Песня о лете.

      Было странно вернуться сюда, в этот город. Лань Чжань не думал, что когда-нибудь снова окажется здесь. Он годами избегал возвращения, но вот его ноги шагают по тем же улицам, с высоты смотрит то же солнце, отражаясь в окнах тех же домов, и это не сон. Свежий весенний ветер, ещё не достаточно тёплый, но уже мягкий и ласковый, пробежался по волосам, взъерошил их и помчался дальше, смеясь в едва оперившихся листьями ветвях деревьев. Следом за ним с громкими криками пробежали дети с ярким воздушным змеем в руках. Лань Чжань остановился. Кончики пальцев внезапно ощутили холод, и он, сжав кулаки, спрятал их в карманах своего пальто. Чужой весёлый смех ещё звучал далёким эхом, и Лань Ванцзи не знал, было ли это отголоском прошлого или на самом деле. Он вернулся, и в его ясной голове вновь наступила путаница. Даже если он всё ещё был один.       — Ванцзи, — мягкий голос за спиной заставил Лань Чжаня отвлечься от размышлений. Медленно он повернулся. Его старший брат стоял рядом с ним со своей обычной улыбкой на лице, похожей на тёплое солнце. Она согревала, но не могла обжечь.       — Сичэнь, — слегка наклонив голову, поздоровался он в ответ. Они не виделись больше года — Лань Сичэнь должен был вернуться, чтобы заняться своей финансовой компанией, тогда как Лань Чжань отправился в десятимесячный тур по Южной Америке. Они продолжали созваниваться почти трижды в неделю, но это не было тем же самым, что видеть друг друга на самом деле. И Лань Чжань знал, что скучал по своему брату. Единственный человек во всём мире, кто любил его таким, какой он есть, единственный, кто никогда его не оставит. И сейчас, после такой длительной разлуки он хотел бы выразить свои чувства, но не знал, как. Он изучил так много вещей, о которых другие едва ли слышали, но нечто такое обычное, как выражение своих эмоций, всё ещё оставалось тем, что он не познал до конца. Не умел. Поэтому он просто смотрел с особой интенсивностью, желая, чтобы его холодные глаза смогли отразить всё то, что трепетало внутри. И, кажется, этого было достаточно, потому что взгляд Лань Хуаня заблестел тем особым светом, что когда-то давно был в глазах их матери, а улыбка стала ещё нежнее.       — Я рад, что ты приехал, — продолжил Сичэнь спокойно. — Мы так давно не виделись, и, боюсь, это могло продлиться ещё дольше, если бы ты не вернулся. У нас сейчас важные переговоры, новая сделка, мы с командой готовили её три месяца, и я не смог бы вырваться к тебе.       — Я хотел увидеть брата, — честно ответил Лань Чжань. Ветер, вновь примчавшийся из ниоткуда, проскользнул между ними, прошёлся невидимыми пальцами по волосам и снова убежал прочь. Лань Хуань поднял руку, приглаживая свои безупречные длинные волосы, связанные лентой в низкий хвост. Лань Чжань лишь молча проследил взглядом за его движением — его собственная короткая причёска в подобном не нуждалась.       — Не хочешь пообедать? — улыбка не сходила с лица брата ни на минуту. Лань Чжань кивнул.— Здесь поблизости есть отличный ресторан. Он открылся через год после твоего отъезда.       Лань Чжань тихо промычал в ответ, показывая, что одобряет. Их движение вдоль улицы было неспешным. Лань Хуань рассказывал о том, как обстоят дела в его фирме, о том, как на прошлой неделе был в гостях у дяди. При упоминании Лань Цижэня что-то в груди Лань Чжаня на мгновенье сжалось, но быстро растаяло. Будто тень. Ещё один призрак прошлого. Он слушал, наслаждаясь голосом брата, его присутствием рядом. Смотрел в его лицо и видел, что тот действительно счастлив. Лань Сичэнь нашёл своё место в мире, и это было прекрасно. Ресторан, о котором говорил брат, действительно оказался хорошим и тихим местом. Пастельные тона интерьера, изысканная мебель, негромкая успокаивающая музыка на фоне и журчание фонтана в центре зала позволяли расслабиться и отдохнуть от шума улиц. В ожидании, когда принесут их заказ, Лань Сичэнь начал расспрашивать Ванцзи о его последнем туре. Лань Чжань прилежно отвечал, вспоминая. Большую часть путешествия он мучился от жары и усталости. И хотя ни одна нота не проскользнула неверно во время его концертов, он снова и снова ловил себя на том, что его мысли плавятся и утекают от него, как вода сквозь пальцы. И на фоне этого холод в груди казался спасением. Лань Чжань привык к нему, к этому зыбкому ледяному ощущению внутри. Оно не оставляло его годами, и в какой-то момент он начал думать, что это правильно. Разве оно не идеально соответствует его лицу? Такое же пустое и холодное.       Сичэнь слушал, улыбаясь, задавал вопросы, когда Ванцзи замолкал, подталкивал его рассказывать дальше. Когда принесли еду, они оба погрузились в уютное молчание. Это ощущалось так знакомо, так привычно, что напомнило Лань Чжаню о детстве и доме- том, что ушло безвозвратно.       И, словно каким-то чудом уловив его мысль, Лань Сичэнь отложил в сторону палочки и тихо спросил:       — Где ты остановился?       Неторопливо Лань Чжань дожевал еду и лишь тогда произнёс:       — В отеле. На Двадцать девятой.       Сичэнь наклонил голову, взгляд его стал немного печальным.       — Ты же знаешь, что можешь остаться у меня, — в тоне его звучали вопросительные интонации, словно он сомневался, что Лань Чжань действительно понимает это. — На столько, сколько тебе будет нужно.       Но Лань Чжань и так был в курсе. Он просто… Он не знал, что ему теперь делать. Куда идти. Его сердце искало что-то важное годами, отчаянно и безуспешно, и он… он просто устал. Ему нужно было собраться с мыслями и принять решение. Самому.       — Мгм, — кивнул он, потому что брат ждал ответа.       Принесли напитки — зелёный чай для Лань Чжаня и белый для Лань Хуаня. Сичэнь вежливо поблагодарил официанта, но, когда тот удалился, вновь посмотрел на своего младшего брата.       — Так, — начал он медленно, — какие у тебя планы? Ты надолго? Или у тебя скоро новый концерт или тур? Я ещё не видел расписания.       — Нет, — сухо обрезал Лань Чжань. Холод от кончиков пальцев пробежал выше и затаился где-то на уровне локтей. Зудящее чувство, которое хотелось прогнать, стереть, смыть горячей, обжигающей водой. Но Сичэнь смотрел, и Лань Чжань, вздохнув, заставил себя сконцентрироваться на действительности.       — У меня нет ничего, — его тон был отражением того холода, что жил внутри. — Мне предлагали несколько выступлений, но я отказался.       Глаза Сичэня чуть прищурились. Но даже так они оставались тёплыми сгустками света, в отличие от ледяных глаз самого Лань Чжаня.       — Ты хочешь взять перерыв? — тихо спросил брат.       Лань Чжань бросил в его сторону тяжёлый взгляд.       — Я хочу уйти.       Он отвернулся прежде, чем Сичэнь начал расспрашивать. Они закончили ужин в тишине, а после Лань Хуаню позвонили, и он спешно должен был вернуться в офис. Но оба они знали, что этот разговор ещё не закончен.       Оставшись в одиночестве, Лань Чжань прикрыл глаза, позволяя фоновой музыке, наконец, заполнить его разум. Он узнал произведение, тонкое, нежное. Мелодия ночи. Он играл её не раз, и зрители снова и снова аплодировали ему во всех залах, где он выступал. Но каждый раз что-то словно отламывалось внутри него. Будто на каждом своём концерте, с каждой нотой он откалывал частичку своей души. Отдавая всё, что оставил он себе самому?       Когда-то давно музыка была его жизнью. Ради неё он пошёл против воли дяди, он изменил всю свою жизнь, он оставил свой дом. Он выбрал этот путь, и был уверен, что поступил правильно. Но теперь, спустя почти четыре с половиной года, он больше не знал, что чувствует. Возможно, только возможно, он всё-таки ошибся.       Ветер стал сильнее, когда Лань Чжань покинул ресторан. Спрятав руки в карманы, он вдохнул воздух полной грудью и неторопливо побрёл прочь. Его ноги будто помнили, как он ходил этими улицами мальчишкой, и вели его знакомыми путями. Мимо парка и высокой ограды старинного дома. Вдоль элитного жилого комплекса и через автобусную остановку, заклеенную афишами. По набережной в сторону дикого пляжа. Когда Лань Чжань спустился с брусчатки, в его туфлях быстро оказался песок. Но он не остановился. Шум воды всегда приносил ему какое-то успокоение. Подойдя близко, к самой кромке берега, он остановился, скрестив руки на груди, и устремил свой взгляд на темнеющие неторопливые волны. Вода ещё не прогрелась достаточно, но тогда, в прошлом, Лань Чжань уже мог плавать в ней. И если кто-то другой фыркал и кричал от холода, то он лишь наслаждался глубиной и свежестью. В те годы мороз был лишь снаружи, и это не было страшно.       У реки никого не оказалось, и Лань Чжань мог оставаться здесь сколько угодно, не беспокоясь, что ему помешают. Он слушал звук бегущей воды, и на секунду ему показалось, что, как и прежде, он может уловить её мелодию. Но это не было так. Больше нет.       Горечь сожаления вспыхнула на языке и пропала. Когда-то именно так Лань Чжань и влюбился в музыку — потому что слышал её даже в обычных вещах, во всём, что его окружало. Весь мир пел для него, звучал, искрился, цвёл. Но это прошло, когда он стал старше. Когда занятия на скрипке и концерты начали сменять друг друга так быстро и часто, что он не успевал дышать. И в груди всё сильнее расползался холод вместо сердца. А лето прошло, оставив вечную зиму.       Наверное, он стал излишне драматичен. Беззвучно фыркнув, Лань Чжань покачал головой и побрёл обратно на дорожку. Песок в обуви натирал кожу, и он остановился у скамеечки, чтобы почиститься. Именно тогда к его ногам неожиданно подкатился футбольный мяч. Замерев, Лань Чжань уставился на игрушку. Его сердце, всегда неизменно спокойное, внезапно споткнулось, пропустило удар в размеренном ритме. Будто с разбегу налетело на кочку из воспоминаний. И лишь громкий быстрый топот заставил его поднять голову. Запыхавшись, к нему подбежал мальчик. Наверное, ему было лет двенадцать или тринадцать. Живое лицо, блестящие глаза. Он улыбнулся, ловко подхватил мяч и помчался назад, на бегу громко крича ожидающим в стороне друзьям. И это напомнило Лань Чжаню кого-то из его собственного детства.       Именно таким он впервые встретил Вэй Ина.       Им было двенадцать, и семья Цзян только переехала в город.       Лань Чжань всегда был сам по себе. Его иллюзии о том, что у него могут быть друзья, разбились ещё в первую неделю в начальной школе. Тогда все дети быстро нашли себе приятелей, но никто не хотел играть с ним, потому что все считали его скучным и странным. Он пытался заговорить с ними, но они лишь насмешливо смотрели на него и его неумелые попытки и спешили уйти. И он все переменки сидел один с любимой игрушкой в руках, пока другие малыши играли, бегали и делились друг с другом едой. Мечтая, что однажды кто-то увидит его. На самом деле увидит. С тех пор изменилось лишь то, что вместо игрушки в его руках была книга.       Он привык быть один, и его это не пугало и больше не ранило. Он быстро понял, что так будет всегда. В конце концов, у него всё ещё оставался старший брат, и этого было более чем достаточно.       А потом появился Вэй Ин. Этот громкий весёлый ребёнок, которого быстро полюбили все дети вокруг. Но среди десятка голосов, среди смешливых и интересных ребят он почему-то увидел скучного одинокого мальчика.       Лань Чжань как всегда сидел под деревом и читал, когда к его ногам подкатился красно-белый футбольный мяч. А следом подбежал мальчик — Лань Чжань уже видел его прежде на уроках на этой неделе, они ходили в один класс, но не разговаривали. Худенький, с лохматыми волосами, собранными на затылке, и содранными острыми коленками, торчащими из-под широких шорт. Лань Чжань думал, что мальчик заберёт свой мяч и вернётся к друзьям, и потому даже не оторвался от книги, но тот неожиданно остановился.       И когда Лань Чжань поднял глаза, то чуть не задохнулся. Эта улыбка, что встретила его, обжигала словно самое жаркое пламя.       — Привет, — мальчик протянул вперёд правую руку, левой прижимая к груди мяч, — я Вэй Усянь. А ты Лань Ванцзи, верно?       Никто из его сверстников не разговаривал с ним. И Лань Чжань вдруг ощутил себя странно и неуверенно. Он не знал, как вести себя, как ответить, чтобы не напугать единственного человека, кто заметил его. Он прочитал так много книг, изучил столько дисциплин, но там не было сказано, как общаться. Он не верил, что однажды ему понадобится что-то подобное. Но сейчас он хотел, чтобы другой мальчик остался с ним ещё на мгновение дольше, и для этого он должен был ответить.       Другие ребята громко позвали Вэй Усяня. Тот оглянулся, помахал им рукой, а затем вновь повернулся к Лань Чжаню и вдруг подмигнул ему.       — Был рад с тобой познакомиться, — громко и чрезмерно довольно объявил он. — Теперь мы друзья, правда? Ещё увидимся, Ванцзи!       И прежде, чем Лань Чжань успел собрать в голове хоть одну мысль, убежал прочь. Его громкий смех раздался из толпы учеников. И все вместе они побежали на поле, чтобы ещё немного поиграть до звонка. Лань Чжань лишь вздохнул и вернулся к книге. Его лицо горело, а сожаления давили на грудь так сильно, что хотелось плакать. Единственный человек, наконец, увидел его, а он не смог сказать ни слова.       Прижав книгу к себе, Лань Чжань закрыл глаза. Вэй Ин давно убежал, но жар его улыбки всё ещё был здесь, окутывал Лань Чжаня, словно кокон, защищая от холода.       Качнув головой, Лань Чжань отогнал в сторону невольные воспоминания. Он не может думать об этом. Не сейчас, когда он и так запутался во всей своей жизни.       Поправив обувь, он поднялся со скамейки и вернулся в отель.       Следующие два дня он в одиночестве гулял по городу. Однажды к нему за ужином присоединился Сичэнь. Но брат был слишком занят предстоящей сделкой и не мог уделить их встрече больше времени. Однако они договорились вместе навестить дядю в субботу. И Лань Чжань был благодарен Сичэню за то, что не пойдёт в тот дом один. Он не представлял, как бы смог пройти через это без поддержки.       Дом их дяди, Лань Цижэня, был искусным, хотя и довольно аскетичным особняком. За четыре с половиной года это место ничуть не изменилось, оставаясь таким же идеальным образцом перфекционизма и минимализма, что и прежде. Лань Чжань жил здесь вместе с братом вплоть до окончания школы. И он знал, что какая-то часть его всегда будет принадлежать этим стенам. Но больше это не было его домом.       Поднимаясь следом за братом по гранитным ступеням, в его ушах далёким эхом звучал гневный голос дяди: «Так из-за этих глупостей ты рушишь свою жизнь? Планы своей семьи? Ты разочаровал меня, Ванцзи».       Он всегда был примерным, совершенным учеником, послушным племянником, он отдавал всего себя учёбе, следовал заветам и наставлениям дяди, ничего не прося для себя. Он с детства привык подавлять свои личные желания, заглушать их, скрывать. Пока однажды не пришёл мальчик, разбивший его ледяные стены. И тогда впервые в жизни он выбрал себя. Этого дядя не смог ему простить. За четыре с лишним года он не был ни на одном концерте Ванцзи. Не поздравил его ни с одной музыкальной номинацией на премию или полученной наградой. А его сухие открытки на Новый год казались только формальностью. Возможно, их даже писал брат, а не он сам.       Дверь открылась, когда Сичэнь позвонил.       — Здравствуй, дядя, — услышал Ванцзи его голос и тотчас сделал шаг в сторону, выходя из-за спины брата.       — Дядя, — поприветствовал он, кланяясь. В голове его тотчас закружились воспоминания о том, как он уходил из этого дома и что слышал вслед. Что чувствовал. Но прошлым разногласиям пришло время отправиться в забвение. Дядя был его единственным старшим родственником, тем, кто воспитал его как знал. Быть может, это их шанс попытаться починить то, что они сломали в тот день.       — Сичэнь, Ванцзи, — проскрипел Лань Цижэнь. Лань Чжань отметил, что в его безупречной бороде появились седые волосы, а на лице — новые морщины. Но взгляд оставался столь же твёрдым, что и прежде, а наряд — богатым и идеальным.       Лань Чжань не удивился, когда понял, что в самом доме тоже ничего не поменялось. Их дядя никогда не был приверженцем чего-либо нового, цепляясь за то прежнее, что у него было. Обед, на который их пригласили, проходил в строгом молчании. Лишь когда тарелки опустели, и они перешли к напиткам, Лань Цижэнь обратился к Лань Сичэню. Какое-то время они разговаривали о последней сделке, что прошла на этой неделе. Дядя действительно беспокоился, и Лань Чжань знал, почему. Когда-то эта компания была основана братом Лань Цижэня, отцом Ванцзи и Сичэня. Теперь это дело перешло к его старшему сыну — это ли не повод для гордости? Вот кто выполнил своё предназначение и не разочаровал дядю. Следы неповиновения Лань Чжаня вечно будут на его теле.       — Я слышал, ты решил оставить свою карьеру в музыке? — внезапно резко спросил Лань Цижэнь. Лань Чжань моргнул, немного поражённый тем, как внезапно всё внимание переключилось на него. В какой-то момент ему показалось, что дядя собирается игнорировать его присутствие, помня их последний разговор. — Все СМИ только об этом и пишут. Знаменитый Ванцзи, скрипач-виртуоз бросает музыку после своего заключительного тура и исчезает. Они там головы сломали, куда ты пропал.       Это звучало несколько грубо, но это так же и правда, и Лань Чжань не собирался ничего отрицать.       — Мгм, — кивнул он. Сичэнь тихо вздохнул. Глаза Лань Цижэня прищурились, а губы искривились.       — То есть, теперь ты и это решил бросить? — мрачно уточнил дядя. — Ты говорил, что не можешь жить без музыки. Сбежал сразу после выпуска, хотя тебя приняли в лучший медицинский университет в стране. Помчался за своей сказочкой. И что сейчас? Разве это не было тем, что ты так хотел? А? Что ты теперь собираешься делать? Без образования, без работы. Что у тебя есть кроме твоей скрипки, Ванцзи?       — Дядя, — попытался вступить в разговор Сичэнь, но Лань Цижэнь не обратил на него внимания. Его ледяной грозный взгляд был прикован к Лань Чжаню. И каждое его слово резало воздух.       «Если уйдёшь сейчас, то, как бы тяжело тебе ни было, не возвращайся за моей помощью».       — Я разберусь, — голос Ванцзи звучал не менее холодно. Прошли те времена, когда он боялся гнева своего дяди. — Я здесь не для того, чтобы просить тебя о помощи.       — Вот как, — Лань Цижэнь только хмыкнул. А затем вдруг глубоко вздохнул и устало покачал головой. — Пойми, Ванцзи, я не твой враг. Я всегда желал тебе лучшего.       По спине невольно прошёлся огонь, обгладывая кожу призраком прошлого.       — Знаю.       — Если бы ты послушал меня, если бы стал врачом, ты бы уже мог построить блестящую карьеру и стать…       — Как ты?       Лань Чжань аккуратно поставил на стол чашку с нетронутым чаем, что всё это время сжимал в руке. Пальцы едва заметно дрожали, и ему пришлось сжать их в кулак, чтобы подавить тремор.       — Что плохого в том, чтобы быть таким, как я? — приподнял брови дядя. В конце концов, у него была своя клиника, он стал знаменитым хирургом, и его уважали, даже побаивались. — Я всегда думал, что Сичэнь продолжит дело вашего отца, а ты — моё. У нас были такие планы.       И это снова происходило. Словно и не было этих лет, а Лань Чжаню вновь было семнадцать. Тот же разговор. Те же доводы. И всё так же дядя не желал его слышать. Тогда, в тот день, юный Лань Чжань ответил на эту фразу веское: «Это не мой путь» и ушёл, впервые в жизни хлопнув дверью. Через два дня он уехал из дома и из города. Ещё через три — из страны.       — Нет смысла вновь обсуждать это, дядя, — спокойно ответил Лань Чжань. — И, думаю, мне пора. Прошу извинить меня. Дядя. Сичэнь.       Они мирно попрощались, он надел пальто и вышел.       Спускаясь по ступенькам, он будто видел себя того, бегущего с чемоданом и скрипкой прочь.       Неподалёку, сразу за музыкальной школой, был крошечный дикий сквер, такой неухоженный и незаметный, что никто никогда не заходил туда. Когда-то это было тайным безопасным местом Лань Чжаня. Он часто прятался там, когда его чувства давили на сердце слишком сильно, и он не знал, что с этим делать. Однажды Вэй Ин нашёл его там, и с того дня это стало их особенным местом.       Прошло без полугода пять лет, но что-то вновь вело Лань Чжаня туда.       Ровным шагом он обошёл здание музыкальной школы, прежде чем отыскал ход в окружавшей её металлической ограде — несколько сломанных прутьев. Их так и не починили. Пригнувшись — он стал выше и шире в плечах — Ванцзи протиснулся в отверстие. Трава здесь ещё не стала высокой, как будет летом, а ветки кустов и деревьев едва начали покрываться первыми листьями. Осторожно отгибая их в стороны, чтобы не сломать, Лань Чжань стал углубляться внутрь сквера. Раньше здесь была уютная чистая полянка. Но сейчас подтянувшиеся деревца совсем закрыли её. Хотя Лань Чжань сразу узнал место. Вокруг ствола дерева, под которым он и Вэй Ин так часто сидели, прижавшись друг к другу плечами, была обвязана тонкая железная цепочка.       — Что ты делаешь? — Лань Чжань сидел на скамеечке у пруда и кормил уток, когда к нему внезапно подбежал Вэй Ин и, схватив его за руку, потянул вверх.       — Пойдём скорее! — пропыхтел Вэй Ин. Его щёки раскраснелись от бега, в глазах танцевали огненные звёздочки, и Лань Чжань на мгновенье позабыл, как дышать. Вэй Ин был так красив, что сердце сжалось в какой-то болезненной нежности. Оставив хлеб, Лань Чжань позволил Вэй Ину тащить его за собой и вскоре понял, что они направляются в их тайное место.       — Что-то случилось? — сразу же напрягся Лань Чжань. Обычно они приходили сюда, когда кому-то из них было грустно или не по себе. Но Вэй Ин лишь покачал головой, отказываясь что-либо объяснять.       Вскоре они выбрались на полянку, и лишь тогда Вэй Ин отпустил руку Лань Чжаня. Тепло от его пальцев ускользнуло, и Лань Чжань с сожалением сжал кулаки, пытаясь сохранить его остатки в своей ладони.       — Знаешь, я кое о чём подумал, — пропыхтел Вэй Ин, пытаясь что-то вытащить из кармана своей толстовки. — Через два года мы заканчиваем школу. Кто знает, что потом будет, верно? Нужно оставить что-то на память в этом месте. Как знак, что мы здесь были. Что-то, что не изменится со временем. Сначала я хотел предложить тебе вырезать наши имена на стволе…       — Нельзя портить дерево, — сразу возразил Лань Чжань, нахмурив брови. Вэй Ин стрельнул в его сторону игривым взглядом и коротко рассмеялся.       — Да, да. Я знал, что ты так скажешь, поэтому взял вот это.       Наконец, он с трудом извлёк из кармана длинную блестящую цепочку с замочком на одном конце. Лань Чжань непонимающе заморгал, и Вэй Ин снова хихикнул.       — Мы обвяжем её вокруг нашего дерева, запрём на замок, а ключ закопаем, — объяснил он с гордостью. — Так никто не пострадает и не уничтожит это. И на замочке можно написать наши имена!       И он оказался прав. Прошло столько времени, а цепь всё так же окружала дерево.       Наклонившись, Лань Чжань присел на корточки и, протянув руку, коснулся цепочки кончиками пальцев. Если закрыть глаза, он мог увидеть две пары тоненьких ручек, слаженно обматывающих эту цепь вокруг дерева. А затем так же синхронно закапывающих под корнями маленький блестящий ключик. Тем вечером дядя долго кричал на Ванцзи, когда поймал его с грязными руками. Но ночью, лёжа в своей постели, Лань Чжань не мог перестать думать о том, как особенно жарко горели глаза Вэй Ина, когда они вместе оставляли свой памятный знак, а на замке белым маркером вывели свои инициалы — всё, на что хватило места. Будто символ их дружбы. И его сердце билось чаще.       Боже. Он был таким юным. Таким глупым. И таким влюблённым.       Лань Чжань позволил вздоху слететь с его губ. Вэй Ина больше не было здесь, но он так же пришёл сюда, когда поссорился с дядей, в поисках утешения. Это всё ещё было его безопасным местом.       Пальцы бережно сжали ржавый потемневший от времени замок. Но под слоями грязи там белели всё те же неизменные буквы «ЛЧ» и «ВИ».       Хотел бы Лань Чжань знать, бывал ли Вэй Ин здесь после его отъезда.       Но он уже больше четырёх лет не слышал ничего о своём единственном друге. Потому что Вэй Ин, Вэй Усянь, мальчик с обжигающей улыбкой, его бросил.