Кончлагерь

-глава 9. Стоит, однако, вернуться к тому моменту и продолжению праздника на озере. БОльшая часть лагеря все это время слова вожатых об озере всерьез не воспринимала, а если хоть как-то и соглашалась верить, то непременно представляла себе ничто иное, как небольшое заросшее камышами и тиной место — таковы были представления детей только из-за того, что, по обыкновению своему, в свое время начитавшись всяких историй с подробными описаниями чего-то жуткого и непременно из-за этого отталкивающего и противного, не сопоставить похожие места было невозможно; а там, собственно, ассоциации и воображение картину доделают сами. Но, несмотря на все предубеждения, их ждал очень даже приятный сюрприз — картина совершенно противоположная всем книжным и кинематографическим образам. Озеро оказалось довольно большим, а что самое интересное — для своих размеров очень чистым, о чем свидетельствовала кристально-чистая вода, сквозь которую можно было без особого труда разглядеть песчаное дно. У самого же берега и речи никакой не шло о тине и уж тем более камышах; как минимум это было не эстетично, а как максимум — очень сильно раздражало и мешало. Выводить детей за территорию лагеря в такое позднее время было под строжайшим запретом и за такие выходки могли бы спокойно уволить или оштрафовать одного из вожатых, но… А кому это помешало бы насладиться холодным пивом и ночным пейзажем, да и просто тёплой компанией. Добравшись до самого пирса, компания очень компактно старалась расположиться на нём. Благополучно позаимствовав плед из спальни Пушкина и Гоголя, ребята его расстелили на холодных досках и достали ящик с алкоголем. К тому же, Гришу всё же убедили сбегать за доп. нагрузкой для печени. Он принёс две бутылки водки. Вечер полагал быть идеальным. Разумихин приступил травить анекдоты или забавные истории из жизни, к нему подключился Есенин и Пушкин. Когда очередь дошла до Александра, все ребята притихли и стали слушать из-за уважения к персоне. — В общем, мы ещё в лицее тогда были. И у нас неподалёку располагался театр, ну такое себе развлечение, но если ты знаешь как туда попасть бесплатно, то самое оно. Мы с моими дружками частенько сбегали с уроков и… — он сделал легкую паузу чтобы отпить пива. — Нет, давайте с другого. У нас был очень строгий учитель, фамилия у него очень интересная — Трико. Вот, мы решили провернуть злую шутку с ним. Зная, что он поедет вслед за нами, мы сбежали как раз с его урока и умчали в тот самый театр. В данном заведении нас не знал только новый охранник, но остальные запомнили на лицо. Подходим значит я и мой друг к охраннику и представляемся: «Александр Однако» — тот удивился и переглянулся с коллегой, который только тихо посмеивался. И вот мой одноклассник тоже решил откланяться: «Григорий Двако». Тут второй уже не сдержался, но мило подыграл нам и пропустил во внутрь, мы пообещали ему больше так не выделываться. Он вместе с нами прошел в зал на какой-то спектакль. Я уже не припомню, но точно знаю, что он оставил новенького снаружи. И именно в этот момент и подъезжает наш учитель! Тот его просит, чтобы представился, он называет свою настоящую фамилию и тот ему в ответ: ” Один за другим — Одна-ко, Два-ко, Три-ко! Мужчина, я вынужден вас не пустить»… Тут раздался громкий хохот, который чуть сбил Александра с рассказа. — Саш, а дальше что? Вам сильно влетело? — поинтересовался Болконский, остальные кивнули в знак того, что хотят продолжения истории. — Ооо ты же знаешь, если связано какое-то дерьмо со мной, то оно в момент отстанет. Без последствий. — Но тут они всё же были, — подметил Гоголь, лежавший у него на коленях. Тот как-то недовольно цокнул языком, но мило ухмыльнулся и погладил его по шее и воротнику рубашки. — Ну там чуть-чуть. Нас отчитали у директора, потом перед всем классом и грозились отчислить. Мелочи жизни. — с вальяжным вскидыванием руки с бутылкой. — Ничего себе, а у тебя, Серёж? Что-нибудь похожее? — спросил уже полусонный Ленский, который удобно расположился на его плече у Онегина. — Да, вы как-то рассказываете. Красиво так, заслушаться можно — поддержал Печорин. Почти весь вечер он пытался натянуть улыбку и особо ни с кем не общаться. Он просто спокойно пил, где-то смеялся вместо со всеми, иногда тихо сидел в сторонке или уходил покурить. Настроения не было абсолютно. — Так, наверное найдется на моей памяти такой случай… — задумчиво проговорил Есенин, подняв глаза на звёздное небо. — М, а как на счёт той драки? Ну на первом курсе. — вдруг вспомнил Пушкин, потянувшись к плечу Сережи, чтобы его потрепать за него. — Ребят, я впервые пожалел, что уехал за границу, поверьте. Меня мать во Францию забрала. Приезжаю обратно, а тут такое! — Так, тогда рассказываю. На одном факультете с Володей учиться один мудак… — Вы вроде мирились, так?! — перебил его Николай. — Ой, простите уж. Один наипрекраснейший человек, Боря зовут. Так, если ближе к делу. Произошло всё вечером, мы компанией шли. Я мало, что помню, мы очень много выпили. Но идём, я, Валя и этот. Ладно, Боря. — отпив ещё пива, Сережа достал сигареты. — Так, произошел провал в памяти и вот мы уже стоим на переулке. Темно было, пиздец. Я схватил его за грудки, он мне что-то кричит в ответ. Был он тогда злой, но единственный трезвый. Я, как подобает у нас в Константиново, взял и свободной рукой пытался ему в ухо зарядить! Прибежал какой-то мужчина, пытался нас разнять, но не вышло. Боря пытался меня своим кулачком пригладить, всё целился стоял. Ну я же не из робкого десятка! Так просто не сдался, но друзья вскоре оттащили от меня это чудо пернатое, да и меня проводили. — Вы тогда уже с Володей были? — уточнил Андрей. — Даа, мы с ним с моего одиннадцатого. Эта дылда уже на первом тусовалась. — засмеялся Есенин. — Меня тогда к нему проводили. Он меня ещё напоил, спать уложил. — Стой, вы с Володей? — поинтересовался Разумихин. — Да, Митенька. — как-то натянуто улыбнулся Сергей. — Мы с Володей… — Счастливы и любят друг друга! — вскрикнул Пушкин, всё-таки дернув блондина за плечо. Наклонившись к нему, он плавно шепнул ему. — Детям не обязательно копаться в вашем нижнем белье. — тот удовлетворительно кивнул. — Слушайте, а давайте плавать? — подпрыгнул Дмитрий, задев уже наполовину дремлющего Раскольникова. — А давайте! — поддержал Болконский. — Я бы не хотел, чтобы вы сейчас лезли в воду. — тихо произнес Гоголь, которого уже почти убаюкивал Александр, гладя его своей ладонью. — Тем более вдвоём… — усмехнулся Гриша. — Была бы тут Наташа, она не правильно бы расценила. — А ты не хочешь нырнуть? — усмехнувшись поинтересовался Молчалин. — Не, был бы Мики. Он бы нырнул. — чуть прикусив губу, сказал Гриша. Он бы, наверное, был бы в первых рядах для того чтобы приступить к такому веселью, но снимать одежду с длинным рукавом ему не хотелось, да и причины он особо не объяснял. — Гриш, вот у меня с самого начала смены зреет вопрос. — абсолютно пьяной речью промолвил Евгений. Что для него не было свойственно, ведь спиртное он потреблял только в великие праздники. — А чё Мики то? Типа… — Мики Маус? — подхватил не менее пьяный Болконский. — Ну да. Там тоже такая история смешная. Могу рассказать. — услышав одобрение, он приступил к рассказу. — В общем, вроде на дне рождении или это была просто вечеринка. Да, вроде день рождения был у нашей общей подруги — Мэри. Она по мне давно сохнет, такая легкомысленная, ну не о ней. В тот вечер уже все были пьяные в хлам и мы играли в бутылочку в ее спальне. На желание. Мне попался Макс, ну и я ему загадал надеть что-нибудь из одежды Мэри. Тот немедля потребовал от неё лифчик чёрного цвета. Вы бы видели пьянющего в хлам Грушницкого, который шатается, как хуй знает что и с чёрным лифчиком на голове. Он потом ещё полночи орал, что он Мики Маус. С этого и повелось. Данная история из жизни вызвала не менее живую реакцию. Почти все громко рассмеялись. -Теперь я его буду ТОЛЬКО так и называть. — сквозь несдержанный смех проговорил Есенин. — И почему мы его не взяли? — Ну так нужно было.- потерев плечо, сказал Печорин. — пусть побудет один. — Ладной, Андрюха. Пошли нырять. — хлопал его по плечу Дима. — Я же говорю, не стоит нырять, дети, — подорвавшись, почти надрывался Николай. — К чему такой порыв эмоций? — поинтересовался Андрей. — Ну, у этого озера своя история. -Гоголь глубоко вдохнул, начав свою историю. — Я бы на вашем месте в воду бы все-таки не лез и уж тем более бы не нырял. Знали ли вы, что после девяти часов в воду в принципе заходить нельзя? Я это не просто так говорю, а основываюсь на несчастном опыте не знающих, таких как вы, молодых людях. Говорят, в каждом водоёме есть какая-то своя нечисть. А началось это, кстати, с одной молодой красивой девушки, которая по безответности своей любви решила утопиться, посмертно тая в себе огромную ненависть к противоположному полу в принципе? Натура была очень ранимая и любые слова воспринимала близко к сердцу, и вот в какой-то момент это сердце и не выдержало ее собственной дури и реакций на каждую первую попавшуюся чушь. Сейчас, говорят, люди, видевшие ее когда-то, живыми обратно не возвращались. Юноши пропадали без вести в абсолютно разных уголках страны, но каждый из них, описывая в своих последних письмах, представлял донельзя красивую молодую девушку с белоснежной кожей и неестественно красными и злыми глазами. Зачастую эти записи так и не доходили до получателей и обрывались на середине слова, заставляя нашедших додумывать продолжение самим. Если вдруг вы спросите, «а почему именно после девяти?», то я вам отвечу, что временем смерти той девушки было именно девять часов одна минута, потому и считать в народе стали, что, мол, с девяти и нельзя. Я как-то слышал, что изредка, поздним вечером проезжающие мимо этого озера люди, видели здесь несколько людских силуэтов в белых одеяниях, стоявших около воды или будучи уже чуть больше чем по пояс в ней. Ну как? Желание купаться и нырять все еще есть? -Ну его нахер. — в напряжении проронил Алексей. — Именно, Лёша. — поддержали остальные. — Митя.- тихо прошептал Родион, -…ты же не пойдёшь туда? — Нет, конечно же! -ответил он, нежно целуя в макушку. — Жеень…- почти зевнул Ленский. — М? Только не говори, что ты тоже. — недовольно цокнув, проговорил Онегин. — Мне страшно, обними меня, пожалуйста. — робко прошептал Владимир. Женя недовольно закатил глаза и приобнял молодого человека. Тот плавно мурлыкал. — Бля, Коля. Ты замахал со своими страшилками. Я после них дня три поссать ночью не могу пойти. — дрогнул Есенин. — Может уже пойдем до корпуса? — поинтересовался Пушкин, чуть приласкав Гоголя. — Да, я только ЗА, — кивнул Андрей, допивая бутылку пива. — Эх, я видимо ночую здесь. — хихикнул Гриша. — даже не встану, наверное. — Я помогу. — кивнул Болконский, хватая Гришу за талию. Быстро переложив руку на плечо, Гриша сделал тоже самое. — Ох, ты тяжелый. Митя, помоги. — Сию минуту. Роденька, ты… — Конечно, помоги. — кивнул Раскольников. Эти четверо вместе с Пушкиным и Гоголем направились в сторону корпусов. За ними подтянулись другие. Но Серёжа задержался. Его накрыла неведомая паника. На часах время близилось к полуночи. Он решил, что одному ему не дойти, а догонять толпу он не был в состоянии. Открыв телефон, он набрал Маяковского. — Доброй ночи, мой айсберг. Да, видел я время. Володя, забери меня прошу. Я на пирсе, тут холодно. Я тебя очень жду, целую. — скинув трубку, он принялся ждать. И какой черт дернул Гоголя чтобы рассказать эти страшилки. Он присел на пирс и обнял свои колени. Есенин уже потерял счёт времени, как вдруг почувствовал чьё-то прикосновение к своей макушке. Подняв глаза, он увидел кареглазого высокого юношу. — Ты пришёл. — Пойдём, дурная головушка. — схватив его за талию, тепло прикоснувшись губами к его лбу. — Пошли побыстрее, прошу. — схватив его за руку, как маленький ребёнок, что наконец нашёл свою маму в большом супермаркете. Маяковский ласково кивнул. И вот они уже идут по тропинке, держась за руку и нежно смотрев друг другу в глаза. — Но это не означает, что я с тобой мирюсь. — Конечно, золотце. *** Стоя у входа в корпус, Макс решил покурить. Время позднее, Гриши всё нет. Конечно он переживал, тот трубку не берёт и на сообщения не отвечает. Ощущая всю эту прохладу, не хватало как-то этого капризного, но в тоже время мягкого и покладистого ушлёпка. Если ещё никто не понял, Грушницкий был очень зол, что Гриша пропал ничего не сказав. Он обыскал всё, что мог и дозвонился только до Болконского, спасибо ему. Он хотя бы знал, где Печорина носит, но легче не становилось. Выкуривая одну сигарету, он потянулся за другой, как вдруг услышал знакомые вопли. -.Мне надо! ВСЁ СРАЗУ! — пытался пропеть Гриша, почти свисая на друзьях. — Боже, Гриша, тебе пить нельзя. — закатив глаза, цокнул Болконский. Его молча поддержал Разумихин, поглядывая на идущего рядом Родиона. -Мне кажется там Макс стоит.-предположил Раскольников. — Да, Роденька, не кажется. — БЛЯ, пронесите мимо него, Андрюшенка, Митенька, прошу. — взмолился Печорин, приближаясь к входу в корпус. Макс медленно спустился с лестницы и встретил полуночников. — Не выйдет. — прошептал Болконский, здороваясь за руку с Грушницким. — А вот твоя львица, Макс. — Спасибо, что донесли. — крепко обняв пьяного Гришу, он ещё раз поблагодарил ребят и те быстро отправились в корпус, чтобы не мешать молодым. — Не хочешь ничего объяснить? — Я думал, мы ещё не помирились. — глухо ответил Григорий, плавно проведя по шее блондина. Тот только недовольно фыркнул — Максик, какой ты сейчас хорошенький. — Ага, а ты у нас экстремал. — усмехнулся тот. — Всего и сразу хочешь… -Да, всего тебя и сразу. — жарко поцеловав парня в шею, Гриша сдавленно промычал, намекая на бурное продолжение. — Пошли, горе луковое. — схватив юношу, Грушницкий положил его на плечо и так они пошли в комнату. Долетев до их самодельной двухспалки, Максим повалил парня на кровать и потянулся за ним. — Ты специально меня дразнишь? — Нет, просто эти выходки… — закатив глаза, прошептал Печорин. Чувствуя, как горячо дышит Грушницкий прямо на его шее. Это разжигало ещё больший пожар внутри юноши. — … я так тебя люблю, но ты такой тяжелый. — Тогда ты можешь быть сверху, — хмыкнул Макс, перетягивая Гришу на себя. Тот послушно устроился у него на коленях и оборвано целовал его губы, его шею. — Я имел в виду эмоциональный груз… — закатив глаза, пытался объяснить Григорий. Он не заметил, как опустился ещё ниже. — Хм, я думал ты не в состоянии подобное обсуждать, — взяв его за подбородок, Грушницкий плавно провёл большим пальцем по нему. — Малыш… — М? Да, я пьян, но… — в очередной раз перебив поцелуем, Макс провёл ладонью Печорина по своим джинсам, -…да чёрт с ним! — Приступай. — промолвил он, чуть оскалившись. Такого поворота Григорий явно не ожидал и поднял на него свои серо-голубые глаза. — Что-то не так? Вроде все как обычно, начинай. — Хорошо. — послушно промолвил Гриша, расстегивая ширинку джинс Макса. Хитро ухмыльнувшись, будто Грушницкий играет по его правилам поправил себя. — Точнее. Yes, daddy. Тот лишь продолжил по-животному облизываться и не сдержанно простонал. Гриша прекрасно уже знал каждую мелочь, каждое действие, которое бы принесло предельное наслаждение своему молодому человеку, но Максу было сегодня мало, он хотел ещё. Прошел какой-то промежуток времени, и Грушницкий понял, что ему просто надоело наблюдать за сидящим внизу Печориным, ему хотелось увидеть новый ракурс. Дернув его за воротник, Максим подтянул юношу к своему лицу и с жадностью поцеловал те губы, в которых так недавно был его член. Укусив Гришу за нижнюю губу, он слегка придушил его шею. -Что ты творишь? — удивился Печорин, смотря на своего парня с нелегкой жутью от того напора, который он ощущал. -Я хочу, чтобы ты на мне попрыгал как следует. — проговорил Грушницкий, лежа в положении «извольте взойти на эшафот вашей задницы, сударь», Гриша не стал возражать из-за сильного желания угодить своему любимому. Довольно умело и опытно он вскарабкался на член Максима и рьяно принялся, грубо говоря, скакать на ней. Громко застонав от удовольствия, да так что стены заходились, Печорин продолжал наращивать темп, периодически получая шлепки по своим бедрам. Тем временем в сторону комнаты направлялся уставший и вымотанный от всей этой суеты Ленский. Приближаясь к двери, он уже слышал мужские крики в стиле «Продолжай! Ещё!» и «Папочка…больно!». Немного словив смешанное чувство из стыда, шока и не понимания, что происходит, Владимир все-таки решил дернуть дверную ручку. Заперто, юноша решил настойчиво постучать. — Да что ты творишь?! — в очередной раз вскрикнул Гриша, спускаясь на кровать и начал тяжело дышать немного сбиваясь. — Ты доволен? -Да. — хмуро протянул Грушницкий и начал одеваться, как вдруг услышал громкие удары в дверь, не обратив должного внимания, он продолжил. — Спасибо. -Ты меня убил… — пытаясь встать сказал Печорин, но мало что выходило. Тело не слушалось. — Мики, кто-то стучит. Может откроем? -Нет. Ты что, боишься побыть со мной один на один? — поцеловав, Максим склонился перед обнаженным Григорием. Продолжая ломиться в дверь Ленский уже начал выкрикивать что-то вроде: «Откройте, черти! Что? Действительно никого нет?». Постояв ещё минуты две-три, он очень сильно разозлился и со всей силы ударил кулаком по двери: «Ну и пошли вы!» — обиженно сказал Володя, направившись в комнату, где спокойно готовился ко сну Онегин. *** Прошло около двух суток спустя того концерта. И весь музфак принялся готовиться к своему новому выступлению, а именно признание Андрея Наташе. Каждое занятие в музфаке было посвящено приготовлению к мини-концерту под балконом. Есенин выпросил у Достоевского банку красной и белой краски, пару кисточек. Во время одной из репетиций, поздним вечером он приватизировал Гришу и заставил вырисовывать надпись. В последнее время на нём не было лица, будто его кто-то подменил. Из, будем честны, скандальной и чуть мерзотной личности он превратился в тихого и незаметного мальчика эмо-боя. Это очень пугало Есенина. — Так, товарищ офицер. — Я же… — Я про себя. Ты — рядовой Печорин, — с доброй ухмылкой проговорил Сергей, открывая банки с краской. — Рисуем сердце вначале. -Хорошо. — слабо кивнул Гриша, забирая у Есенина кисти. Разметив предположительное место для будущего рисунка он спокойно принялся работать. В тишине, что вскоре наскучило блондину, который наблюдал за всем этим. — Рукава хоть закатай, мешают же. — посоветовал он. Гриша проигнорировал. Есенин повторил, но и эту просьбу проигнорировали. Тогда он решил сесть рядом с Печориным. — Что-то произошло? Сам не свой уже который день. — Сереж, всё замечательно, — устало и без всякого интереса в диалоге, проронил Гриша. — Ну я же вижу, с Максом может что-то не так? Поругались? — аккуратно, но без лишней робости, Сергей положил свою ладонь на спину гриши, как вдруг тот резко дернулся и провёл по его рубашке кистью. — Бля, Серёж, прости, не хотел. — встрепенувшись, истерично затараторил Печорин. — Успокойся, всё в порядке. Эта рабочая. Дай кофту, пожалуйста, а то рубашка совсем уж. — попросил Есенин, взглянув на реакцию Гриши. — Да ладно тебе, к тому же жарко на улице, а ты кофту натянул. — Нет, Серёж, сори. Не могу. — одернув рукава до уровня большого пальца, Григорий чуть прикусил губу и перевёл взгляд на асфальт. — Ну-ка руки покажи.- чуть грозно сказал Сергей, схватив Гришу за предплечье. — Бля, да всё хорошо! — Я что сказал, руку дай посмотрю. — тот чуть цокнув языком, протянул левую руку. Закатив рукав до плеча, Есенин пристально рассмотрел всё запястье и предплечье. — Пошёл ты, Гриня! Я думал уже резаться начал. -Не, Сереж, ты что. Я, никогда не… — Смотри, мозги быстро вправлю. — пригрозив кулаком, проговорил Сережа. — Но что-то случилось. Рассказывай, обидел кто? — Нет, я сам кого хочу обижу. — огрызнулся юноша. — Да, даже Макса? — Нет, он может. — Он же твой парень. Так, давай мы сейчас дорисуем. Потом ты сядешь вместе со мной и всё спокойно объяснишь. Хорошо? — успокаивающе погладил Есенин. Они вместе принялись дорисовывать сердце и надпись «Н+А», но уже белой краской. Вышло вполне ровно и красиво. После, как и обещал Есенин, он сели в курилку и спокойно поговорили. *** Одним прекрасным утром, а именно в 7 утра был собран весь музфак, ну естественно без всех дам. В мастерской уже сидели Андрей, Саша и Сережа, остались только двое. — Блять, ждем ещё минуту-две и перетаскиваем аппаратуру — А чё там перетаскивать? — вопросил Пушкин. — Я гитару возьму и всё, только вот где Коля. Пидарас… — Саш, а без него ведь можно? — поинтересовался Болконский, которому уже не терпелось и он уже мечтал, как Наташа распахнет настежь окно балкона, как она будет смотреть на него. Само собой его трясло от волнения, он не мог найти себе место уже которую ночь, составляя короткую речь про свои чувства. — Ну по сути да, но было бы поживее. А где ударник соцтруда и барабанов? — усмехнувшись спросил Александр, уже беря в руки гитару. — Вот хуй знает. Он же не нужен тут абсолютно. — рассматривая свою новую зажигалку, Есенин также уже подорвался с месте. — Пойдёмте, догонят если что. — Базаришь, пошли Ромео. -хлопнув по плечу Андрея, выйдя из студии, они направились к корпусу, где должна была преспокойно спать Ростова. По дороге к ним присоединился Печорин, который впервые за долгое время надел на себя футболку. — Доброе утро. — отдышавшись, проронил Гриша. — О, у Андрюхи будет полноценная подтанцовка! — радостно прикрикнул Есенин. — Болконский сразит эту барышню! — поддержал Пушкин. — Идемте! Подходя к той самой надписи, все чуть повременили будить Ростову, дали это сделать Цветаевой. А она, в своё время, уже сообщала про подъем всем, не исключением стала комната, где спала Наталья. Девушка имела привычку на ночь открывать балкон на ночь и поэтому она прекрасно могла слышать то, что происходило под ним. -Доброе утро, красавицы! Опять балкон открыт? — выйдя на балкон, возмутилась Марина. Увидев сборище, которое потребовало чтобы Наташа тоже пришла. — Ебать, тут Бременские музыканты! Трубадурочка, иди сюда! — Что такое? Марин, я говорила, что не могу спать, когда окна все закупорены, — недовольно цокнув, сказала Ростова приблизившись к Цветаевой. — Просто посмотри, — протянув ладонь, чуть ли не взвизгнула от радости. Юная девушка выглянула в окно и опешила. Перед её глазами открылась довольно занимательная картина: докуривающий Пушкин, пытающийся угомонить Есенина и Печорина, которые подхватили выражение Марины про Бременских музыкантов. Ну и конечно сам Андрей, который чуть щурясь смотрел на неё. — А ну, скорей любите нас, Вам крупно повезло. — не унимаясь, орали Сережа и Гриша, выплясывая недо-польку. — Ребят, Джульетта на месте, начинаем. — шепнул им Саша, выкидывая окурок. Вся толпа музыкантов кивнула и не отрывая взор смотрела на юношу, который был уже готов петь, как соловей на опушке или же орать во всё горло, как утренний петух. Андрей будет смотреть по ситуации, но они договаривались ранее о краткой «подводке» к этой самой серенаде. Болконский её отработал перед зеркалом, много думал над словами, но коллеги по этому спецзаданию его убедили, что лучше не думать вовсе. (спасибо Сергею Александровичу за такие народные мудрости) Сглотнув в очередной раз ком в горле, Андрей раскинул руки в сторону. — Наташ, я.я долго думал над всем, что происходит и всё же решился тебе признаться…- забыв к чертям всё, что так долго строил он решил как можно быстрее приступить к музыкальной части всего действия. — Просто послушай. Махнув рукой в сторону, Болконский подал остальным сигнал. Пушкин, чуть помедлив, всё же приступил играть, а Серёжа с Гришей устроили за их спинами поистине цирк какой-то. Подмигнув друг другу, эти двое приступили кружиться в вальсе, что уже раздобрило полусонную Ростову. -Я для неё просто друг, парней так много вокруг Не замечает она, того что я самец. Я отжимаюсь 5 раз, я бабник и ловелас, — в его глазах сверкнули искры, а голос и впрямь был схож с соловьиными трелями, — Самый умный в классе, портфель носить согласен С уроками я справлюсь, чем же я тебе не нравлюсь? — подпрыгнув на месте, Андрей упал на колено протянув руку наверх, в сторону балкона. Наталья расплылась в нелепой глупой улыбке, которая придала её сонному виду очень сказочный окрас. -…Я лишь частичка, её френдзоны! — прокричал, что есть силы Андрей, раскинув руки в стороны, представляя уже как Ростова бежит к нему в жаркие объятия, но та лишь смущенно усмехнулась, пряча свои глаза. — Болконский, ты дурак! — сквозь звонкий смех, крикнула Наташа, опираясь на балкон. -…Когда ты будешь со мной Мы будем вместе! Я буду только ТВОЙ! — звонко подпрыгнув, музфак принял решение окончить своё выступление, как вдруг Андрей махнул рукой, желая ещё раз исполнить припев. Недовольно цокнув языком, Александр согласился и вновь стал отыгрывать. Они успели исполнить лишь две строчки, их сбил недовольный выкрик из окна. — Черти, вы что творите?! Спать невозможно! — деликатно обойдя мат, будучи больше не в силах это терпеть, буквально проорал проснувшийся Чацкий. — Аналогичный вопрос и я хотел бы задать, — откашлявшись, строго и чуть ошеломленно сказал Фёдор Михайлович. — Александр, Сергей, даю вам пять минут чтобы вы оказались в кабинете у Льва Николаевича. Я сейчас же ему доложу о вашей самодеятельности. — И вам доброго утра, Федор Михалыч, — выстрелил Есенин, поклонившись в пояс. — Им пиздец, — констатировала Цветаева, продолжая стоять на балконе. *** Дети и вожатые находились в лёгком напряжении за завтраком, потому как не было тех людей, которые бы травили анекдоты на всю столовую или устраивали бы конкурсы по типу кто выпьет больше чая и продержится намного дольше. Азарт был невероятный, иногда даже ставили деньги. А теперь что? Тишина, все пришли в столовую чтобы просто поесть, немыслимо. Но самое интересное разворачивалось в двух местах: в кабинете Толстого и за столом вожатых. — Как думаете Шуре с Серёжей сильно влетит? — тихо спросил Коля, ковыряя овсянку ложкой. Увидев как коллеги пожимают плечи, он вздохнул. — Я его предупреждал. — Коленька, мне кажется Лев Николаевич не будет заострять на этом особого внимания, — успокаивающе проговорила Марина, аккуратно поглаживая руку Ани. — Я готов поставить деньги на то, что через полчаса Сережа выскочит из кабинета целым, — хмуро протянул Маяковский. — Ну если Серёжаа…- иронично добавила Ахматова. — Ставлю на пятнадцать минут. — Ох, Анушка, твои слова да Богу в уши, — всё также нервно отзывался Гоголь.- Если им сделают выговор, то с Шурой мы не сможем вечером до пирса прогуляться. — Пирса? Того самого где водиться вся твоя нечисть, м? — с усмешкой спросил Владимир. — Я Серёжу еле угомонил тем вечером, не пугай ты его больше. Он слишком эмоциональный у меня. — Вы уже сошлись? — с восторгом поинтересовалась Цветаева. Тут же Маяковский нахмурился ещё сильнее и слабо мотнул головой. — Риночка, зря ты… — прошептал Гоголь. — Нет, всё прекрасно. Мы обсудим с ним когда-нибудь всё это. — Хорошо, а теперь друзья, — с дежурной улыбкой воскликнула Ахматова, — чем детей займём? По планам День Здоровья, а у нас половина детей свои лёгкие почти прокурила. Игры пролетают? — Ну не скажи. Может футбол? — предложил Маяковский. — А девушки? Я уверена, что нашим дамам будет невероятно скучно за этим наблюдать. — Девушки займутся волейболом. Площадка имеется, — подключилась Цветаева. — Идёт, а те кто никуда не идёт? — Те идут убирать территорию, — сквозь язвительную улыбку проговорил Владимир. Вожатые посмеялись и решили разделится. Двое организовывают футбольный матч, двое — волейбол. Само собой вожатые также планировали поучаствовать. *** Распределив детей на три профиля — волейбол, футбол и уборка территории. Под облагораживание лагеря попало изначально две персоны — Верховенский и Дроздов. Маяковский выдал этим двум орудие труда в виде граблей и мусорных пакетов и показал где нужно работать тщательнее. К слову, Есенина с Пушкиным отпустили спустя пятнадцать минут переговоров. Не ясно к чему они пришли, но Достоевский продолжал находиться в дурном расположении духа и и заявил, что сделает маленькое объявление позже. Футбольная чита сложилась преобладающим большинством из юношей, как и предполагали вожатые. Исключением стала Даша Шатова, которая заявила, что будет играть в команде Ставрогина и против своего брата. Её волевую натуру сразу прочувствовали соперники и решили дать возможность сразиться на равных, как это полагается в современном обществе. Осознав, что запасных должно быть достаточно, ребята решили позвать Маврикия обратно, оставив Верховенского в гордом одиночестве, но ему даже нравилось. Судьёй поставили Есенина, а Ахматова была фотографом. Команды были по шесть человек, счёт открыли с первых пяти минут матча. Капитанами выбрали очень странных, по мнению автора, людей: Ставрогина и Грушницкого. Те набрали людей в команды, но по поводу Гриши у Макса видимо были свои планы. В целом как и у Печорина, тот с невероятным энтузиазмом вступил в команду к Николя, оценочно и с лёгким чувством превосходства взглянув на своего молодого человека, который был готов накинуться на него прямо сейчас. По свистку, который Есенин заранее незаметно вынес из комнаты Маяковского, игра началась. Все довольно заботливо и аккуратно отпускали колкости в адрес противников, когда пытались захватить этот несчастный футбольный мяч. На воротах стояли Ленский и Онегин, которые из-за небольшого расстояния друг от друга успели уже разговориться и смеяться над тем, как Есенин пытается назначить штрафной Маяковскому. — Сереж, не ори ты на него. Будь выше всего этого! — посоветовал Евгений, наблюдая, как тот в тысячный раз пытался хотя бы ухватить за плечо Владимира. Тот отпускал что-то вроде: «Тебя сверху не слышно. Говори громче». Вся эта ситуация рассмешила и Пушкина из-за чего Сергей также гневно отреагировал. — Чего ты ржешь, полторашка, м? — Да, Саша, не опуская до такого уровня, — дополнил Маяковский, отдавая мяч Серёже. В это время Разумихин с Молчалиным и Болконским салютовали волейбольному полю, где безмятежно играли девочки (и не только). — Дамы, вы ослепительны, — крикнул Андрей в их сторону, как вдруг увидел оттопыренный средний палец Чацкого и недоумевающий взгляд Раскольникова. — Девочки, вы тоже ничего, — добавила пробегающая Шатова. — Блять, вы можете спокойно ЧАС поиграть без этого всего?! Мне для отчёта нужно, — не выдержав, взвизгнула Ахматова, которая единственная работала. — Кто уже ушёл покурить? Вас больше было. — Да мы не покурить, — возразил Кириллов, незаметно выдыхая дым. — Нужно было кроссовок вытрясти. Камень как-то туда попал. — Чёрт с вами, дайте я сделаю пару фоток, а потом хоть дождь из кислоты, — цокнула Аня, приготовив фотоаппарат. — Играйте. Все послушно приступили беспорядочно пинать мяч, будто на кону стояла вся их семья. В целом зрелищно, особенно, когда возник спор по поводу незасчитанного одно гола команде Грушницкого. Макс планировал отстаивать изменение счёта в их пользу. — Да как он блять мог отбить этот мяч, когда он уже в воротах был, Серый?! — возмутился тот. — Не было гола, Макс, я всё прекрасно видел. — отозвался судья. — Как не было, если, — подойдя к воротам и толкнув Ленского, он демонстративно поставил мяч за линию, ровно миллиметр от ноги Володи. — Он был тут. Сука, это чистый гол. — Серёж, не спорь с ним, — недовольно сказал Григорий, который уже расположился на скамейке напротив Есенина. — Всё равно 1 гол им особо не поможет. — Гриш, подойди поближе, — тихо попросил Грушницкий, подзывая жестом. Тот ехидно ухмыльнулся и плавной походкой подошёл к блондину, отпустив свою бесстыжую улыбку, которую так обожал Макс. — Да, любимый, — прошептал Гриша, наблюдая за озлобленным юношей. Тот улизнул от пронзительного холодного взгляда Печорина и выдохнул. — Малыш, обсудим позже, -также тихо ответил тот. Развернувшись к Есенину, он впервые за долгое время признал свою неправоту, что было шоком для многих, — согласен, гола не было. Играем дальше. *** В тот день, когда Болконский весьма интересным и довольно шумным способом признавался Ростовой в любви, единственным долго негодующим из всех человеком был Достоевский. У него на это недовольство были некоторые свои причины, о которых он собирался рассказать детям и вообще в целом провести некую воспитательную беседу, ведь вопросов для обсуждения было немало. Дети, да что уж там дети, вожатые тоже не были исключением, узнавшие об этом «серьезном», как отметил Федор Михайлович, разговоре, были донельзя удивлены и в какой-то мере напуганы, так как кто его знал, на какие темы пойдет рассуждение. Что уж там говорить, если даже Толстой не ожидал чего-то такого. Особенно, если учитывать то, что его друг человеком спонтанным не был и обычно все хорошо продумывал, а сейчас… такая спонтанность от обычно серьезного человека не могла не напугать и насторожить. Однако, несмотря на весь испуг окружения, в непоколебимом спокойствии оставался только Чацкий, который весь завтрак, на удивление молча отсиживался в своей компании и как-то ядовито улыбался. Этого наплевательского в какой-то мере отношения к его изречению, Достоевский заметил сразу, но ничего пока что говорить не стал, основываясь на свое любимое: «до поры до времени». Остальные, заподозрив что-то неладное в поведении Александра, лишь как-то нервно иногда осекались на Молчалина, который и сам всем своим видом показывал, что к такому состоянию его Сашеньки не имеет никакого отношения. Самому же Чацкому было в удовольствие наблюдать за всеми этими недоумевающими взглядами, потому он, уже под самый конец завтрака, выходя из-за стола, с едкой сказал: «Что-ж, господа, думаю, что разговор с Федором Михайловичем получится смешным. Даже не думаю, а знаю. Он по-другому не умеет». После этих слов в столовой воцарилась кладбищенская тишина, а сам Чацкий, показательно раскланявшись, с улыбкой пошел в корпус. А пару минут спустя началось активное обсуждение его слов вместе с чуть ли не приказом Достоевского всем в обязательном порядке быть на этом разговоре. Федор Михайлович же, решив не мучить детей (но на самом деле себя), назначил этот серьезный разговор на время перед обедом, когда все точно должны быть где-то вместе и неподалеку. И что же. К тому времени все были в сборе, обстановка в коллективе была далеко не самая лучшая. Лишь одному Чацкому было абсолютно все равно на то, что будет происходить дальше, и что он в итоге услышит. Этим он невероятно злил Достоевского, но он старался не показывать своей злости, думая, что ему всего лишь «кажется». Вожатые по-нормальному поставили детей в строй, пока Чацкий не поставил Достоевского в позу рака, и речь идет далеко не созвездии. — Итак, господа. -строго начал заместитель, окинув всех присутствующих в помещении.- Как уже можно было понять, разговор пойдет не о каких-то там пустяках, а о вещах серьезных, требующих уже даже моего… некоторого вмешательства. -он глубоко вдохнул, после чего, выдержав небольшую паузу, продолжил, — дорогие мои, прекращайте свою псевдо крутую богадельню с сигаретами и алкоголем. Если вам вдруг, делаю расчет на юношеский максимализм и некоторые подростковые (и не только) особенности, кажется, что это все круто и показывает, насколько вы взрослые, то это глубокое заблуждение и ошибка. И еще один… кхм, нюанс. Не думали, что вы еще как-то малы для серьезных отношений? -на этом моменте он остановился и посмотрел на Болконского и Ростову, сидящих вместе и чуть побледневших от таких высказываний, — вы, по факту, все еще дети, которые ну не должны и не могут поддаваться пошлости и разврату в таком юном возрасте. Мне, если быть откровенным, очень бы не хотелось, чтобы культурно собравшиеся здесь люди превращались в опошленное стадо блядей. Стоит отметить и наших прекрасных дам, а если быть точнее, то Анну и Марину. Давайте не будем забывать, господа вожатые, что вы сами, как никак, не на отдыхе, а на работе, потому позволять себе больше дозволенного, я не считаю возможным. Вы можете себе представить, Лев Николаевич, что вытворили эти две, прости Господи, Вавилонские блудницы вечером прошлого дня?! На этом моменте Чацкий не сдержал своей усмешки и, приложив руку ко рту, тихо усмехнулся, не сводя с Достоевского взгляда. Тот не выдержал. — Я что-то смешное сейчас говорю?! Александр встал со скамейки и, сложив руки на груди, с ядовитой улыбкой начал ненавязчиво ходить по комнате. — И точно начал свет глупеть. Это же надо было одним своим монологом сломать и русский язык, и собственные принципы, перетекающие в нравоучения нам! Сами же рассказывали, «какой русский язык великий и могучий, и не стоит заменять его сапожнической бранью!», а сейчас… видимо, правила не работают на себя самого? Тем более, если уж речь зашла об отношениях, то, посудите сами, какое вам дело до личной жизни каждого из нас? Не все равно ли вам должно быть на это? Да и в конце концов, с какого перепугу вы считаете нас детьми? Понимаете, Федор Михайлович, времена меняются, а вместе с ними и люди (хотя, я больше склоняюсь к тому, что сами люди определяю свое время, а не иначе, но это уже совершенно другой разговор). То, что было актуально и адекватно для годов вашей молодости, сейчас кажется дикостью и полной чушью. Да и почему вдруг отношения резко стали пошлостью? Ничего, что для некоторых это вся жизнь? Ее смысл? Может для кто-то только из-за своей второй половинки и живет вообще? Подводя итоги, хотелось бы спросить — какой толк в том, чтобы лезть куда-то, прекрасно осознавая, что ничего после ваших слов не останется, а они лишь будут приняты за сумасшедший и неслыханный бред? Да, в завершении хочу сказать следующее. Некультурное и опошленное общество здесь — не мы. Спасибо :).