Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. «Смерть придет, у нее будут твои глаза». (И. А. Бродский «Натюрморт»)
Тишину в комнате нарушил бой часов, и Адель, лежащая на кровати, перевела на них взгляд заплаканных, налитых тяжестью глаз. Все равно не было здесь предмета интереснее, чем циферблат с бегущими стрелками. — Один, — после нескольких часов крика голоса совсем нет — только сиплый шепот. — Два, — взгляд мутный, окружение пред ним расплывчато. — Три, — ладони кровоточат, кожа неприятно стягивается в ответ на малейшее движение. — Четыре, — все тело налилось свинцовой тяжестью после изнурительной борьбы со стражей и бесполезными метаниям по комнате. — Пять, — внутри нет ничего. Не осталось, выгорело. У нее более не было ничего: ни друзей, ни путешествий, ни жизни, — той, вольной, — которую она полюбила сердцем и всем естеством приняла за свою реальность. Пепелище мечты, крах грез и горечь поражения — вот что она обрела в этот день. Часы замолкли и Адель вернула потухший взгляд к дверям — наблюдала за непоколебимыми дубовыми ставнями едва ли с охотой. Девять долгих часов Аделаида не спускала взгляда с этих чертовых дверей, слыша в каждом скрипе за их пределами его шаги, в каждом шорохе — его голос, и тринадцать часов, в общем, она находилась в ожидании. Как только девушку привели сюда солдаты, отрезав её щелчком старого замка от всех проявлений внешнего мира, она металась, кричала, бранилась, злилась, рыдала, думала и, в конечном итоге, просто устала. Она, изнеможенная, упала на кровать и более не поднималась с неё. Аделаида устала, — ужасно устала, — но спать не могла. Казалось, стоило ей хоть на мгновенье прикрыть глаза, как тут же, учуяв беззащитность своей жертвы, непременно явится он. Нет… она не позволит застать себя врасплох. Только не снова. Все это время Аделаиду не покидала мрачная своей правдивостью мысль: хуже смерти может быть лишь ожидание её скорого приближения. И он, прекрасно понимая это, издевательски медлил, загонял ее в пучину отчаяния подобно хищнику. Что именно он делал? Быть может, готовил виселицу, чтобы вздернуть на ней всю команду пиратов вместе с беглой женой? Или же собственноручно точил лезвие гильотины, чтобы голова девушки как можно скорее слетела с шеи? А может, он прямо сейчас разливал яд по бокалам, чтобы все пираты и она умерли в агонии, разъедавших их изнутри? Наличие множества разнообразных способов убийств не было ей на руку и Адель точно знала — её смерть, совершенно очевидно, не будет быстрой и легкой. Диего непременно об этом позаботится. Девушка также знала, что он не простил ей ничего из случившегося. Все эти годы он хранил ненависть и жажду мести там, где должно было быть сердце. Этот тиран никогда не отпустит ей грехи, никогда не забудет, никогда не сжалится. Он возьмет своё по праву, вернее, то, что он считает, что принадлежало ему. В этом Адель была совершенно уверенна. Вздрогув всем телом от этих мыслей, девушка прикрыла глаза, отдавшись горечи недавних воспоминаний.***
— Мерзавец! — пиратка попыталась вырваться из грубой хватки, но замерла, ощутив на виске отрезвляющий холод металла — пистоль был направлен на нее без всяких предупреждений. — Ты предал нас! Билли Бонс залился скрипучим смехом, скаля неровные, пожелтевшие зубы. В его темных глазах заплясали насмешливые искорки. Где-то за спиной девушки послышался шум борьбы и грязные ругательства, на которые Бонс не обратил совершенно никакого внимания. Значит, это не было важным и для нее. — Милая, ты связалась с пиратами, если ты этого еще не поняла. У нас нет понятия — как ты там сказала? — «предательство», но есть «выгода» и «более сильная сторона». — С каких пор англичанин стал считать звон испанских реалов «более сильной стороной»?! — язвительно поинтересовалась она. — Какого черта?! — прорычал Себастьян, с ненавистью впиваясь взглядом в Бонса. Пират сложил руки на груди, устало вздохнул, а потом, как будто разъясняя нечто очевидное ребенку, ответил: — У каждого из нас свои счеты с хозяином этих земель, и Диего предложил мне вполне выгодную сделку, — взгляд Бонса налился жадностью, — Он назначил за ваши шкуры весьма высокую цену, и я говорю не только о реалах. — На обещания купился, — пораженно выдохнула Адель, разочаровано оглядывая взглядом предателя. До этого момента она считала его алчной корабельной крысой, но не глупцом. — Дорогуша, за пустые обещания я бы и пальцем не пошевелил, а вот за собственное имение, высокое звание, и свободу до конца дней, изложенных и заверенных на бумаге, которая будет у меня в руках с минуты на минуту… весьма выгодная сделка, ты так не считаешь? — Бонс устало облокотился на большой ящик, с показной расслабленностью играясь с ножом меж длинных пальцев. — Жаль, конечно, отдавать такую красоту… — И ты поверил? — не собиралась униматься Адель. Билли, к своей удаче, знал какие ядовитые речи могла говорить девушка, какие плодотворные зерна сомнения могла сеять, и не купился на ее сомнительные попытки… чего, собственно? — Ты правда думаешь, что Диего пустит пирата в светское общество? Он обманул тебя! Ты хоть знаешь, что он за человек?! — девушка вновь начала свою пламенную речь о том, что ее муж был никем иным, как Дьяволом во плоти. Бонс, утомленный горячностью ее заявлений, молча закатил глаза. — Этот тиран никогда не… — Не упускает своё по праву, — прервал ее тираду строгий голос, раздавшийся позади. Адель оцепенела, лицо ее заметно побледнело и напряженно вытянулось, а на лбу заиграла тонкая вена. — Вернее сказать «свою», — голос раздался значительно ближе, выверенные шаги прекратились, и Адель прикрыла глаза, надеясь отдалить момент пересечения их взглядов. Голос, что снился ей по ночам, нашептывая проклятья и заставляя просыпаться с криком ужаса во мгле каюты она никогда не забыла бы, но, все же, почему-то, понадеялась на иллюзию его отсутствия. Мгновенье наваждения прошло, и она была готова встретиться с ним в неравном противостоянии. Диего ни за что не сможет сломать ее волю. Она распахнула выразительные голубые глаза, и с готовностью встретилась с напрочуд игривым взглядом Диего. — Ну здравствуй, Адель, — он сухо улыбнулся краем губ. Диего произнес имя девушки с наигранной нежностью, как делал довольно часто, и с удовольствием встретил ожидаемую ярость в глазах цвета неба: сегодня это небо потемнело, налилось штормовой тяжестью — предвестником бури. В стороне отчаянно дернулся Себастьян.***
Какая ирония — пираты даровали ей столь желанную свободу, и они же лишили Адель любой надежды на неё. Это такая глупость, такая нелепая глупость! Как она могла довериться этим людям? Как она могла подставить всех своих друзей из-за наивной веры во что-то иллюзорное? Где-то внутри Аделаиды, до этого момента, все еще тлело чаяние на преданность тех людей, с которыми она покоряла морские вершины плечом к плечу. Мысли путались, как хрупкие мотыльки в паутине в углу старой каюты, — ее первого собственного уголка, — за которыми Адель любила наблюдать в первые дни на корабле, и ей казалось, что если она проведет еще несколько минут в таком состоянии, то просто сойдет с ума. Ей было страшно, как бы отчаянно она не пыталась этого скрыть, однако ужас охватывал её вовсе не от мыслей о собственной судьбе. Адель боялась за семнадцать человек, оставшихся от ее преданной команды в живых после боя с Диего. Где они сейчас? В темнице? Их пытают? А быть может, их уже и вовсе нет? Адель не видела друзей вот уже несколько суток. После того, как ловушка Диего захлопнулась, уничтожив все ее планы и цели, сам адмирал без лишних раздумий пустил пулю в лоб Бонсу, вопреки собственным обещаниям. Всех флибустьеров команды Себастьяна Диего дальновидно разделил и отправил по два человека на разные корабли своей флотилии, чтобы никто не сумел сговориться. Адмирал прекрасно знал, что сила этих людей заключалась в единстве, а потому пришел ко вполне логичному выводу: хочешь ослабить — раздели. Для Себастьяна и его квартирмейстера он, разумеется, выбрал самый побитый, еле плывущий корабль с полузатопленным трюмом. Адель же ждала другая участь…***
Отмахиваясь от тупых подчиненных, ожидающих дальнейших указаний, Диего стремительными шагами направлялся вглубь корабля. Победа одержана, Тортуга разгромлена, одни пираты убиты, а другие — взяты в плен. Сейчас настал момент кульминации, — того, чего он так долго ждал, — которую ознаменует собой его встреча с Адель. Победа над пиратским островом? Жалкая прелюдия. Диего не знал, что будет говорить ей. Он много раз проигрывал в сознании варианты их неминуемой встречи, представляя все в самых детальных подробностях, и чем больше он думал об этом, тем больше ему хотелось уничтожить показательную храбрость Аделаиды, сломить ее бесстрашную непокорность. Необузданность и дикарские замашки девушки, безусловно, были прекрасны, но все это зашло слишком далеко. Диего, вопреки всем внешним проявлениям, был настроен крайне серьезно и знал, что ему понадобиться выдержка в компании собственной жены. Он не был намерен повторить ошибку их первой встречи. Однако все заранее придуманные реплики вылетели из его головы в ту самую минуту, когда настало время их произнести — мяться у собственной каюты, словно сопливый подросток, было не в его характере, и потому, немедля ни секунды, адмирал потянулся к замку. Диего, предвкушающий долгожданную встречу, резко распахнул тяжелые корабельные двери, и перед ним предстала абсолютно пустая каюта. Мужчина сделал короткий шаг в темное помещение, замер в недоумении, и прислушался к окружающим его в полумраке звукам: скрип покачивающегося корабля, удары волн и… чье-то тихое прерывистое дыхание у его уха. Холод стали обжег его шею. — Годы идут, Адель, а ты все не меняешься, — на лице Диего мелькнула усмешка, в глазах не было ни намека на страх. — Разве так положено встречать мужа после долгой разлуки? — Ты не в том положении, чтобы ехидничать, — Диего не знал, что будоражило его азарт больше — сталь в опасной близости от кожи или гневное шипение у уха. — Где моя команда? — Команда? — весело переспросил адмирал, играючи. — Не думаю, что она твоя. Не после произошедшего уж точно. — Не заговаривай мне зубы, сabrón, — без тени стыда выругалась девушка. — Адель! Разве так положено выражаться юной донье? — Я уже давно не юная до… Аделаида не успела договорить — Диего применил какой-то быстрый, неуловимый для ее внимания прием, и девушка оказалась прижата к двери, безвыходно придавленная весом адмирала. Звон упавшего ножа раскатился в ее сознании эхом — Аделаида, дезориентированная ударом о деревянную половицу и столь неожиданной перестановкой сил, безуспешно попыталась прийти в себя. — Уверена? — усмехнулся Диего, пресекая любые попытки освободиться своей сильной хваткой. Адель запаниковала: она забилась в его руках, норовя выскользнуть, как рыба, выброшенная на берег. Все ее жалкие попытки были тщетными. Голод, жажда и изнеможение после битвы окончательно лишили ее любого преимущества. Диего и не думал ослаблять хватку на запястьях жены, — кто знает, что еще она могла выкинуть? — с удовольствием наблюдая за ее осознанием безвыходности своего положения. Аделаида замерла и, несмотря на происходящее, горделиво вздернула голову, глядя на Диего с прежним непокорством: ее выпуклые глаза полыхали силой в полумраке каюты. — А годы тебе к лицу, любовь моя, — сладко прошептал мужчина, рассматривая лицо Адель: волевые крупные черты, строгий изгиб густых бровей, выдающийся нос, и четкий контур губ — тонкой верхней и пухлой нижней. Он, невольно, склонился ближе, она — не шелохнулась, не выказала ни доли страха. — Не смей меня так называть, — прошипела девушка, предприняв еще одну, скорее, неосознанную, попытку отпихнуть от себя Диего. — Это еще почему? — в голосе мужчины не было и оттенка возмущения ее поведением — лишь гадкая издевка. Диего оскалился. — Неужели не веришь в пылкость моей любви к тебе? — А разве ты знаешь, что это такое? — презрительно уязвила она мужчину. Взгляд адмирала помрачнел, а в серых глазах разыгрался шторм, который заставил девушку, интуитивно, пожалеть о сказанном. Противостояние взглядов — пылких в своей обоюдной ненависти, — длился не меньше минуты, и их горделивые обладатели даже не думали признать поражение в этой схватке. Как всегда никто из них не смог одержать окончательный верх над другим. Диего, в порыве ярости, забыл обо всем, чего обещал не делать, рывком оторвал жену от стены и с силой толкнул на кровать. Адель, визгнув, попыталась встать, но адмирал грубо прижал девушку к грубым простыням, обездвиживая ее своим весом. Он заставит ее подчиниться. Он выбьет из нее всю эту непокорную дурь. — Как видишь, у нас не так уж и мало общего. — Не смей прикасаться ко мне! — жалкая попытка остановить происходящее, закономерно, провалилась. Какой бы храбростью Адель не обладала, как бы искусно не фехтовала, она, все равно, была слабее него. Да, пиратка была хитрой и ловкой, а ее тело, за годы сражений, стало сильным, жилистым, но в одном у нее никогда не было преимущества… Ошибка судьбы — родиться девочкой для такой личности, какой была Аделадида. — Где же твоя хваленная отвага, пиратка? — жестоко ухмыльнулся Диего, безошибочно определив страх в глазах Адель. — Неужели за годы плаванья не привыкла к мужскому вниманию? — он склонился ближе, опаляя своим дыханием ее напряженное лицо. — А, дорогая? Скажи мне, скольких ты ублажала? — прошептал он заинтересованно, как если бы убеждал ее поделиться неким секретом. Молния обиды поразила Аделаиду — он действительно унизил ее! Она вновь попыталась ударить Диего, однако эта попытка казалась еще более бессмысленной и отчаянной, чем все предыдущие — смеющийся, почти снисходительный, взгляд адмирала лишь доказывал это. Мужчина насмехался, унижал, подавлял потому, что её тела ему было мало; Диего хотел всецело завладеть Аделаидой, и это его желание всегда было ее преимуществом. Пиратка решила рискнуть и поставить на кон все, что имела. Все, что у нее осталось. Адель закрыла глаза, прекратила сопротивляться, едва ли содрогаясь под горячими влажными губами на своей шее и ключицах, и сильными руками, которые торопливо расшнуровывали корсет на ее пиратском жилете. Его движения — тверды и уверенны, на губах играет торжествующая ухмылка. Слишком долго он ждал момента, когда сможет уничтожить ее непокорность, растоптать гордость. Пусть и таким способом. — Плоть — тленна, — холодно заключила она хриплым голосом. — Тело — то единственное, что ты можешь получить от меня, как и любой другой мужчина. Довольствуйся этими объедками, — ядовито бросила Аделаида, и в тот же момент поняла, что победила. Диего замер, как только до его затуманенного превосходством сознания дошел смысл её слов. С губ адмирала слетел рваный вздох, и он резко отвернулся, как будто пытаясь совладать с самим собой. Адель с удовлетворением наблюдала за Диего; за тем, как колыхались растрепанные кудри цвета вороного крыла, как пульсировала жилка на лбу от напряжения, как плотно он стискивал зубы и зажмуривал глаза. Фраза, брошенная так надменно, ударила по гордости адмирала похлеще самого резвого кнута. Всю ярость по отношению к жене Диего выместил в одном ударе, который оказался таким сильным, что Адель, до того полу сидящая на кровати, моментально рухнула на перины вновь, инстинктивно прикрыв голову рукой. Аделаида сначала говорила или делала, а потом думала — она и сама знала об этом дурном качестве, но даже закономерно ожидая, что Диего не остановится на простой пощечине, не жалела, что смогла уязвить его самолюбие. Диего взглянул на нее с настоящей ненавистью, резко встал, подбирая шляпу и кинжал, и направился в сторону выхода. — Шлюха, — последнее, что услышала Адель, перед тем, как закрылись тяжелые двери, ограждая её от моря, от надежды и от такой желанной свободы.***
Поток воспоминаний прервал звучный щелчок замка. Адель молниеносно подскочила с кровати, готовая в любой момент защищаться от кого бы то ни было. В комнату вошла служанка в сопровождении двух солдат. Адель поймала себя на мысли, что не помнит лица этой женщины, а потом горько усмехнулась своей наивности — разумеется, Диего заменил всех старых слуг на «своих» людей. Служанка молча, не поднимая взгляда, прошла в комнату, оставляя на комоде сложенное светло-голубое платье и другие принадлежности дамского туалета. — Вы должны переодеться, донья. Я могу… — Нет, — грубо прервала её Адель. — Я сама справлюсь. Служанка кивнула, поджав губы, и молча направилась к выходу. Едва ли она поверила тому, что госпожа сама была в состоянии управиться с затяжкой корсета и расположением кринолина, но спорить не стала. — Что он сделает со мной? — неожиданно даже для самой себя спросила Аделаида — севший голос прозвучал жалко, а сам вопрос был похож на мольбу. В глазах служанки промелькнула грустная тень, но она ничего не ответила и бесшумно удалилась. Адель еще долго смотрела на новый наряд, из горделивого упрямства не желая даже прикасаться к ткани, но прекрасно осознавала, что её молчаливый протест нечего не изменит. Она решилась сменить запачканные и ободранные, пахнущие кровью, потом, гарью и свободой пиратские одежды на предложенное платье. Кринолин и корсет остались нетронутыми — едва ли Аделаида, испробовав на теле простую льняную рубаху, была готова заключать себя в эти оковы вновь. Взгляд Адель скользнул по собственному отражению в зеркале, и она, изумленная, видела в нём всю ту же девушку, которой была несколько лет назад: строгие крупные черты лица, короткая полная шея, узкие плечи и острые ключицы, широкие бедра и контрастно длинные изящные ноги. Разве что изменился цвет кожи — аристократичная бледность стала знойным загаром. Крой простого и, на первый взгляд, невзрачного голубого платья с серебряной окантовкой, выгодно подчеркнул ее обострившуюся худобу. Адель, впервые за все время с момента поражения, не сдержала слезы, которые своевольно проступили в голубых глазах и медленно покатились по ее щекам. Память предательски возвращала её в прошлое, где не было никаких забот, замужества, побега, пиратства, битв и грабежей… Она была и губернаторской дочерью, и беглой невестой, и отважной пираткой, но уже и не знала, что из этого было более правильным. В этот раз она правда потеряла все, что имела, что заработала сама, и вернулась к тому, от чего так старательно скрывалась. Вернулась туда, где ей не было места. Быть может, побег и впрямь был просчетом судьбы?