Песня о лете.

      Сичэнь смерил его таким взглядом, от которого любой бы струсил и умчался, поджав хвост. Но Вэй Ин даже не дрогнул. Он был слишком решительно настроен во всём разобраться, чтобы отступить в самый последний момент.       — Не думаю, что надо, — тон Лань Хуаня звучал со спокойствием, за которым таился опасный острый меч. Мужчина выглядел вежливо и прохладно, но Вэй Ин узнал этот взгляд, эти интонации — тот был настроен проявить жёсткость в любой момент.       — Мне нужно увидеть Лань Чжаня, — Вэй Ин сделал ещё шаг к столу и оказался напротив Сичэня. — Пожалуйста. Прошу.       Старший Лань не шевельнулся, лишь чуть сузил глаза. В их тёмных омутах плавали ледяные айсберги.       — Теперь, значит, нужно, — с тихим и совсем не весёлым смешком отметил он. — А что нужно Ванцзи, не хочешь спросить?       Вэй Ин потряс головой. Он бы ни за что не сделал что-то против воли своего друга. Но он знал, что Лань Чжань, его Лань Чжань, тоже хотел бы его увидеть. Если он всё ещё он, если тот, кого Вэй Ин знал полжизни, то он желает это встречи не меньше, что бы ни случилось между ними в последний раз.       — Если он не хочет меня видеть, я не стану навязываться. Но только пусть скажет сам. Мне нужно знать, что он в порядке. Нужно столько сказать, спросить… Лань Сичэнь, пожалуйста, — он просил. Он готов был умолять, если придётся. — Я искал его всюду, но не нашёл. Где он?       — Хм, — Лань Сичэнь скрестил на груди руки, и лицо его заледенело ещё сильнее, хотя казалось, что больше уже невозможно. — И я должен сказать это человеку, кто причинил моему брату боль? Кто делал это снова и снова, даже не задумываясь о своих поступках и их последствиях. Куда там. Вэй Усянь лишь делает, что хочет, не оглядываясь на то, что разрушает.       Вэй Ин никогда не слышал от этого человека такой ярости. И он понимал, что заслужил эти слова. За то, что оставил Лань Чжаня пять лет назад. Даже если это было из благих побуждений, это всё равно причинило другу боль. Он не имел права принимать решение за двоих. Но тогда ничего не казалось ему вернее этого. Но теперь они уже обсудили случившееся, Лань Чжань простил его, даже если Вэй Ин всё ещё чувствовал свою вину. Но не Лань Хуаню его осуждать. И внезапно в груди вспыхнула ответная злость. Та, что была там какое-то время, не безжалостная, не всепоглощающая, но всё же была.       — Говорит тот, кто смотрел, как ваш дядя избивает ребёнка до шрамов, и не заступился за него, — выпалил он с придыханием. Да, Сичэнь тогда был совсем юным, но Вэй Ин знал, что сам бы бросился под удары, чтобы прикрыть Лань Чжаня собой. И в двенадцать лет, и в четырнадцать и всегда.       Сичэнь отшатнулся, и его глаза сделались шире, а плотно стиснутые губы раздвинулись. Он явно не ожидал такого удара. Но Вэй Ин пришёл сюда не для того, чтобы причинить ему боль. Он не хотел этого и тут же ощутил стыд за свою глупую вспыльчивость. Оба они налажали в своё время, оба совершали ошибки. И оба бесконечно любили одного человека.       — Извини, я не должен был так говорить. Но не суди меня. Я знаю, что тогда поступил неверно, что обидел Лань Чжаня. Но я хотел его защитить от вашего дяди, хотел дать ему шанс на лучшую жизнь, — Вэй Ин выдохнул, сильнее сжимая кулаки, чтобы заглушить зарождающийся тремор. — Просто позволь мне увидеться с ним ещё один раз. Прошу тебя. Я знаю, мы плохо расстались, но мне нужно с ним поговорить. Всего один раз. И если он скажет мне уйти, я уйду и, клянусь, больше не побеспокою его. Если он того действительно желает. Пожалуйста. Умоляю. Я не хочу, чтобы всё закончилось так. Он мой друг.       Сичэнь уже пришёл в себя — от растерянности не осталось и следа. Лицо его опустилось и стало выглядеть ещё более холодным и печальным.       — Твой друг, значит, — повторил он негромко. И вздохнул протяжно, глубоко. Словно нёс на плечах всю тяжесть мира, всю его скорбь. — Это всех друзей ты отталкиваешь от себя? Или только его? Чем он заслужил такое отношение, Вэй Усянь? Ты был его единственным другом, он был так счастлив, когда ты выбрал его. Я всю жизнь наблюдал, как он рос таким одиноким, таким несчастным. Он же мой маленький брат, я всё это видел! Все оставляли его, все обходили стороной. Такой хороший, такой грустный. И добрый. Но все не любили его. А ты пришёл и подарил ему то, что никто, включая меня, не мог. Ты стал его жизнью. Я был так благодарен тебе за это. За то, что ты открыл его сердце, за то, что он улыбался рядом с тобой. Что расцветал. А потом ты просто ушёл. Ты. Тот, кто поклялся быть с ним. Кто обещал не оставлять. И сделал именно это. Не снизойдя даже до простого объяснения. До пары слов. Ты просто исчез, и он разваливался на части.       Вэй Ин слушал, глядя в прекрасное печальное лицо Сичэня, в его глаза, полные боли, и чувствовал, как собственное сердце плачет, стонет в груди. Он не хотел, он и так ненавидел себя за тот свой поступок. Но слышать это от старшего брата Лань Чжаня, от того, кто был ему ближе всех — это разрывало душу снова и снова, сильнее в тысячу раз. Лань Хуань говорил то, что Лань Чжань никогда бы не смог. Но то, что было правдой. Отчаянной, горькой и жестокой.       — Да, теперь я знаю, что и тебе было плохо в это время, — продолжил Сичэнь. — Может, даже хуже. Ты потерял так много, ты страдал. И я понимаю, ты хотел как лучше для него. Ты его защитил. Без этого он бы не стал музыкантом, не увидел мир, не обрёл свободу. Думаешь, я виню тебя в этом? Раньше — да. Но не теперь. За это ты давно прощён. И, если хочешь правду, Вэй Усянь, я не знаю, как бы сам поступил на твоём месте. Может быть, точно так же. Ради него я был бы готов отпустить его, хоть это и самое тяжёлое. Это не легче, чем жить в неведении. Но то, что ты сделал теперь… Как ты мог быть таким жестоким с ним, Вэй Усянь? Как тебе хватило сил снова оттолкнуть его, так безжалостно? Он тебе верил. Он открылся тебе. Ему было так страшно, но он сделал это. Он сделал всё для тебя, а ты велел ему убираться. Он признался, а ты прогнал его. Что ты за человек, скажи мне? За что ты так с моим братом?       Одна за другой тихие слезники выскользнули из наполнившихся влагой глаз и сбежали по щекам, оставляя за собой влажные следы на прекрасном лице Сичэня.       Всё внутри Вэй Ина кричало от ужаса и боли. Он никогда прежде не видел Лань Хуаня таким несчастным и отчаянным, и его собственное сердце разрывалось на куски. Глаза горели. И он чувствовал себя на грани. Наверное, ему стоило уйти, стоило сбежать, пока он не перенервничал, пока не случилось что-то плохое. Но он не мог. Не в минуту откровений. И всё же что-то напрягало его в прозвучавших словах, путало, смущало. Нечто странное, чего он не мог понять.       — Лань Хуань, — голос стал тоньше, слабее. Вэй Ин кашлянул, пытаясь вернуть его в норму. — Я не совсем понимаю. Когда я сказал ему убираться? Да, в последний раз мы поссорились, но… но я не…       Он застыл.       Тук. Тук.       Сердце грохнуло безумно громко в ушах и застыло. Рот приоткрылся, и с губ слетел поражённый вздох.       Что тогда произошло? В тот вечер. Лань Чжань сидел рядом с ним. Его голос. Его тепло, его запах. Он отдал шкатулку с подарками Вэй Ина. А потом сказал, что не полетит в Германию. Что выбрал концерт и нарушил слово.       А затем… Затем? Голова болела слишком сильно. Что-то было, какие-то шумы и огонь, и…       И?       Сичэнь недоверчиво уставился на него и скривил губы.       — Ты серьёзно? — процедил он сурово. — Если это шутка, Вэй Усянь…       — Нет! — перебил его Вэй Ин отчаянным криком. И тотчас сбавил тон. — Нет, Сичэнь. Я… я правда… Я сказал ему это? Тогда?       Как он мог? Почему? Что произошло, что заставило его сделать это?       Нет, пожалуйста. Пусть это окажется ошибкой. Вэй Ин не мог сказать убираться человеку, которого любил так сильно, что его сердце разрывалось. Нет, нет, нет…       В глазах Лань Хуаня так и горело непонимание. Отчего-то стены в кабинете покачнулись, словно на карусели. Вэй Ин отдалённо почувствовал, как подкашиваются ноги, словно они не принадлежали ему, и повалился на пол. Он едва успел схватиться за стол, чтобы не рухнуть. Сичэнь тотчас оказался подле него, подхватил за локти, помог встать и подвёл к дивану. Не говоря ни слова, он отошёл, чтобы налить воды, и вернулся с полным стаканом.       Вэй Ин снова чувствовал себя беспомощным и слепым, когда в его руки впихнули холодное стекло. Таким же бесполезным, искажённым, блуждающим в темноте без фонаря. И без шанса выбраться на свет. Он сделал несколько глотков, но не помогло. Всё тело дрожало, а в голове стоял жуткий пугающий гул — давний знакомый.       Что он наделал? Что случилось в тот вечер, что скрыло белое пятно в его голове?       — Ты не помнишь? — тихо и беззлобно спросил Сичэнь. Вэй Ин повернул голову и уставился на него. Будто впервые заметил, вспомнил, что в этой путанице сегодня он не один.       «Лань Чжань, — пронеслось в его голове жалобно, с мольбой. — Почему ты не Лань Чжань? Верни мне его».       Но глаза напротив него были карими, а не золотыми. И вместо нежной зимы была тёплая весна. Но Вэй Ин любил свою зиму. Любил Лань Чжаня.       — Я… мы… — он должен был сосредоточиться, чтобы подавить этот шум в своём черепе, в мыслях, в душе — где бы тот ни был. — Он утаил, что не поедет со мной, нарушил слово, и я злился. Даже не сколько из-за того, что он не полетит со мной, столько из-за того, что не признался сам. Он выбрал сцену. И я сказал, чтобы он купил себе нового друга. А потом… потом… Сичэнь-гэ, что было потом?       Вэй Ин испуганно охнул.       Он действительно не помнил. Он не помнил ничего больше о том вечере. Только собственную обиду, боль от предательства, злость и сильнее всего — страх. Его сердце было разбито, и темнота вокруг стала плотнее, но это всё, что осталось в памяти. Жар. Испуг. Кошмары. Всё это заслоняло от него правду непробиваемым щитом.       Грудь болезненно заныла.       — Я… — Вэй Ин вздрогнул и опустил стакан на столик, пока не уронил. Его пальцы всё ещё дрожали. — Что я сделал?       Он должен был знать. И уже понял — что-то очень плохое. Что-то, что ранило Лань Чжаня. И поэтому его брат так зол. Потому что Вэй Ин заслужил. Не за старые решения, но за новые поступки.       Сичэнь прижал руку к губам.       — Ты правда не помнишь, — поражённо прошептал он. — Почему? Как ты можешь не помнить?       Дрожь усилилась. И Вэй Ин сжался, обнимая себя руками. Он вернулся в свою тьму. Здесь было до боли знакомо: холодно и страшно. И он снова был один. Это место всегда ожидало его в свою ледяную пасть.       Он желал и боялся получить ответы, но знал, что сначала должен дать свои. Хватит недомолвок, достаточно тайн и непониманий.       — После аварии я… — голос снова сломался, но в этот раз он даже не попытался его исправить. Пусть дрожит и сипит. — Это последствия. Меня даже водили к врачу, но он не смог помочь, исправить это. Когда я чего-то боюсь слишком сильно, у меня может случиться паника или истерика. Сначала начинается какой-то громкий шум и боль в висках и глазах. А затем… Затем я делаю что-то ужасное от страха и боли, я не знаю, что происходит в моей голове в это время, но что-то очень плохое. И потом я ничего не помню. Ни что творил сам, ни что творилось в мыслях. Это просто выпадает из моей памяти, будто никогда и не происходило. В первое время это случалось довольно часто. Затем реже и…       — Ты испугался, что он тебя предал, — произнёс Сичэнь. — Он говорил, что ты очень боялся операции. А потом узнал, что он тебя бросает. И не от него. И у тебя случился такой приступ.       Он не спрашивал. Они оба уже поняли это. Вэй Ин быстро потёр нос. Даже если всё было так, это не оправдание. Он должен узнать, что сделал. И, Боже, если он причинил Лань Чжаню боль, он себя не простит.       — Ох, какие же вы оба идиоты, — Сичэнь устало откинулся на спинку дивана и закрыл лицо руками. — Что же вы наделали. Если бы только он сам сказал тебе всё, если бы сделал это раньше, ничего бы не было. Если бы ты был здоров, если бы твои мысли не были так поражены, ты бы смог правильно услышать его. И всё спасти…       Вэй Ин с силой вцепился в руку Сичэня и оттянул её в сторону. Тот посмотрел на него. В его глазах не было больше ни злости, ни раздражения, ни льда. Только огромная грусть и сожаления.       — Скажи мне, — потребовал Вэй Ин. — Скажи мне всё. Я должен знать.       — Вэй Усянь, — потянул Сичэнь, — ты будешь в порядке? Твоя операция была не так давно, я не хочу навредить тебе. Брат убьёт меня.       Вэй Ину было всё равно. И на себя, и на него. Как бы ни была страшна правда, он должен её принять.       — Скажи, — настойчиво повторил он. Чтобы и дальше ненавидеть себя, он должен знать, за что.       — Ладно, — согласился Сичэнь с усталым вздохом. Вэй Ин отпустил его руку. — Когда Лань Чжань в тот вечер пришёл к тебе, ты уже знал, что он не может лететь в Германию, и был очень обижен. И тогда он сказал тебе кое-что ещё. Думая, что это поможет тебе его простить. Признание, которое он носил в себе годами. Которое так берёг и которого так страшился.       — Что за признание? В чём?       Вэй Ин вытянулся, как струна. Дрожь стала меньше, но в животе скрутились жёсткие узлы. Его сердце отчего-то забилось гулко и быстро, словно знало ответ.       Сичэнь печально улыбнулся, и лицо его приобрело скорбный, застывший вид.       — Он сказал, что любит тебя, — просто ответил он. И сердце Вэй Ина рухнуло вниз. Он едва не упал, дыхание замерло, а в горле вспыхнула острая горечь.       Этого не могло быть. Это не… Он бы запомнил, он бы услышал… Он бы… Как такое возможно?       Всё путалось, шумело, смешивалось, будто сердце и разум разорвали на кусочки и перемололи вместе, не оставив ничего связного, способного думать, понимать.       Лань Чжань сказал, что любит его. Мужчина, которого Вэй Ин любил, признался ему в своих чувствах. И он этого не помнил.       — Ванцзи сказал это, — продолжил Сичэнь, — держал тебя за руку. А ты оттолкнул его. Он снова и снова повторял эти слова, а ты кричал на него. Ты прогнал его, велел убираться и навсегда оставить твою жизнь. Ты сказал ему пойти вон, и он ушёл.       Грустная улыбка Сичэня резала по живому острым скальпелем. Вскрывая Вэй Ина без анестезии.       Его выворачивало наизнанку так сильно, что хотелось упасть, сжаться, превратиться в ничто и просто истечь кровью, пока один из вздохов не станет последним.       — Нет, — неверяще, шокированно прошептал Вэй Ин, качая головой. — Это не может быть правдой. Лань Чжань, он… Он не может любить меня. Ты… Ты же знаешь, он самый лучший. А я же… я только Вэй Ин и ничего больше. Разве он не любит кого-то другого? Кого-то совершенного. Достойного его. Не такого, как я. Как же его песня? Он играл её для кого-то четыре года назад. Он же… Сичэнь-гэ…       Всё казалось ему каким-то сюрреалистичным. Гул в голове прекратился, но теперь там зияла такая пустота, что от страха перехватывало дух. Упасть в такую — и не вернёшься. Не просто разобьёшься, а канешь в лету. И оттуда, из этой бездны, страшной, холодной, зыбкой, нет пути назад.       — Может, ты и правда только Вэй Ин и ничего больше, — мягко ответил Сичэнь, — но именно Вэй Ина мой брат любил ещё со школьных лет.       Что?       Вэй Ин всё-таки повалился с дивана, но Сичэнь успел схватить его за руку и втащить назад, пока он не рухнул на пол и не разбил себе голову. Может, если бы это случилось, в этом не было бы ничего, что Вэй Ин не заслужил. Лань Чжань признался ему в любви, а он оттолкнул его. Безжалостно. Страшно. И даже сам не знал, почему.       — Хочешь знать всю правду, Вэй Усянь? — спросил Сичэнь тихо и серьёзно.       Вэй Ин не имел понятия, сколько ещё выдержит его сердце. Оно и так грозило разорваться и убить его на месте. Как Лань Чжань мог любить его так давно? Так преданно, так долго. Так нежно. Его! Из всех людей! Из тех, кто был лучше, красивее и умнее. Но его… Раздражающего, шумного и совсем не идеального. Его — того, кто никогда не был достаточно хорош. Кто постоянно влипал в неприятности, влезал в драки и споры, кто совершал ошибки одну за другой. Кто был жесток с ним, пусть и сам того не желая. Разве такое возможно? Разве может Лань Чжань любить его?       И как же та его несчастная любовь, для которой он играл свою музыку? Сичэнь что-то путал. Это не могло быть на самом деле истиной. Слишком хорошо и в то же время слишком больно, чтобы оказаться правдой.       Осознав свою любовь, Вэй Ин так же чётко принял тот факт, что Лань Ванцзи никогда не полюбит его в ответ. Но теперь… Что он знал, во что верил — рассыпалось, разлеталось по ветру. Чтобы сформироваться во что-то иное.       Новую надежду.       — Да, — прошептал он. Что бы ни было, к чему бы это всё не привело, он хочет узнать. Потому что, если всё это правда, он найдёт Лань Чжаня и никогда больше не отпустит, если тот всё ещё этого желает.       Но… если это не ложь, по словам Лань Хуаня, он собственноручно всё уничтожил, даже не запомнив. Он отверг Лань Чжаня, когда больше всего на свете хотел быть с ним. После такого у него не может быть шанса. Не после слов убираться прочь.       Можно ли ненавидеть себя ещё сильнее?       — Ванцзи влюбился в тебя ещё подростком. Он не говорил мне, но это и не было нужно, я всё видел, — крошечная ностальгическая улыбка пробежала по губам Сичэня и пропала. — Он боялся своих чувств, но ещё больше — потерять вашу дружбу. Потому и не говорил тебе. Знал, что ты не смотришь на него так. Он смирился с тем, что вы всегда будете лишь друзьями, и не просил большего. Ты помог ему выбрать свой путь. Он был так счастлив, что поедет заниматься музыкой, его душа никогда не лежала к медицине, хоть наш дядя и не видел этого. Однажды он рассказал мне, что ты приедешь к нему, на концерт. Он так этого ждал, так скучал по тебе. А потом ты не приехал. Песня, о которой ты говорил… Ты про тот концерт в Пекине? Про музыку, что он сам сочинил? Вэй Усянь, когда ты исчез, он каждый день ждал тебя. Но сложно сохранять надежду, когда ничто её не питает. Прошёл год, ты не объявился, и он устал верить в то, чему не суждено было сбыться. Ту песню он играл для тебя. Когда смирился, что ты не вернёшься.       Конечно.       Вэй Ин готов был удариться головой об стол или стену. Он такой глупый! Лань Чжань ведь написал эту музыку в школе. Играл для него прежде. Так как он не понял? Он был так слеп. Не только глазами, но и сердцем. Гордился, что знает Лань Чжаня, а на самом деле ничего не понимал. Не видел, что жило в душе его лучшего друга. Узнай Вэй Ин раньше, он не оттолкнул бы Лань Чжаня. Ни за что. Никогда Его бы не испугало это чувство. Да, может, тогда в школе он не был влюблён в ответ, но он бы никогда не разбил их дружбу. И, может, со временем, так же, как сейчас он бы понял, что влюблён в ответ.       — Все эти годы Ванцзи угасал, и я ничем не мог ему помочь, — продолжил Сичэнь, не останавливаясь. — Он оставил музыку, вернулся домой в поисках чего-то другого. В его жизни было всё: деньги, успех, карьера, множество предложений и новых знакомств. Весь мир в прямом смысле. То, чего ты ему желал, когда освободил его от себя. Он всё бросил, потому что хотел не этого. Он никогда не переставал тебя любить. И потом вы снова встретились и начали общаться. Я сначала не доверял тебе, боялся, что ты снова разобьёшь его сердце. Но он с каждым днём становился всё счастливее, и я отпустил это. А потом он узнал, почему ты бросил его прежде. Знаешь, Вэй Усянь, Ванцзи никогда не винил тебя. Только себя. За то, что не был упрям, за то, что не боролся за вас, не искал тебя. Что просто позволил уйти. И, когда он выяснил, что тебе можно помочь, что есть шанс, он решил, что сделает что угодно, чтобы ты снова видел.       Сердце запрыгнуло в горло и забилось так гулко и часто, вызывая тошноту. Вэй Ин схватился за шею, бесплотно пытаясь вернуть его назад.       Или задушить себя.       Правда — настоящая, ясная — лежала на поверхности. Стоило лишь протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней. Чтобы раствориться в ней без возможности вернуться назад к незнанию.       — Мой грант… — прохрипел он.       Счастливый билет, что возник из ниоткуда. Удача. Везение. Судьба.       Лань Чжань.       Сичэнь снова улыбнулся с нежностью, предназначенной тому, кого не было здесь, но кем он гордился, и кивнул.       — Он позвонил в клинику, узнал, что врач может принять тебя в том месяце, но действовать необходимо было срочно: нужны были деньги и тот, кто попросил бы его об этом. Видишь ли, ты вряд ли знал, но наш дядя учился с тем доктором вместе. Твои брат и сестра уже просили его о помощи, но им он отказал. Когда Ванцзи узнал об этом, он был в такой ярости, какой никогда не было. Знаешь, когда дядя наказывал его, он никогда не спорил. Но за тебя, за твою боль он готов был его возненавидеть. Ванцзи пошёл в дом нашего дяди и потребовал, чтобы тот исправил свою ошибку, чтобы в этот раз поступил правильно и договорился об операции.       — И он… — Вэй Ин выдохнул, и сердце чуть не вывалилось изо рта с потоками желчи и крови, — он согласился?       С трудом верилось, что Лань Цижэнь просто послушался Лань Чжаня. Особенно после того, как отказал Цзян Чэну и шицзе. Вэй Ин не знал, что они обращались к нему. Если бы они сказали ему об этом тогда, годы назад, он бы, наверное, почувствовал себя ещё хуже. Но не так плохо, как сейчас. В его голове одна за другой возникали образы — Лань Чжаня, непреклонного, убеждённого, перед своим дядей.       Его друг. Его сердце. Господи, Вэй Ин столького не знал…       — Нет, — Сичэнь покачал головой. Лицо его вдруг посерело, а взгляд застыл отчаянной тупой болью. Той, что не режет остро и беспощадно, но вечно зудит, ноет, напоминая о себе каждый миг. — Он выгнал Ванцзи. И знаешь, что тот сделал? Что сделал мой брат ради тебя? Он встал на колени под окнами дома. Молча. Не сказав ни слова, не издав ни звука. Он встал на твёрдые холодные камни. Ты помнишь, что была осень? Дядя смотрел из окна и отвернулся. Я думал, на этом всё, что Ванцзи встанет, и мы уйдём. Но ты ведь в курсе, какой он упрямый, да? И если что решил, то исполнит. Он остался стоять на коленях. Велел мне уйти, сказав, что это лишь между ним и дядей. Я послушался, уверенный, что всё закончится за пару часов. Но наш дядя тоже упрям. И Ванцзи, он… — Сичэнь содрогнулся, словно эти мысли всё ещё страшили его. — Он стоял там весь вечер и всю ночь, он стоял весь следующий день. Неподвижный, замёрзший, голодный. Он стоял и смотрел на окна, не шевелясь, не опускаясь, чтобы отдохнуть. Вэй Усянь, ты можешь представить, что он простоял так ещё один вечер, а ночью… Дядя позвонил мне, и я впервые слышал страх в его голосе. Ванцзи потерял сознание, и мы боялись, что он заболел, но всё обошлось. И лишь после этого, лишь доведя до такой грани, наш дядя сжалился и позвонил своему другу. Даже ему не хватило сил отказать тому, кто столько времени провёл на коленях, умоляя о помощи.       Вэй Ин помнил эти дни, когда Лань Чжань внезапно исчез. Именно тогда он понял, что любит его. Он так тосковал, так боялся. Когда Лань Чжань вернулся, он расспрашивал его, но друг ускользнул от темы, и Вэй Ин позволил, не стал давить, вытаскивать силой.       Но теперь знал, что случилось с Лань Чжанем, где тот был. Всё внутри истекало от крови, вырвавшейся из тысячи порезов, нанесённых каждым словом. Вэй Ин слушал, и его воображение живо рисовало Лань Чжаня в красивой одежде, стоящего на коленях в грязи перед домом своего детства. Глупый упрямый Лань Чжань. Вэй Ин не стоил его преданности. Его жертвы.       Почему это должно было произойти с Лань Чжанем? Из всех людей, почему именно он? Тот, кто меньше всего заслужил такие мучения. Это Вэй Ин должен был умолять на коленях, стоять сутки под окнами на холодном воздухе. Только Вэй Ин. Всё это его вина.       — Почему ты не увёл его? — прошептал он. Голос дрожал от приближающихся слёз, острых, горестных и отчаянных — Ты не должен был позволять ему так поступать с собой.       Сичэнь вздохнул.       — Не должен. Но мы с братом всегда принимали выбор друг друга. И, если Ванцзи верил в это, в тебя, то как я мог ему помешать? Наш дядя был единственным способом договориться об операции. И Ванцзи не видел иного пути. Но он никогда не сказал бы тебе об этом. Как и об остальном.       — О чём?       Что ещё Вэй Ин не знал, что должно было его уничтожить? Чем ещё Лань Чжань пожертвовал ради него?       — Даже дружба дяди с тем врачом не делала лечение бесплатным, — ответил Лань Хуань. — Ты знаешь, сколько стоит операция и восстановление в их центре. У Ванцзи не было таких денег. У твоей семьи тем более. И тогда он продал свой магазин и всё, что в нём было. Он продал свою квартиру и мебель, что выбирал так тщательно прежде. И этого всё равно не было достаточно. А потом он вспомнил о предложении, которое озвучивал ему его музыкальный менеджер: гастрольный тур по странам Азии с группой других музыкантов. Ванцзи никогда не выступал с другими, это было его правило. А, уйдя со сцены, он не хотел возвращаться. Но за эти концерты ему обещали дать сумму, что не доставало для лечения. И он согласился. Переступив через свои принципы и желания и поставив лишь два условия — получить все деньги сразу и дать ему неделю, чтобы остаться с тобой во время операции и в первые дни после. Ты спрашивал его, почему он вернулся на сцену. И вот ответ — ради тебя. Он не сказал тебе, потому что не желал, чтобы ты чувствовал себя обязанным ему, потому что боялся, что ты откажешься от помощи. Ведь это именно то, что ты бы сделал. Ты бы никогда не принял его помощь, не такой ценой. А ему было невыносимо видеть твою боль. Всё бы получилось, но организаторы концертов обманули его. Они обещали, что дадут ему время, а после перенесли первое выступление и обязали его явиться, иначе грозились расторгнуть контракт. Он не мог полететь с тобой, потому что у него больше не было денег, чтобы вернуть свою свободу. Он должен был быть в Пекине без споров. И он так переживал, что нарушил данное тебе слово, Вэй Усянь, если бы ты видел.       Сичэнь сокрушённо покачал головой. Вэй Ин не удержался, всхлипнул. Так вот почему. Теперь он знал. И это знание разорвало его, будто взрывом. Он и не представлял, сколько всего таил в себе Лань Чжань. Его огромное нежное сердце не заслуживало тех шрамов, что нанёс ему Вэй Ин. Да, невольно, но разве это важно? Он всё равно причинил Лань Чжаню боль. Он пожертвовал для него всем, ничего не прося взамен, только дружбы. И чем отплатил Вэй Ин? Криком «Убирайся».       Наверное, Вэй Ину действительно стоило погибнуть годы назад. Потому что это защитило бы Лань Чжаня от всего случившегося.       Ванцзи отдал ему всё. А в ответ Вэй Ин разбил ему сердце. Нет в мире хуже человека.       Губы тряслись, глаза горели, и в горле пух, кололся тяжёлый ком слёз.       Вэй Ин не мог заставить себя взглянуть на Сичэня. Он боялся, что разревётся, что сломается. Но сначала он должен узнать историю до конца.       — После твоего отъезда он будто вернулся на пять лет назад. Знаешь, каждый день Ванцзи звонил в больницу и спрашивал у медсестры, как ты. А ещё каждый день ждал, что ты свяжешься с ним. Он ждал, пока ты был слепым. Ждал после операции. И когда узнал, что всё прошло успешно, что всё получилось, был за тебя так счастлив. Он надеялся, что ты позвонишь, что твоя обида пройдёт, и ты захочешь ещё хотя бы раз поговорить с ним. Он хотел лишь услышать твой голос, снова добрый, без злых криков. Он так ждал, что ты свяжешься с ним. Что позовёшь его к себе. Но ты не сделал этого.       Вэй Ин закрыл глаза. Лань Чжань ждал его звонка, точно так же, как он сам ждал звонка Лань Чжаня. Они оба желали одного и того же. Оба скучали. Тосковали. Тревожились. Только вот Вэй Ин позвонить не мог — не было номера. А Лань Чжань снова, как и пять лет назад, оставил право выбора за ним, не решившись бороться.       Голос Сичэня продолжал звучать грустной мелодией:       — И он решил, что не нужен. Что ты презираешь его. Что ненавидишь. Что не желаешь видеть рядом. Вэй Усянь, ты разбил сердце моего брата. И пусть ты не знал этого, ему всё равно очень больно.       Перед глазами всё поплыло, и Вэй Ин сморгнул возникшие слёзы. Будто его собственные мысли прозвучали вслух. Ведь именно это он думал, когда Лань Чжань не звонил и не писал ему. Что он не нужен, что не достаточно хорош, что Лань Чжань, наконец, от него устал.       Как сильно они оба ошиблись друг в друге.       — Сичэнь, я… — голос дрожал, как и всё тело. — Я не хотел. Если бы я знал, я бы… Я люблю его.       Последние слова вырывались отчаянным шёпотом, так тихо, что Вэй Ин сам едва услышал их. Но Сичэнь взглянул на него с удивлением.       — Любишь? — переспросил он. Вэй Ин кивнул, стирая ладонями слёзы. Они разъедали пальцы, словно кислотой, до самых костей. Но он желал этой боли. Он её заслужил.       И его собственные чувства — он скрывал свои тих от мира так сильно, но теперь, узнав, что они взаимны, он не желал таить их ни мгновения, ни перед кем.       Сичэнь изучающе осмотрел его и поверил.       — Что же вы оба наделали, — выскользнуло из его губ с сокрушённым вздохом.       Нет. Даже если Лань Чжань тоже ошибся, Вэй Ин виноват сильнее. Он был в этом уверен. Никчёмный. Жалкий. Бессмысленный. Мадам Юй была права на его счёт — он ничтожен, глуп и ничего не стоит.       Но вдруг Вэй Ин понял нечто и чуть не задохнулся — он сам знает теперь всю правду, но Лань Чжань-то нет! Он всё ещё уверен, что Вэй Ин прогнал его из-за признания, что намеренно причинил ему боль и отверг его чувства, что всё это время ненавидел его и не желал видеть.       — Я должен сказать ему! — выпалил он, вскакивая на ноги. Он резкого движения на миг перед глазами потемнело, и он покачнулся, но сохранил равновесие. — Пожалуйста, Сичэнь-гэ, где он?!       — Ещё не вернулся, — ответил Лань Хуань спокойно. Даже разбитый и печальный за своего брата, он всё ещё оставался уравновешенной мирной рекой. Вэй Ин выругался под нос и схватился за телефон. Он не мог допустить, чтобы Лань Чжань ещё хотя бы миг думал, что нелюбим.       — Я позвоню ему, сейчас же, только скажи номер!       — У тебя нет его номера? — удивлённо вскинул брови Сичэнь Вэй Ин покачал головой.       — В больнице мой телефон сразу же забрали, а когда вернули после операции, все номера почему-то удалились. И сообщения. Сичэнь-гэ, я так сильно хотел ему позвонить, но не мог. Пожалуйста, дай мне его номер, — он попросил и замер, боясь услышать отказ.       Потому что брат Лань Чжаня вполне может понять то же, что давно было ясно и самому Вэй Ину — он не достоин Ванцзи.       Лань Хуань вздохнул:       — Он не ответит.       — Почему? Что с ним? — Вэй Ин требовательно уставился на мужчину.       Если сейчас выяснится, что случилась ещё какая-то беда, Вэй Ин точно лишится рассудка.       Сичэнь поднялся с дивана и теперь возвышался над ним.       — Всё в порядке. Но сейчас у него очень много концертов и репетиций, а также переездов. Тур подходит к концу, и он сказал мне, что отключит свой телефон и интернет, чтобы не отвлекаться от музыки, пока не вернётся. Ему нужно это, чтобы собраться с мыслями. Ни ты, ни я не свяжемся с ним, пока он не прилетит домой.       Вэй Ин разочарованно застонал.       — Когда он вернётся? — спросил он печально. Ему так сильно хотелось увидеть Лань Чжаня, обнять его, сказать «спасибо за всё, что сделал, что отдал ради меня» и «прости меня, если сможешь». Объяснить, что он не помнит ни признания, ни того, как отверг его чувства. Рассказать, как сильно скучал, как мечтал позвонить, как ждал его. Всё, без утайки, без недосказанностей, без тайн. Упасть на колени и принять любое наказание. И сказать эти три заветных слова самому. А потом — целовать пока не закружится голова.       — Через девять дней, — ответил Сичэнь.       Вэй Ин в ужасе затряс головой. Пульс в висках застучал с особой яростью. И вены под кожей будто разбухли, сделались ярче, толще, пульсируя болью. Громко. Остро. Знакомо. Это слишком долго. Ещё девять дней Лань Чжань будет жить, не зная правды, будет страдать. Так нельзя. Нет. Ни за что. Он не заслужил такого. Нельзя допустить, чтобы он верил, чтобы думал… Пожалуйста. Почему? Вэй Ин должен это исправить. Он должен, он…       — Эй, тише, Вэй Усянь.       Вэй Ин моргнул. Кабинет вернулся, внезапно вырвав его пучины серости и хаоса. Сичэнь каким-то образом оказался слишком близко к нему и держал руку на его груди.       Что только что произошло?       — Дыши, ладно? — мягко, заботливо произнёс Лань Хуань. — Я понимаю, что ты должен, но, если ты повредишь себе, никому не станет лучше. Успокойся, очисти голову.       — Да, да, — пропыхтел Вэй Ин смиренно. Сичэнь был прав. Ему нельзя поддаваться панике. Он только что чуть всё не испортил. В который раз.       — Вернись домой, — наставительным тоном старшего брата продолжил тот, — выдохни. Обдумай всё, что узнал, ещё раз. Прими. А эти девять дней используй для того, чтобы понять, что и как скажешь Ванцзи, когда увидишь его, чтобы не причинить большей боли ни ему, ни себе. Когда он вернётся, я напишу тебе. Дай мне твой номер.       Вэй Ин молча покорно протянул Сичэню свой телефон. Вакуум вокруг него рассыпался, паники не случилось, но он был так близко к краю.       — Вот, держи, — Лань Хуань вернул ему мобильный, вложив в ослабевшие руки, и мягко сжал их. — Подожди немного, я попрошу кого-нибудь отвезти тебя домой.       — Мм, — прогудел Вэй Ин в ответ, держась за телефон, как за тростинку, удерживающую его от падения в бездну.       Но он не мог цепляться за соломинку вечно. Падение ещё ждало его.       Поездка домой пролетела в одно мгновенье. Цзинь Цзысюань ещё не вернулся с работы, но шицзе и Цзинь Лин сидели в гостиной, и малыш изучал буквы. Услышав шаги, Яньли подняла голову, и безмятежная улыбка на её лице тотчас растаяла.       — А-Сянь! — охнула она. — Что случилось?       Вэй Ин прекрасно представлял, как жутко выглядит — бледный, несчастный, со слезливыми глазами и опухшими красными веками и носом. Если бы он мог ударить сам себя по лицу, то там бы точно красовалось несколько синяков.       — Шицзе, — выдохнул он, — мы можем немного поговорить? Вдвоём.       Яньли всё ещё в ужасе смотрела на него. Затем кивнула.       — А-Лин, милый, посиди пока тихо, ладно? Я должна пошептаться с твоим дядей. Будь хорошим мальчиком.       Она поцеловала сына в лоб и пошла за Вэй Ином на кухню.       — Что такое? Что произошло? Ты нашёл Лань Ванцзи? — вопросы вывалились беспокойной грудой. Вэй Ин покачал головой. Остановившись у окна, он уставился на город. Его сердце рыдало и билось в истерике, но разум был холоден и чист. Пока что. Он держался, как велел ему Лань Сичэнь. Будто это было самое святое правило на Земле.       — Шицзе, скажи мне, что случилось в тот вторник, перед нашим отъездом? — спросил он, не оборачиваясь. — Что произошло между мной и Лань Чжанем?       — Разве ты не помнишь? — удивление в голосе шицзе звучало так явно. Вэй Ин покачал головой. И она вздохнула.       — Так вот почему… — раздался её шёпот. — Это снова случилось.       Вэй Ин никогда не спрашивал ни её, ни Цзян Чэна, ни Хуайсана о том, что он делал во время своих приступов. Но теперь он хотел знать.       — Так что произошло? — повторил он. Шицзе подошла ближе, но не прикоснулась к нему.       — Мы были на кухне, пили чай, когда услышали твой крик, — рассказала она. — Мы сразу прибежали, испуганные. И ты сидел на кровати, Лань Ванцзи обнимал тебя и что-то очень тихо говорил, ты кричал ему «Убирайся» и бил его, пытался оттолкнуть. Потом А-Чэн велел ему уйти, и его брат позвал его. И тогда он поцеловал тебя в лоб, что-то сказал, я не слышала от порога, и ушёл. Когда дверь за ними закрылась, я подбежала к тебе, хотела спросить, узнать, что между вами произошло, но ты свернулся в клубок и снова закричал «Убирайся», хотя Лань Ванцзи уже не было. Ты кричал так весь вечер, будто… кто-то всё ещё стоял перед тобой. А-Лин не мог уснуть и плакал. Мы все были так напуганы. А потом А-Чэн силой впихнул в тебя снотворное, и ты успокоился. На следующий день у тебя поднялся жар, были кошмары. И во сне ты повторял это слово. Всё прогонял кого-то. Мы с А-Чэном решили, что Лань Ванцзи обидел тебя так сильно и решили не спрашивать, чтобы не спровоцировать у тебя срыв.       Вэй Ин с силой прижал ладони к глазам, давя на веки.       Его зрение вернулось. Но какой ценой. Если бы у него был выбор, он бы предпочёл остаться слепым, но сохранить Лань Чжаня от всего, через что тот прошёл. Оставить ему его гордость, его дом и магазин, его жизнь. И его целое сердце. Он бы лучше провёл жизнь во тьме, но с тем, кого любил, зная, что не причинил ему боли.       — Это не он обидел меня, — хрипло вырвалось изо рта. — А я его. Шицзе, я такое наделал. Он никогда меня не простит. Я такую боль ему причинил и даже не помню этого. Я плохой человек.       Слёзы снова возникли, горячие, грязные. Они стекали по щекам, из-под ладоней. Вэй Ин тяжело дышал, глотая рыдания.       — Я ужасный, шицзе. И я не заслуживаю ничего — ни его любви, ни его преданности. Он всегда выбирал меня, а я только и делал, что отталкивал его. Сначала сам привязал к себе, а потом… Я разбил его сердце, шицзе. Что, если он больше не сможет меня любить?       Вэй Ин всхлипнул, опустив голову. Он так боялся этого. Но, если это случится, если Лань Чжань разлюбил его, если ранен так сильно, что больше его не хочет, Вэй Ин должен будет его отпустить. В этот раз окончательно и навсегда.       Сестра обняла его сзади, обхватив поперёк живота, и он позволил себе склониться в её руках, скрючиться под весом вины и боли.       — А-Сянь, не плачь, милый мой, — прошептал нежный голос. Но это только усилило слёзы. Её жалости Вэй Ин тоже не заслуживал.       — Я только и приношу всем несчастья, — выкрикнул он отчаянно. Мысль, посеянная в нём ещё в детстве, что так часто повторяла мадам Юй, проросла в его душе и лишь ждала своего часа, чтобы вырваться на свободу. Снова. Ждала его слабости. — Вы все, все жертвуете для меня собой, своими жизнями, а я… я ничего не стою. Если бы я умер в тот день, вам всем было бы лучше. Я бы никого больше не ранил, никого не разбил. И Лань Чжань… Я бы не сделал с ним того, что сделал, если бы меня не было. Он не заслужил всего этого, шицзе. Ты даже не представляешь… Я так хотел стать его другом, защищать его. С первого дня, как увидел в школе. Но что, если наша встреча стала его проклятьем? Если бы я не приставал к нему, не навязался, вдруг он был бы счастливей?       — Перестань, — воскликнула Яньли, и теперь и в её голосе были слёзы. — Нет, нет, не говори так. Не снова. Не делай это опять с нами. А-Сянь, пожалуйста. Никому бы не было лучше, если бы ты умер. Уж точно не мне и не Лань Ванцзи. Что бы ты ни натворил, что бы ни сделал ему, я знаю, он простит тебя. Потому что ты этого не хотел.       Но было ли этого достаточно?       Лань Цижэнь оставил на теле Лань Чжаня не один шрам. Но Вэй Ин оставил их не меньше — только на сердце. И если Вэй Ин ненавидел старика, то как мог простить сам себя?       Он был раздавлен так сильно, что едва мог дышать. Шицзе отвела его в постель, и он не спорил. Остаток дня прошёл как в тумане. Мысли о Лань Чжане не покидали его ни мгновенье. И впервые за последние месяцы, чтобы уснуть ему пришлось обратиться к снотворному.       На следующий день он залез в интернет и принялся читать и смотреть о Лань Чжане всё, что там было. Немного, но этого оказалось достаточно, чтобы его глаза начало жечь от слишком интенсивного просмотра информации на экране. Он нашёл запись с того концерта в Пекине, где прозвучала впервые песня о лете, как раз тогда, когда шицзе заглянула в его комнату, чтобы забрать лэптоп — его время за монитором на сегодня закончилось.       — Пожалуйста, шицзе, только пять минут, — умоляюще воскликнул Вэй Ин. — Я должен это увидеть. Только это и на сегодня всё, клянусь.       Он никогда не нарушал предписанных после операции правил, слишком боясь навредить своему зрению. Но сейчас готов был рискнуть. Яньли быстро взглянула на экран, увидела, что там, и со вздохом кивнула.       — Только это. Через пять минут я приду и заберу его, ясно?       — Спасибо, шицзе!       Когда сестра вышла, Вэй Ин нажал на воспроизведение и развернул окошко с видео на весь экран.       Лань Чжань действительно был прекрасен, как неземное создание, в тот вечер. Его длинные волосы казались усыпанными Млечным путём, белый костюм в свете софитов, на фоне тёмной сцены делал его подобным ангелу.       Аплодисменты от предыдущей композиции закончились, и он окинул зал сдержанным взглядом. Спокойный, непроницаемый, отстранённый. Этот образ делал его ещё загадочней и прекрасней. Воплощение волшебства и тайны.       — Сегодня, — произнёс он без тени эмоций в голосе, — я хочу представить вам музыку, которую однажды написал сам. Давно, в то время, когда в моей жизни было место надежде. Теперь она ушла. И я хочу сыграть эту мелодию лишь сейчас, как память об утраченном. Это песня о лете, которое никогда не вернётся. О прошлом, что не будет забыто. И о настоящем, где ожиданию больше нет места.       В зале сделалось тихо-тихо, и Вэй Ин у экрана затаил дыхание.       Лань Чжань поднял скрипку, закрыл глаза и начал играть. Знакомые нежные ноты взлетели вверх, плача, тоскуя, любя. И теперь Вэй Ин слышал в них не только свою любовь, но и любовь Лань Чжаня к нему, что тот хранил в сердце годами.       Тихо-тихо из-под опущенных ресниц Ванцзи выскользнули слёзы. Красивые, словно упавшие звёзды.       И Вэй Ин, глядя на него на видео, слушая эту песню — их песню, так же беззвучно плакал в ответ.       «Нет, — упрямо подумал он, прижимая пальцы к лицу Лань Чжаня на мониторе, — наше лето вернётся. Если ты позволишь мне, если всё ещё хочешь этого. Оно вернётся. Я обещаю».