***
— Мы поедем в США! Канэшо поперхнулся. — Что?! Рёба сделала круг вокруг их кровати, вываливая вещи из шкафа. — Не волнуйся, документы почти готовы. Осталось только забрать заверения, их копии, запасные копии... А, забеги в комбини, нам нужны ещё одни копии скана операций счёта. Только прошу, не ходи в банк, сам же знаешь, какая это нервотрёпка. Канэшо подскочил с пола, на котором разбирал старые папки с товарными накладными. Рёба плутовски хихикнула, заставляя его невольно податься назад. — Но Янаги! А Гуриниши? И дело Дэмуры... — мужчина рассеянно водил взглядом по комнате. Они всегда ездили лишь по Японии, загранпаспорта пылились в ящике. Он внезапно кинулся к тумбе, липкими руками хватаясь за ручку. Пусто. Руки позади крепко обвили шею. — Я почти всё сделала. С февраля бегаю, занимаюсь, лишь бы тебя не напрягать. — она вдруг резко развернула его к себе. — Думаешь, почему вы с Янаги так часто оставались одни? Ну-ну, не смотри на меня, как перепёлка. Мама присмотрит за ним, пока нас не будет, да и папа тоже... — Нет! – выкрик ужаса эхом разнёсся по дому. С ошалевшими глазами он пал на колени перед женой, вцепившись ей в юбку. — Пожалуйста, не надо, не зови её... Господи, пожалуйста! — Рёба удивлённо смотрела на него сверху вниз. Удивление было до того картонным, что обида заколола в горле. — Знаю, ты играешься со мной и не позовёшь её на самом деле... Но всё равно не надо. Молю, пускай он сам, хоть так... Она засмеялась. — Как тебя легко убедить. Автоматическое согласие. Не нужно было давать слабину, теперь она точно победила. Но он так испугался, когда в первые секунды ещё не распознал — снова — очевидной жестокой забавы. Канэшо бессильно вздохнул, рухнув обратно на тумбочку. — Почему США?.. — Повидаем старых друзей! Он прикидывал в уме, что за друзья у них такие, однако на ум приходила только семейка Джонсов. Он сам в своё время (по указке Рёбы, но всё же) выкроил им местечко на родине «фантастик мистера Сайко» и познакомил с — царствие им небесное — Фумецу. Джонсам вполне комфортно жилось который год в Японии. Так с кем же Рёба, чёрт подери, собиралась видеться? Та спокойно стояла у зеркала, заплетая хвост. — Один молодчик всё грозится наврать про меня всякие гадости там, на западе. Ещё и подружку свою приштопал, он у неё, хе-хе, на содержании. Не помнишь? Ты его ещё защищать пытался, ведь он такой весь из себя герой, а на деле — фуфло журналистское. Канэшо сгорбился у тумбы, с белым, как полотно, лицом, непрерывно смотря на неё. — Тэйкёша?.. — Какой же ты всё-таки у меня умный, дорогой!***
— Привет, Осана. На её похороны он лично отыскал белое кимоно с причудливыми узорами тантё и простенькие деревянные сандалии. «Решено; нашу свадьбу я отпраздную в этом!» Она шутила, он тогда очень надеялся, что она шутила. Они ведь были ещё детьми, а взрослые так часто намекали им о свадьбе, что это стало своеобразным внутренним анекдотом. В магазине Осана крутилась в этом кимоно на все лады, поэтому он был готов на всё, лишь бы только найти его. Нашёл. У семьи Наджими не было ни родственников, ни друзей. Фумецу отправились в последний полёт с ними. Знакомые с коллегами пролепетали соболезнования, пооправдывались для приличия и испарились. У них никого не было. У Осаны действительно никого не было. Харука Кокона горько плакала, извинялась, что нет денег. Позже её сентиментальный кавалер Сома Рику внёс копейку, которая составила едва ли не половину скромного бюджета похорон, хоть его родители и были сильно против такого решения. Конагава Кьюджи с серьёзным лицом принёс три тысячи йен, виновато прошептав, что это всё, что он смог накопить. Его родители тоже не поддерживали этой глупой благотворительности. Иными словами, с почестями и горем, при параде и в трауре хоронили пустой гроб. Смотря на него, мама и папа, сами настаивавшие именно на погребении, сокрушённо вздыхали, сколько денег положено в этот ничего не значащий ящик. У Кины похорон не было. У неё была кремация. Дешевли ли, места на кладбище нет ли — он не знал. Просто стоял в церемониальном зале, неотрывно смотря на тело. Потом на стены крематория. Потом на деревянный лоток. Потом на бездушную печь. Всего полтора часа — и только кучка тёмного праха. Безумие: тот, кто когда-то говорил с тобой и был человеком — лежит горсткой пыли. И эта пригоршня трухи — Кина. Вероятно, это и есть причина, почему люди предпочитают захоронение. Утешительнее видеть хотя бы целое тело, представлять хоть что-то, напоминающее человека. А не щепоть пепла. Вдруг дико защипало глаза, хотя всё отпевание он безучастно молчал, даже когда пришлось воскурить этот вонючий бадьян, разъедающий лёгкие. Размытой картиной чудились ему похоронщики, спокойно убиравшие костные остатки, пока все расходились. Все. Кто эти люди? По всей видимости, Кина знала много кого. И много кто знал и любил её. Краем глаза он улавливал, как незнакомцы переглядывались друг с другом, рассматривали, нерешительно шептались или молчали, думая об одной Мудже. Они были разными: почти пожилыми в строгих костюмах, нищими студентами с мешками под глазами, молодыми юношами и девушками, едва получившими образование, взрослыми с чёрно-белыми конвертами. Тем не менее, он оставался здесь единственным школьником. Никто не обращал внимания. Кину однозначно любили. Он знал по себе. Когда плачущие, постанывающие, сопящие некто скрылись из здания, Таро почувствовал чью-то руку на плече. Он мгновенно дёрнулся, инстинктивно отскакивая. Перед ним стояли родители Кины. — Здравствуй. Кто ты? — тихо спросил мужчина с неумело завязанным галстуком. Таро застыл, не зная, что отвечать. Так и сказал. — Не знаю. Доверительный шёпот, убитое лицо и некая детская растерянность вызвали в них снисходительность и даже некоторое умиление. Окончательно же всё решил стеснительный наклон головы и руки за спиной. — И... Простите, что денег не принёс. У меня нет, а родители бы не дали, и я сам не зарабатываю... Они оба встрепенулись и незамедлительно засуетились вокруг него, приговаривая такие трепетные нежности, какие ему никогда и не снились. Эта супружеская пара была до боли обходительна с ним. Они отправились в ближайшую маленькую столовую, где понуро ковырялись с своих мисках остатки плакальщиков. И там, абсолютно незнакомые, видевшие его ровно семь минут отчисту, почти старики заказали три тарелки тондзиру. Его вдруг потянуло поделиться всем, во всех подробностях, ничего не скрывая. Потому что они были так похожи на бабушку с дедушкой. И они слушали. Он смущался, когда дело доходило до чересчур личного, стыдливый румянец скрашивал детали, заплетающиеся слова переходили в едва различимый ропоток. Со всем тем, Таро боялся, будто ничего и вовсе не рассказал, и был чуть-чуть даже расстроен. Но когда тарелка супа опустилась перед ним, а милые-милые взрослые пожелали «Приятного аппетита, касатик», он почувствовал себя в дачном доме недалеко от пригородной станции. Надо будет навестить бабушку. Они почему-то стали говорить о совершенно отвлечённых вещах. О современной системе образования, её недостатках, о новом деревянном столе, который они уже давно хотели купить, об очередном надвигающемся шторме, о музыке прошлого и настоящего, о новых посадках деревьев, находящихся явно не на своём месте... О «Похвале тени». Они тоже любили её. Господи, почему у меня нет таких родителей. Он думал, отчего очаровательные старики так отличаются от того, что рассказывала Кина. В её воспоминаниях они были безразличными, далёкими, ожидающими столько всего. Небрежные отношения, мать, желавшая зятя, отец, надеявшийся на внуков. Знал ли Таро так много о них, чтобы судить? Или же Кина сама не знала своих родителей? Он осторожно начал ниткой за ниткой продевать касающиеся лишь семьи вопросы. Кажется, никто из них и не думал, что Кине что-то не нравится. — Так она выдумала, будто мы ей только за этим звоним? — Мы же просто волновались... Они выглядели такими растерянными и опечаленными, что он пожалел обо всём. Дело было не в том, как было на самом деле. Дело было в том, как видели это Кина и её родители. Для неё они оставались чужедальними, использовавшими для своих мечт. Для них же существовала работа, чьей единственной целью было обеспечение счастья дочери. Благодаря прошениям отца с матерью Кина получила хорошее образование, благодаря их деньгам — возможность переехать туда, где ей действительно хотелось жить. Благодаря их вечным консультациям с врачами и командировкам в поисках нужных лекарств, Кина могла жить в равных условиях со всеми, не боясь своей болезни. Они сделали так много для неё и хотели отдачи. Хотели больше звонить и видеться, но не получалось — привыкли к вечной суете. Таким образом, идея о семье, которая могла бы чуть осадить дочь, стала самой собой разумеющейся. А можно ведь было просто поговорить. Один долгий, такой необходимый разговор — и всё. Не было бы сухих звонков и ожиданий, не было бы катавасии с Насу и нерешённых дел любовных. Ох уж это одно только «бы»... Они потом ещё долго сидели на лавочке, редко переговариваясь о безусловных пустяках. Таро смотрел на их дряблые потрескавшиеся руки, думая, как же сильно они постарели для своего возраста. Наверно, так бы и продолжалось, если б отцу вдруг не позвонил кто-то, он привычно вздохнул и просто сказал: «На работу пора.» В день похорон. На работу. Впрочем, им было уже нечего терять. Он выудил откуда-то из кармана леденцы невесть какой давности, спросил, не нужна ли помощь, и пообещал помолиться за них. Они почти по-родительски потрепали его по голове, благословили и сели в автобус. Смотря ему вслед, Таро понял, что так и не узнал их имён. Уже вечерело, когда он наконец вернулся домой. Заканчивалась среда. Прохожие размеренно вышагивали куда-то по своим делам, не обращая внимания на паренька, одиноко примостившегося на качелях. За два дня его успеваемость скатилась к чертям. Низший балл по профильной математике. Жалкие шестьдесят процентов по информатике. Завтра самостоятельная по обществознанию. Сейчас бы по-хорошему идти готовиться. Но для этого надо пойти домой... «Для кого вообще придумана система образования? Я мог бы жить гораздо лучше, мог бы не трепать себе нервы по поводу контрольных. Не пришлось бы вызываться делать задания, которые не хочешь. А ещё меня бесит Канокоги-сэнсэй! Она кажется доброй, но как что-нибудь приспичит, вовек не отвяжется! Она очень требовательная и после каждой заваленной контрольной берёт меня в узды. Меня пугают вечные выговоры родителей, хотя по правде им плевать! Им нужно лишь, чтобы я поступил в какой-то дохрена престижный ВУЗ и слез с шеи, а потом бы они хвастались мной! Но я же знаю, ничего не выйдет, я не смогу... Потому что я бездарь.» Внезапно, его кто-то крепко обнял за шею. — Поздравляю, братец! Он поднял голову и тут же ласково улыбнулся Ханако, весело жмурившейся в отблесках солнца. Она со смехом отпустила его и запрыгнула на качели, раскачивая их. Таро с удивлённым вскриком вцепился в подвесы, украдкой вспоминая, как часто его сестра так делала в детстве. Неподалёку он услышал негромкий смешок. — Так Вы любите качели, сэмпай? Янаги стоял, оперившись о турники с журящей полуулыбкой. Таро ответил ему неразборчивым возгласом, ибо Ханако усердно старалась сделать солнышко. — Прыгай на счёт три! Раз, два... На долю секунды он пролетел над землёй, не успев сдержать смешка, а после свалился на асфальт. — Тц, ну что ж ты так. А Таро, валяясь в пыли, вдруг со свистом захохотал. Ханако, удивлённо зажёгшись, весело спрыгнула и приземлилась аккурат подле него. А ему было просто смешно. Смешно от шпалы-Янаги, развалившегося на пёстрой качалке, смешно от Ханако, катавшую его, как в детстве, смешно от того, насколько быстро он отвлёкся от своих мрачных мыслей. Смешно от детской площадки, возле которой проходило столько людей с детьми, видевшими их, и где он впервые встретил Осану. Янаги, благодушно ухмыляясь, кинул в него рюкзаком. — С прошедшим, Ухидзино! Таро, удачно словив ношу лицом, приподнялся, открывая портфель. Как оказалось, тот был битком набит всякой гастрономической дрянью: батончиками, чипсами, палочками, крекерами, орешками и прочим-прочим. — С чего это вы? Ханако улыбнулась. — Потому что в среду был твой день рождения. И Айши-куна, кстати! Янаги широко развёл руками. Он держал несколько штук эма на верёвке с перманентными маркерами. Ручная работа. Хорошенькие дощечки. — Я делал их четыре дня. Идеально гладкие, они упали к нему в протянутые ладони. Но он продолжал смотреть на этих двух несусветных детишек, копавшихся около карусели, попеременно посмеиваясь меж собой. — Я выторговал саженец у Энгейки. — он аккуратно вытащил живой саженок в льняном мешке. — Догадываешься? Он знал уже тогда, когда едва показались ветки. Фудзи. Ханако прильнула к его плечу, заглядывая в лицо. — Куда хочешь посадить, командуй. Мы договорились со всем подъездом, даже с управдомом! Рюкзак Ханако, полный вкусной еды. Льняная котомка с его мечтой в руках Янаги. Ни к чему не обязывающие улыбки. Невесомый ветерок. Бархатистый закат. Тихий скрип качелей. Цветение первых одуванчиков. Любимые и дорогие. Он выронил эма — рухнул на шею Ханако и Янаги. — Спасибо.