Мой мир — это маленький островок боли, плавающий в океане равнодушия.
POV Frank 7:30. Пронзительный голос дежурного врача разносится по коридору нашего отделения, оповещая пациентов о том, что пришло время подъёма. Нехотя я усаживаюсь на кровати и потираю глаза. Что же, очередная бессонная ночь в психиатрической лечебнице Святой Марии даёт о себе знать: к синякам под глазами и нездоровому оттенку кожи прибавилась головная и мышечная боль. До завтрака остается ещё добрых полтора часа, поэтому с утренним душем, приёмом таблеток и уборкой можно не торопиться. В 9:00 большинство пациентов уже находятся в столовой, стоя в очереди за своей порцией этой мерзкой овсянки. Серьёзно, от одного вида этого "кулинарного шедевра" хочется блевать. Ну ничего, сегодня я не особо голоден. Отсидев в столовой 30 минут, так ничего и не поев, я решил вернуться в палату и занять себя прослушиванием The Misfits, чтобы хоть как-то скоротать время, пока идёт осмотр в нашем крыле. Как только наша медсестра, разрешившая называть её по имени – Джози, покинула мою палату, я тут же поспешил вытащить из-под матраса свою, увы, последнюю пачку сигарет и направился к чёрному выходу, чтобы поскорее затянуться таким вредным, но таким нужным мне никотином. За 3 месяца пребывания здесь я успел выучить все выходы и лазейки на улицу, чтобы не попадаться на глаза врачам и медсёстрам. Если уж взрослым пациентам здесь не дают спокойно покурить, то о 17-летнем подростке не может идти и речи. На самом деле, лечебница, в которой я нахожусь не так уж и плоха. Она находится совсем недалеко от Бельвиля, поэтому мои родители могут часто посещать меня, чему я несказанно рад. Персонал тут довольно дружелюбный, но строгий: лучше не попадаться им на глаза после отбоя, не буянить и не портить собственность больницы. А вот с новыми знакомствами у меня не задалось. Я думаю, всему виной социофобия, которая, кстати, стала одной из причин моей дистимии, продолжающейся вот уже 2 года. Еще в средней школе мне стало некомфортно заводить знакомства и часто взаимодействовать с людьми. Тогда я думал, что это всё подростковый возраст, что в будущем станет легче. Но легче не стало. К концу 7 класса у меня остался один лучший друг – Генри, и пара знакомых, с которыми я почти не контактировал. Мне вполне хватало общения, и я был удовлетворён такой жизнью, пока не случилось это. Однажды, придя в школу, я не обнаружил Генри за его партой, хотя обычно он приходил в класс одним из первых. В тот день к нам зашла наша классная руководительница и сказала те слова, после которых моя жизнь разделилась на до и после. «Мне очень жаль сообщать вам это. Этой ночью Генри не стало. Авария». Ему было 15. Как можно смириться со смертью лучшего, а по совместительству и единственного друга в столь юном возрасте? Я всегда мог положиться на понимание и поддержку со стороны Генри, а Генри всегда был готов принять меня со всеми моими как положительными, так и отрицательными чертами. Терять друга чертовски больно, а вкупе со всё ещё развивающейся социофобией и тревожностью это может привести к сокрушительным последствиям. Две недели я почти не выходил из своей комнаты. Затем ко мне приставили психолога, который всячески пытался помочь мне заново адаптироваться в школе. Родители, поняв, что толку от этого мало, записали меня к психотерапевту, с которым я консультировался на протяжении полутора года. За это время я стал ещё более замкнутым в себе, потерял удовольствие от любых видов деятельности и стал постоянно пребывать в состоянии уныния и отчаяния. Я чувствовал себя ненужным и безнадёжным, а мыслительные процессы давались с большим трудом и вызывали усталость. На последнем сеансе мою маму попросили задержаться в кабинете моего психотерапевта. Именно тогда ей сообщили: «У вашего сына устойчивое депрессивное расстройство, которое называют дистимией. Возникновение этого заболевания в возрасте до 21 года может привести к рецидивам в будущем, поэтому мы можем предложить вам госпитализацию для скорейшего начала терапий. Поскольку ваш сын несовершеннолетний, решение должны принять Вы, как родители мальчика». Мама, как я помню, вся в слезах пыталась узнать, почему ей не сообщили раньше о таком диагнозе. Депрессия – поистине страшное слово, а когда оно напрямую касается вашего сына, то держать себя в руках невозможно. Врач сразу объяснил, что дистимия диагностируется лишь в том случае, когда симптомы держатся у человека не менее двух лет. Для подростков существует исключение, и поставить диагноз можно уже спустя год. Ещё врач вразумил мою маму, что дистимия, хоть и является затяжной формой заболевания, всё-таки довольно далека от глубокой депрессии и лечить её легче. После длительного разговора в кругу семьи, вечером того же дня было принято решение отправить меня в лечебницу Святой Марии, поскольку именно её рекомендовал лечащий меня врач. Я не был зол на родителей. Они всегда старались помогать мне в трудных ситуациях, и этот раз не был исключением. Лишь одна крохотная мысль о том, что мне может стать лучше, вселяла в меня каплю надежды. К сожалению, только каплю. Дату моего отъезда выбрали специально после моего дня рождения, чтобы я мог провести его с семьёй. И вот мне 17 лет, я курю на заднем дворе лечебницы, погружённый в собственные мысли, и пытаюсь понять, изменилось ли хоть что-то с момента моего прибытия сюда. Моё лечение здесь должно занять около 5 месяцев; половина этого времени уже прошла, а значительных изменений в себе я не замечаю. Миссис Кинли, мой новый лечащий врач, которой на вид 40 с лишним лет, старается проводить беседы со мной каждый день, и мне даже не противна её компания, однако результатов ни я, ни она не наблюдаем. Тогда мне выписали имипрамин – антидепрессант, который я принимаю каждый день перед завтраком. Конечно, таблетки сами по себе не лечат, но они хотя бы искусственно поддерживают меня, чтобы банально были силы посещать терапии. 12:53. «Вот чёрт!» – проносится у меня в голове. Через 7 минут меня ждёт очередная беседа с Кинли, а моя одежда насквозь пропиталась запахом только что скуренных мною пары-тройки сигарет. Забежав обратно в здание и дойдя до своей палаты, я быстро переодеваюсь и кладу на язык ментоловую пластинку, которая обжигает рот, но прекрасно скрывает любой запах. На всех парах несусь к кабинету психиатра и буквально залетаю к ней без стука. – Боже мой, Айеро, стучать ты, видимо, так и не научился! – миссис Кинли одарила меня неодобрительным взглядом. – И почему ты так нёсся? – Простите, перепутал время, вот мне и пришлось пробежаться. – Довольно глупый ответ с моей стороны, ведь сеансы у нас всегда в одно время, и перепутать его было бы довольно трудно. Однако сейчас у меня в приоритете стоит задача не спалиться с сигаретами. Однажды Кинли уже ловила меня за курением, а в последующую неделю Джози проверяла меня и мою комнату на наличие табачной продукции чуть ли не каждые полчаса, опять же по наставлению психиатра. – Что ж, присаживайся. Сегодня я не задержу тебя надолго. В ближайший месяц мы с тобой, скорее всего, не увидимся, – тут я напрягся и заёрзал на стуле, приготовившись слушать дальше. За всё то время, что я здесь был, я ни разу не сменил врача, и что-то мне подсказывает, что в ближайший срок именно это и произойдёт. Я очень этого боялся, ведь уже успел привыкнуть к миссис Кинли, а работать целый месяц с новым человеком – непосильный труд для меня. – Я буду на другом конце страны. У меня запланирован небольшой курс по повышению квалификации, и, к сожалению, он выпал на время твоего здесь пребывания. Надолго я не задержусь, основную теорию я могла изучать и здесь, но пройти практику и сдать необходимые экзамены заочно уже не получится. – Но… Миссис Кинли, Вы же знаете, я не смогу вот так просто открыться новому человеку! Время моего лечения постепенно подходит к концу, никакого прогресса не ощущается, а застрять здесь еще на полгода – явно не лучшая для меня перспектива. Боюсь, что с приходом нового врача, это лечение может замедлиться в несколько раз… – Фрэнк, я продолжу консультировать тебя сразу, как вернусь. Тем более я думаю, что ты найдёшь с врачом общий язык. Он совсем недавно окончил резидентуру* и с радостью согласился попрактиковать свои навыки в психотерапии и психиатрии вместе с тобой. – То есть я буду подопытным кроликом для новоиспечённого докторишки?! – в этот момент слёзы подступили к моим глазам. Да, я плаксивый, а может это последствие перепадов настроения,но.. Неужели никто не понимает, что мне и так тяжело, а смена врача лишь всё усугубит? – Ох, Фрэнк, знал бы ты, как с тобой трудно! – с улыбкой произнесла врач. – Твоему новому психиатру всего 26, вы подружитесь, будь уверен. Думаю, что с ним тебе будет куда интереснее, чем с какой-то старой миссис Кинли! – Не говорите так! – сказал я, уже пытаясь сдавить смешок и слегка улыбаясь. – Я привык к Вам, вот и не хочу отпускать. Но выбора у меня, видимо, нет… – Фрэнк, как бы банально и шаблонно это ни звучало, я хочу сказать, что понимаю, насколько тебе сложно. Но я уверена, что ты справишься. Ты сильный мальчик. Следующие 20 минут мы провели, беседуя обо всём, кроме вещей, касающихся терапии. Это был обычный и непринуждённый разговор, который заставил меня ненадолго перестать волноваться о новом психиатре. Ни на обед, ни на ужин я решил не ходить. Мне совсем не хотелось заходить в эту грязную столовую, забитую людьми. В голову снова начали закрадываться дурные мысли. Нарастало беспокойство. Ближе к отбою мне удалось стащить упаковку печенья из буфета, которая заменила пропущенные за этот день приёмы пищи. Остаток дня я решил провести в палате, в который раз перечитывая Гарри Поттера и слушая музыку на своём плеере. Нормально поспать этой ночью снова не удалось. Бессонница – один из симптомов дистимии, и мне пришлось смириться, что зачастую я сплю не больше 4-5 часов в сутки. Следующий день обещал быть интересным.Тень гигантских чёрных крыльев убивает солнца блеск. На сердца людские давит тень гигантских чёрных крыльев.