Однажды всё станет хорошо

Дружба была для Янаги странным словом. Со временем, он хоть и стал идентифицировать её как близкие неромантические межличностные отношения, но понимания от этого не прибавилось. К примеру, дружил ли он с Дэмурой Куми и Гуриниши Мидори? — Хилль меня, хилль! Блин, Ян-тян, у тебя тут крестик пипец как тупит... Мочи его, туда, туда! Мидори активно комментировала каждое своё лишнее движение, а двигалась она до неприличия много. Впрочем, они с Дэмурой не были против; им, неразговорчивым асоциальным затворникам, был жизненно необходим постоянно болтавший яркий дуралей, который бы отдувался за всех троих. Кислотная девчушка-игроман, не замолкающая ни на минуту и не отличавшаяся, как и вся её семья, большим умом, с лихвой выполняла эту функцию, причём так, что потом ещё и самому отбиваться приходилось. Тем не менее, с восьми лет она ни разу не пожаловалась на излишнюю молчаливость друзей, неизменно таскала их по всему городу и служила главным источником новостей. Откровенно говоря, именно благодаря ей Янаги и был посвящён в массовую культуру человечества да кое-как приучен к адекватной жизни в обществе. Справедливости ради, Гуриниши всегда терпеливо относилась к их неумению взаимодействовать с людьми и никак не реагировала на странности, лишь направляя по верному пути. — Инвентарь надо забить. С Куми была другая история. Увидев маленькую девочку, читавшую толстую книжку в беседке, Янаги впервые почувствовал общность с другим человеком. Мама была похожа, но другой. Бабушка была похожа, но другой. Куми... В общем-то, тоже другая. Но что-то в ней есть. Возможно, то только ему казалось, потому что мама и бабушка свои, родственники, а девочка с бесцветным взглядом — чужая. Он не возражал. Дэмура много молчала, он тоже редко заговаривал, таким образом, они научились понимать друг друга без слов. Порой они целыми днями могли не разговаривать, обмениваясь записками. Вместе практиковали эмоции с улыбками, вместе пытались звучать искренне, вместе разбирали народную любовь к тому или иному произведению. Всё было в диковинку, но поскольку они потихоньку учились простым вещам вместе, Куми стала ему как сестра. — Он сейчас АФК, не трожьте. Сам Янаги объяснял себе их приятельство так: «Мы больные». Он много раз слышал, как взрослые шепчутся, мол, «им винтиков не хватает». Видел, как дети тычут пальцами, приговаривая нечто вроде: «Моя мама сказала, они ненормальные». Со временем, он согласился с этим. Действительно, они же отличались от нормы, следовательно, не нормальные. Сэмпаю бы это точно не понравилось. Оставалась неделя до, как он узнал пару часов назад, отъезда родителей в США. Мама сказала, будто с радостью бы взяла его, но у него ведь позарез важных дел. Папа активно наседал с учёбой, воодушевляя участвовать во всех школьных активностях. Размышляя над их словами, он пришёл к обыденному, хотя досадному выводу: ему всё равно. США его нисколько не интересовали. На практике оказалось, что эмоции, пусть и стали ярче и насыщенней (и в целом были), мало чем повлияли на его повседневное мировосприятие или моральные ориентиры. Он пробовал смотреть или пересматривать фильмы, читать-перечитывать книги, ходить в театр — переворота в сознании ничто не вызывало. Конечно, ощущать на короткий промежуток хоть что-то было уже замечательно, однако не так грандиозно, как он себе представлял. Даже сейчас, играя с Куми и Мидори... Он думал, будто начнёт относиться к ним иначе, да и сами игры станут весёлыми, может, появится понимание этого странного «зависать с друзьями, веселиться с ними». Чуда не произошло. — Да твою налево, опять слили! Всё, хватит! — Гуриниши отбросила приставку и развернулась к ним. Дэмура послушно выключила игру. — Ну, давайте. Рассказывайте! У них существовала своеобразная традиция-обучение: каждый месяц смаковать все подробности случившегося за период. Такое нехитрое упражнение помогало малообщительным ребятам обращать внимание на происходящее в их жизни и учиться говорить об этом. К тому же, подобное являлось отличной тренировкой памяти, а в ходе самого рассказа Гуриниши объясняла, с какими эмоциями лучше говорить то или иное. В этом месяце первым начинал Янаги. Мидори довольно плюхнулась на живот, подложив подушку под голову, и уставилась на него. Куми, спокойно усевшись в позу лотоса, облокотилась на стену. Сам парень, закинув ногу на ногу, упёрся в основание маленького диванчика, на котором складировался самый разнообразный хлам. — Что ж. Буду честен, сегодня я вам расскажу ещё и немного запоздалые новости, им около двух месяцев. — Мидори уже было открыла рот в возмущении, но Куми быстро шлёпнула её по затылку. — Не смотри на меня так, на то была причина. Куми-кун, дверь закрыта? — девочка дёрнула за ручку и удовлетворительно кивнула. — Хорошо. Обещайте мне, что всё останется между нами, ладно? Это явно не то, что нужно болтать на каждом углу. Ясно, Ми-тян? — та закатила глаза, однако махнула рукой. — Прекрасно. Тогда: два месяца назад я влюбился. Подруги, точно не ожидавшие такого, вытаращились во все глаза. — Чё?! Серьёзно! Ты, Ян-тян! — Я. — Странно, но... Даже я немного удивлена. Я видела, что ты стал гораздо живее последние месяцы, но никогда бы не предположила, что... На этот раз возмущение Гуриниши было не остановить. — То есть ты видела и мне не сказала? Беспредел! — впрочем, быстро оправившись, она с азартом повернулась опять к Янаги. — Кто она, хорошенькая? Ты в последнее время много ошивался с Ямадой и его сестрой. Она? — В том и проблема, Мидори. — он вздохнул. — Мне нравится Таро, её брат. На секунду повисла тишина. Честно признаться, говорить им вообще он не планировал. Просто вместе с чувствами пришла странная потребность в их излиянии. Да и к тому же, друзья ведь. Неправильно как-то получается. Первой опомнилась Дэмура. — Что же, ладно. Несколько неожиданно, но мы тебя поддержим. Отошла и Гуриниши. — А, да без б! Я просто всегда была уверена, что ты по девочкам, а тебя затянуло... Ну пофиг, это ничего не меняет! Я-то думаю, что ты с этими Ямада волындаешься, а там вона как. — Тем не менее, вы оба замешаны в дело Кины Муджи. Мне нужно заступаться за него? — Всё нормально, он ни в чём не виноват, его почти окончательно отпустили. А тебе, Куми-кун, — он подтянул рюкзак и, порывшись в нём несколько, подал ей увесистую книженцию. — в благодарность все четыре тома. Не представляешь, как долго я искал их полное собрание в одной книге! Куми с улыбкой приняла «Войну и мир», тут же разворачивая, чтобы вдохнуть запах новеньких страниц. Мидори перекатилась к ней, выхватывая многотомник и громко удивляясь его тяжести. Янаги, опасаясь за сохранность ценности, с игривой насмешкой бросился на девочку, и та, силясь выкрутиться, потянула за собой Куми. Книга со свистом отправилась на диван, пока дети, крутясь и смеясь, попеременно щекотали друг друга. На кухне взрослые, позабыв всю серьёзность, мешали пиво со сладкой газировкой и смеялись со стареньких выпусков «Кокорико». Что-то в этом всём было такое родное и простое, что Янаги совсем позабыл, как приложил руку к смерти двух ни в чём не виновных людей.

***

Начиналась пятница, заменявшая тихий четверг, который он провёл с Ханако, поскольку Янаги гостил у своих старых друзей. Надо же, у него были друзья... Честно говоря, это несколько обескуражило Ямаду. Айши мало с кем общался, и то, больше по учёбе. Мысль, будто у него был ещё кто-то, кроме них с сестрой, вызывала странную обиду, которую он старался закопать куда поглубже. Ведь Осана именно поэтому и обиделась. Он же, дурак, расстроил её как раз таки своим идиотским собственничеством. Конечно, ему-то хватало и двух человек для полного счастья, а Осана, а Янаги... Они жили в обществе. Ему думалось, отчего тогда было плевать на Канкоши, хоть Кина так часто упоминала её? Вроде то же самое. Видимо, казалось, словно из-за неприятельского отношения Насу можно было и не считать её. Хотя, это не очень честно по отношению к Кине, так пёкшейся о ней. Кина... Новую медсестру так и не нашли. Канкоши куда-то пропала, прихватив все деньги из накоплений подруженьки. Подлость. Из-за какой-то слепой ненависти, из-за каких-то денег убить человека... Причём не просто человека, а подругу, ту самую, которая поддерживала все годы. Как легко, на поверку, сгубить живое существо. Прокручивая раз за разом ситуацию, он монотонно переписывал конспект по биологии. Через урок ещё эта самостоятельная... Потом, говорят, тест по литературе будет... Эх, жизнь, поганая штука. Внезапно, как снег в июле, из ниоткуда вылезла Муцуми. — Что такое, Ямада, медсестричка уволилась и всё, грусть-печаль? Самым ужасным было то, что о смерти Кины никто не знал. Директор попросил его никому не говорить, ссылаясь на недавнюю кончину Осаны и Райбару. Ученикам было сухо сказано, будто обе медсестры уволились по собственному желанию, и все просто забыли. Отвратительно. — Ну-ну, не куксись, у нас ещё много девчонок! Хотя, как я вижу, у тебя ни с одной не получается. Хочешь со мной? Хуже были только подтрунивания Рокуды. Он ненавидел свою неспособность нормально ей ответить. Оставалось только вздохнуть и просить оставить в покое. Удивительно, это не работало. Так бы, возможно, продолжалось до конца дня, если бы не Фрэд Джонс. — Да отвали ты от него, боже. Рокуда смерила его каким-то непонятным взглядом. Джонс укоризненно покачал головой, неразборчиво шевеля губами. Наконец, Муцуми цокнула, закатила глаза и развернулась на сто восемьдесят. — Мы с тобой ещё поболтаем, Ямада-кун. А ты, Фрэдо... — Сам знаю. Зайди ко мне после пятого. Как и всякий порядочный американец, Фрэд Джонс безоговорочно верил в три вещи: величие США, Бога и НЛО. Каким из критериев он пользовался в этой ситуации, было непонятно, а для себя Таро понимал только то, что диапазон голоса дитя свободы в последнее время слишком часто бил по ушам. Или, говоря проще, Фрэд стал неимоверно много разглагольствовать у него над душой. Одноклассник лихо запрыгнул на парту, одарив напоследок уходившую девочку обеспокоенным прищуром, но тут же повернулся с улыбкой во все тридцать два к Ямаде. Тот испустил немой стон и устало взглянул вверх. — Фрэд, спасибо за это, конечно, но пожалуйста, оставь меня. Ты стал чересчур регулярно лясы точить у меня над ухом. — Вот те на, это я-то! А Муцуми-тян, — у него была привычка называть всех, кроме тех, кого это особо бесило, по именам. — она ничего не точит? Я, вообще-то, волнуюсь тут за тебя! — Нечего волноваться. Иди лучше поиграйся со своими товарищами, поищите юрэй, понаделайте ловушек, а меня оставь. — Ты меня абсолютно ни во что не ставишь, да? — в ответ вздохнул Джонс. Таро демонстративно поставил учебник, возвращаясь к конспекту. Фрэд так же демонстративно придвинулся. А потом вдруг близко наклонился. — Кина-сэнсэй мертва, правда? С громким стуком полетел карандаш Ямады на пол. Фрэд спрыгнул с парты и поманил его за собой. Таро, как приворожённый, на ватных ногах посеменил следом. В кладовке убирали два раза в месяц, поэтому место часто использовали для личных разговоров. Прежде ему казалось это ребячеством, да и сейчас не лучше. Но слова Джонса ненавистно бряцали в голове. Кина-Кина-Кина, её неубранная квартира и исцарапанный противень — ничего больше нет. Шуёна-сан сказал... Точно. — Так ты со мной подурачиться решил, да... Ты ничего не знаешь, ты просто не мог... — Подожди. — Фрэд отрывисто вздыхает и рефлекторно берёт его за плечо, отчего Таро сразу пятится. — Извини. Дай объяснить. Парень хмурится, но, подумав несколько секунд, кивает. — Кина-сэнсэй работала здесь всего неделю. В смысле, она и должна была, замена всё-таки; однако очень странно, что она упорхнула, не сказав ни слова! Такая добрая душа просто обязана была попрощаться. Впрочем, это можно, так и быть, списать на моё непонимание вас, японцев. Гораздо сильнее меня гложет уход Канкоши-сэнсэй. Ей по протоколу положено находиться в школе, пока не найдётся новый сотрудник. Она же убегает, не оставив после себя замены. Делаем логичный вывод: ею должна была стать Кина. Её нет. Обе одновременно пропали, ничего не говоря. Обе не оставили замены. Обеих теперь не найти в соцсетях. — Ты лазал по их аккаунтам? — Ради справедливости! Так вот, Кина-сэнсэй прежде обновляла свою страницу почти каждый день. Канкоши-сэнсэй раз в неделю. Тем не менее, обе ничего не выкладывают ещё с субботы. Наконец, ты, Ямада-кун. — Извиняюсь? — Ты с начала недели абсолютно никакущий и рано уходишь со школы. Я правда волнуюсь. Когда увидел тебя в понедельник — думал, всё, сейчас свалишься с ног. Ты не слушаешь учителей, засыпаешь на уроках, не отвечаешь нам. Учитывая, как много вы с Киной проводили времени, закономерно предположить, что она... — А теперь слушай меня, Джонс. Ямада устал, Ямада адски устал. У него болит голова, ему снятся кошмары, он совершенно не спит и его колотит дрожь от любого упоминания Осаны. У него ухудшились оценки, он не знает, куда поступать, его ничего не привлекает. Он очень устал и хочет забыть, кто такая Кина Муджа. Забыть точно так же, как его дражайшие одноклассники, забыть всё хорошее и сделать вид, будто этого человека никогда не было в его жизни. Так будет лучше. Не слишком больно. Хотя, надо сказать, абсолютно эгоистично, тупо и жалко. Не то что бы он не знает. — Канкоши-сэнсэй уехала в Токио, который соответствует её образованию. Кина-сэнсэй туда же, следом за ней. Сделала она это легкомысленно, без документов, в спешке. Потому не успела попрощаться со мной. — чести ради, вообще ни с кем. Мёртвые не знают, когда умерли. — Шуёна-сан тоже был крайне огорчён этим, у него забрали ценных сотрудников. Наконец, если бы кто-то из них... Погиб, то были б выставлены фото, как с... Портрет, который скоро уберут. Осана. Осана умерла всего два месяца назад. В пятницу. Господи, кто следующий, почему они все остаются на фотографиях из дешёвого салона. Фрэд растеряно заморгал. — Но расследование... Знаешь, в одном сериале было... На этой фразе он словно сорвался с цепи. — Сериал! — вскричал Таро. — Ты издеваешься? Думаешь, это весело? Вообразил из себя невесть что и радуешься? Хуйня всё это! Раскрой глаза, вернись в реальный мир и пойми, что большинство в нашей несчастной жизни имеет ноль смысла! Можно сколько угодно реветь об обычных вещах, представляя себя в дешманском детективе, только в конце концов свалишься с небес и увидишь, как любимый человек оказался редкостной тварью и сделал ручкой, погнавшись за какими-то там своими надуманными идеалами! Такая уж она, скучная беззубая и не менее хреновая реальность, где ты, Фрэд, отчего-то возомнил, будто разыгрываешь драму, а настоящих людей черт-те каким развлечением, не имеющими ни грамма общего с ёбаной закономерностью! Он грубо толкнул дверь, чувствуя невыносимую злость, обиду и вину, всё вперемешку. Кретин Джонс с его тупым расследованием! Сукина дочь Канкоши с её непомерной жадностью! Идиот директор с его трясучкой над репутацией! Конечно, вперёд, давайте все попляшем на могиле невинного человека, кто там ещё не поглумился над её душой? Ах да, у неё ведь даже могилы нет, какая досада. Ну ничего, мы из её смерти такой цирк состряпаем, все импресарио позеленеют от зависти. Как это по-скотски, гнусно, глупо! Остаток дня он даже не смотрел в сторону Фрэда. Но тот, очевидно, намёков не понимал. Таро, не учив ничерта, не ожидал от себя ста баллов ни в коем разе, но семьдесят шесть? Но шестьдесят семь? Но ещё хуже написанная профильная математика? «Господи, почему я такой тупой» Он бездумно копошился в библиотеке, без разбору выбирая книги. Превзойти себя, превозмочь, доползти до минимальной планки своих выдающихся одноклассников: гениального Каги, экспрессивного Ямазаки, безупречной Каменаги, любимой всеми Энгейки — он был просто обязан сделать хоть одну вещь наравне с ними, если не лучше, намного лучше, гораздо лучше. Самостоятельные, контрольные, проверочные — всё это только стартовый порог перед куда большей гонкой, экзаменами. Он обязан, он должен оказаться не в середине списка, проклятущего списка, окунающего из года в год в ушат учительского порицания и ученической бесконечной тревоги. Пятидесятое место достало, ровнёхонько там, всегда там, никогда не выше. Ответственность колоссальная: не выучишь — не напишешь, не напишешь — не поступишь, не поступишь — не будет твоя фотография недельку висеть и вызывать фальшивую гордость тех, кто за твою пахоту получит похвальную грамоту от местного департамента образования. Ах да, ещё на работе, если вообще её получишь, будут расхаживать со своими бесполезными корочками, но почему-то всё равно мнить себя на сто очков впереди тебя, бездаря, не пойми как принятого. Казалось, зубрёжка истории могла бы продолжаться до самого закрытия школы. Если бы не певучий голосок дитя демократии. — А, Куми-тян, снова ты здесь! Не знаешь, «Сёнэн Джампа» за 1994-й не завезли случайно? Чёрт бы тебя побрал, Фрэд Джонс. — И быть не может. Зайди к Иппонго-куну, может, у него есть. — Какая досада... — Таро слышал, как Фрэд стучал пальцами, нарочито растягивая слова, словно тот что-то искал. Помешкав, парень всё-таки осторожно спросил, чуть понизив голос. — А ты не видела Оку-тян или Таро-тяна? Мне просто нужно с ними серьёзно поговорить и как-то вместе свести что ли. — Ты меня сегодня решил окончательно в гроб свести, как я вижу. Если прежде ещё казалось возможным страдальчески вынести присутствие Фрэда, то на последнем слове его будто кипятком ошпарило. Таро стоял, оперевшись на шкаф, угрюмо поджав губы. Джонс вздрогнул, не ожидав его, однако тут же широко заулыбался, разводя руками. — Не подумай ничего плохого, мой нервный товарищ! Пойдём со мной, я всё расскажу, как найдём Оку-тян и... — Нет. Просто оставь меня. Мне не нужна помощь. Ни твоя, ни Руто, ни чья-либо ещё. Просто займись своим делом. Дэмура, очевидно осознав предстоящую драму, безучастно закатила глаза и вышла, не отрываясь от книги. Улыбка Джонса спала со встревоженного лица. — Пожалуйста, послушай меня. — Наслушался уже. Серьёзно, хватит. Забудь обо мне, наплюй на меня, не замечай меня. Так будет спокойней нам обоим. Ямада уже хотел собирать вещи, как сзади стукнул каблук, а Джонс крепко схватил его за плечо. Инстинктивно, он дёрнулся, но рука не сдвинулась ни на миллиметр. — Ты веришь в духов? — Таро обречённо застонал себе в ладони. — Ока очень сильный специалист в сфере разговоров с умершими. Сам Николай Угодник наделил её даром упокоения души с помощью разговора. Человек рассказывает о незавершённых делах своих, Ока их выполняет, и душа отправляется к Богу. — Небеса, Фрэд, ты меня очень пугаешь. Звучишь, словно поехавший религиозный фанатик, угоревший по всякому мракобесию. Пусти меня! Но Джонса понесло. — Мама часто приходила ко мне во сне после смерти. Я просыпался ночью от её присутствия, она звала меня. Постоянно болела голова, снились кошмары, я совершенно не спал, меня колотила дрожь от любого упоминания мамы. — Таро замер. Он понимал эти чувства. — Так продолжалось около двух лет, пока Дафна не отправила меня к Оке. Боже, как я благодарен им обеим! Мама рассказала Оке... В общем, не важно. Главное, что теперь я наконец дышу свободно. Ямада, всё то время стоявший к нему спиной, в конечном итоге повернулся. Он знал, это бред. Полная несуразица, Фрэд всего лишь несносный верующий. Однако слова, буква в букву повторяющие его собственные мысли, почти поражали. Значит, Джонс всё-таки твёрдо для себя решил, будто Кина мертва… Впрочем, тем лучше. Он уже неимоверно устал притворяться, словно ничего не было. Таро тяжело вздохнул, растягивая воздух. Фрэд отвечал ему беспокойным взглядом. — Хорошо, ладно. Дай пару минут. — Получается, я прав?.. — Не сейчас, Джонс. Однажды я тебе расскажу столько, сколько знаю сам. Не сейчас. Когда-нибудь он перестанет ввязываться во всякие сомнительные затеи. Лестница на третий этаж показалась длиной в вечность. Заливистая трель Фрэда гулким эхом разносилась по коридору, пока Таро умирал со стыда внутри. И этому человеку он закатил скандал… Ещё бы чуть-чуть и повторился бы инцидент с Кушей. Он стал слишком часто срываться на людей. Он стал слишком проблемным. Мне надо поспать. Мне надо перестать причинять другим неудобства. Мне надо определиться с ВУЗом. Мне надо улыбаться. Мне надо смириться. «Надо потом извиниться перед обоими.» Хотя, чего тянуть. — Джонс, — слабо позвал он, прерывая излияния одноклассника. Тот с сияющей (не понятно, правда, настоящей или фальшивой) улыбкой довольно обернулся к нему. — Прости меня. Я не должен был. Прости, что сорвался, накричал… Пожалуйста, не злись. Я больше так не буду. Фрэд удивлённо вскинул брови. — Ты чего голову повесил, не ударю же, в самом деле! По сути, это мой косяк — ну не умею я к людям без напора, идиот, говорю первое, что на языке повернётся. Ты меня извини тоже. Мир? Он протянул руку. Таро едва улыбнулся. — Мир. Джонс не был плохим человеком. Наивным, немного глупым, легкомысленным и самолюбивым — да. Одержимым тайнами, гиперактивным и суеверным — тоже да. Однако он горой стоял за своих друзей, точно так же веривших во всякую чушь, старался найти язык с каждым одноклассником и неизменно сиял улыбкой, даже когда траур казался неизбежен. Думая об этом, он в бессильном напряжении тащился следом за белобрысой макушкой. Фрэд комично совался из двери в дверь, выкликая Руто, порой заходя внутрь и получая шваброй под зад от недовольных его вторжением учеников. Так они дошли до научного кружка. Таро на секунду застыл и тут же шарахнулся в сторону от двери. Фрэд уставился на него, будто сумасшедшего. — Ты чего? — А... Да так. Иди, выгляни Руто, я тут постою. Фрэд почесал затылок, но, пожав плечами, уверенно и без стука распахнул дверь. Где его мгновенно оглушил — Иисусе Христе — взрыв. — Какого?! — Тц, ну и не вовремя же вы пришкандыбали! Зайши Яку спешно пытался вынести что-то дымящееся в руках, быстро прошмыгнув в туалет мимо ошарашенных однокашников. Те с глазами по пять копеек, словно запуганные гуси, вертели головами, пока Джонс не ткнулся носом в Кагу, притворно раздражённого провонявшей комнатой. — Айду маркар-маркар! Таро тихо прильнул к уху одноклассника. — А я говорил, они террористы. Фрэд, оклемавшись, взглядом наорал на Кушу. Тот, очевидно, не понимал по-американски. — Ай, не обращайте внимания, он по три раза на неделе что-нибудь взрывает. — А если бы он кого-то убил?! — Ну не убил же. Да если бы и убил — человеческие тело прекрасно растворимо фторсурьмяной кислотой. — Маньяк! — Что ты, всего лишь химик. — Не вижу разницы. Куша только снисходительно пожал плечами, поведя глазами. Ожидаемо, он наткнулся на Таро, и тот сразу сжался, понурив голову. Кага сардонически усмехнулся, наклоняясь ближе. — Посмотрите, кто пришёл. Ну, что, друг мой вспыльчивый, экзамены наступают; помощь вдруг понадобилась? Ошпарив гордость, Ямада тут же выпрямился, по-детски обидчиво насупившись. — Признаю, был неправ, рукоприкладство ничего не решает и прочее. Но ты тоже был груб. Говорить настолько плохо об Осане, не зная о ней ничего... — Почему же: я сказал именно то, что знал. Я говорю языком фактов, пока ты занимаешься эскапизмом и затыкаешь всем рот, а себе уши, Ямада. Приходи, когда подрастёшь достаточно, чтобы признать это. — Тпру! — Джонс наконец встал меж ними, уловив оскорблённый выдох Таро. — Девочки, без драк! — он обернулся к нему, наседая взглядом. — И вообще, Таро-тян пришёл извиняться! Предательство, говорят, ужасно тем, что приходит, откуда не ждёшь. Неудивительно, подумал бы Таро, если бы возмущение не грозило хлопнуть в груди. Американцы порой очень недальновидны. Фрэд, будучи невинным дитятком, абсолютно не распознал своего промаха, вместо этого хлопая ресницами и громко шепча, будто он сам говорил, что извинится. Я сказал это вслух? Стыдоба. Да и чёрт с ним. Решив, что дальше падать уже некуда, он раскидал остатки самоуважения по полу, прекрасно осознавая — их растопчут. В особенности Куша, ехидно усмехавшийся ему в лицо. — Ай-яй-яй, как же ноет моя несчастная шея! Или куда ты там целился, в челюсть? Ой, чуть зубы все не повыбивал! Оплатишь мою медицинскую страховку или наконец откроешь рот и — даже не знаю — извинишься? Таро мог поклясться, что видел капли яда на его зубах. Глупая отчаянная решимость дала ему последнее дыхание. Он вдохнул, будто намереваясь действительно сказать что-нибудь, даже подошёл ближе. И вздёрнул халат ему на голову. — Ага, бегу и волосы назад! И правда побежал. Задиристо так, с развязанными шнурками, я бы сказал, галопом. Знаете, когда лошадь бебекает о своём, вроде как поднимает ноги, а тащится перебежками по кочкам — цок-цок-цок, цок-цок-цок? Примерно та же картина. Ходят слухи, словно со стыда ещё никто не умирал; на самом деле, никто сильно не пытался. Ямада вот отлично ощущал, как откинет копыта прямо на месте. Но любую лошадь можно схватить за брюхо и уложить наземь. Или не любую. Или никак нельзя. Таро не очень много знал о лошадях, зато руки Джонса и его верещания в ухо осели в голове до конца дней. Они шумно катались по полу возле девчачьего туалета, с того конца коридора на них таращился Куша, и, кажется, с него слетела туфля. Можно ли оказаться в ещё более позорной ситуации? Легко. Пока Фрэд голосил ему пойти на коленях просить прощения, в туалете голосила какая-то девчонка, прерываемая другой. Конечно же, им понадобилось выйти именно сейчас, когда он извивался под Джонсом, а тот даже не думал выпускать его из своих удушающих объятий морализаторства. Вдруг в проходе появилась хрупкая девчушка, явно намеревавшаяся выскочить из ненавистного помещения, однако её тут же схватила сзади вторая, уперевшись ногами в проём. — Руто-сан, поймите, это для общего блага! Мы должны упокоить бедную душу! — Нет, Тидзимацу, я не хочу умирать в туалете! Джонс мгновенно поднял голову, услышав знакомое имя. Руто, почувствовав взгляд, повернулась к ним. Тидзимацу, удивлённая внезапным затишьем, выглянула из-за её головы. Ямада неловко заёрзал, ощущая столько внимания за раз. — А, ну, Ока-тян, я тут тебя искал и привёл вот, значит... — В-вижу, Фрэд... А ты, значит?.. — Ямада Таро... Руто Ока-сан?.. — Есть т-такое... А это Сузуко-тян... — Здрасьте... — Вот и познакомились. А теперь ноги в руки и марш домой; чё за цирк вы тут устроили!? Рюгоку Аой всегда была на стрёме.