул красные грязные занавески, и этот вид впечатался в мой мозг единственной и неповторимой картиной. Мы ехали над рекой. Небо до самого горизонта заволокло алыми, с желтым ядовитым оттенком, облаками. Вдалеке деревенские прибрежные луга пригнулись пушистым ковром под сильнейшими струями ветра, с деревьев близлежащего леса срывало листву и ветви и бросало в реку, казалось, сейчас поезд сойдет с рельс и упадет в взволнованные воды. Воздух был наполнен снежной пылью вперемешку с большими дождевыми каплями, что с глухим стуком бились о крышу вагона. Сильный ветер подымал тучи снега с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели клочки сухой травы и куски коры, несколько раз я замечал птиц, что безуспешно пытались справиться с напором бури. Ревущий ветер за окном каким то образом пробивался в вагон, найдя в обшивке оконной рамы пустое пространство и наполняя купе морозным воздухом с примесью морской воды. Сердце ушло в пятки от масштабов катастрофы, происходившей за окном, дыхание сбилось и превратилось в панические попытки вобрать в себя как можно больше воздуха. Менее чем через пол часа мы должны были быть в Торнуэле. При мысли об этом кто-то невидимый ударил меня кулаком в солнечное сплетение, заставив согнуться напополам от боли. Мне некуда идти, я умру, замерзнув в буре, а если смогу найти убежище, я буду слишком слаб что бы справиться с болезнью, что преследовала меня со времен избиения. Холодная ночь не могла пройти бесследно, с тех пор я все время чувствовал режущую боль при каждом вдохе, что увеличивалась при мысли о Джейкобе и родителях настолько, что заставляла мир потемнеть перед глазами. Возвращаться в Торнуэль было бессмысленно, было бессмысленно надеяться на то, что моя жизнь вновь войдет в привычную колею, больше ничего не будет как раньше. Больше вообще ничего не будет. Именно с этой мыслью я вышел на знакомую платформу. Ураганные порывы ветра рвали и метали, вздымались в воздух вихри снега, залетали под мамин свитер, а легкие и сердце работали в отчаянном темпе, разнося адреналин по телу. Я стоял не двигаясь с места, пытаясь понять, есть ли вообще мне место в этом мире, когда в сантиметре от меня со свистом пролетела сколотая черепица и воткнулась во влажную землю. Я двинулся в сторону дома просто потому, что это было единственным местом, куда я мог пойти. Я надеялся, что в родителях проснутся хоть малейшее сочувствие и они оставят меня до утра, а может, одумавшись, и насовсем. Ночной мрак медленно поглощал улицы, оставляя лишь бледный лунный свет, что чаще всего пропадал под тугими облаками. В том странном смятении чувств, в котором я находился, я понимал, что все это вряд-ли закончится для меня в лучшую сторону, но тело кидало то в жар то в холод, и домашний очаг на протяжении долгих лет был единственным, что я знал от всего мира. Вокруг бушевала гроза неслыханной силы, а я шел вперед, по памяти выбирая себе путь. И непонятно, по Божьей ли воле, или по обычному везению, в конце концов я оказался перед знакомой дверью. Окна были плотно зашторены, а ведь мне так хотелось увидеть теплый желтый свет от огня, а не серебряные лунные лучи, которые иногда отблескивали во тьме от осколков разбитой витрины магазина. Рука сама, против моей воли поднялась в воздух и я со всей силы, как будто от этого напрямую зависела моя жизнь, постучал. Долгие секунды молчания тянулись одна за другой, душили своей неизвестностью и самым обычным страхом. За что я заслужил все это? Неужели я должен расплачиваться так за обычное чувство влюбленности? Дверь отворилась и на пороге появилась испуганная Агата. Я попытался улыбнуться, но дрожь не давала мне пошевелится. Я будто не был собой, настолько оцепеневший от чувства ужаса, что был способен лишь просто бороться за выживание. Мой взгляд умолял, упрашивал, я был готов стать на колени перед собственной матерью что бы найти ночлег на ночь, спрятаться от пронизывающих порывов ураганного ветра и согреться в тепле родительских объятий. То, что было дальше я не могу вернуть в сознание четкими образами. Все произошло слишком быстро и громко. Ужасно, с чувством предательства и отчаяния. Я помню лишь разъяренное лицо отца, неожиданно появившегося на пороге квартиры. Удар в бок и звук захлопнувшейся перед носом двери. Я не думал, что еще в состоянии плакать. Был уверен, что уже пережил все, что могло вывести меня из себя, но этого я точно не мог себе представить. Я так и остался лежать там, где упал. Был оглушен, подавлен, нескончаемо унижен. Дождь, падавший прямыми, параллельными копьями, больно хлестал по щекам, гравий под кровоточащими ладонями неприятно впивался в кожу, но я почти не чувствовал этой боли. Она была абсолютно ничем по сравнению с лихорадкой, что медленно сжигала мое тело. Распростертый на земле и защищенный от ветра двумя стенами я не мог по настоящему представить себе всей силы грозы, но на самом деле это была одна из самых сильных бурь в Британии за последние сорок лет. Я нашел в себе силы подняться, уже зная, что буду делать. Этот последний шаг будет трусливым, но самым легким, самым безболезненным. Потому что я слишком устал бороться против всего мира. Хватаясь за стены, смотря в пустоту невидящим взглядом я думал лишь о тебе. Твои черные волосы, такие прямые, доходящие до плеч ровными прядями, мне бы так хотелось зарыться в них волосами. Твои губы, такие красивые, притягивающие к себе, я желаю почувствовать их вкус, провести подушечкой большого пальца по твоей родинке, другой ощущая теплоту твоего тела. Гроза разворотила все дымовые трубы, и они, мелькнув в лунном свете, разбивались о стены. В низко расположенные участки города ливень нагнал столько воды, что их просто напросто затопило, а среди рева урагана беспрерывно раздавались удары приземлившихся на мостовую предметов, но скоро и они погрязли в пульсирующем завывании ветра. Шум вокруг стоял ужасающий, он так оглушал, что закричи я изо всех сил, я бы попросту не услышал собственного голоса. Нагнув голову я брел словно слепой, не теряясь окончательно лишь благодаря своей способности ориентироваться в этом квартале. Мы с Джейкобом часто шутили на тему того, что смогли бы дойти до моста и обратно с закрытыми глазами, ни разу не остановившись, и никогда бы я не подумал всерьез, что это пригодится мне на самом деле. Несколько раз я падал в глубокие лужи, но вставал и шел дальше, закрываясь правой рукой от летящих мне навстречу острых сучьев деревьев или снежной бури. Вырванные с корнем кусты рвали на мне одежду, впивались в открытые участки кожи острыми шипами. Так, с невероятным трудом, я смог дойти до Торнуэльского порта, а вскоре уже стоял на таком привычном и родном мосту. Луна впервые за несколько часов полностью вышла из-за облаков, освещая окрестности. Намокшие черные брюки, оставшиеся на мне с похорон, хлюпали на ветру как намокший парус. По реке кружились снежные вихри, подгоняемые ветром, и в итоге съедаемые быстрым течением холодный вод Борея. Я молча глядел в черноту воды подо мной, пытаясь восстановить в сознании как можно больше деталей тех часов, что мы провели здесь вместе. Колючие облака, тьма, отчаяние, рассекающие воздух железные листы, все это заглушает твой голос. Такой родной и теплый, я бы даже сказал горячий, хотелось чувствовать его физически, как и тебя рядом. Что-то руководило мной, проснувшееся второе дыхание направляло все внимание на то, что бы измерить глубину, разглядеть каменистое дно, поглотить страх, ощутить свободу. Я был на грани взрыва. Внутри меня на тонкой нити повисли разочарование, гнев, отчаяние, и я дал этой нити оборваться. Так легко было подняться на самый край, вдохнуть ледяные капли, почувствовать режущую боль в последний раз, И ступить в темноту. Лететь нескончаемо долго до момента, пока все тело не погрузится в жгучую реку, утопить вместе с собой надежду на спасение, несколько раз наполнить легкие пресной водой с острыми кусочками льда, открыв глаза увидеть далекий свет и очертания серебряного круга, размытого рябью. Мой сон осуществился. Теперь все будет хорошо. Синяя бабочка слишком долго пыталась бороться с порывами ветра. Она взмахнула вверх в последний раз, когда приближалась к полуразвалившемуся мосту. Ураган не помиловал даже ее жизни, закрутив в вихре сухого снега, оторвав крылья, не оставив возможности пытаться, утопил в ревущем течении Борея. Навсегда в памяти людей того города останется повесть о невинной любви. Двух детях, так и не познавших счастья, и казалось бы, ничем не выделяющейся бабочки. Все втроем поглощены тьмой и обернуты паутиной в плотный кокон. В ту ночь она в последний раз блеснула серебром в глубокой пустоте, теперь надолго затаившись в пучине мрака. morpho anaxibia