hemmelig

      Иногда Норвегия уходил. Уходил тихо, не прощаясь, почти без вещей, никогда не хлопая дверью и неизменно оставляя ключи на крючке в прихожей. Это случалось даже тогда, когда Дания или кто-то ещё из семьи гостил у него, и всё, что оставалось делать — ждать. Ждать, и готовить с утра ещё одну порцию кофе, расстилать чужую постель вечером, топить камин, если такое вдруг случалось в зимнем домике недалеко от гор. Он уходил неожиданно, тихо, и возвращался точно так же, иногда уже вечером, а иногда спустя неделю. По правде говоря, это выводило порой из себя, хоть и случалось крайне редко.       Но Норвегия никогда не был домашним. Он гулял сам по себе, порой просто жизненно нуждаясь в том, чтобы сбежать из дома куда-то.       И чаще всего он уходил в лес. Иногда босиком, едва одевшись, взяв с собой только небольшой рюкзак, или вовсе налегке. Пропадал среди сосновых крон, терялся среди тропинок, и возвращался усталый, но поразительно живой, и, кажется, даже немножко счастливый. Может, и правда в его лесах жили скрытые людскому глазу существа?       Чуть реже — в горы. Исчезал в расщелинах и пещерах, не забыв утащить из шкафа крепкие ботинки на шнуровке и фонарик, но даже зимой одеваясь так легко, как будто выходил в ясный летний день. Шутил всегда, что уходит к троллям, возвращался весёлый, корчил младшему рожи и порой вздрагивал, стоило кому-то пройти за его спиной, будто сам что-то скрывал. Может, и правда за спиной у него был хвост, привидевшийся когда-то, может, и не шутил Норвегия?       А иногда его звало море. И что в штиль, что в шторм, он брал удочки и лодку, пропадал на несколько дней за линией горизонта, вдыхая солёную влагу и подставляя лицо холодному ветру. Мог даже оставить записку, что собрался на рыбалку, и это не казалось тем самым уходом, до тех пор, пока он не возвращался усталый и несколько задумчивый, а порой и вовсе вымокший до нитки. И всегда без улова, хотя тому, кто назвал бы его плохим рыбаком, посоветовали бы прочистить глаза. Может, и правда не клюёт. А может, и не совсем за рыбой он выходит в море?       Дании, честно говоря, это было интересно всегда, сколько лет бы не прошло. Всегда хотелось поймать, прокрасться тихонько следом, узнать наконец, куда каждый раз уходит норвежец, где бы они ни были. И всё равно каждый раз упускал момент, терял из виду, будто что-то мешало ему. И он оставил эти безуспешные попытки слежки, взамен пытаясь выспросить, выпытать эти тайны, в угоду собственному любопытству.       Но тот отшучивался, отвлекал разговорами и короткими, едва уловимыми поцелуями, только раздразнивающими интерес, переводил тему, и вопросы, вместе с коварными планами, забывались, уступая место домашнему уюту. И будто не замечал датчанин хитрого прищура глаз, лукавства в словах, принимая правила их чуднОй игры. А может, лишь делал вид, что не замечал?       Но Дания не забудет, как мелькнул когда-то перед глазами длинный хвост, как иногда странные, нечеловеческие огни плясали в колдовских синих глазах, не забудет и рунную вязь на старой секире, валявшейся сейчас то ли в его чулане, то ли в чьей-то коллекции.       Бабкины сказки? Маленькими были? Совпадение, не более?       Возможно. Норвегия упрям, когда хочет кого-то в своих словах убедить.       Он забывает, что Дания, порой, бывает ещё упрямее.