Ступай легко: ведь обитает Она под снегом там. Шепчи нежней: она внимает Лесным цветам. Заржавела коса златая, Потускла, ах! Она — прекрасная, младая — Теперь лишь прах. Оскар Уайльд
В сизом, липком тумане, в узких переулках между затхлыми, кирпичными ящиками он хладнокровно таится, с фальшивым безразличием расставив западни на ослеплённых сырой, солёной осенью людей. Он привык наблюдать за ними с мастерской бдительностью, с гордым терпением, пряча за застывшей бомбазиновой маской лунно-снежную лисью улыбку, ожидая последний из нескольких ударов колокола, который вуалевым крылом мечущейся бабочки в последний раз заденет минорную ноту на запылённом пианино. Своей хандрой и любопытством люди выплавляли порой много его стеклянных ироничных улыбок, опасно забываясь, оглядываясь, замирая куклами — красивыми, слепыми, безмолвными, идеальными. А он, лукавый насмешник человеческих жизненных планов, по-прежнему млел в обманчивом, одиноком веселье формалиновых цветов, хлопотливо прибирая осколки улыбок и пожелтевшие листы календаря, да согревал холодные пальцы чашкой малинового чая. Он придёт. Гробовщик прекрасно знал это. Ещё человек, как и все они, сгорающий от любопытства или умирающий от скуки, его маленький и не ведающий всех настоящих и странных чувств, что таятся здесь. Придёт. И он пришёл. Гробовщик, протирая оловянный чайник, бесстрастно смотрел на отражение стоящего в дверях Сиэля. — Заходите, раз пришли, граф, — тихо и таинственно позвал он, выпрямив спину. — И дверь прикройте, не то холода напустите. Мои постояльцы того не любят… Гробовщик ехидно усмехнулся, будто над своими же словами: камин был не топлен со вчерашнего вечера, и в лавке было едва ли теплее, чем на улице. Вслед за глухим стуком двери, гробовую тишину нарушили несколько легких, нерешительных шагов. Неужели боится? Гробовщик, стоя к Сиэлю спиной, поманил его пальцем. — Ближе подойдите… Сиэль, поёжившись от холода, фыркнул. — Что ты ещё задумал? Гробовщик, прищурившись, посмотрел на него через плечо. Будничная, но в то же время подозрительная улыбка не сходила с его губ. — Я плохо вижу. Вы забыли? — Ну, всё, не валяй дурака! — Сиэль нахмурился, скрестив руки на груди. До чего же упрямый. Или в самом деле боится? Спустя несколько секунд, Сиэль сделал ещё два шага, не сводя с Гробовщика настороженного взгляда. Тот прыснул, прикрыв рот рукой. — Право, граф, вы такой забавный, когда приходите один, — он звякнул чашками. — Сейчас, чай налью… — Спасибо, не нужно, — Сиэль жестом остановил его. — Нужно, нужно… Такая нынче осень… — меланхолично вздохнул он и, повернувшись, вгляделся в бледное, апатичное лицо Сиэля. — Или вы не чувствуете холода? Сиэль недоумённо сдвинул брови. Он привык слушать вздор Гробовщика и, порой не вдумываясь в него, не бояться. Беззаботно присвистнув, Гробовщик сел на стоящий рядом стул и потёр ладони, как бы нарочно демонстрируя Сиэлю свою безоружность. — Знаете ли, граф, меня слегка утомило ждать вас… — он зевнул, изящно откинувшись на спинку стула. Голос его казался всё таким же загадочным, таящим в себе какую-то игривую усталость. — Что? — Сиэль, уже терзаемый любопытством, подошёл ближе. — Зачем ты ждёшь меня? — Ну как же? — безумная улыбка исказила спрятанное за серебристыми волосами лицо. — Чтобы закончить то, что начал. Сиэль едва успел разжать губы, как Гробовщик ловко схватил его за воротник пальто и рывком притянул к себе. Шляпа с синей лентой упала на пол. Он силой посадил его к себе на колени. Ахнув от неожиданности, Сиэль испуганно смотрел в хищные, изумрудные глаза, безуспешно пытаясь разжать цепкие пальцы, схватившие его за горло. — Ты с ума сошёл?! — Хотите позвать своего дворецкого? — колкая усмешка скривила тонкую линию губ. — Ну так, зовите. Сиэль, стиснув зубы, смотрел ему в глаза. До чего же нравится играть в гордого и независимого, даже если страх ледяными иголками впивается в грудь. Он знал. Знал, что не позовёт. — Больно. Отпусти… — процедил Сиэль, стараясь скрыть частое дыхание. Но нет. Только не от него. Ни одно чувство от него не скрыть. — Больно? Вы забыли, что такое боль, граф, — Гробовщик удрученно покачал головой. — Как жаль, что только вы… Маленький кадык ударил в ладонь. Боится. Но Гробовщик молча ждал, когда Сиэль успокоится и перестанет вырываться, и, убрав руку с шеи, прижал его к себе. — А он говорил вам не сталкиваться со мной снова! — он с довольной улыбкой внимательно смотрел в лицо Сиэлю. — Боитесь?.. Сиэль помолчал и спустя минуту отрезал: — Нет. — А следовало бы, — назидательно кивнул Гробовщик. Сиэль невольно бросил взгляд на лежащую на столе книгу в буром, потёртом переплёте. — Ты сказал: «Закончить то, что начал». В каком смысле? — Видите ли, граф, — Гробовщик потянулся за книгой. — Такая презабавная история… Обыкновенная, нелепая… Я и сам, право, не могу понять, где у неё начало. Но помнится, вы тогда также сидели у меня на коленях… Сиэль молчал, не понимая, о чём он. — Совсем не помните? Хорошая вещь. Однако примитивно было бы говорить, что все эти воспоминания только на бумаге… Они гораздо глубже. Знаете, как сок кладбищенских ягод, всё не сохнет и не сохнет, сколько не зализывай и не дуй… — Гробовщик деловито листал страницы, периодически поглядывая на Сиэля. Его непониманию он был не удивлён. Сиэль ранее видел подобные книги, и предчувствие его не обмануло. — Уже знакомо, верно? Та самая, что я случайно забыл вернуть в библиотеку, — Гробовщик, погладив обложку, коварно хихикнул. — Тогда вы так и не решились посмотреть её. Может, теперь вам это будет интересно? — Нет! Отказ Сиэля был резким и необдуманным, но тревоги и любопытства в нём было не скрыть. — Увы, придётся, — Гробовщик игриво скользнул тонкими пальцами по его груди. — Простите, но это единственное, что я сделаю против вашей воли. Прохладная ладонь коснулась обмякшей шеи и легла под голову. Сиэль вздохнул, ощутив холод под грудью, и потянулся туда рукой, но почувствовал, что неумолимо проваливается в сон. Их воспоминания переплелись, теперь заставив окунуться в чёрно-белое кружево плёнок. Низкий потолок тёмной лавки разверзся в высокие своды светлого храма. Гробовщик бережно держал на руках рождённое под Рождество крохотное создание в крестильной рубашке. Впервые глядя в его небесные глаза, подобные незабудкам, что так упрямо сами по себе вырастают на могилах, он полюбил его, и от чувства этого нельзя было никуда деться. Он был тих и прекрасен уже тогда и даже не закричал в руках пастора. «Дурной знак», — подумал Гробовщик, однако тут же силой развеял чёрные тени страхов по цветным витражам. — Не коснётся, — вторил Гробовщик пастору. — Ни лукавый, ничто, противное Господу… Следующий кадр расплылся уютной белизной утренней столовой, запечатлев Гробовщика, сидящего рядом с красивым, стройным мужчиной. Маленький Сиэль ловко запрыгнул Гробовщику на колени. Тот пощекотал ногтями его подбородок и приник губами к макушке, к заросшему бьющемуся родничку. — Ты бы не целовал его, — тёплая улыбка и карие глаза казались такими знакомыми… — Он ещё маленький. Гробовщик, облизнувшись, потянув его за галстук, привлёк к себе. — Зато ты слишком старый, раз придаешься суевериям, — он поцеловал его в губы, в щёку, коснулся кончиком языка маленькой родинки над скулой. — Значит, буду тебя целовать. Томный, вечерний свет гостиной переплетался с теплом камина. Гробовщик сидел на софе, положив голову на грудь Винсента, перебирая мягкий, синеватый пепел волос заснувшего у него на коленях Сиэля. — Ещё не совсем здоров, оттого и много спит… — с тихой тревогой в голосе улыбнулся Винсент. — Тшш… — Гробовщик прижал палец к губам. — Сон иногда исцеляет. Он аккуратно взял Сиэля на руки и отнёс в кровать. Вернувшись, он снова прилёг рядом с Винсентом, приобняв его. Но тот был словно чем-то опечален. — Ты уверен?.. Ну… Понимаешь, о чем я… — почти шёпотом спросил Винсент, будто боялся что-то произнести вслух. — Омега. И в этом нет никаких сомнений! — радостно и гордо констатировал Гробовщик. Винсент вздрогнул. — Как странно… — он, задумавшись, нахмурился. — Генетический сбой?.. — Да ну тебя! — Гробовщик, обидевшись, сел и скрестил руки на груди. — Но ты же сам говорил ещё до… Что он будет альфой! — Хм… Допустим, я пошутил, — Гробовщик ехидно улыбнулся и тут же недоуменно посмотрел на растерянного Винсента. — Я не понимаю, а чего это ты так занервничал? Не хочешь ли сказать, что теперь будешь любить его меньше? — И шутить так не смей! — Винсент, вскочив, с жаром сжал его запястье. — Просто я волнуюсь. — Значит, когда он со мной в похороны играет, ты не волнуешься, а тут, понимаешь ли, разволновался… — Гробовщик пожал плечами. — Да причём тут?!.. — Винсент умолк и тяжело вздохнул. — Как представлю, как какой-то мерзавец к нему прикасается… Он непроизвольно сжал кулаки. — Какой-нибудь отвратительный человек или… И того хуже… — Ты на кого это намекаешь, мм? — Гробовщик повалил его на софу, нежно щекоча и гладя лицо и шею. — Признавайся, мой вероломный друг, кто это у тебя «хуже»? Винсент без капли веселья, с доверием и надеждой смотрел в любимые, зелёные глаза. — Да уж лучше это сделаешь ты, чем нечистый, — ни с того ни с сего выпалил он. Гробовщик, смутившись, поднялся и долго сидел, молча смотря на огонь камина. — Вот что, ты разговоры эти брось… Скользящая плёнка остановилась, переплетаясь в зелёные кружева деревьев, путающиеся замысловатым лабиринтом. — Смотри! Это жук-точильщик! Я нашёл его в траве. Гробовщик посмотрел на летнее голубое небо, в исполненные невинной детской радости глаза, на маленькую ладонь, на которой лежал крупный, блестящий жук. — Ты говорил, это предвестник смерти, — с взрослой важностью сказал Сиэль. Гробовщик, улыбнувшись, погладил его по голове. — Всего лишь чья-то заблудшая душа. Отнеси его в начало лабиринта, и он сможет найти дорогу в рай. — А я могу ему помочь? — с таящейся в маленьком сердце надеждой прошептал Сиэль. — Нет, нет! — Гробовщик отрицательно покачал головой. — Он должен сам. Сиэль, запечатлев в глазах сокровенный навет, покорно склонил голову и побежал к лабиринту. — Только смотри, сам не заблудись! — назидательно бросил ему вслед Гробовщик и отвернулся, перебирая чётки, боясь, что небо в глазах горячо любимого создания ненароком заметит скверное предчувствие, оттого скрывал его под натянутой улыбкой. Он всегда философски принимал давно ставшие привычными предзнаменования, уже много-много лет не дрожа за марионеток-людей, перерезая их тонкие нити. Менялся ли Сиэль? И да, и нет. Он распускался у него на глазах взлелеянным благородным солнцем цветком, обретая манеры юного аристократа. Гробовщик замечал каждую перемену в поведении и во внешности, свойственную определенным этапам взросления, однако для него Сиэль оставался всё прежним: прекрасным, маленьким и хрупким, а вместе с тем хитроватым и таинственным, что порой вызывало в нем тревогу, и он не мог представить, что этот цветок однажды начнет чахнуть. Жизни так сильно и непреложно полюбившихся ему людей текли рядом с ним, как река, запечатленная на следующем кадре. Ветер с тоскливым свистом поднялся и сорвал зелёную ленту со шляпы Винсента. Сиэль машинально рванулся за ней, почти свесившись с борта лодки. Гробовщик придержал его, отодвинув от края. — С вами однажды я доберусь до седьмого неба… — будто мысли вслух, задумчиво изрёк Гробовщик, обнимая Сиэля и Винсента, вдохновенно подняв глаза. — Отчего же сразу не до десятого? — усмехнулся Винсент, кладя его голову себе на плечо. — Чем выше залезешь, тем больнее падать! — он уткнулся носом ему в шею и рассмеялся. Спикировав не то с дерева, не то с неба, ворона, покружив над лодкой, села на борт и, спешно почистив клювом крыло, властно и громко каркнула. Сиэлю казалось, что она смотрит ему прямо в глаза, вопрошающе наклоняя блестящую, чёрную голову. Гробовщик невольно сжал его руку. — Пошла прочь! — Винсент тростью отогнал птицу. Сиэль ещё долго, как заворожённый, провожал ее взглядом. Лесная река расплылась зелёно-голубой акварелью, перетекая в тёплый, но тревожный, жёлтый полумрак спальни. Винсент со странным предчувствием что-то шепнул Сиэлю, и тот вышел. Гробовщик, через силу смотря ему в глаза, стараясь унять дрожь в пальцах, вдел ему в петлицу розу, украшенную чёрной, креповой лентой. Винсент перевёл взгляд на висящую над камином омелу, дабы не причинять боль своему опечаленному Азраилу. — Что ж, игра окончена… — тихо молвил он, горько усмехнувшись. — Но ты не проиграл! — Гробовщик положил руку ему на плечо, прижавшись лбом к его лбу. — А я… Не только оттого что люблю… Вспомни завет Авраама: только чистым душой известен час кончины. Тебе не нужно бояться. Его сиплый голос дрожал, сходя на шёпот. — Теперь давай просто успокоимся… Посидим ещё вот так чуть-чуть… Они долго молчали, прижавшись друг к другу. Винсент нарушил тишину. — Как мне отблагодарить тебя? — он тихо вздохнул, погладив Гробовщика по руке. Тот обхватил его голову, с жадностью пытаясь в последний раз наглядеться в любимые, медовые глаза. — Прости меня… Винсент убрал лезущую в глаза серебристую, взъерошенную чёлку. Он не задавал свойственных людям вопросов. Не спрашивал, больно ли это будет и что Там, дальше… А Гробовщик и не развивал эту тему, понимая, что эти глаза скоро закроются навсегда, кровь застынет в поникшей розе. А он, как ранее прикасался губами к тёплому, синеватому пеплу волос, лишь сдует мертвенный прах, что развеется, обжегши сердце, серым снегом подымется к небу. А ненавистные, оттого что по-прежнему живые, цветы и деревья небрежно шепнут, разбередив незажившие раны: «Не первый», навязчиво требуя оторвать очередной лист календаря, записав на нём любимое имя. — Сиэль… — губы Винсента напряжённо сжались, а у переносицы заложилась морщинка. Он крепко стиснул плечи Гробовщика. — Не оставь Сиэля, Адриан, слышишь? Не оставь! — скороговоркой выговорил он. Гробовщик опустил белёсые ресницы и понимающе покачал головой. — Поклянись. Поклянись, что не оставишь его. Поклянись, что никто его не обидит. Что никакое зло его не коснётся, — потребовал Винсент. Гробовщик сжал его руку. — Клянусь нашей любовью. Такой же чистой, как и твоя душа… В ту ночь они спали втроём, в последний раз наслаждаясь теплом и дыханием друг друга. Сиэль, пригревшись, в беззаботном неведении прижимался к Гробовщику, укутываясь в его волосы. Так хотелось ему укрыть собой мальчика от всего зла и боли. Эта последняя ночь красивой и скорбной запечатлелась на плёнке, как post mortem. Лежащий на коленях Гробовщика Сиэль открыл глаза. Тот зачесал пальцами волосы назад и помог ему встать. Сиэль молча смотрел, не моргая, в покрасневшие, усталые глаза. Он никогда не плачет, впрочем, как и Гробовщик. В лице Сиэля читалось недоверие, которое одна роковая ночь навсегда вселила в него. Но вместе с тем читался и вопрос: «Зачем?» — Вы имеете право знать правду, оттого и показал вам это, — ответил Гробовщик, прочитав его мысли. Сжимается. Не помнит. Не верит. Не любит… Гробовщик все чувствовал, все знал. — Мой отец… — отрешенно протянул Сиэль, глядя на запылённый лист календаря. — А что было дальше? — Вот! Я и говорю, что должен закончить то, что начал! — Гробовщик поднял палец. — Вы помните ту ночь… Хотя, что я говорю? Вы ничего не помните! Он заставил поверить вас в то, что нужно ему… А может, оно и к лучшему! Вы не помните всей боли, которую помню я… — О чём ты говоришь? — Сиэль недоумённо сморщился. — Заставил?.. Себастьян? Гробовщик приник к его лицу, крепко сжав виски. — В ту ночь пришёл не только он. Пришёл и я… И не опоздал, не-е-ет… Я-то никогда не опаздываю. Всё видел, от начала до конца! Тонкие черты лица исказил нездоровый смех. Пальцы все крепче сжимали голову Сиэля. — Я мог спасти вас, я должен был!.. — узкая ладонь накрыла разжавшиеся бескровные губы Сиэля. — И в последний момент отступился… Отступивши, отступился! Ха! Какой каламбур! Впрочем, мы с вами оба отступились… Он коснулся губами уха Сиэля и перешёл на шёпот: — Ушёл на сторону, закрыл глаза, слабым оказался, позволил Ему овладеть вами. Какой из вариантов для вас изящнее звучит? Понимаете теперь, в какие руки вы попали? Сиэль, пытаясь вырваться, что-то промычал сквозь зажатый рот. — А дальше было самое интересное, — Гробовщик величаво поднял голову, спокойным голосом продолжая свой безумный рассказ. — Я всегда задавался вопросом: каково это, когда демон отрывает от тебя любимого человека? И вот, я в самом деле понял это. Это, знаете ли, так буквально… Когда я был рядом, вы меня не видели. Когда ночью прикасался к вам, вы не чувствовали. Не слышали, когда звал вас по имени. С недоверием смотрели на меня как на безумца… И я подумал: неужели мне больше не вернуть вас? Ах, что же?.. Вы лишь невинное дитя. Были да и остались, не изменились вовсе. На вас вины нет, но от того не легче. Он смотрел на поблекшее, сухое и холодное лицо Сиэля, навсегда утратившее тёплую улыбку. Его цветок, бесчестно сорванный, окутанный свинцовой паутиной, почти что выпитый до дна и оттого забывший как любить и бояться. Сколько времени Гробовщик гнал от себя зловещую мысль, что однажды демон, насытившись, бросит опустошённого и застывшего, как смятую незабудку, на обочину заброшенной дороги, да сгнившее яблоко выпадет из окостенелых пальцев, белой луной укатившись на край навсегда сокрытого седым туманом неба. Ему же останется срезать проросший сквозь хладное тело цветок, который, едва он поднесёт к губам, рассыплется безвкусным прахом и, подхваченный постылым ветром, смешается с дорожной пылью. Ему же, непрощённому, останется снедаемым вечностью проживать эту жизнь, как крест, нести дальше неизбывное наказанье. Ему же останется осиротелым псом лизать просоленные кости. Ему же останется омыть кукольное тело да, постучавшись ключами, стыдливо спросить у Бога разрешения закопать его в жалком уголке райского сада. Он гнал от себя эту мысль, но что же с того? Однажды закрыв глаза, он совершил ошибку, но нельзя, нельзя позволить себе оставить ее неисправленной, как плёнку воспоминаний нельзя позволить себе оставить оборванной. — Я не верю тебе! Себастьян никогда не лжёт мне! — прокричал Сиэль, когда Гробовщик разжал его рот. Тот, улыбаясь, понимающе закивал. — Вы правы, не лжёт. Но вы почти и не спрашивали его обо мне. Да и зачем вам это? Живущий в неведении, одержимый ложной властью, дарованной им, исполненный ненависти, что он подпитывает с каждым днём. Идеальный хозяин, не так ли? Отвернув от света, закрыв вам глаза, играет… Так искусно и терпеливо, что вы, наверное, порой думаете, что любит… Гробовщик хитро подмигнул, с наслаждением наблюдая, как Сиэль меняется в лице. — Однако он говорил, что я не причиню вам вреда. Может, хоть теперь наконец успокоитесь? — он склонил голову набок. — Что ты от меня хочешь? — Сиэль с неизменным холодом смотрел на него. — Только, чтобы вы немного поспали, — Гробовщик, непринуждённо дёрнув плечом, поправил рукав плаща. Сиэль хотел что-то сказать, но сумел лишь прохрипеть, опуская отяжелевшие веки. Гробовщик, огладив мертвенный фарфор лица, поправил чёрную повязку, бережно взял обмякшее тело на руки и отнёс на узкую кровать. Закладка легла между прошелестевшими страницами, и розовое перо коснулось бумаги.***
Сиэль неслышно простонал, пробуждаясь после долгого забытья. Поняв, что его куда-то несут, он дёрнулся. Гробовщик остановился и, с таинственной улыбкой взглянув в его сонное лицо, спросил: — Дальше сам пойдёшь, или понести тебя? Сиэль, почувствовав землю под ногами, оглядел сумрачный лес и растерянно прошептал: — Пойду?.. Куда? Гробовщик наклонился, убирая с его глаз растрёпанные волосы. — За мной… — он сверкнул фосфорическим, лукавым огоньком. Сиэль, не задумываясь, машинально сжал протянутую руку. Гробовщик шёл медленно, шурша чёрными полами плаща по влажной траве. В воздухе витал прохладный запах сырой земли и листьев. Сиэль не понимал, куда его ведут, но преданно следовал за своим нежным Вергилием. Немного побаливал живот, и наивное любопытство, смешанное с пугающим неведением, приятным холодком щекотало под грудью. Ступив на поросшие мхом, обвалившиеся каменные ступеньки, Гробовщик мимоходом провёл ладонью по мокрой плите из чёрного гранита. Тишину вокруг нарушали лишь мерный стрёкот сверчков в траве да чавканье туфель Сиэля, вязнущих в мягкой земле. Он настороженно оглядывался по сторонам, не разжимая его руку, периодически встречаясь взглядом с мёртвыми глазами замшелых мраморных ангелов в кровавых каплях дикой вишни, с чёрными трещинами на лицах. Заброшенная, сгнившая до костей часовня острыми, чёрными шпилями башен пронзала лесную крону. Сиэль прислушался: неподалёку говорливо шумела река. Оглянуться почему-то было страшно: казалось, что позади он не увидит ничего, кроме тьмы, а впереди лес редел, и из-за высоких, косматых макушек деревьев показался рогатый месяц. Когда они подошли к реке, Сиэль остановился, потянув Гробовщика за рукав. — Дальше нельзя… — ненароком вырвалось у него. Гробовщик, повернувшись, опустился на корточки и ласково погладил его по щеке. — Не бойся. Я перенесу тебя. Он взял его на руки и ступил на камень. Сиэль, вздрогнув от окутывающей прохладной лёгкости во всем теле, вцепился в ткань плаща, но Гробовщик крепко держал его, осторожно ступая по скользким камням. Дойдя до низкой, сутулой яблони на другой стороне реки, он бережно опустил Сиэля на землю. Тот, поморщившись, наклонился, прижав руку к животу. Кажется, ранее он это чувствовал. Или нет?.. — Где мы? — спросил он, блуждая взглядом по отдельно стоящим в причудливо ясной ночи деревьям. Гробовщик приподнял его голову за подбородок. — В твоих воспоминаниях… Мягкий, чарующий голос вместе с учащающимися ударами сердца долгим эхом отозвался в голове. Сиэль инстинктивно прикрыл уши. — Я… Не помню это место… Густые, душистые волосы мягко коснулись его щеки, тяжелый бомбазин вороновым крылом покрыл его плечи. — Конечно, не помнишь… Мы здесь в первый раз. Томный голос, колдовская улыбка, манящий запах гиацинтов успокаивающе действовали на Сиэля, погружая его в сладостную нирвану. — Что со мной? Воссиянный чистым светом луны и звезд Гробовщик, положив руки ему на плечи, осторожно опустил Сиэля на лиловые ростки вереска. — Твой отец обещал мне вырвать язык, если я расскажу тебе об этом раньше времени. Хотя я не вижу в этом ничего плохого — вполне естественное явление. Да и время, кажись, пришло. Сиэль, всё ещё ничего не понимая, прижимался к прилёгшему рядом Гробовщику, утыкаясь лицом в мягкие, длинные волосы. — Какое время? — спросил он, подняв на него глаза. — Такое, заветное… — Гробовщик хитро поигрывал глазами, трогая расстегнутую верхнюю пуговицу его рубашки. — Ты просто повзрослел, твое тело созрело и хочет любовника-альфу… Ну, не надо делать такие глаза! Все через это проходят. Он снова был с ним — его родной, возлюбленный, ещё не тронутый, не обманутый. Улыбаясь, будто пристыжённый, Сиэль поцеловал его в щёку, прижимаясь пахом к его бедру. Гробовщик с жадностью приник губами к такой чистой и долгожданной улыбке, к любимым глазам, ещё не изуродованным демонической печатью. Повернувшись на спину, Сиэль изящно потянулся. — Как ты долго спал, мой мальчик, — едва слышно прошептал Гробовщик и робко, боясь испугать, прикоснулся губами к нежной шее. Сиэль вздрогнул. — Не бойся, не бойся, малыш… Ты же знаешь, я не причиню тебе зла, — шептал Гробовщик, целуя аккуратные ушки. — Ты такой… Мягкий… — Сиэль гладил серебристые волосы, ниспадающие ему на лицо и шею, наматывал на пальцы пряди, вдыхал их цветочный аромат, массировал корни. Гробовщик в упоении прикрыл глаза. Расстегнув пуговицы белой рубашки, прохладные пальцы прошлись от живота до ямочки под кадыком. Сиэль возбужденно вздохнул. Приятный страх рассыпался мурашками по всему телу, крохотные, розовые соски затвердели, когда длинный, чёрный ноготь аккуратно обвёл каждый из них. Гробовщик, выжидая, смотрел на Сиэля, прищурив один глаз. Лишь с ним одним он желал, спаяв терзаемые тоской и похотью тела и души, разделить грехопадение. Сиэль сглотнул, когда почувствовал, как руки Гробовщика коснулись края шорт. Тот не спешил раздевать его. Спустившись к ногам Сиэля, он медленно огладил голые колени, прижался к ним щекой. Сняв с него туфли и гольфы, он провёл дорожку из поцелуев от колена до щиколотки, облизывая и нежно прикусывая выпуклую косточку. Сиэль ахнул, втянув живот. Гробовщик прижался лицом к разохотившемуся телу, алчно вдохнув живительный, молочный запах, покрыл поцелуями каждое торчащее ребрышко. У Сиэля все сильнее ныло в паху, и он машинально подался бёдрами навстречу. В невинных, синих глазах поблёскивал похотливый огонёк. Так важно было не спугнуть это хрупкое доверие, которого так не хватало. Хотелось быть крайне осторожным в этот момент, отдавая себя без остатка, не причинить боль, не обидеть. Гробовщик, расстегивая шорты Сиэля, поцеловал его в губы. Впервые и по-настоящему, проникнув языком в горячий рот. Сиэль, положив дрожащие руки ему на шею, неумело отвечал на поцелуй, стараясь так же ласкать язычком его нёбо. — Ты прекрасен, мой милый, — прошептал Гробовщик ему в губы. Так хотелось его всему научить, бережно и красиво, запечатлев это воспоминание как самое чудесное. Приспустив шорты, он накрыл ладонью россыпь маленьких родинок, прямо под подвздошной косточкой, похожую на созвездие Девы. Такое же было и у Винсента. Он прильнул к каждой из них боготворящими губами, как когда-то позволял себе с любимым человеком, что стал теперь прахом во прахе. Частичка его, душа, кровь теперь в этом мальчике, которого он поклялся любить и беречь. Ничто, ничто более не отнимет Сиэля у него! Не обовьёт его шею когтистыми лапами и не утащит в ад! Здесь и сейчас он с ним, душой к душе и телом к телу. Да не сделается он игрушкой скорби, навеки потеряв любимое и бесценное! Да не осквернит презренный юность и красоту! Сиэль покраснел и отвёл глаза. Он стыдился, что Гробовщик видит его обнажённым. Можно подумать, тот ни разу не купал его… Но нет, это не то. Гробовщик не спешил прикасаться к сладким местам, продолжая разогревать Сиэля, дабы вовсе отогнать страх и смущение. Сиэль простонал, прикусив палец, когда Гробовщик начал ласкать губами и языком его соски. Поднявшись, он выплеснул почти всю свою страсть на тонкую, нежную шею — самое чувствительное место: щекотал ногтями и дыханием, присасывал, перекатывал во рту кожу, заставляя Сиэля раскрываться белой лилией, шипеть сквозь улыбку, запрокидывая голову, терзать душистую траву. Чувствуя и видя его желание, Гробовщик молчал, боясь смутить Сиэля грязным словом или вопросом. Нависнув над ним, он просто смотрел в глаза со вниманием и доверием, ловя каждый трепет его тела. Сиэль, смущённо улыбнувшись, потянулся рукой к низу живота. Ему хотелось. Хотелось впервые это испытать. Гробовщик поцеловал его в нос и наклонился к напрягшемуся от возбуждения естеству. Он взял аккуратный, миниатюрный член в ладонь, поглаживая, любуясь его юношеской красотой. Послюнив палец, он положил его на влажную головку, круговыми движениями массируя ее, щекоча ногтями яички. Гробовщик сам был уже распалён запахом и видом желанного тела, но о том, чтобы поскорее овладеть им, не могло быть и речи. Сейчас он думал только о Сиэле, о его ощущениях, о впечатлениях о первой близости. Прикрыв глаза, он обхватил губами его член, обводя чувствительную головку языком. Когда он, подув на неё, стал ласкать кончиком языка уздечку — самое сладкое место, Сиэль, зажмурившись, закрыл лицо руками. Гробовщик не давил на него, не заставлял смотреть в глаза: ему просто хотелось, чтобы Сиэль наслаждался, забыв о том, что кто-то может подчинить его себе, причинить боль, заставить… Расслабившись, Сиэль хихикнул и игриво закинул ступни ему на плечи, когда Гробовщик, продолжая ласкать яички руками, вобрал член полностью. Ранее Сиэль пробовал баловать сам себя приятными и постыдными вещами, однако не представлял, что это может сделать кто-то другой. Но Гробовщик чувствовал его тело, знал, где и как ему приятно. Сиэль напрягся, раскинув ноги, чувствуя подступающую тяжесть в паху. Мокрая дырочка вожделенно сжималась, но Гробовщик не хотел хитрить и прикасаться к ней, боясь испугать Сиэля, и старался сейчас сосредоточить его на приближающемся оргазме. Сиэль прошипел и, напрягшись всем телом, выгнулся, и терпкое, горячее семя струёй брызнуло в горло. Сделав ещё несколько фрикций, Гробовщик поднял голову, довольно улыбаясь, смотря на молочно-белые капли, оставшиеся у него на пальцах. Сиэль тяжело дышал, настороженно наблюдая, как Гробовщик расстёгивает плащ. — Ну же, чего ты теперь боишься, малыш? — он игриво потрепал его по раскрасневшейся щеке и, гордо выпрямив стройную спину, откинул назад длинные, платиновые волосы. Сиэль привстал и осторожно коснулся большого шрама, зловещей трещиной рассекающего мраморную грудь. Какую боль пришлось стерпеть этой душе? Впрочем, Сиэлю того не узнать. Не нужно… Будто желая укрыть его от всего зла и всех страданий, Гробовщик крепко прижал Сиэля к себе. Тот жался к его груди, тёрся носом о точёные ключицы, поглаживал худые, но сильные плечи. Шрамы внушали легкую панику, но вместе с тем были невероятно притягательны, добавляли своеобразное изящество, подчёркивали эксцентричную красоту. — Ты можешь поиграть со мной, если хочешь, — Гробовщик осторожно положил его руку себе на пах. Сиэль молча поднял на него озорные глазки. Он хотел его приласкать, но не знал как. Гробовщик избавился от сапог и брюк и прилёг на траву, увлекая за собой Сиэля. Тот с любопытством и легким испугом разглядывал его изысканное, обнажённое тело. — Я… — он, огладив стройное бедро, конфузливо поджал губы. — Я хочу сделать тебе приятно, но… Сиэль совсем смутился. — Ты можешь… Можешь показать мне, как?.. — прошептал он, пряча глаза. — Ну, что же ты, Сиэль?.. — Гробовщик приподнялся на локте и погладил его по лицу тыльной стороной ладони. — Мы не должны стесняться своего тела, мой милый. Он, едва касаясь, провёл кончиками ногтей по его животу. — Смотри, как мы с тобой прекрасны!.. — он поднёс руку Сиэля к губам, целуя каждый пальчик, доверительно смотря в глаза. — Как тебе было бы приятно? Мы с тобой чувствуем одно и то же. Гробовщик откинулся на траву, разметав по цветущему вереску мерцающую в свете луны платину волос, позволяя Сиэлю потрогать и познать себя. Он не торопил его, наслаждаясь каждым его робким взглядом, каждым неловким прикосновением. Ему всегда нравилось всему обучать его. Сиэль провёл рукой по гладкому животу, груди, обведя пальцем шрам, и взял в ладонь большой, но в то же время изящный и утончённый член. Гробовщик прикрыл глаза, когда он потёрся влажной промежностью о его ногу. Возбуждение всё нарастало, но, очевидно, Сиэль немного забеспокоился, представив, что внушительных размеров плоть войдёт в него целиком, и страх был вполне естественен. Гробовщика это ощущение будоражило только сильнее. Твёрдый, жаждущий член в тёплых руках Сиэля сочился смазкой. — Иди ко мне… — он поманил его пальцем. Ему хотелось, чтобы Сиэль попробовал всё сделать сам. — Не бойся, малыш, тебе не будет больно… Голос Гробовщика звучал так трепетно и нежно, как та тонкая, неразрывная нить между ними, которую он нелепо и случайно утерял, за которую теперь вцепился мёртвой хваткой, которую так боялся разорвать… Он легонько сжал ладонями худенькие ягодицы, Сиэль непроизвольно сжался, когда он провёл двумя пальцами по скользкой, исходящей смазкой промежности. Такое прекрасное, такое любимое тело, вырванное из паутины беспутных ночей, искусно сплетённой дьявольскими блудливыми лапами, ещё не осквернённое его гнусной плотью. Сиэль по-прежнему смотрел на него с доверием и любовью, по-прежнему желал его, по-прежнему был с ним. — Расслабься, мой милый, слушай своё тело и ничего не бойся. Гробовщик массировал подушечками пальцев пульсирующую от вожделения дырочку, аккуратно, стараясь не задеть ногтями, вводил внутрь самые кончики, чувствуя, как напряженные мышцы постепенно расслабляются. Распалённый, Сиэль, устав терпеть сладкую пытку, привстал и потёрся промежностью о член Гробовщика, помогая себе рукой. Стараясь не сжиматься, он, поморщившись, стал медленно опускаться на него. Гробовщик закусил губу, боясь неосторожно податься навстречу. Девственная, страждущая плоть Сиэля, раскрывшись для него, охотно приняла в себя, но непривычные ощущения наполненности и растянутой нежной кожицы всё же давали о себе знать и не позволяли полностью насладиться первым проникновением. Однако Сиэлю хотелось показать, что всё в порядке, и он попытался через боль сразу насадиться на всю длину. — Стой, стой! — Гробовщик придержал его за бёдра. — Куда же ты торопишься? Надо привыкнуть немножко. Он блаженствовал, находясь внутри милого сердцу тела, трепетал от его живой, первородной, приятной, неизбежной боли, которая, будто раскалённым воском, отяготила лоно Сиэля. Гробовщик вздохнул и плавно подался в постепенно раскрывающуюся, как маленький цветок, вожделенную, горячую плоть. Сиэль морщил носик, стараясь не шевелиться. — Всё, всё… — шептал Гробовщик, поглаживая костяшками пальцев его впалый живот. — Уже не больно и не страшно! Он с наслаждением обводил руками точёные линии стройной талии и бёдер, гладил шелковистую кожу паха, нежный юношеский пушок. Сиэль медленно опускался на его член, стараясь попадать в ритм его лёгких толчков. Вскоре от неприятных ощущений не осталось и следа. Дурманящий аромат гиацинтов и вереска прохладной свежестью обволакивал разгорячённое тело, унося прочь боль и дурные мысли. Сиэль, зачарованный пепельным вихрем воспоминаний, путался в нём, вслепую углубляясь всё дальше и дальше, боялся заблудиться на сокрытом от человеческих глаз млечном пути… — Я с тобой, Сиэль, — будто читая мысли, утешал его Гробовщик, сжимая его ладонь. — Я всегда буду с тобой. Тебе нечего бояться. Ах, как ему хотелось, чтобы Сиэль забыл дорогу назад!.. Остался с ним навсегда здесь, под ветвями яблонь и гибкими листами папоротника. Мысленно ругал себя за это. Нет… Всего лишь глупые мысли. Сиэль кокетливо посмотрел на него искоса и прогнулся в спине, показывая всего себя. Хочет нравиться, хочет, чтобы его желали. Гробовщик сжал его ягодицы и толкнулся сильнее. Сиэль застонал сквозь сжатые зубы. — Все хорошо? Тебе не больно? — Гробовщик на секунду замер. Сиэль хитро улыбнулся и, склонившись, обвёл языком оплётший шею жемчужным ожерельем ровный шрам. — Мне хорошо с тобой. Гробовщик обнял его со всей накопившейся страстью и, почти потеряв контроль над собой, толкнулся с большей силой. Более глубокие и резкие движения заставили Сиэля тихонько всхлипнуть. Гробовщик крепко сжимал тонкие запястья, целовал зажмуренные веки, ресницы, гордо сжатые, молчаливые губы. «Кричи, прошу тебя! Прочувствуй эту боль — такую живую, такую сладкую, как весь ты. Позволь мне чувствовать её вместе с тобой… Вырывайся из моих объятий, царапайся, но не гасни снова, звезда моя, не прогоняй меня!» — закрыв глаза, молил он про себя, целуя сжатые кулачки Сиэля. О, как же хотелось сохранить это хрупкое, дорогое тело сокровенной реминисценцией в вишнёвых записях, засушенной розой между пожелтевшими страницами, положить рядом с собою на белоснежные простыни вечную юность, красоту, уснувшую до срока в венках только что расцветших роз, укрыв чёрным кружевом, опустить нежные веки, скрыв небесную чистоту от смятения и отчаяния, сложить на груди лиричные руки. Любить, забыв и пролистав обратно настоящее и грядущее. И как хотелось, чтобы он жил, дышал в его раскрытые губы и пойманной малиновкой бился под пальцами. — Подожди! — прошипел Сиэль, толкнув увлёкшегося Гробовщика в грудь. — Я сам… Тот остановился, извиняюще огладив его плечи. — Прости, малыш… Я буду осторожней. Гробовщик лёг, позволив Сиэлю, лаская себя рукой, самому двигаться, подбирая под себя ритм и глубину проникновения. Тот, плавно покачивая бёдрами, сжимал свой член, пробуя насаживаться под разными углами. Гробовщик сдерживал приближающийся оргазм, чувствуя, как нутро Сиэля то сжимается, то расслабляется. Однако обильная смазка почти перестала течь из него. Странно… Сиэль морщился и едва ли не скулил, стараясь двигать рукой в ритм толчков. Не получается кончить. Ничего, в первый раз бывает. Гробовщик, сосредоточенно прищурившись, следил за выражением лица Сиэля. Тот, судорожно трогая раскрасневшееся лицо, прикусывая кончики пальцев, скаля зубки, двигал рукой быстрее. На его глазах заблестели слёзы. Гробовщик ничего не говорил, стараясь не перебить его внимание. Всхлипнув, Сиэль напрягся всем телом, и белёсая, тёплая жидкость прерывающейся струйкой брызнула Гробовщику на живот. На удивление, достаточно сухое нутро Сиэля сокращалось, но очень слабо, это едва ли чувствовалось. Весь оргазм его пришёлся только на член. И Гробовщика это огорчило, а больше огорчило то, что расстроился Сиэль. Он поднялся и, вздохнув, лёг рядом. — Ну, ты чего? — Гробовщик потрогал его за плечо, видя недовольное личико. — Отстань, — Сиэль отвернулся. — У тебя же всё получилось, — он попытался обнять его, но Сиэль раздраженно вывернулся. — Ничего не получилось! Знает похотливый мальчишка, что кончают и по-другому, и понимает, что ему это не удалось. И теперь проклятые честолюбие и перфекционизм заедят очень надолго. Гробовщик грустно усмехнулся, вспоминая Винсента. — Почему так… Сухо? Что со мной не так? — Сиэль явно переживал. Беда у него была одна: искал проблему в себе, оттого и не мог полностью расслабиться, зато хотел с первого раза всё сразу и лучше всех. — Всё у тебя, как у всех. Слушай-ка! — он потянул Сиэля за руку. — Давай попробуем по-другому. Гробовщик встал на колени, помогая Сиэлю лечь на живот на траву. — Очевидно, была неудачная поза. И действительно, слишком глубокая для первого раза. Однако у некоторых любовников Гробовщика получалось кончить и в ней, правда, не у таких юных, как Сиэль. Тут индивидуальный подход нужен. — Чего ты сразу расстраиваться? Думаешь, у кого-то в первый раз всё и сразу получается? — Гробовщик помассировал его напряженные ягодицы и спину, стараясь расслабить, поцеловал каждую ямочку на пояснице. — Зачем опять сжался? Что случилось? Лёгкое, гибкое тело накрыло Сиэля. Он зарывался лицом в пепельные, мягкие волосы, жадно вдыхая живой, любимый запах молока, слизывая с распалённой кожи бренную соль. Его шёпот сливался с шелестом листьев папоротника, успокаивая Сиэля. Скользнув членом по ложбинке между ягодицами, дождавшись, когда она достаточно намокнет, Гробовщик медленно ввёл его внутрь. Теперь нужно быть внимательнее. Приподнявшись, он подхватил Сиэля одной рукой под грудь и поставил на колени, стараясь двигаться под другим углом, попадая в простату. Нутро Сиэля сжалось, плотно обхватив его, и Гробовщик был очень доволен. — Не отпущу тебя, пока не кончишь! — он нежно прикусил ушко. Высокая, колючая трава приятно щекотала пах. Сиэль, опершись руками, старался не тянуться к члену, боясь потерять равновесие. Посвятившись с помощью Гробовщика в тонкости сексуального искусства, Сиэль оставался недовольным собой, и это было отнюдь не хорошо. Он переживал, что ему просто не дано кончать без рук, искал проблемы в себе, но Гробовщик знал точно: это дано всем омегам без исключения, более того, их оргазмы бывают намного ярче, чем у альф. Здесь всё зависит от партнера. А у него был чудной принцип, от которого он не мог избавиться, как ни старался: не кончать, пока любовник, в особенности, неискушённый, не испытает анальный оргазм, на котором теперь Сиэль был зациклен. Ну нельзя, нельзя такой педантичностью и упорством добиться любовного наслаждения! Здесь нужно пробовать, импровизировать, долго и не спеша наслаждаясь друг другом. — Просто расслабься, Сиэль, не нужно торопиться. Я не устану, — Гробовщик двигался в нём размеренно и тщательно, чувствуя набухший комочек внутри. Его тело рядом с Сиэлем, внутри него, словно оголённый нерв, чувствовало каждое вздрагивание каждой клеточки тела. Сиэль болезненно проскулил: ему будто захотелось помочиться. — Всё хорошо, так и должно быть… — успокоил его Гробовщик, целуя в висок. Значит, всё делает как нужно. Сиэль, заломив руку за голову, в приятной страсти оцарапав щёку Гробовщика, прогнул гибкую спинку, прижимаясь к нему, согретому его теплом, чувствующему грудью и животом каждый позвонок, расплылся в умиротворённой улыбке, ощущая, как сладостный, томный жар постепенно вызревает внутри него бутоном изысканной розы, медленно распускается каждый его лепесток в унисон с глубокими, хлюпающими толчками Гробовщика, разбрызгивает искры млелой пыльцы по животу. Сиэль всё ещё смущался от характерных, естественных звуков. И напрасно. Все запахи, звуки, обрывки слов и стонов, сплотившие двух любящих, неповторимы и по-своему чудесны. Упоенный предоргазменной негой Сиэля, мечущегося в его руках, извивающегося на живым жаром согретой, увлажнённой траве, Гробовщик сквозь зубы втянул в себя воздух и, почти выйдя из него, смакуя, вторгся с большей силой в желанное, пульсирующее нутро. Нет, это было совсем не то, что он испытал в первый раз. Гробовщик, лаская пальцами набухшие соски примятого к земле Сиэля, щекоча ногтями шею, двигался, поворачивая бёдрами в стороны, стараясь приблизить его к оргазму как можно слаще. Распускающийся цветок внутри Сиэля лопнул, залив медовым блаженством немеющие ноги, протягивая тончайшие тычинки выше, щекоча самое сердце и сорвав с пылких губ стон страсти. Гробовщик сильнее выгнул его до лёгкого хруста позвонков и, сдержанно промычав сквозь сжатые губы, кончил сам. Ловко перевернув Сиэля на бок, он закинул его ногу себе на бедро, раскрыв ещё сильнее. Сперма медленно и живописно вытекала на примятую траву. Пульсирующая плоть Сиэля крепко обхватывала член Гробовщика, заключая в себе. Частые, короткие волны оргазма горячим, лиловым шёлком укрыли два любящих тела, две страждущие души. Как же он мечтал об этом! Прижимать к себе его, трепещущего, одурелого от первой нескончаемой истомы, целовать его, живого, опьянённого, как к благотворному источнику в пустыне, припадать к впалым щекам, оживлённым юношеским, шальным румянцем. Сиэль, бесстыже выгибаясь, раскидывая гибкие ноги, запрокидывал голову, зарываясь в буйное серебро волос, постанывал, порой застенчиво опуская глаза. Но здесь и теперь их не видел никто, только сгнивший до хребта седой старик-Луна назидательным взором в последний раз окидывал тихое, цветущее вечное лето. Сиэль игриво прикусил кончики пальцев Гробовщика, заставив того очнуться. — Если ты хочешь… — тяжело дыша, он приник к уху Сиэля, убирая с его лица мокрые от пота волосы. — Если хочешь, я могу убрать все твои плохие воспоминания, что были после… Всё, что причинило тебе боль. Сиэль, подставляя под новые поцелуи украшенную пурпурными подтёками шею, запрокинул голову, устремив шалый, истомный взгляд в исполненные надежды и заботы любимые, изумрудные глаза. — Нет. Я ни о чем не жалею! Что было, того не изменить… Оно со мной, во мне, понимаешь? Без него я буду уже не я… — Сиэль любяще огладил острую скулу, перерезанную шрамом. — Но тебя я ни в чём не виню и не держу на тебя зла. Гробовщик понимающе приклонил голову, поцелуем прикрыв гордые, небесные глаза. Отрешённо вглядываясь в предрассветный мрак, он собственнически прикусил надплечье Сиэля. Тот подрагивал в его руках, всё ещё чувствуя пульсирующий член, объятый растленной, ублажённой плотью. Запомнить, удержать, сохранить, как долгожданный, тонкий огонёк свечи… Не выходя из сцепки, Гробовщик кончиками пальцев, окроплёнными лиловой кровью душистого вереска, коснулся бархатных век Сиэля, навсегда запечатлев его навеянный сон с собою рядом. Он приник лбом к его затылку, чувствуя телом переплетённые удары сердец, объятый сонмом одичалых звёзд, святым провидением дрожащих за бессмертие любящих душ, сходящихся в созвездие Девы. Крепко и властно Гробовщик держал любимые руки в своих ладонях до последней капли предрассветного сияния, заволокшего землю млечным туманом. И последним эфирным выдохом зажегши огонь непогубленной души, он закрыл глаза, накрыв Сиэля собой.***
Жавшись в холодной постели, Сиэль, тихонько простонав во сне, повернулся на другой бок. На элегической бледности щеки поцелуй мертвенного сна напечатлелся следом от подушки. Нервно покусывая губы, Гробовщик заботливо укрыл его шерстяным одеялом, задев черным рукавом покоящуюся у лица тонкую руку. Сжимая чётки в молитвенно сложенных ладонях, берёг исцеляющий сон, остерегаясь первого поцелуя забвенья, уступив его демону. Незатейливым лирическим отступлением алая чернильная заметка навязчиво, будто невысыхающий сок кладбищенской вишни, оставшись на щеке фантомной болью от ногтей, остриём пера вонзалась в сердце. Просто помни, малыш… Помни наше странное место, где мы однажды были вдвоём. Наше сокровенное, заветное, что боле неведомо никому. Никому. Пока ты помнишь, бесценным сокровищем во мне жива надежда… Просто помни, что ты был и будешь любим. Помни, что я всегда буду рядом, буду хранить тебя, мой дивный мальчик, пока не погаснет милый, небесный свет твоих глаз, пока я дышу теплом твоей души. Просто помни меня.