Жёлтые нарциссы

Грудь сдавливали железные обручи, давившие на лёгкие и мешавшие вздохнуть. Хотя почему железные? Хомуты из жёлто-фиолетовых нарциссов, что так коварно прорастали в лёгких. Слёзы высохли, остались лишь сухие рыдания, перемежавшиеся с таким же сухим кашлем, что путь Урю оказался усыпан окровавленными лепестками. Затишье перед тем, как бутоны окончательно раскроются и убьют его, короткая передышка перед страшной смертью в мучениях. Урю в очередной раз согнулся пополам, вцепившись рукой в забор и закашлявшись, чтобы на бледной ладони остались алые пятна с жёлтыми проблесками, словно насмехаясь. Солнце даёт жизнь, теперь же собственное солнце Урю его и убивало.  — Исида-кун! — раздался из-за спины голос, и Урю машинально повернул голову, чтобы увидеть бегущую к нему Орихиме, которая что-то сжимала в руке. — Исида-кун, — она подбежала к нему, и Урю спешно отвернулся, поправив очки и принявшись судорожно стирать кровь с подбородка.  — Что такое, Иноуэ-сан? — сипло поинтересовался он, снова кашлянув.  — Я нашла это на пороге, — Урю чуть повернул голову, чтобы увидеть вытянутые ладони, перепачканные уже побуревшей кровью, на которых лежали лепесток и полураскрывшийся бутон.  — Это просто цветы, — грубо бросил Урю, снова отвернувшись.  — Нет, нет, нет, Исида-кун, это не просто цветы! Я знаю, что это ханахаки! Поэтому ты так сильно кашлял, поэтому я, пока бежала, нашла ещё лепестки! — Урю не нужно было смотреть, чтобы знать, что Орихиме мелко дрожит, едва сдерживая слёзы. Реацу её тоже, казалось, дрожала.  — Да, ханахаки, — бесцветно отозвался Урю — скрывать уже не было смысла. — Не волнуйся, это…  — Это просто ханахаки, ты хотел сказать? — тихо спросила Орихиме. — И как я могу не волноваться, — она всхлипнула. — Ты же… Мне же… Мне же не всё равно, Исида-кун. Ты признавался? Урю поджал губы, прикрыв глаза, снова содрогнувшись. От кашля ли, рвущегося наружу рыдания, резкого порыва холодного ветра — неизвестно.  — Кто это, Исида-кун?  — Зачем ты спрашиваешь, Иноуэ-сан, если сама знаешь ответ? — сипло спросил Урю, зажмурившись и закусив губу. Ответом ему было молчание.  — Иди домой, Иноуэ-сан, — тихо продолжил Урю. — Уже поздно.  — А ты?..  — А я готов. Ложь, наглая ложь, порождённая гордостью и разбитым сердцем. Но Орихиме незачем знать, что ему страшно, до слёз страшно, что хочется спрятаться под одеяло, как детстве, словно оно может спрятать от всего зла во всём мире.  — Я пойду, — Урю снова закашлялся, что на ладонь опять упал жёлтый лепесток, но не успел сделать и шага — Орихиме быстро и вместе с этим нежно обняла его со спины, упёршись лбом между лопаток.  — Я тебе не пущу, Исида-кун, — тихо проговорила она, сжав ткань рубашки в ладонях. — Ты не можешь.  — Иноуэ-сан… «… ты жестока. Ты ведь знаешь, что я к тебе чувствую, а теперь дразнишь меня этими объятьями». Но он не смог сказать этого, внезапно сумев вдохнуть полной грудью. Отвратительные цветы больше не заполняли лёгкие, позволяя ощутить прохладный вечерний воздух Каракуры. Урю замер, боясь спугнуть этот короткий момент, казавшийся лишь наваждением, но никак не реальностью. Что Орихиме не обнимала его за грудь, не утыкалась лбом между лопаток, а лёгкие всё ещё были заполнены чересчур гордыми солнечными цветами, что вот-вот должны были распуститься. Время тянулось, словно захваченное в смолу, а Урю на мгновение подумал, что хотел бы, чтобы это мгновение застыло, как в янтаре, чтобы он мог вечно наслаждаться этими короткими секундами.  — Не пущу, Исида-кун, — снова повторила Орихиме, всхлипнув и разрушив этим какую-то хрупкую невесомость момента, выдернув Урю из грёз в реальность. Где Орихиме по-прежнему обнимала его, уткнувшись лбом ему между лопаток, где лёгкие были чистыми, не забитыми жёлто-фиолетовыми нарциссами.  — Иноуэ-сан, — чуть слышно, одними губами произнёс Урю.  — Кто бы… Кто бы она ни была, ты должен сказать, Исида-кун, — прошептала Орихиме, зажмурившись и уронив слезу на белоснежную ткань рубашки.  — Ты же знаешь, Иноуэ-сан, ты всё знаешь, — так же тихо прошептал ответ Урю, накрывая холодными пальцами тёплую девичью ладонь, проводя большим пальцем по костяшкам. Орихиме снова всхлипнула и подняла голову. Урю, почувствовав, что хватка на рубашке ослабла, осторожно разжал пальцы и осторожно развернулся в объятьях, ощущая, что у него предательски начинают гореть скулы от разлившегося от сердца тепла. Орихиме тепло и смущённо улыбалась, опустив взгляд и сжав рубашку теперь на спине.  — Иноуэ-сан, давай я тебя домой провожу, уже поздно, — прошептал Урю, вплетая тихие, произнесённые всё ещё сиплым из-за кашля голосом, слова в ласковую и чуть неловкую тишину, повисшую между ними.  — Да… Да, пойдём, Исида-кун, — Орихиме всё-таки подняла взгляд и протянула руку, чтобы стереть побуревшую каплю из уголка губ, как последнее напоминание об ужасных жёлто-фиолетовых нарциссах, что больше не имели значения. Солнце теперь и Урю подарило жизнь.