***
«Никакими словами не выразить боль утраты этой ужасной трагедии в стенах нашей школы». Ложь. Боль? Трагедии? Для кого? Кроме Ямада, действительно опечалены и ошарашены этим фактом были только Харука Кокона, сердобольная и неплохо ладившая с Осаной, да Конагава Кьюджи, по признанию его самого, влюблённый в девушку. Все же остальные... Скорее, отдавали общественный долг, строя грустные лица и отпуская типичные слова соболезнования. И если б только это было самым отвратительным. Нет, более всего страшными были... Мне жаль, что она умерла, но...На самом деле, без неё гораздо спокойней.
Знаете, я согласна с Кушей-куном.
Она всегда смотрела на всех свысока!Простите, но разве так не будет лучше для всех?
Вздохи облегчения. Намного больше все жалели Райбару, хотя и её находили эти чёртовы вздохи. Таро всё слышал. Таро всегда всё слышал, как бы тихо они ни говорили, в какой бы дальний уголок ни забились. И всякий раз ему просто хотелось спрятаться и провалиться глубоко-глубоко, чтобы не слышать их. Неужели ни у кого больше не разрывалось сердце при одном воспоминании о её улыбке? Неужели ни у кого больше не наворачивались слёзы при виде её любимых цветов? Неужели никто больше не вспоминал о ней? Её портрет, выставленный в спортивном зале, обещали убрать с первого мая. Не то что меньше сорока дней — меньше месяца. А ведь даже сейчас уже никто не подходит к её фотографии, где она, весёлая, улыбающаяся, живая, смотрела с рамки и будто нарочно заставляла обходить зал. Осталось всего девятнадцать дней. И тогда уже никого не потревожит её улыбка. На секунду к нему пришла шальная мысль попросить свою одноклассницу, Каменагу Куроко, оставить фото. Странно, но почему-то он чувствовал странную смесь грусти и умиротворения, когда просто так или с молитвой подходил к портрету подруги. Так что ноги сами понесли его в кабинет школьного совета. Однако там ему опять указали на своё место. — Ямада-сан... Пойми, мы не можем до конца твоего обучения оставить этот портрет. Во-первых, он мешает заниматься; хорошо, что сейчас у нас хоть есть возможность выйти на улицу. Во-вторых, он деморализует нас всех: каждый раз, проходя мимо или заходя за реквизитом театрального кружка, ученики возвращаются подавленными и не могут сосредоточиться на учёбе. В-третьих... Так будет лучше и для тебя. Необходимо двигаться дальше, пусть я и знаю, как тяжело это с таким камнем на душе. Прости, но я правда ничего не могу поделать. Механически поблагодарив девочку, парень, чуть разочарованный, снова отправился к подруге. Конечно, было бесполезно идти вот так вот, имея при себе только слабую надежду. Всё равно, имелся привкус досады. До урока оставалось пятнадцать минут. В прошлых годах он всё время проводил на фонтане, после чего Наджими утаскивала его пройтись. А теперь он приходит к ней, но никуда уже пойти вместе не может. — Привет, Осана. Сегодня с Ханако вспоминали твои нори. Думаю сделать пару штук для неё и Янаги, хотя и знаю, что совсем не получится как у тебя. Кажется, ты делала по семейному рецепту, да? Парень чувствовал себя до жути глупо, разговаривая с портретом. Но это приносило такое странное удовлетворение, будто он и впрямь общался с ней, просто она очень внимательно слушала, даже не перебивая. Не в её стиле, но... Чёрт возьми, как же он тосковал. Не скучал, нет; это было то тягучее чувство всеобъемлющего несчастья, которое ему давно не приходилось испытывать. Хотелось нарисовать что-то розовым карандашом, повязать аляповатый бант на пушистую кошку и лёгкой походкой отправиться в знакомую квартирку, где одна рыжеволосая девчонка, не понимающая математики, стала бы ворчать на него за то, что он снова не надел её вязанный браслет. — Осана, я по тебе... Внезапно, чувствительный слух уловил тихий скрип двери и Ямада тут же в страхе обернулся. В дверях стояла смущённая Муджа, глупо хлопающая глазами. — Ах, это... Что ж... Я, пожалуй, пойду... — Нет! Н-нет, что Вы, проходите, я тут просто того... Я пойду! Он в панике подхватил сумку и бросился было прочь из зала, как Кина преградила путь. Она неловко отступила в сторону — Таро туда же. Парень спешно шагнул в другую — девушка за ним. Так повторилось несколько раз, после чего напряжённую тишину прорезал стыдливый смех обоих. — Так, значит... Эта бедняжка твоя подруга? Я смотрела репортаж о катастрофе YAN-15, так ужасно... Мне жаль. Какие знакомые слова. Именно так говорили все, кто пытался ему весьма своеобразно помочь. Мерзко. Неужели и Кина такая? Пожалуйста, не надо. Не разочаровывай меня. Не жалей меня. Не люби меня. Не кричи на меня. Не злись на меня. Пожалуйста, подумай о ней, а не обо мне. — Я пришла... Ну... Помолиться за неё. Конечно, это следовало бы делать в храме, но потом я уже забуду, знаю ведь. Наблюдая за метаморфозами на лице Ямада, медсестра ощущала себя до ужаса виноватой. Нельзя так говорить близким погибших, никогда нельзя. Нет какого-то универсального ответа на известие смерти. Поэтому сейчас, когда ей нужно было срочно выбираться из собственной ловушки, она просто ляпнула первое, что пришло на ум. Помолиться... Да она в жизни этого не делала! Тем более в спортзале, это вообще законно? Папа был прав: ей следовало держать язык за зубами, а не щебетать дурости, задевающие других. Дурости, произведшие на Таро грандиозный эффект. Вспомнили, наконец-то вспомнили! — Кина-сэнсэй! О, Кина-сэнсэй! Это всё, на что он был способен. Фейерверк радости взорвался груди впервые с того момента, как он услышал шепотки за спиной. Вспомнила; в кои-то веки вспомнили не о нём, соболезновали не ему, а прямо сейчас о ней! Осана, не только я помню о тебе! Никто, никто прежде не ходил сюда окромя него, и уж тем более никто не думал о её душе. Да и это ли то, о чём должны думать старшеклассники, проживающие лучшие годы? О, явно не то. Никто не обязан, даже если знал её. А она не знала, но всё равно пришла. Я готов расцеловать тебя за это. Его лицо светилось каким-то не понятным девушке счастьем, вкупе со слезами составлявшим невероятно печальное зрелище. Его восторг вместе с блестящими глазами вызывали сочувствие. Он был несчастен и это несчастье совершенно не шло ему. Хрупкий. Таких, как он, нужно лечить всю жизнь, защищать любой ценой. Пожалуйста, не плачь. Не сдержав порыва захлестнувшей её жалости, Кина неожиданно и осторожно заключила его в объятия, что-то тихо прошептав. — Однажды всё станет хорошо. И хорошо действительно было. В понедельник Ямада, наплевав на всех и их мнение, почти каждую перемену навещал кабинет медсестры. Сюда редко кто приходил, разве что порой заглядывал Янаги, напоминая о начале нового урока. В остальном же, им было дозволено говорить обо всём, чего душа пожелает. И Таро говорил, говорил радостно и задорно, говорил печально и с горечью, говорил со злостью и разочарованием. И всё о Наджими, всё о ней лишь одной. Говорил про то, как мило она выглядела, когда заплетала Ханако хвостики; о том, как забавно злилась, если Ямада не плёл ей ответную несчастную фенечку; о том, какой красивой она была с распущенными волосами. Говорил о том, как никто не пролил даже самой скупой слезы по ней. Впервые он мог так свободно рассказывать просто свои мысли о человеке, долго и непрерывно, не боясь, что потом его осудят. Муджа ведь не знала её. Можно было наплести сущую чепуху — скорее всего, поверила бы. Она — не одноклассники, она не знает. — Скажи, Кина, у тебя на работе бывали смертельные случаи? Вопрос был таким спонтанным, потому что интересовала одна вещь — может ли такой человек, как эта девушка, понять его? Медработники должны же, по сути, понимать, на какой риск идут? Понимать, что будет много смертей и замученных людей, понимать, как с этим справляться... Понимают же? Но девушка только побледнела от страха. Нет, всё в прошлом. Та девочка, та собака. Те фудзи. Она никого не убивала. — Чудной. Я потому и пошла в школьные медсёстры, чтобы не видеть таких ужасных вещей. Как бы то иронично ни звучало, но я боюсь смерти. А вот Канкоши-кун именно туда и намеревалась; ты знаешь, она даже из школы раньше ушла, лишь бы поступить скорее. Парень недоумённо взглянул на Муджу. Та, конечно, вчера говорила, что останется тут надолго, однако он ведь совсем забыл о Канкоши Насу. Вправду, куда же она тогда собирается? Хотя ему было бы лучше, если бы одна замечательная девушка осталось тут, и никакой Насу не было и в помине. Она не сможет заменить её. Во вторник его неожиданно поймала Сунобу Кизана и попросила зачитать текст. Поймала, кстати, прямо по дороге в коридоре, так что прямо в коридоре он и нескладно прочёл пару строчек, после чего девушка в расстроенных чувствах вырвала несчастный листок и принялась терроризировать других случайных жертв. Это развеселило Муджу, поэтому она с лукавой улыбкой достала откуда-то пыльный томик Горького. Растерявшись поначалу, Ямада с облегчением заметил, что то всего лишь «Мать». — Что ты думаешь о революции в целом? Революция? Он не был склонен к психологическому негативизму. Власть она есть и есть, и существует в довольно жёстких руках всегда. Кому-то вроде него при всех усилиях не свергнуть кого-то или изменить порядок целого государства. — Ты не ничтожен. — твёрдо проговорила девушка. — Прошу, хватит себя принижать; у меня сердце разрывается при одном лишь взгляде на тебя. Такой человек, как ты, способен на гораздо большее, чем ты сам думаешь. Давай, прочти мне речь Павла перед его роковым арестом. Он подумал, что могло бы его распалить, заставить всех внимать ему. Так ведь делала Наджими. Она очень любила, когда её слушали раскрыв рот. Или Сайко Мэгами, президент студсовета. Своеобразные женщины, волевые и боевые. Совсем не нежные цветы, совсем не его идеал. Но что-то в них было эдакое, бессознательно заставляющее подчиниться. Таро это не нравилось. Ему не нравилось также, когда Осана причитала из-за сущего пустяка или ругала его за мелкое посаженное пятно на рубашке. До жути бесило, когда он погружался в книгу, а она его грубо вырывала в реальность. Выводило из себя, когда она, понимая, что виновата, не извинялась, а только ещё больше разорялась, из-за чего с годами он научился глотать обиду и запихивать душащую злость. Хотя хотелось кричать в ответ. Точно. — «Мы — революционеры и будем таковыми до поры, пока одни — только командуют, другие — только работают. Мы стоим против общества, интересы которого вам приказано защищать, как непримиримые враги его и ваши, и примирение между нами невозможно до поры, пока мы не победим». Командовала, командовала, командовала; она всегда командовала. Он просто не мог принять иную сторону, даже если был не согласен, ведь тогда бы она обиделась. Да, она бы обиделась, состроила печальное лицо и нажаловалась Ханако. Бесит. — «Та же собственность, накопляя и сохраняя которую они жертвуют миллионами порабощённых ими людей, та же сила, которая даёт им власть над нами, возбуждает среди них враждебные трения, разрушает их физически и морально. Собственность требует слишком много напряжения для своей защиты, и, в сущности, все вы, наши владыки, более рабы, чем мы, — вы порабощены духовно, мы — только физически. Вы не можете отказаться от гнёта предубеждений и привычек, — гнёта, который духовно умертвил вас, — нам ничто не мешает быть внутренне свободными, — яды, которыми вы отравляете нас, слабее тех противоядий, которые вы — не желая — вливаете в наше сознание». Да, да; сама отравляла — сама лечила. Он был её собственностью, которую можно было пнуть, а потом неуклюже замазать исцарапанный край, как будто ничего не было. Но даже так, он не ощущал себя свободным ни физически, ни внутренне — Осана, Осана, Осана, всё его существо было отдано ей в распоряжение и он никак этому не сопротивлялся. Он нужен ей как подушка для битья и утешений, и он давал ей это, не задумываясь, потому что было жалко, потому что он должен был. — «Но цинизм — очевиден, жестокость — раздражает. И руки, которые сегодня нас душат, скоро будут товарищески пожимать наши руки. Ваша энергия — механическая энергия роста золота, она объединяет вас в группы, призванные пожрать друг друга». А всё-таки, после всё возвращалось на круги своя: она улыбалась ему, делала бэнто и тепло встречала в гостях. И смеялась — Небо, у неё был бесподобный смех — над его безвкусными шутками. И била, била в шутку, слишком сильно, со злостью, так, как можно бить свою куклу, которая уже привыкла к такому отношению. И ругала, ругала больше, чем собственная мать, ругала за то, что совершала сама. А потом смущалась и грубо толкала в спину, нарезая вкуснейшие фрукты и стараясь загладить вину дешёвым подарком. — «...Я кончаю. Обидеть лично вас я не хотел, напротив — присутствуя невольно при этой комедии, которую вы называете судом, я чувствую почти сострадание к вам. Всё-таки — вы люди, а нам всегда обидно видеть людей, хотя и враждебных нашей цели, но так позорно приниженных служением насилию, до такой степени утративших сознание своего человеческого достоинства…» Он не достоин так вспоминать о ней. О мёртвых — либо хорошо, либо ничего... Кроме правды. Это правда? Или его больное сознание просто нарисовало образы, ни один из которых на самом деле не был настоящим? Тогда кто вообще... Кто вообще такая Наджими Осана? Нет, кем она была? Если верить в перерождение, то была. Если в рай, то есть. А если говорить о той, что жила в его голове? — Браво, мальчик мой, браво! Восхитительно! Какой талант! Какие эмоции! Сунобу Кизана хлопала в дверях, Кина Муджа восхищённо ловила каждый его вздох; Ямада Таро хотел спрашивать странные вопросы и увидеть Наджими Осану. Айши Янаги давил желание броситься ему на шею и с упоением вырвать этот вечный балласт из мыслей. Сунобу спешно куда-то убежала, а Кина чуть обеспокоенно провела рукой по его волосам. — У тебя так менялось лицо, такие метания не должны посещать подростков... О чём ты думаешь? Он как-то странно посмотрел на неё и вышел. — Ты чудесный чтец и мне нравится твой голос. — услышал он вслед. На следующей перемене он вернулся и глухо прорыдал в подушку имя Осаны. Муджа, кажется, не была удивлена, но побледнела. В среду Рокуда Муцуми клянчила освобождение от уроков, но Кина, какой бы мягкой ни казалась, была непреклонна. Тогда папина дочка пообещала рассказать всем на свете, что каждую свободную минуту Ямада ошивается здесь. Медсестра побледнела, а Таро поразительно осмелел. — Расскажи — думаешь, меня это заденет? — Заденет меня, Таро. — жалостливо протянула девушка. Рокуда удивлённо осмотрела их, а потом молча удалилась. Парень чувствовал себя паршиво. — У тебя были же парни до меня? — М-м, не назвала бы их парнями. Скорее, они просто клеились, но мне, если честно, было с ними страшно. — Меня ты тоже боишься? Она посмотрела так нежно, что ему стало стыдно. — Тебя я хочу защитить, потому что только ты и боишься себя. У них слишком неправильные разговоры для пары, медсестры и ученика или ребёнка и взрослого. — Ну, в конце концов, я и не твой парень, в общем-то. Она промолчала, но взгляд не отвела. В четверг было просто хорошо поразбирать медикаменты и послушать о работе медсестёр. К примеру, что они на самом деле обязаны рассаживать учеников по партам. Или что у аспирина много побочных эффектов, так что лечить им всё подряд очень не стоит. А ещё, оказывается, в их «Акадэми» было полно препаратов, которые списывали прямиком из крупнейших больниц и поликлиник их города. Нелегально, наверное. — Ты даже не представляешь, насколько. — подмигнула девушка. — Только тс-с, Канкоши-кун ругаться будет, что я рассказала тебе. — Канкоши-кун наругает прямо сейчас, если это очередная выходка бестолковой Кины. Прилагательное больно резануло по слуху Таро, потому, почувствовав себя оскорблённым, он недобро оглянулся на прибывшую старую медсестру. Она стояла, прямая, тонкая, со скрещенными руками на груди и грозными глазами. Явилась. Где она там была до этого? — Что ученик делает в служебном помещении? — Канкоши-ку-ун, — виновато-добро протянула девушка, отстраняясь от шкафчика с документами. — ну, чего ты злишься? Таро всего лишь помогает мне разбирать вещички. Я-то ещё тут не особо освоилась. — Таро! — возмущённо воскликнула Насу. — Статья, Кина, он же ещё ребёнок! Опять несовершеннолетний, да что ж это такое! Ты матери когда последний раз звонила? Она, между прочим, всё спрашивает, когда ей внуков нянчить, а ты малолеток окучиваешь! Он не очень понял, что именно его разозлило, — то, что его обозвали малолеткой, или то, что она в таком тоне общалась с Муджей — однако Ямада с остервенением прикрыл дверцу, привлекая тем самым к себе внимание. Он никогда не ощущал ничего конкретного к их медсестре, просто не замечая её — не так уж часто приходилось бывать в кабинете. Но сейчас она ему определённо не нравилась. — Будь добр, не хлопай. — сдержанно попросила девушка. — И, пожалуйста, уходи отсюда... Ямада-кун, да? Взрослым надо переговорить о взрослых вещах. — Не говорите со мной как с пятилеткой, Канкоши-сан. Парень послушно подхватил сумку и уже на выходе только снова посмотрел на Муджу. — Пожалуйста, научи меня готовить, как мама. Они проводили его оторопелыми взглядами, а Ямада спокойно улетел в свой класс. Сейчас он не чувствовал стыда, но определённо знал, что с лихвой ощутит его потом. «Как мама»... Мама, в первую очередь, никогда и не думала учить его.***
— Кина. Насу не знала, какими словами описать свою бессильную злость, но знала, что её дражайшая «подруга» очень хорошо ощущала это. Поэтому слова были не нужны. — Канкоши-кун, я... Ну, правда, чего ты. Мы всю неделю только мило разговаривали, он читал мне Горького вслух, медикаменты разбирали... — Значит, ты целую неделю находилась с этим ребёнком наедине, со своим чёртовым вырезом, в коротком халате, и вы читали Горького? Я совсем дура по-твоему? — Он хрупкий. Канкоши как током пронзило; она чуть ли не с ужасом взметнулась, впиваясь взглядом в Кину. Та часто, особенно под градусом, лепетала о том, как сильно хотела бы найти какого-нибудь бедного мальчика, которого она стала постоянно оберегать. Нашла-таки, сука. — Шуёна-сан мне шею свернёт, если узнает, чем ты тут занимаешься; хорошо хоть камер нет. Ты и так без подготовки, я тут за тебя головой отвечаю, а ты — мальчишек водить. Ты понимаешь, что подставляешь, в первую очередь, меня? А я ведь только устроилась на новое место, только избавилась от тебя... Девушка радостно подскочила и взяла в свои руки её. — Канкоши-кун, так тебя приняли? Мамочка, я так рада! Ты уже обустроила себе место? Никто не обижает, да? А тот врач, которому ты нравилась, он что? Ты ему отказала? Расскажи мне всё-всё! Шатенка с презрением вырвала руки и сурово обратилась на свою розовласую нимфу. Красивая, чертовка. Как обычно. Опять перевела тему, опять смотрит такими щенячьими глазами, опять из-за неё у Канкоши маячат проблемы. Когда же ты сгинешь из моей жизни наконец? В конце прошлого учебного года ей удалось найти чудесное — место в пристанской поликлинике имени Цумики. Она была готова скакать от восторга, сразу подала документы на перевод и тут же была жестоко разочарована, найдя претендента на то же место в роли Кины. Она её везде находила, где бы Насу ни оказалась, Кина всегда была на шаг впереди и уже махала ручкой, омерзительно улыбаясь. Но в этот раз Канкоши не собиралась отступать; вцепилась в место с остервенением, спала едва ли пять часов и пахала в этой чёртовой поликлинике, лишь бы только забыть, кто такая Кина Муджа. Но судьба не давала блаженного покоя. Она чувствовала себя виноватой, что вырвала работу, до того нужную «подруге». В итоге, её мерзкая жалость превратилась в слёзное прошение Шуёны-сана взять молоденькую неопытную недотёпу на её собственное прошлое место. Кочо вяло дал согласие, даже не взглянув на прелестное личико Муджи, чем несказанно осчастливил Насу. Она уважала директора, уважала так, что ей было даже стыдно, когда она увольнялась. Простите, Шуёна-сама, но я больше не могу видеть эти сиреневые глаза. Казалось бы, всё наладилось. Время от времени она заглядывала в школу, хотя большую часть, конечно, проводила в ставшей родной больнице. Её на удивление хорошо приняли, коллеги были добры, а благодаря расположению одного интересного главврача удалось избежать части некоторой мороки с документами. Она была почти счастлива, правда. Если б только не Кина. Кочо мог серьёзно испугаться за репутацию школы и выгнать Муджу на мороз, а после начать гневно отчитывать саму Канкоши, которой вина не позволила бы бросить несчастную, и начать снова и снова пристраивать её куда непопадя. И так год за годом, в который раз... Хотелось выть от выученной беспомощности. — Хватит отравлять мою жизнь, Кина. Девушка тут же испуганно отпрянула. — Вечером в субботу придёшь ко мне. Если к тому времени не избавишься от Ямады — убью на месте. Она механически покивала. Шатенка тяжело вздохнула и сунула ей пару папок в руки. Бумажная волокита, необходимый, казалось, последний шов в её чудесную жизнь, отгораживающий ту от Муджи. Она шла сюда даже в слегка приподнятом настроении, надеялась, что всё пройдёт гладко. Испорчено, как всегда, всё испорчено этой прошмандовкой. Когда же ты сгинешь из моей жизни наконец? Насу круто развернулась на каблуках, а Кина, как показалось, всхлипнула позади.***
— Йо, Ямада, ты бы хоть для приличия иногда забегал в класс, такое колоссальное количество времени с милфами противопоказано в нашем нежном возрасте. Фрэд Джонс, решив, видимо, что шутка получилась очень удачная, сам же над ней и посмеялся. Шайка Рокуды покосилась на него и, тут же зацепив Таро, зашушукалась с мерзким хихиканьем. Растрепала-таки, Муцуми. Ну и ладно. Пусть смотрят и завидуют. Хотя, это навряд ли, на самом деле: одна половина их класса состояла из замкнутых интровертов, не привыкших лезть в чужие дела, а другая являлась слишком экстраординарной, чтобы в принципе ими интересоваться. Вот в классе 2-1 вполне могли. Та же Дайдаяма Хана, сейчас шелестевшая с остальной разноцветной пятёркой, очень любила покопаться в грязном белье других людей, так что с лёгкой руки Рокуды могла растрезвонить всей округе, какой он юный извращенец. Из принципов она не лгала, говорила только факты, но всё же из тех пяти дней, что их с Киной видели вместе, можно было собрать такую занятную картину, что вовек потом не отмоешься. Интересно, каково это, когда тебя травят? Наверно, не следовало выкаблучиваться перед Муцуми и провоцировать её; теперь Муджа могла остаться без работы, а он — без репутации. Не то что бы она у него была, просто тогда бы он из «тихого книжника-неудачника Ямада» превратился бы ещё и в «отбитого». Ему-то что, не так страшен чёрт, как его малюют; переживёт. Вот она... Канокога-сэнсэй прекратила его мысли и заставила открыть геометрию. Она ему тоже, кстати, не нравилась. А Айши Янаги ни разу не нравилось происходящее. В классе 2-1 Фукахори-сэнсэй что-то отрывисто чертила на доске. Такаминэ Беши заливисто булькала Энпицу Бёге всякую чепуху; тот отмахивался, но слушал. Аканиши Сэйо громким шёпотом отвлекал беднягу Сому Рику. Дубиду Сукуби громко сопел, что-то усердно чиркая на листке. Это раздражало Дэнкашизу Унаги, так что, чтобы тот не сорвался, Рэнбуцу Дзюку попеременно отрывался от своей тетради и жалостливо скулил нечто вроде «сосредоточься». Наблюдавший за этим Заиши Яку попутно настраивал свои «очки». Казалось, только Хагивара Сакура, Ацу Даку да Хикицури Гаку действительно сосредоточенно писали анализ несчастного стихотворения. Айши лишь строчил по образцу, заменяя прошлые средства выразительности на нужные и изменяя для приличия некоторые прилагательные. Ему было совсем не до разбора. Почти неделю Таро и... эта едва ли не под ручку везде неслись вприпрыжку, щебеча, как возлюбленные. Янаги этого очень боялся. Он почти ничего не сделал, ему еле удалось спровадить Канкоши сегодня, но не может же она находиться там весь учебный день. Насу могла ему помочь, однако контактировать с ней напрямую было опасно. Хотелось бы узнать её получше, руководить её действиями издалека... Она будто всё знала и была предельно осторожна. Не медсестра, а партизан, ей-Небо. Инфо-сан дала ему записи с камер, так что он примерно ориентировался в квартире Муджи. Неудобно было каждый раз зачищать все биологические следы до блеска, поэтому он старался как можно реже быть там. И всё-таки, если его шаткий план будет начинать действовать, надо забраться к ней в дом, иначе он снова перестанет всё контролировать. Канкоши Насу. Девочка, которую Кина Муджа опосредованно отравила и испортила всю последующую жизнь. Желанный инструмент, лакомый кусочек. Подобраться к такой сложно, завладеть непосредственно почти невозможно. В класс вбежала Дайдаяма Хана, на ходу сыпля неискренними извинениями. Она настолько неаккуратно бросила свою сумку, что та прилетела на парту Айши. Фукахори-сэнсэй сердито пригрозила ученице и уже хотела что-то обронить Янаги, как осеклась. Парень абсолютно не обратил внимания на закрывшую ему половину тетради вещицу, продолжая с мрачным лицом глядеть... Ни разу не в написанное. Его глаза беспорядочно скакали по классу, не за что не цепляясь, руки словно на автомате продолжали что-то вычерчивать. Это заметила Хана, пересёкшаяся взглядом с учителем. — Айши-кун. Никакого отклика. Сома Рику, только сосредоточившись, опять потерял мысль и сокрушённо вздохнул, оглядываясь назад. — Айши-кун, будь добр. Второклассник скрежетнул ручкой по парте, на секунду остановился, и тут же застрочил вновь. Аканиши Сэйо чихнул от удивления, отвлекая тем самым Такаминэ Беши от Энпицу Бёги. — Айши-кун! Ровно три страницы разбора, не слишком много, не слишком мало. Янаги спокойно отложил ручку и хлопнул тетрадью, поднимаясь, чтобы отнести последнюю. И с нескрываемым замешательством понял, что на него косится весь класс, включая учителя. — Айши-кун, ты меня слышишь? — Прошу прощения? Он недоумённо обвёл силуэт Рино и, пожав плечами, собирался пойти к учительскому столу. Однако в это же время Хана решила потянуться за сумкой, потому парень неловко споткнулся и с размахом полетел вниз. Даже Дубиду Сукуби это приметил и заинтересованно потянулся назад. — Святые угодники, да что ж такое! Рино взволнованно спрыгнула с кафедры и чуть ли не в один шаг оказалась рядом с ним. — Может, сходишь в медпункт? Ты в последнее время совсем поблёк, Айши-кун. Давай сюда тетрадь. Ребята, сходите кто-нибудь с ним к медсестре! Как ни странно, вызвался Дэнкашиза Унаги. Они молча прошли половину пути, а потом Унаги резко заговорил. — Ты чего так быстро? — Я начал на перемене, от начала урока прошла двадцать одна минута. Тридцать одна в сумме — вполне хватает, чтобы переиначить уже написанное. Пловец внимательно осмотрел фигуру одноклассника. — Ты совсем ничего не чувствуешь? Айши едва не подавился воздухом от страха; откуда, откуда он знает? Янаги резко встал и шумно втянул воздух, в ужасе соображая, куда девать названного детектива. Мама бы знала, мама бы быстро... — А, ну, в смысле, я про стихотворение... Прости, не думал, что ты... Понял, не хочешь ты говорить, прости. Парень тупо уставился на потупившегося Унаги. А затем выдавил какие-то облегчённые звуки, отдалённо напоминающие смешки-вздохи. Параноик чёртов, понадумывал себе всякое. Конечно, куда ему, а главное как. Этот пловец не из внимательных, застенчивый и даже слегка забитый. За мышцами и каменным лицом скрывается очередная посредственность, и рядом не стоящая с Таро. Наверно, да, только Таро мог бы всё понять, но... Всему своё время и свой Таро. — Как насчёт пройтись куда-нибудь после уроков? Если так хочется поговорить, то об этом надо прямо говорить. Ты меня в медпункт ведёшь — должен понимать, что я немного не в себе. Дэнкашиза шокированно просиял, неверяще смотря на Айши. Тот изобразил подобие улыбки, повёл плечами и зашагал вперёд. — Правда-правда. Давай, скорей там. Куда хочешь? — А, да... Я так-то должен навестить нашего предводителя. — на этих словах он слегка поник. — Она, ну... Короче, в больнице. Поэтому давай того... На перемене где-нибудь, что ли. Всевышний, да у этого парня серьёзные проблемы с социализацией! Двух слов сказать не может, всё бубнит и бубнит. Янаги подавил вздох. Навязал сам себе повесу, молодец, мальчик. — В столовой на большой перемене подсядешь к нам с Ямадой-куном. — Ямада? Тот пасынок судьбы с извечной книгой? Второклассник сдержанно кивнул, подавив желание сказать ему пару ласковых. В этот момент они как раз подошли к медпункту и Унаги потянул за ручку. Айши еле сдержался, чтобы не выругаться. Двери закрыты, внутри никого.***
Геометрия кончилась со слезами на глазах и усталостью в душе. Даже гиперактивный Куша Кага, которому вся школьная программа была на один зуб, слегка осунулся и с отвращением отодвинул от себя тренировочные тесты. Что уж говорить о Ямаде, совершенно не готовившемся к такому удару судьбы. Ай, какая разница. У него есть Кина. Хотя, вероятно, она расстроится, если не наберётся и шестидесяти баллов. Надо вообще подтянуть всю математику, а то он что-то совсем захворал с ней. Обычно они с Янаги брали бэнто и шли к фонтану. Однако последние несколько дней он обедал с Муджей, так что друг, пусть и с безумно кислой миной, перебрался в столовую. А та и не поменялась. Осана регулярно делала бэнто и тащила его обедать в самые разные места, но только не сюда, потому часто он здесь не бывал. Они столкнулись с Айши в коридоре и тот выглядел больно злым. — Кина-сэнсэй покинула пост. — голос был привычно холодным, ни следа злости. — Можешь не пытаться её искать — ушла домой по «семейным обстоятельствам». Скорбно, весьма прискорбно. Нет, погодите. Он ведь только видел её, только просил её о... Небо, о чём он думал! Ямада закрыл лицо руками от стыда. «Научи меня готовить». Как мама. Мама... Она была совсем не похожа на неё. Кажется, у неё самой были такие себе отношения с матерью. Может, потому и ушла. А может, ушла от его глупой просьбы, от неумелого мальчишки, возомнившего себя любимым. Янаги встретил удивлением этот неясный ему жест, после чего попросту пожал плечами. Мало ли чего там сэмпай понавспоминал. Всегда легко смущаемый, он привык закрываться. Руки на лице, руки на груди, скрещенные руки перед лицом, выставленные руки вперёд в молитвенном взмахе. Беззащитный. — Раз уж твоя ненаглядная наконец усвистала, не соблаговолишь ли обратить на меня внимание? Ты всю неделю скачешь, как сайгак, по лестницам; хоть бы раз заглянул к одинокому несчастному мне. Это непонятным образом рассмешило Таро, поэтому следующую минуту парень про себя наслаждался его неровным смехом. Безусловно, улыбка идёт ему куда больше. Дэнкашиза немного разрушал их уединённую идиллию, но не особо много болтал. Ямада старался быть как можно радушнее с новым приятелем, потому что прекрасно понимал, каково это, не иметь возможности влиться в коллектив. Когда Осаны не было, он оставался совершенно один и никто особо не горел желанием с ним общаться. Унаги же, как бывший «правонарушитель», отталкивал от себя любой социум, непрощающий ошибок. Только, к сожалению, старшеклассник уже слишком привык говорить с Муджей. Она его не ругала за неправильные отрывистые мысли. Всё то время, проведённое с ней, он наконец позволял тому хаосу, уже давно дремавшему в сознании, вылиться безудержным потоком и совсем потерял такт. Она же не будет сердиться, с ней можно. Как с правильной мамой. Мамой, выслушающей всегда, что лишь улыбнётся и в ответ бросит что-то лёгкое, но такое значимое на искреннюю тираду бедлама. Он совсем забыл, как нужно было правильно говорить с людьми. — Почему ты подался в правонарушители? Унаги весь напрягся; палочки больно впились в дёсны, еда встала комом в горле. Янаги снова одарил их своим вытянутым от удивления лицом. — Потому что... Почему ты спрашиваешь? Правда, какое ему дело? А главное, почему он должен отвечать? С него довольно, Шидэсу его больше не должна видеть. До самой смерти он не забудет её глаз, хватит. Боле никогда он и шагу не ступит ни к ней, ни ко всему, что с ней связано. — Прости, прости пожалуйста, я совсем растерял чувство такта. Она-то меня не ругала... — Ты что, влюбился? Неудобный вопрос за неудобный вопрос. Совершенно некорректный и ненужный, просто назло. Он даже не согласован с предыдущими словами. — Дэнкашиза-кун. — укоризненно шикнул Айши. Его уже порядком раздражало это несоциальное создание. — Сэмпай? Ямада недоумённо смотрел перед собой, потому что... Взаправду не знал ответ. Влюблён ли? Если прокрутить всё, чем они занимались... Можно ли их назвать любовниками? Потому что, откровенно говоря... Это ведь гораздо больше напоминало то, чем он хотел заняться с семьёй. Почти каждое утро парень приходил вместе с Киной в спортивный зал, где либо кратко просила за упокой Муджа, либо незамысловато щебетал Таро. А потом они говорили, говорили, говорили. Говорить. Господи, как же ему было приятно наконец-то облегчить душу. Мама не слушала, папа работал, сестра была слишком далека, лучшая подруга не понимала. Им эти речи и странные рассуждения были абсолютно не нужны, они их не хотели и даже пугались. А она слушала и отвечала. Он сравнивал её с идеальной версией мамы, которую ему до боли в груди хотелось видеть и слышать живой голос — не только с утра и не только усталой. Мама. — Она как мама. «Он хрупкий». «Она как мама». Янаги слышал довольно, чтобы понять, что эти двое ищут друг в друге. Насу слышала довольно, чтобы понять, что делать с ними обоими. Инфо-сан слышала довольно, чтобы понять, что ей предстоит. Ямада Таро и Кина Муджа не слышали довольно, чтобы не понять, кто они друг другу.