Часть 1
20 июня 2020 г. в 22:45
В опухших глазах Юнги — режущими осколками разбитая Вселенная. В глазах, залитых кровью — боль и отчаяние, что жгучей и вязкой лавой обжигают бледную кожу, выворачивая наизнанку. Юнги глухо взмаливает к небесам, но смотрит в тёмную промёрзшую почву под ногами, в самое дно, в самое ядро. Молит небеса, но поистине взывает к преисподне.
Намджуну больно смотреть, его тошнит — честно. У Юнги лопатки выворачиваются неестественным образом, а кожа натягивается в районе суставов так, что, кажется, разорвётся от натяжения. Намджун через неё смотрит как через полупрозрачный пакет, видя каждую косточку в миновом теле. Намджуна тянет блевать при звуке двухсот и пяти ломающихся костей, что отдаются звоном в его теле. У Юнги выворачивает колени и тазобедренные кости, пока он немо мечется от боли, в руках крепче и крепче сжимая грязную землю. С треском ломается большеберцовая кость на правой ноге, после — малоберцовая кость, а потом трещат и большеберцовая и малоберцовая кости на левой. Ким больше не может терпеть, сблёвывая поблизости, согнувшись в коленях и благодарит Вселенную за то, что его от этой участи избавили, заставив пережить раз. Ким тогда был уверен, что на эту землю живым больше не ступит. Сокджин его искренне любит.
Юнги немо выворачивается, будто в предсмертной агонии, способный лишь шипеть, потому что в миллионах спазмов ему сомкнуло челюсть, в иссохшем горле — удушающий комок боли. У него взгляд сумасшедший, но всё ещё человеческий, не просящий о помощи, но требующий. В районе грудной клетки метка с именем заливается кровью, будто недавно выжженая раскалённым кнутом.
— Я сразу после тебя. — тихо обещает Намджун, потому что ему-то не больно.
Мучения проходят лишь спустя полтора часа, когда луна приходит в своё целое состояние, холодным светом окутывая всё вокруг. Она своим видом в небесной выси насмехается над каждым жалким существом, которое колечит каждый месяц, питаясь их криками и кровью. От того она наверное отдаёт алым.
Перед Намджуном предстаёт Юнги в волчьем обличии, сверкнув алыми глазами и агрессивно оскалившись. Ким ему покорно кивает, начиная обращаться, когда тот пускается в бег. Вой тысяч несчастных пропитывает тёмный лес голосом безысходности, сотрясая величественные деревья, кровью пропитывая почву и пуская корни ярой ненависти.
«Древняя легенда гласит, что много-много лет назад на свете жила всемогущая ведьма. Сердце её было милостиво, а душа чиста. Она всегда была готова помочь ближнему, не обращая внимания на всеобщую ненависть необразованных людей, боявшихся её величия, считавших угрозой её дар. И лишь один человек не брезгал её силы, даря покой и тепло. Она заключила его в своём сердце, выжгла на своей коже его имя раскалёнными углями в знак вечной любви, подарила ему такое же величие, сделав бессмертным, чтобы они всегда были вместе, но он предал её спустя несколько дней, посчитав её шуткой, поняв свои безграничные возможности. И тогда она прокляла его, обратив волка. И лишь первая любовь могла снять с него заклятие.»
Эту легенду Юнги в детстве рассказывала мать перед сном. И в свои шестнадцать лет он её возненавидел настолько, насколько когда-то любил под неё засыпать. Он возненавидел её тогда, когда в первый раз ощутил то, как каждая клеточка в его теле мучительно горит, будто его сжигают заживо, а каждая косточка ломается, выворачиваясь и переформировываясь. Он воздненавидел каждый день, когда луна оканчивала свой путь и каждый раз надеялся, что это больше не наступит. Но идти против природы невозможно — Юнги это уяснил.
Юнги сейчас девятнадцать, и он вынужден проходить через обращение из месяца в месяц, проживая этот кошмар каждый раз. Он понимает, что он не первый и не последний, кому нужно это терпеть, однако это не помогает смириться хоть немного со своей участью.
Когда луна неспешно начинает сменяться солнцем, что выходит из горизонта, Юнги вновь принимает человеческий облик, ощущая жжение на груди. Метка болезненно напоминает о своём существовании и невзаимной любви, которую Мин носит с собой на протяжении трёх лет, он оглаживает горячую выпуклость кончиками пальцев, тяжело вдыхая. Босые ноги колит хвоя, а опавшие листья хрустят под ногами, пока он идёт к месту, где он оставил одежду и где его уже ждёт Намджун. Тот смотрит своим проникновенным взглядом, полным сожаления и печали, когда его глаза падают на минову метку.
— Не начинай. — бубнит Юнги, хватая с ветки свои вещи и тщательно стряхивает их. Он не особо любит насекомых, которые за ночь находят в них приют.
— Мне жаль. — отвечает Намджун, поднимаясь с земли.
— Который месяц ты уже это мне говоришь. — хмыкает парень, натягивая футболку. — И тебе правда не стоит обращаться вместе со мной.
Намджун вздыхает, смотря всё ещё печальным взглядом.
— Ты мой лучший друг. К тому же кому-то надо следить за тобой, чтобы ты не вступал в передряги.
У Юнги пылкий нрав и его проблемы с агрессией совсем не идут на руку, учитывая природу Мина. Это делает только хуже, потому что однажды он уже сцепился с другим волком, вернувшись домой с рваными ранами, а Ким может это предотвратить.
В лесу пахнет свежо и приятно, когда утренний туман окутывает высокие деревья так, что дальше ста метров ничего невидно. Намджун и Юнги знают этот лес как пять пальцев, не торопясь вышагивая к дому и говорят на разные темы, чтобы не идти в тишине. Отголоски полнолуния отзываются скрипящей болью в районе затылка и то насрастающей, то утихающей злостью из ниоткуда. Она просто вспышками проносится по всему телу, вызывая щекотку в кулаках, но Мин в силах держать себя в руках.
Родительский двор встречает привычным комфортом, когда Юнги открывает скрипучую калитку, повернув голову в сторону соседского двора. Сердце, будто подстреленное в этот короткий миг, пропускает удар, когда он видит вернувшегося Тэхёна, который ему сдержанно кивает, запустив руки в мешковатую серую толстовку. Обычно парень возвращается куда позже, поэтому у Юнги есть возможность начать колоть дрова для камина и по приходу Кима делать вид, будто не заметил его и тем самым избежать какого-то контакта, даже зрительного, игнорируя его присутствие.
Ким Тэхён. Его имя ощущается как мёд на языке каждый раз, когда Юнги его произносит. У Ким Тэхёна тело абсолютно чистое, не имеющее метки. Он относится ко второй половине мира, другими словами — он судья для своего соулмейта, ведь если он полюбит взаимно, то спасёт от мучений и себя самого. У Кима глубокая обида на Юнги, потому что в детстве, когда им было шесть и семь лет, они дали друг другу клятву, что с шестнадцати лет будут обращаться вместе, рука к руке, но когда у Юнги этот срок настал, а Ким, сбив коленки в кровь прибежал к нему домой, чтобы побыстрее узнать имя его соулмейта, тот встретил Тэ стеклянным холодным взглядом и за вечер почти не проронил ни слова, на все вопросы парня отвечая сухо и отсранённо, будто неожиданно перестал любить своего тонсена. Он закрывал на это глаза целый год, стараясь игнорировать все те тяжёлые и непонятные взгляды в его сторону, вспышки злости сваливал на приближение полнолуния, нежелание общаться — на то, что соулмейт Юнги не уделяет ему внимания. И Тэхён действительно его понимал, пока Юнги в день кимова шестнадцатилетия не пожелал явиться на праздник, отправив лишь поздравление в фейсбуке. Тэхён тогда подумал, что, должно быть, своё первое обращение он проведёт рядом с Юнги, разделит их боль на двоих, но Юнги отказался и не хотел даже слушать Тэхёна, объяснив это тем, что договорился с Намджуном. У Тэхёна полнолуние выдалось ещё более болезненным, потому что внутри тоже что-то предательски переломилось в тот день. С тех пор их объединяла лишь общая улица и дома по соседству, а белый забор, через который они всё своё детство перекидывали друг другу угощения и обменивались игрушками, стал крепким барьером от компании друг друга.
Юнги ощущал всю жизнь сильнейшее желание оберегать Тэхёна от всех бед и радовать каждый день, с трепетом ожидая их встречи, не понимая что именно он чувствует. Он совсем не осознавал эмоции и чувства, которые он испытывает рядом с Кимом, решив просто назвать это братской любовью и крепкой дружбой, пока в шестнадцать лет имя соседского мальчика жгучим огнём не выжглось ноющей надписью на его груди. Он тогда подумал, что если за все годы Юнги успел влюбиться, а Тэхён — нет, то уже никогда не сможет, потому что последний видит в нём только хёна, который поддержит, когда нужно и залатает все его раны. Юнги бы поддержал его, но не мог дать увидеть его же имя на своей груди. Он не мог также дать Тэхёну ощущать себя виноватым за то, что он просто не может полюбить его в ответ — вечно скупого на эмоции и слова, хмурого и агрессивного хёна, попадающего в потасовки, которому лучше разъяснить конфликт кулаками, нежели тратить время на болтовню, если он действительно прав. Юнги был уверен на сто процентов, что таких как он не любят. В первый год своих обращений он достаточно пугал Тэхёна своей вспыльчивостью и видел в его глазах страх, поэтому решил, что лучше будет держаться от него на расстоянии.
Юнги размахивается и ударяет топором по полену, которая звонко раскалывается на две части. У Юнги, если честно, этот звук вызывает не самые приятные флешбеки с ночи. И хоть ему и очень хочется отоспаться, он хочет себя максимально утомить, чтобы сил не осталось даже на воспроизведение кошмаров в голове, которые зачастую мешают ему крепко спать, а потом из-за этого он встаёт ещё более разбитый, чем обычно. Когда его тело покидают последние силы и энергия, спина затекает от согнутого положения, а руки болят и тянут, он поднимает взгляд ввысь, разминаясь и потягиваясь, когда неожиданно для самого себя видит в окне второго этажа Тэхёна, который не успевает скрыться вовремя и оставляет за собой шелохнувшуюся шторку, делая ситуацию ещё более неловкой. У них, кстати, комнаты напротив и раньше они часто беседовали, выглядывая из своих окон, но теперь окно Юнги постоянно зашторено, потому что у него нет желания видеть свою невзаимную любовь чаще и изнывать от боли и печали, выскребающих последние остатки сил и терпения из минового тела.
Юнги валится на мягкую постель, ощущая то, насколько же она желанна, зарывается головой в подушки и одеяла, выравнивая дыхание и ощущая такое необходимое чувство покоя и наслаждения. Юнги думает, что если и персонажи из легенды куда больше, чем просто выдумка, то он искренне надеется, что они оба сейчас варятся в адском котле без продыха. Мин думает, что сам бы хотел стать палачом за все те мучения, через которые проходят очень многие и к которым никак нельзя привыкнуть, потому что это сродни с тем, что тебе каждую косточку по отдельности давят под многотонным прессом, при этом сжигая заживо. Мин с этими проклятиями, что нашли уют в его устах, проваливается в сон.
Он просыпается вечером, тут же уловив приятный аромат токпокков с кухни — мама всегда готовит для Юнги это блюдо, потому что оно любимое. Он хорошо отоспался, не запомнив ничего из того, что ему приснилось, поэтому лениво перебирает ногами, открыв дверь и вывалившись из своего тёмного убежища в настоящий мир навстречу к своей любимой еде, где за столом уже сидят младшие брат с сестрой, которые снова ругаются по пустякам и перекидываются колкостями через стол, однако отец тут же пресекает их начавшуюся ссору, кивком встречая старшего сына, но при этом продолжая наблюдать из-под опрывы очков, вероятно думая, что парень не замечает. Юнги ощущает и понимает с их матерью беспокойство, но ему это порядком надоело, ведь он чувствует себя ещё более несчастным.
— Садись за стол. — говорит мать, потянувшись рукой к его лохматым волосам, чтобы потрепать их — привычка прошлых лет, однако Юнги уже порядком её обогнал в росте, возвышаясь над женщиной особняком.
Вкуснейшие токпокки — самое то для изголодавшегося желудка, который устроил настоящее буйство, требуя еду. И Юнги с наслаждением набивает ей рот, словно голодал последние несколько лет. Младшие не особо осознают ценность маминой готовки, соскакивая изо стола как только та обиженно говорит, что если они не хотят есть, то могут идти, двумя молниеносными ракетами устремляясь наверх.
Они едят в абсолютной тишине, потому что ни мать, ни отец не хотят прерывать трапезу, но Мин ощущает, что она хочет что-то сказать, медленно перебирая еду в тарелке. Юнги с отцом за ней внимательно наблюдают, поэтому проглотив последний кусок, Юнги всё же спрашивает:
— Ты хочешь о чем-то поговорить, мам?
Та вздыхает в своей привычной драматичной манере и строит страдальческое выражение лица, сложив брови домиком и оперев кулаком лицо. Юнги глядит на неё с застывшим вопросом в глазах, вскинув брови.
— Не могу я больше смотреть как ты мучаешься! Мне больно наблюдать за этим.
На какое-то время в комнате воцаряется полная тишина, лишь слышно шум работающего холодильника и настенных часов, что в тысячный раз проходят один и тот же путь. Юнги её понимает. Это нормальная реакция заботливой матери, которая каждый месяц вынуждена провожать его печальным взглядом на пути к пыткам, ведь она сама это проходила на протяжении шести лет, пока их с отцом пути не пересеклись снова.
— Мам, не я первый, не я последний, кто проходит через это.
— Я понимаю, но мне за тебя обидно. — отвечает она, тяжело вздохнув. Отец тем временем не встревает в разговор, продолжая читать газету.
— Пустяки. Всё нормально, я переживу.
Говоря откровенно, Юнги самому обидно до чёртиков, что всё сложилось именно так. Ему ведь могло повезти как и многим, но ему, как и многим, не повезло. И он не уверен в том, что переживёт, потому что из года в год ему кажется это всё более непосильным. Он смотрит на старика Бэя через дорогу, которому давно перевалило за семьдесят, но он всё ещё продолжает обращаться в волка, от которого уже шерсть летит комками, потому что ему когда-то тоже не повезло. И это не та старость и жизнь, которую Юнги хочет прожить, несмотря на то, что старик всегда говорил, что волчий дух куда более здоровый, чем его человеческое тело, которое сравнимо со старой рухлятью на свалке, скрипучее и заржавевшее, и он всегда уверял, что готов жить ради тех моментов, когда он может обращаться и лихо бегать по лесу, не страшась того, что неверно переставив ногу, её вдруг пронзит боль. Юнги никогда ему не верил, потому что в выцветших старческих глазах видел ту скорбную печаль, усталость и одиночество, что были верными спутницами всю его жизнь.
— Поговори с Тэхёном. — она кладёт тёплую ладонь на руку Юнги, — Быть может, всё получится. — напоследок говорит женщина и понуро идёт в спальню.
Юнги может поспорить, что у неё было желание пойти и рассказать Тэхёну и его родителям о страданиях своего дорогого Юнги, но она знает своего сына. Именно она передала ему свой необузданный нрав и неумение прощать людей, поэтому она знала, что если рискнёт и расскажет всё семье Ким во имя счастья сына, она больше никогда не вернёт его доверие и былую любовь.
Юнги теряет аппетит и украдкой смотрит на отца, который не подаёт никакой заинтересованности, поэтому моет за собой посуду и поднимается к себе, полный раздумий.
Юнги ощущает себя разбитым после слов матери и чувствует вину. Быть может, он действительно недостаточно старался? Слишком быстро сдал назад? Юнги — настоящий трус и он это знает ещё с того своего шестнадцатилетия, когда имя Тэхёна проявилось на груди и тело сковал страх, руки потом ещё долго тряслись, а желание соскрести имя ножом возрастало с каждым днем. Со дня метки Юнги разучился общаться с Тэхёном, закрываясь от него и в итоге перестав впускать его в свой мир, который когда-то был общим для них двоих, лишил Тэхёна возможности греться под своим сердцем и отдавать то же самое Юнги. Быть может, Юнги сам лишил себя спокойного существования?
От самобичивания его отвлекает лёгкое постукивание дверь, он встаёт и опускает голову вниз, чтобы посмотреть на своих младших, которые глядят на него со всей наивностью.
— Куан и я хотим, чтобы ты сыграл нам на гитаре, — говорит Нгуен, сложив ладошки вместе, — пожалуйста.
Юнги расстягивает губы в улыбке, совсем не в силах им отказать, поэтому хватает висящую на стене гитару, у которой он уже успел заменить тройку струн из-за изношенности прошлых.
Лёгкий вечерний туман бережно укутывает в свои неизмеримые объятия засыпающий городок, через дорогу у соседей горит одинокий фонарь, свет от которого рассеивается в сумраке. Мин усаживается на скамейку около дома, поудобнее взяв в руки инструмент и начав крутить колки, потому что она звучит немного негармонично. Спустя пару минут он приводит звучание в порядок, заинтересованно глядя на
младших, которые болтают ногами в воздухе и внимательно наблюдают за каждым действием умелых рук.
— И что вам сыграть?
— Торади! — вскрикивают они в один голос, смотря с ожиданием и блеском в глазах.
Юнги начинает перебирать струны, воспроизводя музыкальными пальцами незамысловатую мелодию, но тех это по-настоящему радует, а Юнги рад стараться для младших, чтобы видеть их довольные лица и восхищение от ловких пальцев. Дети начинают тихо подпевать, и Мин кивками головы их поддерживает, прося быть смелее. Он наблюдает за их старательными лицами, слегка улыбаясь. Для таких моментов ему не жаль потраченное время и стёртые подушечки пальцев в ходе обучения игры на гитаре.
Юнги играет спокойно и размеренно, пока не замечает движение в соседнем дворе, однако контроль над собой не теряет и продолжает. И он бы хотел увидеть там кого угодно, но не Ким Тэхёна, с которым их отделяет только невысокий забор.
В Тэхёновом взгляде что-то вязкое и колющее одновременно, в нём то, от чего хочется непременно скрыться где-нибудь в лесной глуши уже который год.
— Тэхён! — восторженно вскрикивает Куан и Нгуён, тут же побежав к заборчику.
Ким приветливо им улыбается своей квадратной улыбкой, потрепав их по головам.
— Я услышал, что кто-то очень красиво поёт и решил выйти. А это оказались вы. — сюсюкается парень, пока те как маленькие котятки глядят на него, запрокинув головы.
— Да, это были мы! — гордо подтверждает Нгуён, оперев руки в бока.
— Если ты хочешь, то Юнги-хён может и для тебя что-нибудь сыграть. Он всё-всё-всё может сыграть! — говорит Куан, радостно прыгая.
У Юнги от этого никакой радости нет, если честно. Он на этом моменте замирает с погасшим экраном телефона в руках, забыв о том, что он тут притворяется в особой занятости, хотя на самом деле бессмысленно листает ленту инстаграма.
Тэхён бросает на него беглый взгляд, но для детей снова натягивает улыбку.
— Уже поздно, вам пора спать. Юнги-хён сыграет для меня потом. — говорит парень. Фраза как-то больно отзывается в районе груди, будто кто-то воткнул в куклу вуду Юнги иголку.
Дети бегут в дом, по пути начиная друг с другом ссориться, и Юнги открывает им дверь, собираясь зайти сам, когда слышит приглушенное: «Спокойной ночи, Юнги». И не находит в себе сил ответить, делая вид, будто неожиданно стал глухонемым.
****
Юнги психует и часто-часто дышит, когда не может достаточно зажать струну, хотя очень старается. Он нервно поправляет свою свалившуюся на глаза чёлку и начинает снова. Ему двенадцать и его голос только начал ломаться, поэтому когда он пытается петь, а тот скрипуче надрывается, Юнги чувствует себя ещё глупее, отбрасывая гитару на зелёную траву. А ещё недавно вылезший прыщ на носу почему-то сильно ноет, но мама сказала его не трогать, хоть и очень хочется. Юнги злится так, что кончики ушей краснеют.
— Я никогда не научусь играть на этой хреновине! — дуется парень.
Тэхён кладёт тёплую ладонь на миновы бледные руки, щурясь на солнце.
— У тебя всё получится, Юнги. — заверяет мальчишка. — Когда-нибудь мы споём с тобой вместе.
Юнги успокаивается, кивая. Пожалуй, у него получится. Потому что Тэхён так сказал, а Тэхён не врунишка. Юнги это точно знает.
****
Тэхёну сегодня исполнилось четырнадцать, а Юнги пришёл с его дня рождения час назад и чувствует, что его желудок вот-вот лопнет. По какой-то причине он умял целых три куска торта, хотя сладкое не особо любит. Дома мама его чуть-чуть отругала за такое обжорство в гостях, словно дома его не кормят. Ему нехорошо, он лежит в своей комнате и смотрит телевизор, не вникая в происходящее на экране. Когда в голову приходит мысль о том, что, быть может, позвать Тэхёна просто посидеть и поговорить вдвоём, ему в окно что-то прилетает. Он хмурится, потому что на часах уже за полночь. И, как говорится: вспомнишь солнце — вот и лучик.
Парень лениво бредёт к окну, открывая шторы и само окно, видя Тэхёна, у которого вид растрёпанный и щёки красные по непонятной причине. У него дома жарко или он приболел? Наверное, не очень-то и классно заболеть в свой день рождения.
Юнги зачёсывает волосы назад и вопросительно смотрит на высунувшегося из окна Тэ, который рискует грохнуться в кусты со второго этажа.
— Можешь выйти? — спрашивает парень, сверкая глазами.
По тэхёновому виду сразу понятно, что ему это очень нужно.
— Ну, могу. — соглашается Юнги.
Он наспех натягивает пижамные штаны и чёрную байкерскую кожанку. Факт: девчонки после этой его покупки сходят с ума. Юнги, судя по всему, воплотил их заветные желания в жизнь: бледный, выше каждую из них на голову и больше, венистые руки, серьёзный вид, на гитаре отлично играет, чувственный голос с хрипотцой, душа компании, андеркат и дерзкая курточка. Ну разве не огонь? Уверенности это ему не придаёт, но льстит, а иногда даже надоедает порядком.
Он старается как можно тише закрыть дверь, выходя на улицу, где его уже ждёт краснющий, как рак, Ким, который хватает его за запястье и усаживает на скамью, повернувшись лицом.
— Юнги, — серьёзно начинает он, — обещай надо мной не смеяться.
От этой фразы Юнги уже смеяться хочет, но утвердительно кивает.
— Обещаешь? — настаивает Ким.
— Да, обещаю. Давай ближе к теме.
Тэхён мнётся, жуёт и без того искусанные губы, бегая глазами, стараясь подобрать нужные слова.
— Ты трогал себя? — выпаливает парень и смотрит с широко открытыми глазами.
Юнги застывает на какое-то время, а потом на полном серьёзе говорит:
— Надеюсь, ты помыл руки.
Тэхён выглядит растерянно, но при этом так, будто готов Юнги убить.
— Помыл. Конечно я их помыл! — возмущенно вскрикивает он, выглядя немного оскорблённым. — И ты не ответил на вопрос.
— Да, я дрочил. И делаю это каждую неделю. По несколько раз.
Тэхёна настигает неимоверное облегчение, и он даже начинает как-то странно улыбаться.
— Клёво.
— Ага.
— Ну, я пойду, наверное.
Неловко.
— Ага, давай.
Они расходятся по домам, и Юнги быстрее спешит наверх, к себе в комнату, закрываясь.
Их откровенный разговор взбудоражил в нём нечто странное. Он ворочается, перекладываясь с бока на бок, пытаясь унять желание дотронуться до себя прямо сейчас. Его разум борется, а в голове просто идёт бой не на жизнь, а на смерть между двумя конфликтными сторонами, одна из которых говорит, что мир не рухнет, если Юнги просто подрочит, а другая говорит, что Земля расколется на части, выпуская из самых глубин кровожадных демонов, которые так и мечтают отведать миновой молодой крови.
Мин не понимает по какой причине завёлся, но искушение берёт верх, поэтому он холодными пальцами залазит под резинку боксеров, несмело охватывая себя рукой. Он освобождает себя от всего, что сковывало, медленно следуя по дорожке наслаждения. Возбуждение жаром расплывается по телу так, что сводит ноги, кончики длинных пальцев колит, а уши начинают гореть. Юнги потихоньку ускоряется, выпуская стоны в подушку и толкается в собственную руку. Его будто бьёт электричеством, когда в мыслях всплывает Тэхён, когда он, Юнги, представляет, будто бы Ким сейчас рядом с ним, но он не в силах остановится. Он толкается ещё и ещё, сжимая до скрежета челюсти, в итоге доходя до желаемого удовлетворения до звёздочек в глазах и с застывшим именем Кима на губах. Он вытирает руки салфеткой, смотря в пустоту и почти ничего не осознавая. И лучше бы он так ничего и не понимал, чем сгорал от стыда следующие несколько недель. Тэхён от него тоже шарахается, и его паранойя шепчет ему на ушко о том, что тот всё знает, что все всё абсолютно точно знают. Ему ещё неделями кажется, будто он какой-то не такой и вообще грязный и бессовестный, пока у него не появляется девушка, и вскоре это чувство и дурацкие надоедливые мыслишки отступают, хоть и напоминают о себе каждый раз, когда в компании парней речь заходит о дрочке. Юнги в таких случаях предпочитает молча сливаться, увиливая от разговора.
****
Юнги и Тэхёна в этом мире связывает дохрена и больше. И даже многолетние цветы вдоль тропинок у дома Тэ и Юнги напоминают об их вселенской связи, потому что сажали они их вместе. Но Мин это успешно проебал и уверенности вернуть ему не хватает также, как и до конца смириться с тем, что он идиот и болван.
Тишина обрывается ровно в тот момент, когда звонок оповещает о большой перемене. Юнги чувствует себя разбитым, а школьная форма сковывает всё тело, будто стала на два размера меньше за одну ночь. Юнги лениво собирает свои учебники и подходит к Намджуну, который ждёт его около двери, беседуя с одноклассницей.
— В столовую? — спрашивает Ким, хотя заранее знает ответ.
Юнги школьной еде предпочитает сигареты на крыше здания.
— Я как обычно. — отвечает Мин, поджидая, когда останется минимальное количество людей в коридоре и направляется к лестничному пролёту вместе с Джуном.
Он всегда готов составить компанию с того момента, как они познакомились. Сначала это сильно докучало Юнги, потому Ким был жуткой прилипалой, и у Мина даже чесались кулаки надавать тому по лицу, но вскоре парень от этого избавился и они стали лучшими друзьями в тот год, когда они с Тэхёном потеряли ту связывающую их ниточку.
На чердаке пахнет привычной сыростью и пылью. Юнги достаёт из щели между стеной и металлическим ящиком пачку помятых сигарет, вытирая с них накопившуюся пыль. Здесь спокойно и тёмно, через мутное стекло парни наблюдают за школьным двором, в котором не происходит ничего интересного, только сильный ветер заставляет качели раскачиваться из стороны в сторону.
Юнги щёлкает зажигалкой, зажав сигарету меж зубов и вдыхает дым, который отзывается покалываниями в горле. Намджун делает то же самое.
— Пойдёшь на день рождения к Хосоку? Он сказал, что его родители уезжают.
— Да, он меня приглашал. Я согласился.
— Отлично.
Они тушат окурки о стекло, когда время близится к уроку и выходят из помещения незамеченными.
Школьная неделя проходит совсем незаметно, полная забот, дополнительных занятий и репетиторов. Раздражёние Юнги доходит до предела и дальше по шкале от нуля до тысячи, поэтому он грезет тем, чтобы напиться и забыть о заботах хоть на время.
Удивление Мина также доходит до предела по шкале от нуля до тысячи, когда он видит Тэхёна, стоящего в десятке метров от него и болтающего со своими одноклассниками. Хосок — неугасающий луч света и добра в этой непоколебимой тьме и рутине, который не пожалел и одарить Мина своей энергией. Парень сует в руки банку холодного пива, от котрого даже начинает колоть кончики пальцев, аж держать становится больно. Юнги поздравляет его и всё в этом роде, а потом уходит пить и веселиться.
Веселиться получается не особо, а вот пить — очень даже хорошо, пока Чон не уводит его вместе с Намджуном играть в «правду или действие». Юнги нехотя соглашается, понимая, что большинство ушли играть и больше делать здесь нечего, хоть некоторые из оставшихся без конца пихали ему в руки гитару, чтобы он сыграл, но у него нет желания, к тому же он пьян, и уровень его лени пробил всевозможные вершины.
Их усаживают в большой круг, где большинство лиц Юнги в жизни не видел, потому что Хосок очень компанейский парень и у него куча знакомых и друзей. Зато одно лицо ему знакомо настолько, насколько не знакомо ни одно другое — Тэхён. Парень сидит и болтает, по его громкому смеху можно понять, что он пьян. И он, видимо, взял фишку Юнги — притворяться слепым и глухим, когда ему это выгодно. Мин думает, что, наверное, это даже очень хорошо.
Они играют около часа, пока в этой огромной компании очередь не доходит до Юнги. Ему загадывают. Дё Сунан — противная доёбчивая сука, которой только дай запихать нос не в своё дело, и она будет готова сунуться им в чужую задницу. Пьяная она ещё куда более раздражающая, чем обычно. Она смотрит с прищуром и чётко выговаривает слова, сверкая хитрыми глазами:
— Правда или действие?
Несмотря на то, что её имя означает «хорошее слово», в этой суке нет нихрена хорошего.
— Правда.
Юнги еле успевает договорить, когда она тут же озвучивает вопрос:
— Кто твой соулмейт, Юнги?
Все вокруг замирают, перешёптываясь. Мин каждого обводит тяжёлым взглядом, а та лишь нагло улыбается.
Тэхён тоже на него смотрит. Взгляд колется и жжется, что его хочется стряхнуть также, как и мелких поселенцев в миновой одежде после ночи обращения.
Когда Юнги пьян, ему не кажется плохой идеей вывести Сунан на улицу и показать ей.
В тот момент, когда ветер играет с её волосами, а тёмных глаз совсем-совсем невидно, Юнги думает:
«какая же ты, блять, тупая и надоедливая». Сунан качается из стороны в сторону, и Юнги осознает, что она растреплет имя его соулмейта сразу, как только переступит порог дома. Но Юнги устал скрывать это и молчать, правда. Поэтому он задирает футболку, показывая на долю секунды имя, буквально видя, как её глаза сверкнули в темноте в преддверии свежих сплетен. Она всё расскажет, и Юнги думает, что, вообще-то, похуй.
Утром он себя карит, готовый снять с себя кожу и надеется, что она забыла. Да и если она забыла, то вероятнее всего успела растрепаться всем и каждому, пока была пьяна. Рассказала ли она Тэхёну?
После очередного изматывающего школьного дня Юнги идёт, опустив голову вниз. Ветер неприятно обдувает лицо, заставляя сжаться до микроскопических размеров. Он мечтает сейчас оказаться дома и выпить стакан горячего кофе и залечь на привычное дно, не вылезая наружу ближайшие сутки.
У Юнги каша в голове и боль в спине и затылке, когда Тэхён впечатывает его в стену заброшенного магазинчика. У того в глазах искры, которыми он наровит Мина поджечь. У Юнги во всём теле ступор и нежелание сопротивляться, лишь бы Ким держал его так всю вечность. У Юнги жжение в тех местах, где пальцы Тэхёна настойчиво сжимают миновы плечи.
— Почему ты не сказал мне? — сорванно кричит Тэхён, глядя с необъятной болью, которая топчет юнгиевы внутренности в кровавое мессиво. — Почему ты игнорировал меня?
Юнги не понимает, почему он начинает плакать. Никогда не понимал. Тэхён всегда был взвинченный и эмоциональный, всегда на грани. Мин не знает, что ответить, и того это бесит.
— Ну ответь мне! Ответь! Ответь! Ответь! — Тэхён стучит кулаками по миновой груди, требуя. — Скажи хоть слово!
Юнги вбирает в лёгкие холодный воздух.
— Ты же меня не любишь. — спокойно отвечает он. И это спокойствие лишь усугубляет.
— Но я мог бы. — парень шмыгает носом.
Юнги смеётся заливисто и громко. Это действительно смешно — так наивно полагать, что чувства — это какой-то объект в лаборатории, который можно вырастить искусственно.
— Не говори глупостей.
Тэхён потом плачет навзрыд в минову грудь, пока тот гладит его по голове в попытках успокоить, хотя у самого внутри всё разбивается на осколки и режет битыми краями. Юнги бы самому сейчас реветь, но он не может даже дышать. Он чёрствый немного и окаменелый внутри.
В следующее полнолуние Тэхён настойчиво упрашивает Юнги пойти вместе, и тот соглашается. Юнги не знает, будет ли это ошибкой, но он точно не хочет видеть мучения Тэхёна. И не хочет, чтобы увидев как ломает его, Ким ощущал себя ещё более виноватым. Он эту вину и сожаление видит на протяжении всего месяца, и его выворачивает. Он действительно устал ощущать себя настолько ничтожным в глазах окружающих.
В сумраке, на пустой поляне, которую окружают высокие деревья, Тэхён стоит не в силах отвести взгляд от своего имени на бледной коже. Его болезненно жрёт совесть изнутри. И единственное, чего он желает — это избавить Юнги от мучений, сделать счастливым и любить по-настоящему.
Ким робко подходит ближе. И в это полнолуние метки касаются не грубые пальцы Юнги, а сам Тэхён. Он обводит каждую букву и каждое последующее полнолуние каждую букву в своём имени ненавидит. Когда их тела пронзает боль, а клетки горят пламенем, Тэхён переплетает их пальцы, глядя с немой клятвой в глазах. Когда боль становится почти невыносимой, Тэхён притягивает Юнги, отчаянно целуя, словно может забрать его боль к себе. И жаль, что не может, иначе он бы каждое полнолуние обращался вместо Юнги.
Тэхён думает, что он неправильный. Юнги — единственный человек, которого он хочет. Юнги — единственный, чья боль отзывается болью в Тэхёне. Единственный, кому Тэхён хочет сказать, что любит.
Юнги отказывается от этих иллюзий, ведь каждое обращение — подтверждение тому, что Тэ просто к нему привязан. И Мина боль жрёт физически даже в обычное время. И он жалеет, что показал тогда Сунан метку. Наблюдать неудачные попытки Тэхёна полюбить, — созерцать куда больнее и неприятнее, чем мучить себя размышлениями.
Когда Тэхён в тёмной комнате снимает с себя кофту, смотря с вожделением, Юнги не делает и шага, чтобы подойти ближе. У него красивое подтянутое тело, но он не хочет касаться его, будто может обжечься, будто трогает чужое и за этим обязательно последует наказание. Тэхён подходит сам, дёргая край футболки Юнги.
— Не надо. — рвано шепчет Юнги.
— Я люблю тебя. — шёпотом отвечает Ким, уткнувшись носом в миново плечо. — Я люблю тебя.
Юнги будто тупым лезвием наносят удары на и так израненное тело.
Тэхён смотрит ему в глаза, где осколками всё та же разбитая вселенная и бескрайние обжигающие океаны слёз. Лицо Юнги выражает одни лишь страдания, когда уголки губ дёргаются вниз, а по щекам бегут слёзы. Мин закусывает губы, чтобы приглушить жалкие всхлипы. Тэхён оборачивает руки вокруг миновой шеи, обнимая и притягивая к себе.
— Юнги, я люблю тебя. — продолжает он. Тэхён уверен.
Ким сцеловывает слёзы Юнги, когда они лежат в постели. Это ночь перед обращением, когда все чувства обостряются тысячекратно.
Тэхён выпрашивает поцелуй, исследуя минову спину холодными от волнения руками. Тэхён смотрит с доверием, когда Мин оказывается сверху, углубляя поцелуй. Тэхён повторно дёргает край белой футболки, местами мокрой от слёз, и снимает её, рассматривая минову бледную грудь.
Тэхён ёрзает от непривычных ощущений, когда Юнги двигается в нём. Их секс получается куда более интимным, чем просто близость. Между ними образовывается прочная связь, висок к виску, щека к щеке, кожа к коже.
— Я люблю тебя. — обещает Тэхён, руками обнимая шею Юнги, обжигая миновы уши этими словами и стонами.
Юнги следующей ночью понимает, что Ким не врал, когда в первое полнолуние они не ощущают ничего, кроме лёгкого дискомфорта.
— Я же говорил, что люблю тебя. — улыбается Тэхён, утягивая его в поцелуй и зарываясь руками в волосах.
В их глазах теперь одна Вселенная на двоих. И луна сегодня впервые Юнги проиграла.