Прыжок в огонь

Джон Винчестер хмыкнул, когда нога шестилетнего сына коснулась его рёбер. Он был раздражающе близок к тому, чтобы снова заснуть, и теперь едва сдерживался, дабы не выругаться. На самом деле Дин не виноват. Мальчик не мог не заболеть. Джон попытался осторожно переложить не крупное (но удивительно сильное) тело со светлыми волосами. Теперь веснушчатый ребёнок лежал рядом, так что ноги больше не были на уровне треснувших рёбер. Но, как только он отпустил сына, тот перекатился и, извиваясь, вернулся на прежнее место. Джон покорно вздохнул и, откинув голову на подушку, посмотрел на кровать в другом конце комнаты. Сэмми – младший сын – раскинулся на ней так вольно, насколько это мог себе позволить двухлетний мальчик. Рот слегка приоткрылся, и слюни вытекали на простыни. Он, по крайней мере, выглядел умиротворённым. Джон посмотрел на электронный циферблат часов, висящих между кроватями, мутным от усталости взглядом. Неужели миновал только час с момента, как Дин разбудил его? Джону опять снилась жуткая смерть его покойной жены. Он был благодарен за кратковременную отсрочку от очередного кошмара до момента, как обнаружил влажные следы от слёз на лице сына. - Что случилось, малыш? – садясь, спросил он охрипшим от виски голосом. - Очень сильно болит голова, - всхлипнул мальчик прежде, чем забраться к отцу на колени и запихнуть большой палец в рот. Это беспокоило Джона больше всего на свете. Дин не поступал так с той поры, как полтора года назад погибла Мэри. Измерил температуру, которая показала сто два градуса. Это было так же обескураживающее, как страдальческий взгляд, брошенный сыном, когда тот вынул палец изо рта, чтобы выпить детское жаропонижающее, протянутое Джоном. Затем отец уложил мальчика в собственную постель (обычно сыновья делили другую кровать). Джон до сих пор чувствовал опьянение после полбутылки виски, выпитого с Джеком пару часов назад. Джон так надеялся, что с началом летних каникул станет меньше времени уделять уходу за заболевшими детьми. Дин начал ходить в детский сад прошлой осенью, и с началом общения с другими детьми стали появляться все виды болезней. И, разумеется, после Дина тут же заболевал Сэмми. Джон подсчитал: по крайней мере, раз в месяц кто-то из мальчишек заболевал. Бывало, не успев оправиться от одной заразы, они тут же подхватывали другую. И теперь, спустя неделю с начала лета, казалось, в ближайшие дни продыха не жди. Быть родителем-одиночкой очень трудно – со всеми ранними подъёмами, готовкой, родительскими собраниями и, конечно, вознёй с больными детьми. А если добавить таинственные – и невероятно странные – обстоятельства смерти Мэри и то, что в полиции решили: это дело не нуждается в дополнительном расследовании (оставив Джона всё выяснять самому), просто чудо, что ему вообще удаётся немного поспать. Мэри была прекрасна. Большинство влюблённых мужчин думает о жёнах именно так, но с Мэри всё было правдой. Блестящие светлые волосы всегда пахли лавандой. Серо-голубые глаза, опушённые длинными ресницами, сияли добротой и нежностью. Улыбка, вероятно, прекратила бы войну. Фигурка хоть миниатюрная, но ладная и сильная. Мэри всегда было хорошо с мальчиками: заботливая, терпеливая, яростно бросающаяся на защиту. Возможно, именно бесконечная заботливость довела её до смерти. Она зашла в детскую к Сэмми, когда ему было полгода, чтобы убедиться – с ним всё в порядке. И погибла в огне на потолке, живот был вспорот, кровь капала на ковёр. Пламя пожрало её. Хоронить оказалось почти нечего из-за пожара, который, как посчитали, возник из-за электрической искры, поскольку никакого иного катализатора не нашлось. Джон понятия не имел, как она очутилась на потолке, но электричество тут точно было ни при чём. Он видел, как языки пламени вырывались из груди Мэри – слишком жаркие и стремительные для обычного пожара. Когда же попытался втолковать это полицейским, пожарным и адвокату, те решили, что он бредит. Джон был в диком напряжении и плохо помнил происходящее. Может, тогда стоит взять отпуск и придти в себя? Но Джон был морским пехотинцем. Во время пребывания во Вьетнаме он повидал немало ужасов и вполне мог отличить вызванные стрессом галлюцинации от реальности. Поэтому он не отдыхал, а искал ответы. В библиотеке не нашлось ничего подходящего. А все те, с кем он разговаривал, либо считали его сумасшедшим, либо сами были не от мира сего. Затем Джон познакомился с Миссури Мозли, честным экстрасенсом. Она, конечно, не сумела ответить на все интересующие его вопросы, но хотя бы дала отправную точку. И посоветовала не возвращаться домой. Впрочем, это было несложно, поскольку Джон не мог представить себя живущим там, где погибла Мэри. Перекантовавшись пару недель у совладельца автомагазина, он переехал с ребятами в двухкомнатную квартиру. Несколько ночей Дин и Сэмми спали отдельно напротив комнаты Джона. Но тогда он не мог за ними постоянно присматривать. И, опасаясь возвращения убийцы Мэри, Джон перенёс постель сыновей в свою комнату. Джон не помнил, как заснул, но, ощутив тяжесть ползущего по его груди тела, понял: времени прошло немного. Он не двинулся с места, вопреки всему надеясь, что сын поймёт намёк и угомонится. Но не тут-то было. Окончательно очнувшись, понял, что по-прежнему голова Дина покоится на его левом плече. Значит, сверху устроился Сэмми, а этот мальчишка очень упрямый. Он ни за что не откажется от попыток разбудить отца (единственное исключение – Дин). По правде говоря, младший сын напоминал Джону самого себя больше, чем хотелось бы признать. А ещё Джону казалось, что в будущем упрямые натуры сыновей не раз выдержат столкновение друг с другом. Сейчас же Сэмми был доволен тем, что может использовать его в качестве поручня для подъёма или когда не желал ложиться спать. - Папа, - голос Сэмми нарушил относительную тишину. Слишком много выпивки и недостаток сна заставляли его звучать пронзительно, и Джон ощутил боль в ушах. Мужчина вздрогнул. – Почему Дин в твоей постели? О, да, Сэмми был таким же упрямцем, задавая вопросы. Самый любопытный ребёнок, которого Джон когда-либо встречал. Признаться, до рождения Дина он не так, чтобы много времени возился с детьми. Но готов был поставить на кон крупную сумму за то, что Сэм задаёт вопросов больше, чем весь детский сад, куда ходит Дин. А ведь мальчик начал говорить полными фразами лишь полгода назад. Джону очень хотелось отвернуться и снова заснуть. Дин перестал его пинать. Наступила суббота: день, когда можно отсыпаться сколько влезет и болтаться по дому в пижамах. Разве Сэмми не знал, что нынче – день просмотра мультфильмов и сладких хлопьев? Он уже умел включать телевизор. Неужели нельзя потихоньку прокрасться в гостиную, сесть поближе к экрану и смотреть передачи с приглушённым звуком, как делают все нормальные малыши? Но нет же. Даже если Сэмми задумывался об этом, вопросы были для него гораздо важнее. Что случилось такого, из-за чего Дин перебрался спать к папе? Подобное происходило довольно редко. Джон замер. Он знал, что ответ на вопрос сразу потянет за собой другие, а это обязательно разбудит Дина. Но не ответить означало повторение вопроса снова и снова, пока Сэмми не расстроится, а тогда Дин тоже проснётся. Из груди вырвался вздох. В горле словно застряла наждачная бумага, когда он пробормотал: - Потому, что он заболел, Сэмми. - У него болит живот? Джон ощутил дыхание сына на своей щеке. Приоткрыв глаз, он обнаружил озабоченное лицо малыша в нескольких дюймах от собственного. Провёл огрубевшей ладонью по густым тёмно-каштановым волосам, приходя в себя, и покорно отозвался: - Нет, у него болит голова. Поэтому мы должны вести себя потише. - Ой, - громко прошептал мальчик. – Папа? - Слушаю тебя, - с очередным вздохом произнёс Джон. - Можно мне клубничные хлопья? – спросил малыш тем же театральным шёпотом. Джон нахмурился. Он не помнил, что покупал хлопья с ягодным вкусом, а потому не был уверен, о чём вообще говорит сын. Конечно, не исключено, что кто-то из мальчишек подсунул дополнительный продукт в тележку, когда они в последний раз посещали магазин. Такое случалось не впервые, поэтому он произнёс: - Посмотрим. На самом деле всё равно, какие хлопья ест малыш, но если он скажет «да», а потом такого сорта не окажется, то Сэмми очень расстроится. По крайней мере, ничего не нужно готовить. Конечно, он не знал, что другие дети получают по выходным блины или яйца с беконом. Возможно, даже не подозревал о существовании подобных продуктов. Джон не считал себя знатоком кулинарии, а потому кормил детей хлопьями, консервированными супами и сэндвичами. - Пошли, Сэмми, - проворчал Джон, осторожно вытягивая руку из-под спящего Дина. – Давай найдём для тебя какую-нибудь еду. Мальчик слез с кровати, когда отец сел, и вприпрыжку побежал впереди, ведя Джона на кухню. Проходя мимо ванной комнаты, он потёр затылок. Входная дверь располагалась в конце короткого коридора сразу за ванной. По другую сторону коридора находилась покрытая линолеумом комната, служившая одновременно столовой и гостиной. Телевизор стоял в углу, рядом со старым диваном. Стена отделяла спальню Джона от гостиной. Подержанное кресло служило перегородкой между телевизором и обеденной зоной. У другой стены стоял выскобленный деревянный стол, окружённый тремя ужасными креслами в обивке из оранжево-жёлтых цветов. Сэмми, вбежав в крошечную кухню, сразу потянул за ручку холодильника. Конечно, силёнок не хватало, но он старался. Джон прошаркал следом и легко поднял мальчика. - Покажи сначала, какую кашу ты хочешь, чемпион. – Он зевнул, усадил сына на лавку перед буфетом, где хранились хлопья, и открыл дверцу. Мальчик протянул руку, ухватил коробку и прижал её к груди. Джон взял коробку из рук сына и несколько секунд смотрел на неё. – Корн Флекс? Точно? Сэмми кивнул. Копна густых волос всколыхнулась. Джон на всякий случай взглянул на другие коробки на полке. Там были Капитан Кранч и Какао Фриспис, но ни один не имел клубничного вкуса. - Ну ладно, - Джон пожал плечами и усадил сына в кресло-качалку за столом прежде, чем залить порцию хлопьев в пластиковой миске молоком. Но, когда поставил еду перед малышом, получил запатентованный щенячий взгляд и с замиранием сердца понял: это не то, чего ожидал Сэмми. - Хочу клубничные хлопья, - захныкал мальчик, глядя на отца. Джон слишком устал. Он прикрыл лицо руками и громко фыркнул, пытаясь успокоиться. Понятно, что спорить с двухлетним ребёнком бесполезно, но терпение было на исходе. - Их нет, - сквозь зубы процедил он. Очевидно, поступил неверно, поскольку глаза мальчика заполнились слезами, а губы задрожали. - Хочу клубничные хлопья, - Сэмми заревел в голос, дрыгая ногами. - Здесь их нет, - повторил Джон, стараясь сохранять спокойствие. – Есть Корн Флекс, Капитан Кранч и Какао Фриспис. Если бы были клубничные хлопья, я бы дал тебе, но таких нет. - Е-есть! – завыл малыш. – Хочу клубничные хлопья! - Сэмми, - Джон решил сменить тактику, - послушай меня. Ты должен успокоиться, приятель. Дин спит, помнишь? - Уже нет, - раздался слабый голос из коридора. Джон обернулся и увидел идущего по коридору старшего сына. На бледном лице веснушки выделялись сильнее обычного, а на щеках цвёл лихорадочный румянец. Морщинка на лбу подсказывала, что он ещё страдает от боли. Однако, терпения у него было гораздо больше, чем могли бы похвастаться Джон или Сэмми. Дин подошёл к брату и спросил: - Что случилось, Сэмми? Малыш шмыгнул носом и вытер глаза, повторив свою просьбу: - Хочу клубничные хлопья. Дин кивнул. Джон увидел, как он, открыв холодильник, достал упаковку свежей клубники. С трудом отвернув крышку, он положил несколько ягод в тарелку с хлопьями, а остальное снова убрал. Сэмми радостно придвинул к себе посуду и принялся за еду. Джон недоверчиво уставился на сына. Сэмми обожал фрукты, но их редко покупали из-за дороговизны, с ними было много возни – помыть, порезать. К тому же, фрукты быстро портились. У него совсем вылетело из головы, что Дин заставил его купить ягоды. И когда увидел, как неуклюже они порезаны, понял, что Дин сделал это, дабы порадовать брата. Джон с трудом продирал глаза поутру, чтобы успеть отвезти старшего сына в детский сад. Тут уж не до готовки. Ему необходимо было сосредоточиться на других делах – например, найти того, кто убил Мэри. Дин, должно быть, готовил клубничные хлопья для брата весь учебный год, а Джон даже не подозревал об этом. Он подошёл к сыну и легко погладил его по лбу – частично из любви, частично для проверки температуры. - Спасибо, малыш, - пробормотал он. – Ты голоден? Дин едва заметно качнул головой. И на его лице вновь появилось то несчастное выражении, которое было вечером. Джон поднял его на руки, и мальчик уткнулся лицом в отцовское плечо. Жар, исходящий от Дина, вызывал беспокойство. Пропитавшаяся потом футболка прилипла к телу. - Давай выпьем ещё лекарства, и ты вернёшься в постель, хорошо? - Хорошо, - прошептал Дин, обняв отца за шею. Джон понёс его в спальню, поглаживая по спине. К тому времени, как мальчик очутился в постели, большой палец снова очутился во рту, а по щекам текли тихие слёзы. Джон предусмотрительно принёс ацетаминофен после первого приступа боли, поэтому сейчас открыл бутылку с водой и протянул сыну пару таблеток. Дин прожевал их и сглотнул, скорчив гримасу прежде, чем опять сунуть палец в рот. - Давай снимем влажную футболку, и ты ляжешь в постель, - сказал Джон, вытаскивая палец сына изо рта. Дин фыркнул, когда с него стащили футболку, и почесал грудь. Маленькие красные бугорки обсыпали его торс. Сперва Джон решил, что сыпь образовалась от долгого ношения вымокшей футболки. Но чем дольше смотрел, тем больше задумывался о невезении. - Дин, прекрати чесаться и дай мне взглянуть, - Джон включил ночник и притянул к себе ребёнка. Мальчик сделал так, как было велено. Джон провёл ладонью по его груди и спросил: - Есть зуд? Дин кивнул. Слёзы по-прежнему текли из зелёных глаз. Большой палец вернулся в рот, когда Джон негромко выругался. - Что случилось, папа? – неразборчиво пробормотал мальчик. - Думаю, у тебя ветрянка, - вздохнул Джон.