Глухой звук шагов раздавался гулким эхом, отражаясь от стен с десяток раз, а затем замолкал. Ноги, привыкшие к поношенным сапогам и уже несколько лет не носящие каблуки, болезненно ныли. Её вели в дальнюю часть поместья через длинные коридоры, — настоящие извилистые лабиринты, — которые Адель, отчего-то, не узнавала.
Не хотела узнавать.
За окнами брезжил ранний закат, окрашивая небо в грязно-желтый цвет, что лился из широких окон на фигуры Адель и четырех солдат, которые вели ее к
нему.
Местом назначения оказалась малая столовая, предназначенная для семейного приема пищи, как правило, без посторонних людей. Это была небольшая комната со светло-серыми мраморными полами, отделанными затейливой мозаикой бордово-золотых узоров, стенами насыщенного оливкового цвета и большим окном, сейчас завешанным терракотовыми портьерами. Отсутсвие естественного света делало эту уютную столовую несколько мрачной. Впрочем, Аделаида никогда не любила ни длинный резной и потертый временем дубовый стол, ни отделанные золото-зеленой тканью, чем-то напоминающей парчю, высокие стулья с изящными ножками, ни прочие изыски в виде ваз и картин. Эта комната всегда словно обязывала донью чем-то, и нахождение в ее стенах еще и самым ненавистным ей в мире человеке, окончательно подорвало терпимость девушки. Аделаида отстраненно вспоминала о том, с какой неохотой оставалась здесь на частные семейные ужины, и отметила, что ничего в ее привычках, как и в древнем интерьере этой комнаты, не изменилось.
За длинным столом, накрытым на две персоны, спиной к дверям сидел Диего. Он был так увлечен едой, что, казалось, даже не заметил прибытия Адель и стражи. Едва один из солдат успел открыть рот для доклада, — и вновь эта официальность, — как адмирал прервал его еле заметным жестом руки. Прислуга и служащие, понимая невербальное намерение своего хозяина, бесшумно удалились, оставив супругов наедине.
Девушка вздрогнула, оглянулась на громко захлопнувшиеся двери, обвела комнату быстрым и цепким взглядом. К сожалению, увесистых или же острых предметов в ней не было обнаружено. Диего продолжал спокойно ужинать, не обращая никакого внимания на находившуюся в нескольких метрах за его спиной Адель: она не решалась сделать даже один шаг, и оттого тишина в комнате неловко затягивалась. Девушка не отрывала настороженного взгляда от широкоплечей спины мужа, покрытой тонкой льняной рубахой, его военной выправки, и, напрочуд расслабленной позы — казалось, он сочетал в себе невозможное. Аделаида напряженно подобралась, закономерно ожидая, что стоило ей лишь отвернуться, как он мог незамедлительно выпустить пулю в ее лоб.
Диего покончил с, кажется, ольей подридой, отложил приборы, отпил из бокала хереса и, облокотившись на высокую спинку стула, коротко произнес тоном нетерпящим никаких возражений:
— Сядь.
Не просьба — приказ. Его голос казался совершенно спокойным, но в этом тоне было и что-то пугающее. Адель опасливо помедлила, но подобралась, гордо вздернув голову, прошла мимо Диего и села напротив. Донья смело подняла холодный взгляд голубых глаз, надеясь, что адмирал не заметил, как сильно дрожали ее ладони, сжатые в кулаки. Наконец, Аделаида имела возможность полностью разглядеть его: Диего был одет безукоризненно аккуратно, его движения были уверенными и спокойными, однако лицо казалось несколько помятым и даже сонным. Адель, к собственному стыду, поняла, что всё то время, которое она изводила себя мыслями о том, что адмирал готовил изощрённую месть и отдавал указания о казни её команды, Диего, на самом деле, просто спал после изнуряющего плавания. По крайней мере, выглядело это именно так. Из-за твердого убеждения в тираничной, даже дьявольской, натуре мужа, девушка вовсе позабыла, что, несмотря ни на что, он был просто
человеком, со своими страхами, желаниями и самыми банальными потребностями.
Диего, без капли смущения, тоже рассматривал каждую деталь внешности Адель: от макушки и небрежно распущенных каштановых волос, все еще хранивших влагу моря, до загорелого тела, обтянутого плотной тканью повседневного платья. Адмирал, безо всякого удовлетворения, молча отметил, как сильно она исхудала и как налились силой хрупкие женские руки за все время ее странствий. Девушка, находясь под пристальным взглядом мужа, начала сомневаться в том, что ей успешно удавалось скрывать свои настоящие эмоции от него.
Диего, усмехнувшись какой-то своей мысли, отвел взгляд, сделал еще один глоток хереса и произнес, не скрывая иронию в голосе:
— Если тебя приводит в замешательство такое количество приборов на столе, то можешь есть руками. Я не возражаю.
Адель опустила взгляд на свою тарелку, чувствуя, как ей свело скулы от невероятно приятного запаха эмпанады. Порция перед ней была в несколько раз больше обычной, но она даже не сомневалась в том, что сможет съесть все за раз. Однако Аделаида, несомненно видящая в этом радушии подвох, не шевельнулась, вновь подняв недоверчивый взгляд на адмирала.
— Ты не думаешь, что реши я тебя убить, то выбрал бы совсем иной способ? Яд — оружие трусов и женщин, — мягко произнёс Диего, догадываясь о ее сомнениях. — Я знаю, что ты голодна, так что ешь, а после обсудим все, что тебя ждет.
После непродолжительной борьбы взглядов, Адель, все же, решила не мучить себя, и, наконец-то, вернулась к еде. Еще никогда раньше простой пирог с рыбной начинкой не казался ей настолько вкусным и сытным, и пока донья жадно поглощала предложенное блюдо, ее невеселые мысли переключились на вполне безобидную догадку о возможном галисийском происхождении адмирала. По крайнем мере, все, что было на столе, — от закусок до десерта, — недвусмысленно намекало на это.
Когда ее тарелка опустела, Диего удовлетворенно кивнул, слегка склонив голову набок.
— А теперь спрашивай, — коротко сказал он, безошибочно определив в глазах Адель настоящий голод — голод неосведомленности.
Девушка нахмурилась, подавляя в себе обжигающие искры паники. Под изучающим взглядом серых, будто неживых глаз, она чувствовала себя как на прогулке по доске или же восхождение на эшафот. Такая проницательность, одновременно, и пугала, и восхищала ее. Сомнений в том, что Диего был не только искусным фехтовальщиком и стратегом, но и потрясающим манипулятором, умеющим подавлять людей одним лишь взглядом, не осталось. Выстроив в голове примерный план всех актуальных дня нее вопросов, Адель, все же, решилась начать:
— Где моя команда? — прямо спросила она, отбросив всю официальность, всю фальшивую дружественность беседы.
— Если ты говоришь о том сборище пиратов и разбойников, то они благополучно проводят свое время в темнице.
— Ты их казнишь? — голос Адель не дрогнул ни на йоту, в отличие от сердца.
— Разумеется, — было брошено абсолютно бесстрастно и честно.
— И ничто не заставит тебя передумать? — как бы между прочим поинтересовалась донья неестественно спокойно.
— Ничего, — Диего с интересом наблюдал за тем, как настойчиво его жена не давала своей выдержке рассыпаться окончательно — даром, что ее отчаяние загнанного в ловушку зверя выдавали и налитые влагой выразительные глаза, и рваные вздохи, и проступившая на лбу от напряжения жилка.
— Тортуга?
— С ней сейчас разбирается испанская власть, так что ты можешь уже забыть о том, что это место когда-либо существовало. Короля порядком достали выходки твоих «собратьев», — пренебрежительно выплюнул Диего.
Адель судорожно вздохнула, понимая, что угрожать или устраивать истерику не имело ни малейшего смысла, но оглушительная правда столь больно врезалась в её сознание, что разом остановила поток идей. Донья прикрыла глаза в отчаянной попытке сохранить крохи самообладания, а затем тихо, безжизненно спросила:
— И что будет со мной?
— Наконец-то ты задала правильный вопрос, — с напускным предвкушением сказал Диего. — И я с удовольствием тебе на него отвечу. Итак, начнем с самого начала: сперва ты выкинешь из своей головы все эти глупые мысли о протестах, плавании, пиратах и усмиришь свои гордость и пыл. Ты станешь обычной женой губернатора и будешь выполнять все свои обязанности: улыбаться гостям на приемах, выслушивать жалобы и решать проблемы простолюдин, носить приличную одежду и прочее. Во-вторых, ты не посмеешь заикаться при ком бы то ни было о том, что ты намеренно сбежала, — разумеется, по своей глупости, — к пиратам, и всё это время бороздила океан на пиратском судне, собрала совет капитанов и участвовала в защите Тортуги.
Адель буквально оцепенела от тирады, столь ярко нарисовавшей её будущую жизнь. Если такое существование вообще можно было назвать подобным образом.
— А как ты объяснил обществу моё отсутствие всё это время?
— Возможно, ты не отдавала себе в этом отчёта, но добровольно сев на пиратское судно ты уже являлась государственной изменницей и, наравне со всей командой, была приговорена к казни, —нравоучительно сказал Диего, разъясняя девушке отвратительные последствия ее необдуманного поступка, как если бы она была шкодливым ребенком. — Однако благодаря моим немалым усилиям и заверениям, ты официально считалась похищенной пиратами, и теперь, наконец-то, освобожденной из их плена. Если в тебе осталась хотя бы капля разума и тебе дорога собственная жизнь, то ты не будешь оспаривать эту версию событий. Разумеется, никому из знати этикет не позволит напрямую расспрашивать тебя о случившимся, но намёки будут в любом случае. Так что, будь добра, постарайся не вызвать всеобщего подозрения. Ты меня поняла?
— Зачем тебе так рисковать своим положением? Стоит мне только рассказать правду, тебя если не казнят, то уж точно лишат всех званий и запрут в тюрьме за сговор с пиратами. Почему бы тебе просто не убить меня?
— Ты — моя жена, — спокойно ответил адмирал, как если бы это было совершенно очевидным и неоспоримым.
— Брось, Диего, — Адель раздражённо повела плечом, — мы оба прекрасно понимаем, зачем ты женился на мне. Скажи мне без всего этого фарса, почему я еще жива?
Диего нахмурился, явно не ожидая подобного вопроса. Внешне он оставался спокойным, но Адель ясно видела по сжатым на бокале пальцам внутреннее напряжение адмирала. Он явно что-то недоговаривал, пытаясь преподнести информацию для Адель в наиболее выгодном свете. Он, неожиданно, встал, обошел свой стул и облокотился руками на резную спинку.
— Видишь ли, Адель, моя политика и меры правления не всем по душе…
— Интересно почему, — съязвила Адель, на что Диего лишь укоризненно покачал головой и продолжил:
— В последнее время, в нищих районах очень много мятежей и бунтов. Безусловно, останавливать этих людей не представляет большой сложности, и это могло бы продолжаться еще не одно десятилетие, но новости о происходящем здесь каким-то образом дошли до короля. Если здешние люди не смирятся с постоянством своего положения, то мои отношения с короной могут несколько ухудшиться…
— Ах, вот оно что, — презрительно улыбнулась Адель, незаметно пряча столовый нож в рукав платья, у окончания удачно обрамленный обильным кружевом. Пьянящее чувство удачи, которая теперь склонялась в сторону девушки, приподняло ее боевой дух. — И ты считаешь, что наше «совместное» правление остановит бунты?
Диего нехотя кивнул.
— Знаете, адмирал… — Адель говорила несколько официально тоном, невольно привлекая этим большее внимание мужа. Она спокойно поднялась со своего места и подошла к изящной тарелке со свежими фруктами, что возвышалась в центре стола. — Как я поняла, ваше положение весьма… неустойчиво, — отломив виноградину от пышной кисти, Адель отправила её в рот, взглянув на Диего с издевательской хитрецой. — И я очень-очень сомневаюсь, что его укрепит новость о том, — наигранная официальность резко сменилась холодностью, — что ты, не являясь моим законным мужем, не имеешь никаких прав на это губернаторское место. — Адель слегка приспустила нож ближе к ладони, отдавая себе отчет в том, что реакция Диего может быть весьма непредсказуема.
В глазах мужчины заплясали недобрые искорки, и он сделал несколько шагов обратно, к девушке.
— Все было законно…
— Ты в этом уверен? Согласие на венчание было с одной стороны, так что лишь ты и священник заключили этот незаконный брак. Боюсь, что эта новость тоже вызовет некоторое неодобрение со стороны короля…
Диего аж побагровел от злости, и, быстро преодолев оставшееся расстояние, что разделяло их, оказался рядом, почти вплотную, с Адель.
— Жертвой себя возомнила? — прорычал он, с трудом контролируя вспышку гнева.
— Ты сломал мою жизнь, — прошипела она, смерив возвышавшегося над ней мужчину ненавидящим взглядом. Адель крепче сжала в руке нож — холод стали отрезвил горячность ее порывов. — Теперь мне ничего не помешает сломать и твою.
Грудь адмирала тяжело вздымалась, а в глазах бушевало пламя, опасности которого мог позавидовать сам Морской Дьявол.
— Ты же понимаешь, что погубив меня, ты навредишь и себе? Пиратку и жену преступника никто не пожалеет.
— Да, Диего, я осознаю это, — заключила Аделаида так безразлично, что Диего стало не по себе. Неужели она так сильно хотела свести его в могилу, что была готова пожертвовать собой? Неужели ее ненависть к нему была столь… всепоглощающа? — И тебе, в отличие от меня, есть, что терять.
Искрящиеся яростью глаза Диего столь живо забегали по лицу девушки, что Аделаиде, на мгновенье, показалось, что он сейчас и вовсе задушит ее. Адмирал зажмурил веки, прогоняя свою импульсивность, и, жадно втянув носом воздух, рывком отошел от жены. Он подошел к окну, грубо раздвинул плотные портьеры, и устремил тяжелый взгляд на садившееся солнце. Огненный закат прорезал небо кровавой полосой у самого горизонта, отбрасывая яркие блики на видневшееся вдали неспокойное море. Спустя время, Диего, все-таки, нарушил тишину.
— И чего же ты хочешь? Это ведь шантаж, я правильно понимаю?
— Ты знаешь, чего я хочу, — уверено бросила Аделаида, которая так и не сдвинулась с места, глядя на мужа волком.
Разумеется, Диего знал, и потому, нахмурив брови, твердо ответил:
— Мне легче убить тебя, чем отпустить обратно в море.
— Я прошу отпустить не меня, Диего, — голос мгновенно Адель выцвел, — не меня…
— Ты меня идиотом считаешь? — адмирал оглянулся на неё с возмущением. — Стоит мне только отпустить это пиратское отребье, как они сразу же вернутся за тобой.
— Я могу сделать так, что они не станут возвращаться… — голос доньи едва заметно дрогнул, и она покачала головой, прогоняя дурные мысли. — Вся команда слушается Себастьяна, и если он скажет оставить меня, то так и будет. Уж поверь, смерти он не то, что не боится, а даже страстно желает, так что убив его, ты только сделаешь ему одолжение. А я, в таком случае, ни за что не смирюсь с собственным положением, и не упущу ни одной возможности сбежать и рассказать всем правду о тебе. Однако, — Адель из-за всех сил пыталась предать голосу уверенность, а словам — убедительность, — я могу причинить Себастьяну такую боль, что он больше никогда не посмеет появиться ни на этих землях, ни в этих морях.
Встретившись с изумленным и несколько восхищенным взглядом адмирала, девушка отвела глаза, лихорадочным движением руки смахивая первые слезы.
— Я не знаю, что ты задумала, Адель, но тебе меня не провести. Все они — преступники, и по закону их ждёт смерть. Единственное, что может измениться, так это количество женщин среди них на эшафоте, — он говорил непоколебимо, однако в глубине серых глаз Адель увидела… сомнение. Столь крохотное сомнение вселило в ее сердце пламя надежды.
Диего отвернулся и, казалось, вовсе забыл о её присутствии здесь, — так сильно он был погружен в раздумья. Аделаида прекрасно научилась различать моменты, когда он был особенно напряжен — на лбу Диего, ближе к левой стороне, образовывалась тонкая кривая жилка.
— Адель… — неожиданно произнес адмирал, выводя жену из собственных размышлений.
— Да? — коротко отозвалась она, заполняя неловкую паузу.
— Будь добра, положи нож на место.
Девушка не могла и представить, когда адмирал его заметил, но решила послушаться, и, с обреченным вздохом, вернула недостающий сервировке прибор на место.
— Если ты казнишь этих людей, то терять мне будет совсем нечего. Даже если ты запрешь меня в комнате на все оставшееся мне время, будь уверен, что каждую минуту своей жизни, каждое мгновение своего существования, я буду тратить лишь на то, чтобы сбежать от тебя. Неважно, сколько времени на это уйдет, — безапелляционно заявила Аделаида, и Диего знал, что она не врала. — Рано или поздно, бунты разгорятся, и тебя, с позором, изгонят с этих земель; ты потеряешь всё, что накапливал с таким трудом все эти годы, — пророчила донья так уверенно, словно это все уже случилось. — Однако, если ты отпустишь мою команду и дашь мне переговорить с Себастьяном, то они никогда не вернутся за мной, а я навсегда останусь здесь. Я предотвращу бунты и мятежи, буду появляться в свете, и ни у кого не возникнет и капли сомнения в удачности нашего брака. Я не буду пытаться сбегать, я приму эту жизнь, и сделаю то, что ты просишь. Наш брак будет идеальным в глазах окружающих, но ты никогда и пальцем не тронешь меня, — почти без пауз выдала Аделаида столь бескомпромиссно, что адмиралу показалась, будто у нее совсем не было сомнений на счет дальнейшего развития событий. Впрочем, так донье хотелось, чтобы он думал.
Напряженное лицо Диего было освещено красноватым светом заката, символично передавая его смятение и тяжесть выбора. Безусловно, ему не нравились многие части такого договора, но попытки найти другое решение оказались безуспешны.
— Почему я должен верить тебе? — Диего перевел недоверчивый взгляд на Аделаиду.
— Потому что за закатом всегда грядет тьма, и, будь уверен, без моей помощи тебе её не пережить.
***
Адель замерла у входа в камеру, уперев ладони в жесткую деревянную отделку. Одна чертова дверь отделяла её от единственного человека, способного её понять. Человека, которого через несколько минут она потеряет навсегда.
В конце коридора послышались многочисленные шаги, и, вскоре, из-за поворота показался Диего с пол дюжиной вышколенных солдат, которые сразу же заняли свои места по обе стороны от двери. Адмирал окинул девушку недоверчивым взглядом, слегка нахмурился, но, все-таки, протянул ей громоздкий ржавый ключ.
— Десять минут, — сухо бросил он, наблюдая за тем, как донья, торопливо отперла замок и пропала за дверями.
Десять минут.
Ровно столько времени было у Адель, чтобы уговорить Себастьяна покинуть остров раз и навсегда.
Как только Адель оказалась в небольшой одиночной камере, её взгляд сразу зацепился за мужскую фигуру у окна. Разорванная грязная одежда, порох и кровь на сильный руках, взъерошенные грязные волосы — он выглядел так, как будто битва состоялась не несколько суток, а пару часов назад. Мужчина нехотя обернулся, рассчитывая увидеть священника, готового принять его исповедь перед казнью, или же солдат, которые, без прелюдий, повели бы его на эшафот. Однако перед ним стояла
она — та, кого он меньше всего ожидал увидеть. В темных глазах пирата мелькнуло изумление, непонимание. Он подлетел к Адель, стиснув её в крепких объятиях, отстраненно перебирая пальцами шелк русых волос.
— Аделаида…
Она обняла его в ответ, сдерживая рыдания, от которых была готова разорваться ее грудь. К черту, что нельзя. Никто не увидит и не услышит. Минутная слабость в объятиях человека перед тем, как она жестоко предаст его доверие.
Всего минута.
— Я не понимаю, — возможно, впервые в жизни его голос звучал испуганно. — Он просто отпустил… отпустил тебя?
— Себастьян, я…
— Это уловка, все это не просто так… — капитан, подобно безумному, не слышал её, продолжая судорожно бормотать, цепляясь в ее плечи.
— Себастьян…
— Он не мог просто так отпустить…
— Себастьян! — крикнула Адель, прерывая поток паранойи капитана. — Соберись! Выслушай меня очень внимательно, — твердо воскликнула Адель, собирая последние крохи собственного самообладания. Еще немного усилий, и она собственноручно разрушит все, что связывало ее с морем, со свободой, с той жизнью, которую она полюбила всем своим сердцем. И это — донья знала, — было единственно правильным решением. Необходимость придала ей недостающей чёрствости.
Морок спал, глаза мужчины прояснились, и он только сейчас осознанно заметил чистое платье, аккуратную прическу и свежее лицо девушки. Себастьян нахмурился, не понимая, почему она выглядела так. Он ломал голову, сжимал челюсти до скрежета зубов и в кровь разбил кулаки о стены темницы за эти несколько суток, лишь от одной мысли о том, что могло произойти с Адель, которая осталась один-на-один со своим ночным кошмаром. Однако на девушке совершенно не было никаких следов насилия или чего-то подобного — капитан вновь пристально осмотрел ее, чтобы убедиться в этом.
— Почему ты так одета? — Себастьян отшатнулся от неё.
— У нас мало времени. Послушай то, что я тебе скажу, — Адель взяла пирата за руки. — Сейчас всю команду отпустят, и у вас будет около часа на то, чтобы покинуть остров. Корабля у вас больше нет, поэтому не мешкайте, идите к Джереми, портному. Он даст вам денег — их должно хватить на несколько мест на корабле, а если будет мало, то наймитесь матросами на самый скоро отплывающий корабль. Доберитесь до Порт-Ройял или Нассау и забудьте о существовании Санто-Доминго. Не называйте своих имен, а лучше, придумайте новые. Любой ценой избегайте испанских кораблей — второй раз вам не спастись…
— «Вам»? Ты правда думаешь, что мы уплывем без тебя?! — возмущенно воскликнул Себастьян.
— Да, уплывете, и забудете меня, мое имя и местонахождение, — бескомпромиссно заявила Адель, и ее выразительные голубые глаза потемнели.
— Что ты такое говоришь, Аделаида? — возмутился флибустьер вновь. — Мы лучше умрем, но не бросим тебя с
ним!
— Да я же и пытаюсь вас от этого спасти! — в сердцах воскликнула она.
— Ты с ума сошла?! Никто из команды не позволит тебе остаться с этим человеком! Это не равная жертва, Адель.
— Вы уплывете и…
— Мы вернемся за тобой!
— Нет! — голос Адель испуганно дрогнул, на лице отразился настоящий ужас, и она опасливо обернулась на по-прежнему закрытые двери. Девушка прикрыла глаза, переводя дух, туша пожар из собственных чувств — они никогда не были ей подспорьем. Она знала, что так будет. Себастьян никогда не примет жертвы от неё, никогда не сможет спокойно жить, понимая, чего стоила эта самая жизнь девушке.
— Он — мой муж, Себастьян. И я остаюсь с ним…
по своей воле.
— К чему эта жертвенность, Адель? Ты достойна счастья намного больше, чем каждый из нас.
— Да как же ты не понимаешь?! Речь идет о всей твоей команде. Не будь таким эгоистом! Жизни семнадцати человек стоят куда больше нежели мое счастье.
— Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что мы оставим тебя здесь, — уверено заявил флибустьер.
— Себастьян, — Адель тяжело вздохнула, чувствуя невероятное отвращение к самой себе за слова, которые собиралась сказать. — Судьба сталкивала меня с ним множество раз, наши пути пересекались все время, и каждое из моих действий, решений вело меня к
нему. Встреча же с тобой была просто случайностью, стечением обстоятельств. Я просто выбрала «Первую ласточку» среди множества других кораблей.
— Ты смеешься надо мной? Потешаешься? — Себастьян заключил лицо Адель в свои ладони, заглядывая в голубые глаза и пытаясь что-то отыскать в них. — Ты себя сама слышишь, родная, ты понимаешь, что говоришь?
Себастьян прислонился своим лбом к её, прикрыв глаза и поглаживая пальцами бледные щеки девушки, по которым начали скатываться слезы. Тепло от его рук разливалось по всему телу, успокаивая саднящее сердце. Аделаида набиралась сил для того, чтобы закончить начатое — в груди уже жгло горечью поражения, но она не была намеренна останавливаться. Нет, донья скорее, вобьет себя в землю, чем позволит всем им нести ответственность за то, что начала она.
— Душа моя, — пират оставил нежный поцелуй на виске девушки. — Океан мой, — его губы переместились на её щеку. — Сердце мое, — Себастьян склонился ниже, желая поцеловать её в губы.
Адель резко распахнула глаза и увернулась от поцелуя.
— У тебя нет сердца, Себастьян, — в твердом голосе Адель не было ничего: кончилось, выцвело, сгорело. Осталась лишь одна необходимость. — Я тебя не люблю, — произнесла Адель холодно и уверенно, и лицо ее приобрело мертвецкую бледность. — Это было просто влечение, желание познать то, чего я не знала. Ты не готов отпустить своё прошлое, я — не готова принять тебя в свое будущие. Мы
квиты.
— Адель, — изумленно выдохнул мужчина.
— Я благодарна тебе и команде за эти приключения, но я устала. Ты бросил свой народ когда-то, но я так не поступлю. Ты мне не нужен. Моя судьба здесь.
С ним, — Аделаида вбила последний гвоздь в собственный гроб. Голос ее не дрогнул ни на йоту.
Себастьян отпрянул от Адель, как от прокаженной. Ледяной взгляд доньи без единого намёка на любовь или даже жалость обжег его. Перед ним теперь стояла бесчувственная аристократка, у которой не было ничего общего с бесстрашной пираткой с живо горящими глазами.
Двери распахнулись, отожествляя собой крах всего, и в камеру зашли несколько солдат, но капитан даже не взглянул на них, по-прежнему не отрывая глаз от Адель. Стражники грубо подхватили его под руки и потащили к выходу.
— И ты сумеешь забыть все что было?! — крикнул он напоследок.
— Никогда, — последовал краткий ответ, которого Себастьян уже не смог услышать, пропав в череде коридоров.
Немного времени на то, чтобы собрать всю ту выдержку, что у нее осталась, — благо, пепелище прошлой жизни способствовало отрешенности, — и Аделаида, подобрав полы платья, проследовала немного дальше, взглядом провожая быстро отдаляющиеся фигуры Себастьяна и солдат. Как только эхо от шагов затихло, девушка не выдержала и, пошатнувшись, оперлась рукой о грубый камень стены. Тяжесть, невозможность вздохнуть полной грудью, — и виной тому был вовсе не корсет, — милостиво затмила собой осознание произошедшего. Аделаида понимала, что должна была радоваться, ведь Себастьян
поверил, не увидел
сожалениев её глазах, не услышал
ложьв подрагивающем голосе.
Она спасла его и всю команду ценой их связи.
Неужели это того стоило? Их любовь, медленно растущая и расцветавшая все эти годы, их отношения, выдержавшие разлуку, горькую правду и ложь, рухнули в одно мгновенье.
— Он не простит, никогда не простит, — зашептала донья, подрагивающей рукой глуша порывы надрывных рыданий. Все ее напряженное тело сжалось под натиском всепоглощающих эмоций. Боль сконцентрировалась в солнечном сплетении — там, где предупреждающе покоилась ее ладонь.
Одному лишь Богу было известно, каких сил стоила Адель эта
ложь, но она не сожалела, прекрасно понимая, что лишь возненавидев, Себастьян мог оставить её. Какой бы не была их любовь, она вовсе не стоила почти двух десятков жизней. Сейчас, согласно уговору с Диего, всю команду отпустят и у них будет пару часов на то, чтобы раз и навсегда покинуть остров.
У всякой свободы была своя цена.
За спиной Адель послышались размеренные краткие хлопки. Наблюдая за страданиями жены с садистским удовольствием, опершись о дверной косяк, стоял Диего. Он издевательски аплодировал, как если бы посетил хорошее представление в театре.
— Браво, любовь моя! Какая трагичная, просто душераздирающая сцена! Ты прирожденная актриса. Если тебе наскучит моя компания, думаю, ты сможешь найти свое призвание в каком-нибудь бродячем цирке. А эти слова о судьбе… как ты там сказала? «Моя судьба с ним»? Браво, Адель! Неприятно признавать, но я чуть было не начал сочувствовать этому отребью.
Девушка медленно оттолкнулась от стены, отряхнула руки от сырой каменной крошки и оправила подол платья. Вытерев слезы одним резким движением, она повернулась к адмиралу, собирая остатки своей гордости. Донья проигнорировала мужа и молча прошла мимо, — несокрушимая, — едва задев его плечом.
— Адель, — голос Диего буквально вынудил ее остановиться в дверном проходе. — У вас с ним не было будущего.
Был ли это нелепый знак поддержки, или же очередное язвительное замечание, Адель не поняла, однако, на этот раз, не оставила слова адмирала без внимания.
— Нет, Диего… Это у нас с тобой нет будущего.
Ехидная улыбка медленно сползла с лица Диего, и он почувствовал, как что-то холодное и неприятное всколыхнулось в его охваченной жаром душе — ее слова вновь нашли в нем своеобразный отклик.
***
Адель сидела на подоконнике у открытого окна, подтянув к себе ноги и запахнув шелковый халат, ощущающийся на теле невесомой материей. Стекло приятно холодило кожу, отрезвляло утомленный ум, вводило в состояние благостного транса. Девушка с безразличием наблюдала за тем, как передвигались маленькие фигурки людей по причалу, как грузились торговые суда, готовясь отплыть на рассвете; многие корабли уже отчаливали от пристани, несмотря на поздний час. Ночь была лунной и ясной, воздух свежим и прохладным, а море — спокойным. Вполне хорошая и безопасная для отплытия судов погода.
Спокойствие размеренного ночного ритма жизни города, невольно, передалось и Адель… Быть может, это и было вкусом поражения, которого она никогда прежде не знала? Смирением, столь претящим донье?..
Как бы то ни было, она не скрывала, что с надеждой высматривала те корабли, на которых должны были отплывать её друзья, навсегда покидающие этот остров… и ее. Адель с легкой тревогой провожала взглядом разные суда, гадая на каких из них плыли бывшие члены её команды. Разумеется, ни один капитан бы не взял сразу семнадцать матросов, и потому — Адель была уверена, — им пришлось разделиться, чтобы добраться до безопасного места.
Куда заведет их судьба? Продолжат ли они флибустьерскую жизнь или навсегда останутся в каком-то маленьком городишке в роли рабочих? Быть может, они и вовсе поселятся где-то в деревенской глуши, станут обычными крестьянами, выпасающими скот? Адель не сдержала улыбки, когда её воображение ярко нарисовало Шимуса в фермерской одежде. О, нет. Такая жизнь была не для них.
Адель наблюдала за тем, как уменьшались темные силуэты кораблей, плавно покачиваясь на волнах. Внезапно, на самом дальнем из них, уже превратившимся в еле заметную точку, что-то сверкнуло — кто-то зажег маслинную лампу. Это изумило Аделаиду, ведь всем было известно, что моряки всегда экономили свечи на случаи ночной обороны, абордажа или чего-то подобного. На другом корабле, находившимся чуть восточнее и, соотвественно, ближе к порту, тоже зажгли лампу, а за ним и на двух остальных, немного западнее. Огоньки походили на ярчайшие звезды, гаснувшие и вновь разгорающиеся.
Девять кораблей подали свои знаки.
Пиратские знаки.
Девять огоньков масляных ламп зажглись на прощание одной девушке, сидящей у окна с мокрыми дорожками слез на бледных щеках — для той, которой заплатила очень высокую цену за жизни семнадцати человек.
