Неземное принятие

— Джоске-сан, — Микитака положил руку на плечо одноклассника, как только на торжественной линейке стихли аплодисменты и ученики начали лениво расходиться по кабинетам, — не могли бы вы уделить мне немного времени и поговорить со мной о любви? — Чего? — Хигашиката убрал расчёску в сумку и обернулся. — От тебя, конечно, всякого можно ожидать, но всё же это внезапно, — он усмехнулся. — Почему именно сейчас и почему я? Я вроде не эксперт в таких вопросах. — Потому что так делают друзья. Кроме того, — Хазекура посмотрел в сторону Окуясу, который направлялся к ним, — есть вероятность, что этот разговор сделает всех счастливыми, как вы однажды выразились. Джоске заметно напрягся и подал Ниджимуре неизвестный Микитаке жестовый сигнал: «Увидимся позже, надо потолковать с этим чудилой» — и тот остановился с недоумением на лице, в то время как двое вышли из зала, чтобы не опоздать на классный час. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, кажется, мы оказались в одинаковом положении. Дружеская беседа облегчит душу и, может быть, подтолкнёт нас обоих к полезным выводам. Что я хочу выяснить, так это то, схожи ли любовные переживания человека и инопланетянина, и, поскольку вы, несомненно, влюблены в Окуясу… — Это что, и в самом деле так очевидно? — риторический вопрос был произнесён печально, с едва уловимым негодованием от осознания неумения контролировать себя должным образом. — Я вас расстроил? Что мне сделать, чтобы это исправить? — Да забей, просто Коичи тоже заметил, но он-то смышлёный и совсем не странный, в отличие от тебя. — Я наблюдательный, потому не мог не обратить внимание на ваше поведение. Вы смотрите на Окуясу-сана совсем иначе, не так, как на остальных, теплее и гораздо дольше. Но, скажите, как вы себя при этом чувствуете? — в ответ на вопросительный взгляд он продолжил, — Вы тоже испытываете нестерпимую, но приятную боль в животе, которая вытесняет все ваши мысли? Хотите избавиться от этого бремени, но не можете от него отказаться и в какой-то степени даже наслаждаетесь им, несмотря на невозможность разделить его с предметом обожания? — Чёрт, Микитака, ты как в мою голову-то залез? Я бы ни за что не смог выразиться точнее, — Джоске покраснел и неловко засмеялся. — Неужто пришельцы тоже страдают от подобной фигни? — Ничто человеческое мне не чуждо. — Ой как удобно! — подметил Хигашиката. — Проблема в том, что за эти месяцы, проведённые на Земле, я так и не научился выражать и справляться с ними в полной мере, — инопланетянин не понял сарказма. — Когда я сижу на башне, ложусь спать или просыпаюсь, вся моя сущность изнывает от неведомой мне прежде недосказанности. — П-погоди! — лёгкая загадочная улыбка и порозовевшие щёки свидетельствовали о том, что брюнет не ослышался. — Во дела… Я-то думал, кто это может быть, девчонка какая или пацан из параллели, а это мужик с вышки. Хотя это так-то логично: не видел, чтобы ты ещё с кем-то особо знался. Даже не знаю, что посоветовать без полной картины. Мне не так уж и трудно: мы с Оку и так очень близки, в любой момент можно завалиться к нему домой без повода, вытащить погулять, как-то заботиться, обниматься и всё такое. Это чуть ли не жизненная необходимость, учитывая то, какой он падкий до девушек, придурок милый, блин… — он не заметил, как начал бормотать глупые ласковые прозвища. — Ты уж прости, тут от меня мало пользы. — На самом деле вы мне здорово помогли, и я очень вам благодарен. Должно быть, смятение ослепляет вас, но, Джоске-сан, уверяю, ваши чувства взаимны. Окуясу-сан тоже любит вас. Прозвенел звонок, ученики встали поприветствовать классного руководителя, но поражённый Хигашиката обмяк на стуле, за что получил выговор. «Можно было и без подобной брехни обойтись, если хотел меня утешить. Простейшая глупость, а я места теперь себе не нахожу». Хазекура видел, как он суетился и хватался за голову, и с сожалением осознавал, что ещё не скоро сможет загладить вину: Окуясу распахнёт дверь, едва наступит перемена, и это будет продолжаться изо дня в день вплоть до выпуска. Как он и предполагал, спустя 50 минут Ниджимура прибежал и прижался лицом к груди Джоске, обвив руками его спину и жалуясь на то, что они не попали в один класс. Растерянность на лице второго вдруг сменилась на такую невероятную радость, что казалось, будто он вот-вот взлетит, и Микитака счёл это выражение одним из самых очаровательных из всех, которые только могла воспроизвести богатая человеческая мимика. Тоёхиро не мог с былой уверенностью назвать себя человеком на полном самообеспечении. Основу его рациона по-прежнему составляла выловленная из ручья рыба и собственноручно выращенные овощи, но теперь у него всегда была соль и специи. Он так же мылся дождевой водой, но с мылом и зубной пастой соблюдать личную гигиену стало проще. В солнечную погоду можно было скоротать несколько часов за телевизором, но библиотечные книги были гораздо интереснее. Канэдаичи ничего из этого не просил, но Хазекура никогда не приходил с пустыми руками. Несмотря на благодарность за подношения, ему было совестно от того, что школьник тратил свои карманные деньги на сомнительное времяпрепровождение в компании не менее сомнительного взрослого, учитывая то, насколько частыми были его визиты. Благодаря Микитаке, он вспомнил, почему ненавидел общаться с людьми — за невозможность сформулировать мысли так, чтобы не оттолкнуть безвозвратно и не прослыть грубияном, но при этом не допустить возникновения эмоциональной связи, которая однажды непременно оборвётся. Однако и без опрометчивых высказываний с его стороны было уже слишком поздно: он огорчался каждый раз, когда наставало время прощаться, и тревожился, что следующая встреча никогда не настанет, потому что инопланетянин найдёт более увлекательное занятие. Что бы такого сказать, чтобы прервать неловкое молчание и при этом не выставить себя идиотом? Как выйти из разговора, когда нуждаешься в уединении, чтобы восстановиться? Как соответствовать ожиданиям, которые тебе не по силам? Всё это терзало его в прошлой жизни, но с Микитакой было по-другому: он ничего не требовал, не смотрел свысока, не задавал однообразных вопросов, на которые невозможно найти разнообразные ответы, а непринуждённая тишина, длившаяся часами, была неотъемлемой частью их диалога. Тоёхиро отвергал свою привязанность, убеждал себя в том, что это лишь последствие изоляции и реакция на внезапную доброжелательность, но его истинные нежные чувства неизбежно находили своё отражение во снах, где он ясно ощущал прикосновения гладких ладоней к своему оголённому лицу и слышал своё настоящее имя, произносимое необычайно зрелым голосом, без суффикса вежливости. И каждый раз, когда в его присутствии осточертевшие пейзажи играли новыми красками, а заточение внутри Super Fly казалось не таким уж невыносимым, он думал: «Наверное, я всё-таки неизлечимо болен». — Тоёхиро-сан, чего вам больше всего не хватает от полноценной социальной жизни? — спросил Хазекура, запивая дайфуку растворимым кофе из своей кружки с изображением золотых звёзд, которую он когда-то приобрёл специально для времяпрепровождения на вышке. — Дай-ка подумать, — слегка протяжно сказал Канэдаичи, прожевав кусок рисового теста с бобовой пастой и клубникой. — Пожалуй, домашних животных, что кошек, что собак. С людьми я говорить не любил, но попросить погладить чьего-то шпица или шиба-ину было не так трудно, уж больно они все милые, всегда того стоило. А как же было здорово, когда дома кошка сама прыгнет к тебе на колени и так пролежит на них до тех пор, пока не шевельнёшься. Как будто послание свыше взять перерыв от беспросветной суеты, — он повернулся и замер под пристальным взглядом зелёных глаз. Ни снисходительности, ни презрения, ни насмешки, только чуткость и неподдельный интерес, но по плечам пробежала дрожь: «Вот чёрт, замечтался и сморозил какую-то фигню!» — В таком случае могу ли я стать для вас котом? — Микитака мысленно удивился своему состоянию предвкушения и нетерпеливого ожидания согласия. Изначально у него не было несвойственного ему хитрого умысла, но неожиданно возникшая возможность заветного тактильного контакта так сильно его воодушевила, что уголки губ приподнялись, хотя это нисколько не выражало подобный огню жар, берущий своё начало в груди и расползающийся до кончиков пальцев. — У меня вряд ли получится мурлыкать, но я прекрасно вас понимаю: звери очень приятные на ощупь. — М-Микитака-кун, — в нахлынувшей панике рыжеволосый мужчина отодвинулся по металлической балке подальше и надвинул кепку на лоб, — зачем тебе это? Ты и так слишком много для меня делаешь! Это вовсе не обязательно, чтобы ты наблюдал отсюда за городом и прочее. Боже, пожалуйста, только не пойми меня неправильно, я очень тебя ценю! Но не нужно идти на какие-то жертвы… — он тараторил и внутренне умолял себя замолчать. Это не было проявлением граничащей с социофобией неловкости, которая окончательно одолела его в студенчестве и заставила стать отшельником, а страх, что иррациональные чувства, делавшие его уязвимым, были раскрыты и восприняты как повод для упражнений в жестоком людском остроумии. — Ошибаетесь, — инопланетянин отложил кружку и подполз к собеседнику поближе. — Мне действительно нравятся виды и атмосфера, но я прихожу сюда, только потому что вы здесь. Раньше я воспринимал любые отношения сквозь призму взаимовыгодного сотрудничества, но сегодня после разговора с Джоске-саном осознал собственные побуждения. Моё внимание — это не оплата за посещение, а стремление видеть вас, общаться с вами, касаться вас, радовать вас, потому что это частично удовлетворяет мою нужду в нашей близости. Так люди поступают с теми, кто им дорог, так поступала моя раса тысячелетие назад, когда из нас ещё не делали полезную, но бесчувственную рабочую силу. Поэтому, — он обратился в большого пушистого белого кота, — пожалуйста, если это не причиняет вам неудобств, позвольте мне делать то же, что прежде, и немного больше. — Должно быть, я сплю, — едва слышно пробормотал Тоёхиро. Слов «касаться» и «близость» было более чем достаточно, чтобы заставить голову вспотеть под тонкой резиной, несмотря на то, что этот разговор был невинным по сравнению с тем, что обычно происходило в его постыдных грёзах. Но он потерял способность к сопротивлению, когда шерстяной лоб потёрся о его предплечье. — Ну, раз уж ты сам предложил. Они переместились в жилую зону на кресло. От постоянного трения о провода и металл ладони Канэдаичи огрубели, поэтому ощущение густого мягкого меха было притуплённым, но отчего-то ему было так умиротворённо, как будто он вновь стал учеником начальных классов на летних каникулах, когда мать не упрекала за четвёрки, одноклассники не дразнили, учителя не перегружали. Единственной проблемой были редкие вздохи отца: «Хоть бы разок вышел на улицу» — а из открытой форточки доносилось пение птиц и ветер с запахом свежескошенной травы, в то время как на коленях сопела старая кошка — ностальгическая идиллия и безопасность. Но он ещё не знал, что каждое поглаживание было равносильно прикосновению к спине Хазекуры, чьё тело забилось мелкой дрожью, а изо рта вырвался сдержанный вздох. От прямого признания инопланетянина сдерживало только то, что его вторичные половые признаки были наиболее приближены к мужским, а на Земле во многих регионах однополые связи порицались и не было никакого уместного способа выяснить сексуальную ориентацию Тоёхиро, но в тот момент это перестало иметь значение: вместе с новой для него степенью возбуждения он испытал такое облегчение, как будто наконец-то высказал всё, что копилось в нём на протяжении 9 месяцев. Переизбыток эмоций перегрузил его мозг, поэтому он резко провалился в сон и перестал контролировать Earth, Wind & Fire, вернув себе изначальный облик, а по его неподвижному лицу стремительно потекли слёзы. Микитака каждый день осознанно ложился спать, но обычно это происходило позже, после того, как он заканчивал домашнюю работу, и где-нибудь на вершине башни, а не на широко расставленных ногах встревоженного отшельника, который, точно зачарованный, не сдвинулся с места. Он беспокоился о своей причастности к его печали, но в то же время не мог отвести взгляд и отделаться от навязчивого желания провести тыльной стороной ладони по бледной коже и волосам. Тоёхиро не пускался в рассуждения о неправильности своего влечения, потому что считал это аксиомой. Отрёкшись от общества, он сделал выбор в пользу воздержания, не говоря уже о том, что одиночество априори проще энергозатратных отношений и неизбежной боли расставания. Да и кто бы стал любить не самого чистоплотного приверженца безотходного производства, особенно если в нём задействованы его же отходы жизнедеятельности? Более того, он до сих пор не был уверен, кто такой Ну Микитаказо Нши: и в самом деле 216-летний пришелец или старшеклассник с чрезмерной увлечённостью уфологией. Гладкие ноги без малейших следов бритья, тёмные контуры в середине радужки, заострённые уши и общая нордическая красота выдавали его неземное происхождение. Однако безусловное человеколюбие не поддавалось однозначной трактовке: сражающая наповал непостижимая мудрость принятия граничила с наивностью белой вороны в группе мерзких избалованных детсадовцев. Ну что такой чистый юноша, непорочный ангел, эльф мог забыть у того, кто настолько устал от постоянного страха перед гнилой человеческой натурой, что в свои 23 года имел эмоциональный интеллект старого маразматика? Аморально, глупо, безрассудно. Но почему, несмотря на горькое осознание всего этого, Канэдаичи жалил укол ревности каждый раз, когда смазливые девушки приходили сфотографировать достопримечательность и с преувеличенным крикливым восторгом махали рукой своему однокласснику, когда замечали его на башне? Почему даже при всём стыде и тревоге ему было так хорошо? Особенно сейчас, в столь неловкий момент, его живот сводила нестерпимая приятная судорога, как у подростка, который вот-вот лишится девственности. Спустя два часа Хазекура открыл глаза, сел, но не поспешил встать с его колен. — Мне очень жаль. Я не предвидел такого исхода, — в голосе ясно слышалось сожаление, но на лице прослеживалось смущение с определённой долей игривости. — В следующий раз я устрою тихий час заранее. — И всё же не стоит, — Тоёхиро ответил не сразу, ему понадобилось время, чтобы выйти из оцепенения. — Ты плакал во сне. — Правда? Здорово, я давно об этом мечтал, спасибо вам, — в сочетании с милым прищуром его привычная улыбка выглядела более эмоционально окрашенной, но по-прежнему искренней. — Странный ты тип, — отшельник предполагал, что когда-нибудь умрёт от болезни, вызванной переохлаждением, перегревом, однообразным питанием или антисанитарией, но он всерьёз задумался, может ли переизбыток эстетического удовольствия спровоцировать сердечный приступ. — Не в плохом смысле, — замечание было произнесено нерешительно и тихо, но Микитака расслышал его отчётливо и невольно прокручивал весь вечер и утро после ночного сна, который он бы описал не иначе как «сладкий». Концепция мира без запахов, вкусов, эмоций и чувств звучит как сюжет для книги в жанре антиутопия, но Хазекура родился и вырос в той действительности, чьё безобразие стало очевидным уже после первой недели пребывания на Земле, кладезе всех выше перечисленных сокровищ. Пилюли со всеми необходимыми веществами и энергетической ценностью вместо разнообразной пищи, сон как единственный вид отдыха вместо творчества, чтения, путешествий и даже самого примитивного, но порой такого нужного безделья на диване перед телевизором или пешей прогулки без определённой цели. Сотрудничество вместо дружбы, сбор генетического материала с целью искусственного размножения вместо любви со всеми её проявлениями, принудительное попечительство над случайно выданным ребёнком вместо полноценного института родительства. Полное отсутствие факторов для формирования деструктивного поведения и психических расстройств, нулевой уровень преступности и хулиганства наряду с невозможностью рефлексировать и развивать индивидуальность. Рассказы о насыщенном мире прошлого, передаваемые из поколения в поколение, не откликались праведным гневом, однако Ну Микитаказо Нши, как и его опекун, вырос с обязательством принять участие в революции, которую планировали их предки с самого начала введения нового режима, и теоретически был осведомлён о понятиях справедливости и учтивости, хотя не ожидал, что будет одним из миллиона выживших, кто разлетится по Вселенной и применит их на практике. По прибытии в Солнечную систему его космолёт уловил сигнал, который усиливался по мере приближения к Земле: юноша из Токио пытался выйти на связь с внеземными цивилизациями с помощью модифицированного радиоприёмника и его последнее желание исполнилось. Они заключили договор, и инопланетянин занял его место после того, как тот умер от неизлечимой болезни. Наставления оказались несложными для выполнения: быть добрым и вежливым, особенно с мамой, заботиться о домашней мыши и — расплывчатое, но самое важное — веселиться и наслаждаться каждым мгновением. Кончина настоящего Хазекуры стала отправной точкой развития эмоциональности пришельца из Магеллановых Облаков, и, несмотря на то, что первым в его жизни чувством была скорбь, этот мир оказался настолько ярким местом, что ему не пришлось учиться улыбаться, ровно как и хмуриться. Увлёкшись репрезентацией инопланетян в литературе и кинематографе, он понял, что его история звучит как клише и нет ничего удивительного в том, что никто ему не верит, но Тоёхиро не отмахивался, не выражал недовольства, не требовал доказательств. Он по-прежнему подвергал сомнению факты, но при всём чистосердечии Микитаки они не имели значения, поскольку в его случае подобное притворство было бы безобидной милой причудой. Кроме того, по его мнению, просто глупо считать, будто обезьяны с неврозом — это единственные мыслящие существа в бесконечной Вселенной. — Ты гораздо более человечный, чем земляне, — одним аномально морозным вечером февраля 2001 года сдержанно подметил он, плотнее укутавшись в плед, который Микитака сделал из части своего тела. «Как же это тупо! Как, ну как можно любить людей?! Ты что, газеты не читаешь, телик не смотришь? Грабежи, убийства, изнасилования! Даже твои дружки не такие уж все из себя святые! Сам же рассказывал, как Джоске с твоей способностью жульничал в игре в кости! А я? Это же я тебя болтами прибил! Как ты вообще меня терпишь после такого? Господи, да если бы люди были такими, как ты, я бы тебя понял, ты даже не представляешь, насколько хорошо бы понял…» — раздражённость от собственного романтического отчаяния так и хотела вырваться наружу, но, если бы отшельник хоть немного ослабил самоконтроль, из него бы вышло только бесконечно повторяющееся «люблю». — Земля не так уж и хороша, на твоём месте я бы свалил куда подальше. Да и будь здесь так интересно, ты бы не сидел со мной в такую погоду, а занимался чем-нибудь другим. Ч-чего это ты? — запнулся он, когда пришелец подвинулся и прижался к собеседнику боком, что делал в течение последнего года только в образе домашних животных. — С вами я переживаю лучший опыт положительных ощущений: вкус пищи, изменения естественного освещения и температуры, звуки ветра, насекомых и птиц. Я должен был привыкнуть ко всем этим мелочам, но в вашей компании они каждый раз особенные. Того, как вы сейчас держите мои трансформированные руки, уже достаточно, чтобы я хотел остаться здесь навсегда, — от тепла и запаха возлюбленного глаза пришельца лучились счастьем. — Я же понятия не имел, что ты всё это так ощущаешь! — простонал он возмущённо, но не выпустил кончики пледа из своих ладоней, прибавив этот поступок к своему списку порочных удовольствий, который начинался с пункта «общаюсь с тем, кого не заслуживаю» и в который так же входило «перестал отрицать, что влюблён», с тех пор как ему повезло услышать тихий смешок Микитаки прошлым летом, когда тот пересказывал психоделический эпизод «Звёздного пути». Канэдаичи часто засыпал с мыслью о том, что однажды это плохо кончится, как и любые другие отношения, которые у него были, будь то детская дружба с ребятами, которые в конечном счёте начинали над ним издеваться, или немногочисленные романы с теми, кто изменял или уходил без объяснений. Порой его посещала бредовая идея, что Микитака — это тульпа, плод его больной психики, истосковавшейся по чему-то безусловному и вечному, тому, о чём пишут книги, песни и картины, хотя в реальности если и существует, то не имеет ничего общего с романтикой и сексуальностью. Но как же ему было страшно развеять эту галлюцинацию, потерять единственную причину не слиться с Super Fly добровольно, перестать терзаться от низшего физического вожделения и возвышенной борьбы между желанием прижать его к себе покрепче и стремлением ограничиваться одним его присутствием, которое так скрашивало бренное существование. Тоёхиро знал о своей восприимчивости к обещаниям и манипуляциям, поэтому старался быть настороженным и с трудом верил в то, что совершенно прекрасный юноша, популярный у противоположного и, вероятно, у определённой части своего пола, льнул именно к нему. Тем не менее, он невольно проникся сочувствием к тому, кто сотни лет не имел возможности познать ценность бесцельного вербального и тревожащего, но порой такого нужного тактильного общения, несмотря на то, что ему самому приходилось дорожить редкими крупицами родительского одобрения, когда за тест, сданный на 100 баллов, везло получить поцелуй в лоб от его холодной строгой матери. Женщина, у которой жил инопланетянин, занималась чем угодно, лишь бы не оставаться дома наедине со своими мыслями, а Джоске и Окуясу в основном предпочитали общество друг друга. Было бы разумно предположить, что он чувствует себя обделённым и ищет замену. Давно, глубоко и безнадёжно очарованный отшельник больше не мог сопротивляться своим порывам нежности: он бы без раздумий и сожалений отдал ему что угодно, но у него не было ничего, кроме мозолистых рук, чьих прикосновений Хазекура сам добивался под различными предлогами. Он сглотнул ком в горле. — Д-для этого тебе не обязательно во что-то или в кого-то превращаться. — Тоёхиро-сан, я не знаю, как передать мою радость, — пришелец положил свою голову ему на плечо, а тот, увидев его лучезарную улыбку, с ужасом понял, что рассудок окончательно проиграл в войне против всего светлого, что этот мальчик с лёгкостью пробудил в его душе. С тех пор они стали так близки, что ни один человек при взгляде со стороны не смог бы назвать их просто друзьями, но Микитака считал иначе, поскольку Хигашиката и Ниджимура вели себя похожим образом задолго до начала их романтических отношений, и искренне недоумевал, почему туристы считали его полноценным жителем башни и почему некоторые девушки настаивали на том, чтобы сфотографировать их вместе. Он проявлял проницательность и мудрость, когда речь шла о других людях, но при этом был неизменно слеп, когда дело касалось его и отшельника. По его наблюдениям, Канэдаичи видел в нём близкого друга и хорошего заботливого парня, которого можно было приласкать в благодарность за еду и принадлежности, а учащённое сердцебиение, которое ему так нравилось слушать, прижавшись головой к его груди, и бегающий взгляд, который он то и дело ловил на себе, свидетельствовали лишь о его непреодолимом неврозе, дающем о себе знать вопреки растерянному, но явному разрешению поспать у него на коленях или согласию на долгие объятья. Они не подозревали, что вкладывали один и тот же смысл — дать выход невысказанным чувствам — и что неосознанно стимулировали возбуждение не только собственное, но и друг друга. Из-за абсолютной уверенности в собственной непривлекательности Тоёхиро не догадывался ни о взаимности, ни о том, что они оба были вынуждены прибегать к самоудовлетворению каждый раз, когда оставались наедине со своим нереализованным вожделением. Его предположение об асексуальности Микитаки оказалось ошибочным, и он понял это, когда однажды случайно задел коленом его промежность, а тот надавил ногой на ширинку его штанов. Они оба тяжело задышали, и он был готов поклясться, что услышал сдавленный стон, но не принял это на свой счёт: похоже, даже у инопланетян случается спонтанная эрекция. А до чего был велик соблазн начать двигаться и тереть выпуклость сквозь одежду, чтобы довести его до разрядки… Ему хотелось сказать: «Послушай, Микитака-кун, давай прекратим, я же не железный» — и он знал, что его отказ был бы принят, но не мог позволить себе расстаться c прелестным единством, эмоциональным довольством от возможности обнимать и гладить, пожалуй, единственного человека — или пришельца — чьей компании он всегда был рад настолько, что не сдерживал улыбку. Хазекура посвящал достаточно времени изучению человеческой культуры и иногда даже некоторым занимательным, но не самым здоровым аспектам земной жизни: ночные перекусы, перенасыщение сахаром, восьмичасовые кино-марафоны перед школой, чтение при свете фонаря. Он предпочитал научную фантастику и изредка смотрел драмы, часть из которых заставляла его пустить слезу, особенно «История Хатико». Фильмы ужасов его не пугали, и он часто обращался с просьбой объяснить шутки из фильмов и ситкомов. С годами он выработал и предпочтения в еде: больше всего ему нравились бобы натто, лимонная меренга и кислая тянучка. Он чрезвычайно быстро усваивал учебный материал любой сложности, но ему требовалась помощь во всём, что касалось творческого самовыражения. Эти невинные моменты их отношений были воистину бесценными, а отшельник только и мечтал о том, когда нейтрально-вежливое «anata» станет волнительно мужественным «omae» или нежно дружественным «kimi». Изначальное намерение отдохнуть от тягот социальной жизни и провести эксперимент по выживанию обернулось заточением внутри автономного станда, но по прошествии 7 лет, когда блокнот с отчётом дней и жалобами на различные неудобства был давно заброшен в нижний ящик комода, Тоёхиро ни о чём не жалел. Благодаря Микитаке, он узнал обнадёживающую правду: во Вселенной ещё существует принятие и ненасильственное общение, а приятные мелочи вполне стоят того, чтобы не упрекать родителей за его рождение. Конечно, порой он задавался вопросом, как бы всё могло сложиться, и приходил к неутешительным выводам. В лучшем случае он бы так и не узнал, можно ли вести диалог без постоянного желания сбежать и закрыться навсегда. В худшем — не встретил бы никого, кто бы перевернул его мировосприятие и открыл лучшие сочетания эмоциональной палитры. Да и что бы его ждало за пределами вышки? Беспросветное одиночество, выгорание и тщетные попытки забыться в бильярде — пожалуй, единственном деле, в котором и окружающие, и даже он сам признавали его превосходство. С учётом того, что его утомляли даже короткие разговоры с туристами, он бы ни за что не стал условно здоровым, «нормальным» человеком. Внезапный визит Джоске и Окуясу встревожил его не на шутку ранним июльским утром. Они навестили его один раз в августе 1999, чтобы починить маску и разорванную в битве одежду, и после этого Канэдаичи предпочёл бы их вовсе не видеть. Разумеется, он их не ненавидел, но такой тип людей особенно пугал его своей непредсказуемостью и импульсивностью. Они принесли немного сладостей и предупредили, что Хазекура в этот раз может и не прийти, чтобы повидаться с ними впервые с их переезда в Токио. Но не успел он порадоваться за пришельца, как Хигашиката небрежно бросил: «Слышь, ты не обижай его, если чё, а не то получишь» — и засмеялся. Отшельник не понял, что это была шутка, проверка реакции, и до вечера занимался самокопанием. Ежегодные встречи выпускников проводились зимой, но на новогодние праздники у пары были другие планы, а Микитака был их единственным приятелем, кто не переехал. По удачному стечению обстоятельств именно Морио славился своим факультетом ветеринарной медицины. Стоит ли уточнять, что он бы остался в любом случае? Инопланетянин обрадовался возможности провести время со старыми друзьями, особенно после того, как они сказали, что уже сообщили Тоёхиро. Отшельник уверял, что в этом нет необходимости, но даже для него было очевидно, что в противном случае он бы его потерял, особенно во время школьной поездки в Киото и двухнедельного путешествия за границу, после которого хватка мускулистых рук была особенно крепкой и чувственной. Будучи в открытых отношениях, Джоске и Окуясу внушали ему особое восхищение. Он всегда любовался тем, как взаимодействуют влюблённые: блеск в глазах, преисполненный теплом и обожанием, язык тела, выражающий стремление быть ближе друг к другу, взаимная забота, милые прозвища — подобные образы побуждали его бессознательное к сновидениям, где его целовали и ласково называли Мики. Он в первый раз побывал в караоке и спел несколько песен. И пусть получилось у него неважно из-за незнания оригинала, это был занимательный опыт, который он хотел бы повторить. Ближе к вечеру они зашли в недавно открывшееся заведение идзакая, несмотря на то, что Ниджимуре следовало подождать 4 месяца до совершеннолетия: у обслуживающего персонала не возникло подозрений, поскольку он выглядел гораздо старше своих лет. Микитака пил наравне с ними, но так и не пьянел. Хигашиката отошёл в туалет, и между двумя состоялся диалог: — Так ты всё-таки встречаешься с мужиком с вышки или нет? — Нет, — Хазекура не ожидал, что Окуясу, который в школе был несколько груб по отношению к нему, спросит о чём-то, что не связано с его происхождением. — А, вот оно чё. Просто Джоске говорит, мол, да, но что-то мне подсказывает, что нифига подобного. Ты это, только его не упрекай, что он мне растрепал, лады? Мы же были такими братанами, всем друг с другом делились ещё до того, как сами… ну это, — он покраснел и потупил голову. — Делать-то что собираешься? 4 года прошло уже, тебе вообще нормально? — Полагаю, довольствоваться тем, что есть, — вопрос о планах застал Микитаку врасплох, хорошее настроение улетучилось, и он нахмурился. Тактильность во многом удовлетворяла его нужду в близости, но со временем болезненная недосказанность только усугубилась, хотя поначалу ему казалось иначе. — Не, чел, херовая идея, уж поверь, по своему опыту знаю, — Ниджимура допил очередной стакан и стал говорить смелее, — У меня-то всё не так критично было, а всё равно периодически загоняюсь, что не закрутилось раньше. Блин, мы сами по себе живём маловато, а так и вовсе не знаешь, кто когда подохнет. Так и зачем тянуть кота за яйца? Нравишься — взаимно — ура. Нравишься — нет — ну, нет и нет, чё бубнить-то? Не, ну, конечно, после такого не грех и погоревать, пореветь несколько месяцев, а то и лет, но всё лучше, чем в себе держать. Вот не будь я таким имбецилом, было бы на два года больше. А так столько патент… потенция… — Потенциального, — лицо Джоске сияло широкой улыбкой: его партнёр обычно был скуп на словесные проявления привязанности. — Оку, ты чё, дурак, в кризис среднего возраста впадать удумал? — Да, вот! Столько потенциального счастья просрал! А ты чего так быстро вернулся? — Лак для волос забыл, — он повернулся к блондину. — Ты счастливый такой ходил, я думал, что ты уже давно признался и всё круто. Ну а вообще он прав, сам бы не советовал тебе тянуть. К тому же я на 100% уверен, что у вас всё взаимно, — Хигашиката усмехнулся, вспомнив их разговор в начале второго года старшей школы. — Уж больно бурно Тоёхиро отреагировал на мой подкол, засуетился весь. Микитака любил человеческую сентиментальность, и она стала неотъемлемой частью его характера. Он решил сменить снимок с выпускного на прикроватной тумбочке и сфотографировался с друзьями у входа в бар. У него не было проблем с памятью, но ему нравилось иметь что-то, что бы напоминало ему о прожитых впечатлениях. Этот день уже был полон ими, но у него появилась надежда, что он может стать самым значительным в его жизни. Слова Окуясу и поддержка Джоске зарядили его решимостью. Он попрощался с ними и отправился на башню, не забыв зайти в продуктовый магазин. День близился к концу, и Хазекура застал, как Канэдаичи принимал душ. Тот, заметив его приближение, прокричал, что скоро закончит, и попросил отвернуться. Он быстро смыл шампунь, вытер волосы полотенцем, надел маску, чистые трусы и штаны, понадеявшись, что зрение инопланетянина не настолько превосходит человеческое, чтобы разглядеть его лицо в 20 метрах от земли. — Не ждал, что ты придёшь. Ты примерно в это время уходишь, — сказал отшельник, когда Микитака поднялся к нему на своей руке, трансформированной в кабель. Увидев картонную коробку, он спросил, — Неужто сегодня 15 июля? — Сегодня 14, но я предлагаю съесть этот торт, как только 15 наступит, — пришелец завёл традицию отмечать день их знакомства. — Быстро очередной год прошёл. Но ты мог прийти завтра днём, как обычно. — Да, но мне показалось, что это было бы мило, — несмотря на то, что своим поздним визитом он преследовал другую цель, это не было ложью. Некоторые люди предпочитают поздравлять своих близких, когда пробьёт полночь, и он считал это ещё одним занимательным феноменом планеты Земля. — Я попробовал алкоголь, но мало что понял. Я слышал, что ощущения зависят от компании, и подумал, что с вами будет по-другому, а вы сможете объяснить, почему землянам это так нравится, — пришелец вытащил из холщовой сумки банку пива. — Ничего страшного, если вы откажетесь. «Значит, он живёт как совершеннолетний японец. Что ж, по крайней мере, теперь это не настолько неправильно» — подумал Тоёхиро и принял предложение. Он мог передвигаться по вышке с закрытыми глазами, но делать это в нетрезвом состоянии было рискованно: трудно предугадать, как отреагирует его организм после 7 лет воздержания, а мысль о такой смерти была ему не по душе. Они расстелили водонепроницаемое полотно на траве и устроились на футоне, и не зря: отшельник быстро почувствовал желание прилечь. Земля под ним покачивалась из стороны в сторону, как только что запущенный аттракцион в парке развлечений, но излюбленные колени вместо подушки и бледные гладкие лодыжки, которые он непроизвольно обвил одной рукой, помогали ему сохранить ощущение реальности, какой бы абсурдной она ни была. Это лёгкое опьянение не шло ни в какое сравнение с тем, что время от времени случалось с ним в студенчестве, но от одних воспоминаний о жуткой тревожности, приходящей с похмельем, ему становилось не по себе. Он открыл глаза: тот же Super Fly, тот же эфемерный Микитака. Рыжеволосый мужчина представил, как бы они могли встретиться при других обстоятельствах. Если бы он не бросил университет или закончил, но не устроился работать по специальности в местную клинику, то, может быть, знал бы его как лечащего врача своих питомцев и приводил бы их на осмотр по каждому чиху, лишь бы побыть рядом с единственным разумным существом, кто одним своим видом дарил спокойствие. Хазекура не был уверен в причине своего напряжения: не то запоздалый эффект спиртного, не то сошедшая на нет смелость произнести самое сокровенное. Он так и не получил внятный ответ, почему алкоголь является одним из атрибутов весёлого времяпрепровождения среди взрослых: просто вредная привычка, тщетная попытка адаптироваться к вынужденному окружению или отвлечься от гнетущего внутреннего смятения. Но они сошлись во мнении, что этого делать не стоит: им и без этого было хорошо вдвоём, за кружкой чая или кофе. Просидев так ещё с час, блондин осторожно начал: — Мне надо сказать вам кое-что очень важное. — Что же это? — в любой другой ситуации эта фраза его бы насторожила, но он так привык к тому, что это «важное» от Микитаки всегда было чем-то незначительным, как, например, рассуждения о каком-нибудь фильме или явлении, что отреагировал лишь готовностью в очередной раз умилиться его увлечённости. — Не знаю, насколько это сейчас уместно, но прошу, выслушайте меня внимательно. Тоёхиро-сан, я люблю вас. И, если я нравлюсь вам платонически, пожалуйста, задумайтесь. Я не очень хорош в копировании людей, но если постараюсь, то сделаю любое лицо и тело, которое вам угодит, — каждое слово давалось с трудом, живот заболел, дыхание перехватило. Он и не подозревал, что признаваться настолько страшно. — Так, — Канэдаичи резко приподнялся, отнял у собеседника напиток и осушил его банку до дна. Он мгновенно протрезвел, но до него не сразу дошло, что это был косвенный поцелуй, поэтому его слова прозвучали гораздо менее убедительно, чем он рассчитывал, — Микитака-кун, отдохни немного, приди в себя и иди домой. Тебе нужно поспать. — Почему вы меня игнорируете? — Да не игнорирую я, Боже! — он отвернулся и протёр глаза: «И с каких пор это осознанный сон? Когда я отключился?» — Я пытаюсь сказать, что ты пьян, поэтому заблуждаешься. — Нонсенс, я не мог заблуждаться 4 года. У меня было достаточно времени для рефлексии всех фактов, рассказов моих предков, наблюдений за землянами, литературы и кинематографа. Я действительно, совершенно точно влюблён в вас. — Пожалуйста, только не злись, — в последний раз этот пронизывающий строгий взгляд отшельник видел во время их битвы, и он сжался от нахлынувшего ужаса и крупицы волнения. — Слушай, ты самый умный их всех, кого я встречал. И я призываю тебя понять очевидное: у тебя нет ни одной причины любить меня. Имени моего ты не знаешь, лица никогда, надеюсь, не видел. А я некрасивый, и это ещё мягко сказано. Да какая к чёрту разница? Господи, да ты просто умопомрачительный, на всём свете нет никого добрее тебя. Ты единственный, кого я по-настоящему хочу видеть! Никто из здешних обитателей тебя не достоин, а уж я-то… — «Заткнись, заткнись, заткнись!» — но он не мог больше молчать. — Даичи Канэко-сан, верно? Я читал курсовую работу в качестве примера стилистики, и профессор сказал: «Прилежный был парень, только нервный. Интересно, где он сейчас?» Я сразу понял, что она ваша. Мне безразлично, как называть вас. По моему мнению, все люди выглядят чудесно, а вы в особенности, вне зависимости от того, какое у вас лицо. И если я что-то и уяснил в любви, так это то, что причины не так важны. А если и важны, то в нашем случае их достаточно, — Хазекура смягчился и подполз к нему сзади вплотную. — Так каков ваш ответ? — Я не смогу тебя осчастливить, — от противоречивой смеси стыда и облегчения его речь стала тихой, едва разборчивой: псевдоним оказался слишком очевидным для разгадки, но одна из многочисленных потаённых грёз исполнилась — настоящее имя, произнесённое вслух голосом, который он мог слушать часами в упоении. Он осмелился посмотреть на него. — Если тебе 220 лет, сколько ты ещё проживёшь? А я, вероятно, умру ещё до того, как успею состариться. Мы никуда не сходим, не посмотрим мир вместе. К чему тебе такое бремя? При таких обстоятельствах не важно, как сильно я люблю тебя, — к глазам подступили слёзы, от всхлипов голос стал выше. — Правда, люблю так сильно, ты не представляешь. — Моя раса моногамна, а это значит, что моё сердце уже навеки занято вами. Я осознаю и принимаю всю трагичность, но от скоротечности жизни мне хочется полностью отдаться всем эмоциям, которые мы создадим вместе. И, поскольку вы ответили мне взаимностью, — Микитака положил руку на его шею и оттянул резину, — было бы уместно ознаменовать наш союз поцелуем. — Ты можешь и передумать, — отшельник издал нервный смешок. Он был напуган нереальностью происходящего и в то же время безгранично счастлив. Он снял с себя маску, но руки так и тянулись прикрыть оттопыренные уши, за которые его дразнили. Под взглядом, преисполненным умиротворением и принятием, его веснушчатое лицо вспыхнуло сильнее. — Не пялься так. Честный инопланетянин не был обременён представлениями о человеческой красоте. Тем не менее, он был приятно поражён чертами, которые другие сочли бы за уродство, и неаккуратно подстриженными короткими рыжими волосами. Одно лёгкое соприкосновение тёплых сухих губ затянуло их в омут пугающей своей сладостью откровенности, и спустя мгновение они уже сидели друг напротив друга, повторяя его снова и снова. Распалённые лаской, они слились в неловком, но чувственном глубоком поцелуе. Долгожданный обмен влагой скользких языков довёл их годами раздразниваемое возбуждение на совершенно иной уровень. Тоёхиро уже предвкушал, с какой ожесточённостью будет мастурбировать, когда Микитака уйдёт, но тот вдруг взобрался на его колени и отстранился от губ. — Я больше не могу. Канэко, я очень хочу заняться с тобой сексом. Только скажи, какие органы мне сделать, — ощущение пульсирующего члена в районе его зада заставило его постанывать. — Н-не нужно ничего менять, — тяжёлое дыхание, непривычно густой румянец, растрёпанные длинные волосы, взбудораженное и несколько растерянное лицо — одного этого вида, самого эротичного во Вселенной, было достаточно, чтобы кончить. От отсутствия суффикса вежливости и обращение на «ты» мужчина едва не утратил контроль, который позволял ему сдерживаться от того, чтобы не сорвать с него одежду и не сделать всё возможное, чтобы подарить самый мощный оргазм, без оглядки на вид его гениталий. — Но ты точно уверен, что хочешь этого именно сейчас? — от собственных слов в его едва отключённом рассудке проросло зерно неотъемлемых сомнения, тревоги и отвращения к себе. Даже в полноценной ванной, набитой доверху самыми ядовито химическими и дорогими ароматными средствами, он бы не смог отмыться от всей своей грязи, чтобы не чувствовать себя мерзким на фоне столь чистого создания, кого не запятнала даже явная печать разврата. «Да как он в принципе может хотеть меня?» — Только если вы желаете этого так же сильно, как я, — Хазекура собрал остатки своего самообладания, чтобы вернуться к своей обычной манере общения. Но новая волна неги, спровоцированная трением, побудила его снять с себя футболку с изображением Кирка и Спока. — Молю тебя, больше никаких «-сан» и «вы», хотя бы не сейчас! — Канэдаичи собирался расспросить его обо всех инопланетных эрогенных зонах, но больше не был способен к полноценному диалогу, поэтому предпочёл действовать интуитивно и следить за реакцией, в то время как Микитака уже приспустил его штаны вместе с трусами и обхватил ладонью влажный от предэякулята член. Лаская языком и губами его шею, отшельник наслаждался жаром, дрожью, запахом его тела и приглушёнными стонами, которые трактовались не иначе, как просьба перейти к большему, и поражался, почему у пришельца столь высокого роста такие небольшие изящные пальцы. Он опустил голову ниже и поочерёдно поиграл с его втянутыми сосками до тех пор, пока они не затвердели, а затем расстегнул его шорты и обнажил мокрый гемипенис, который не вызвал у него и малейшего отторжения: неподвластные ему сны порой рисовали гораздо более жуткие картины, а настоящая ситуация в сочетании с неумелыми медленными поглаживаниями вводила его в исступление. Он был бы чрезвычайно рад ублажить его орально, даже если бы это значило самому остаться ни с чем, но Хазекура приобнял другой рукой его за шею и обвил ногами спину. Ладонь отшельника была достаточно вместительной, чтобы взять оба отростка, и он поместил средний палец межу ними. Указательный и безымянный начали совершать плавные движения, а плотные мозоли надавили на головки. Хрип пришельца сорвался на вскрик, а он продолжил вылизывать его соски и стал двигать бёдрами навстречу стимуляции члена, которая стала гораздо более уверенной. Микитака посмотрел вниз и именно в этот момент, когда открытое вспотевшее лицо Тоёхиро исказилось от абсолютного наслаждения, а круглые голубые глаза затуманились от переполнившей его нежности и похоти, осознал весь масштаб своего торжества от возможности видеть его настоящего. Они затряслись в предоргазменной эйфории и синхронно изверглись друг другу на живот, подавив крик в жарком поцелуе. Повалившись на футон в истоме, они не разомкнули объятий: столько всего нужно было наверстать за безвозвратно упущенные годы. Инопланетянин беззастенчиво расцеловывал его, гладил и шептал признания, а отшельник, перенявший его настроение, отвечал взаимностью, несмотря на скорбное ожидание, что это сновидение скоро рассеется. В воздухе вновь повисло сексуальное напряжение, и они полностью разделись, обменявшись мимолётными касаниями губ. Микитака навис над Тоёхиро сверху и потёрся своей намокшей клоакой о его вновь затвердевший член, убедив в том, что ему не нужна дополнительная подготовка и что это не причинит ему вреда. Проникновение прошло безболезненно, и Хазекура стал совершать размеренные движения вперёд и назад, чтобы максимально продлить акт. Блаженствуя от жара и узости, Канэдаичи наблюдал превосходную картину: в сгущающемся сиреневом сумраке стройное потное тело будто переливалось в танце, а вздохи и лёгкие стоны звучали песней, которую он бы слушал на повторе изо дня в день вплоть до самой смерти. На Земле не существовало слов, которые бы выразили хотя бы часть их любви вселенской величины. Переборов всякое стеснение, он взял его за руку и прошёлся губами по каждой фаланге, а после и по всему предплечью — скромный жест, который значил безгранично много для обеих сторон. На их глазах сверкнули слёзы. Неужели, наконец-то открыв сердца друг другу, они обрекли себя на ещё большее нестерпимое томление от невозможности ни словесно, ни физически передать благодарность за взаимное спасение из беспробудной тьмы? Отшельник перенял инициативу, приподнялся тазом и начал глубокие фрикции. Лицом к лицу, грудью к груди — они стремились прочувствовать друг друга целиком, как будто завтра никогда не наступит. Прохрипев: «Микитах-ка» — Тоёхиро кончил внутрь, а Хазекура, простонав его настоящее имя, снова извергся на его живот. Спустя неопределённое время они проснулись, голые и испачканные семенем. Инопланетянин отыскал на полотне свои наручные часы и обнаружил, что время давно перевалило за полночь, но с учётом обстоятельств он ничуть не огорчился, а 15 июля закрепило свой статус праздника для них двоих, поскольку именно с той ночи 2003 года они обрели целый мир в лице друг друга.