Победа - это поражение

      Пепельные тучи низко нависли над безмолвным, словно замершим в ожидании, Нефёдово. Ни лая собак, ни скрипа открывающейся двери, ни дыма из печных труб. Село было пугающе тихим.       «Похоже на засаду», — подумал Ягер и дал отмашку остановить свою танковую колонну. Прислушиваясь, как осторожная пантера, затаив дыхание, он всматривался в подозрительные домишки. Взгляд серо-голубых глаз был холоден, под стать броне танка, которая морозила его пальцы даже сквозь перчатки. Да и сам немец выглядел неприступным, самоуверенным, будто это не он пришёл на чужую землю, а русские вторглись на его территорию.       Опасения Ягера подтвердились спустя пару минут, когда на их танки посыпались снаряды. Сначала обстрел вели из села, но вскоре стало ясно, что где-то умело спрятался вражеский танк.       «А этот русский хитёр. Спрятался в стогу сена, да ещё и продумал пути отступления на новую позицию», — с противоестественным восхищением Ягер наблюдал за передвижениями 34-ки и не мог поверить, что в его колонне не хватает уже трёх танков.       Немец постепенно входил в кураж, пот струился по лбу, несмотря на треклятый мороз. Сердце стучало как сумасшедшее, словно вот-вот выскочит из груди. Ему было необходимо поймать того, кто так умело расправлялся с прошедшими спецподготовку солдатами. Он никогда не разделял нацистских взглядов, воевал не за фюрера и идеалы рейха. Поэтому единственное, что привлекало его в этой сомнительной кампании - возможность вступить в честный поединок. Похоже, на этот раз Ягеру попался достойный соперник.       Дуэль состоялась, но случилось то, чего Клаус не мог предвидеть. Из подбитого танка выбрался молодой парень, взъерошенный, весь перепачканный копотью. Он едва передвигал ноги, волоча за собой раненного товарища.       Самому Ягеру тоже крепко досталось. Острая боль охватывала всю спину, концентрируясь где-то между лопаток. Будто в позвоночник воткнули раскалённый кинжал. От этого было трудно и больно дышать. Голова раскалывалась и гудела, перед глазами всё двоилось, а располосованная щека кровоточила, казалось что кожа на ней горит и плавясь стекает по подбородку. Кое-как выбравшись из горящего танка, он глотнул воздуха, тело отозвалось новой волной пронзающей боли.       Превозмогая её, немец всматривается в юношеское лицо, не в пример ему гладко выбритое и не верит своим глазам. Чтобы такой паренёк разбил целую роту танков. «Теряешь хватку, Клаус, — он нашёл в себе силы усмехнуться и в следующую секунду уже навёл пистолет на русского. — Теперь ты от меня никуда не уйдёшь».       — Сейчас, Савельич, потерпи немного, наши недалеко ушли, — успокаивающе приговаривал Ивушкин сквозь сжатые зубы.       Мехвод просил бросить его, уйти самому, но Коля ни за что не оставил бы товарища. Тем более, совесть уже начала грызть его. «Угробил свой первый экипаж. Молодые совсем ребята, им бы жить и жить. Какой из меня командир, если парней не уберёг?» Поэтому несмотря на головокружение, слабость и боль во всём теле, он продолжал тащить Василёнка по снегу, толком не понимая куда. Но вот он видит бородатого немца, перегнувшегося через край люка, который целится в него из пистолета.       Ивушкин останавливается, от неожиданности выпустив плечи мехвода из рук, и замирает на месте. Немец смотрит на него со смесью восхищения и превосходства. «Так вот ты какой, русский охотник на танки», — он не стреляет, сам не понимая, почему.       Видя замешательство фрица, Ивушкин тянется к пистолету, не сводя глаз с окровавленной, заросшей, нагло ухмыляющейся физиономии. «Смеёшься скотина? Ну ничего, не долго тебе осталось!» Вместо одного русского Ягер видит перед собой уже двоих, а затем они сливаются в одно расплывчатое пятно. Силы покидают его, пистолет становится неподъёмно тяжёлым.       Когда Ивушкин наконец расстёгивает свою кобуру, немец вдруг закрывает глаза, роняя голову на плечо, а пистолет в его руке безвольно повисает, зацепившись курком за указательный палец. Ягер теряет сознание и последнее, о чём он успевает подумать — у смерти небесно-голубые глаза, так удивительно похожие на его собственные.       — Значит не судьба, — сквозь зубы бормочет Ивушкин, подходя к мёртвому, на первый взгляд, фрицу.       Правая щека немца залита кровью, которая теперь впитывалась в рукав чёрной куртки. «Похоже важная птица, — думает младший лейтенант, замечая на петлицах эсэсовские черепа. — Непонятно только, что гауптштурмфюрер СС забыл в танке».       Какое-то шестое чувство движет Николаем, когда он прикладывает пальцы к шее немца в аккурат над артерией, неожиданно ощущая биение чужого пульса. «Живой!» — искрой проносится в голове. Не задумываясь над тем, что перед ним враг, Ивушкин вытягивает немца из люка и укладывает прямо на снег. На руках остаются алые пятна крови. Тут он замечает торчащий из спины Ягера плоский металлический обломок сантиметров десять в длину и около четырёх в ширину.       — Вот чёрт! — выругался Николай, перекладывая гауптмана на бок.       Чтобы раненая щека не соприкасалась с грязным снегом, пришлось снять с него фуражку и подложить под голову. При этом лицо немца скривилось от боли.       — Still. Nicht bewegen, (Тише. Не двигайся) — сказал Ивушкин, надеясь, что его бабушка, учитель немецкого языка, не ворочается сейчас в гробу, от этого жуткого акцента.       Клаус распахнул глаза от неожиданности, но свет был слишком ярким. «Не может быть! Пришло подкрепление?» — щурясь, он пытался разглядеть человека, стоявшего над ним. Попытка приподняться обернулась острой вспышкой боли в спине, до тошноты.       Реакция Ивушкина последовала незамедлительно. Опустившись на колени, он положил правую руку на плечо немца, а другую просунул ему под бок, надёжно фиксируя тело.       — Ich sagte doch, nicht bewegen! (Говорю же, не двигайся!) — бородатый, похожий на русского мужика, фриц уставился на него кристально-голубыми, пронзительными, словно стальные клинки глазами.       Сдерживая рвотный позыв, Ягер поджал губы и прикрыл глаза. На этот раз ему удалось рассмотреть того, кто так крепко удерживал его от дальнейших попыток пошевелиться. Тот самый русский, которого он не смог убить. А глаза так и светятся хитрыми живыми огоньками. Сдаваться в плен Клаус, конечно, не хотел и вопреки здравому смыслу собрал последние силы, чтобы вырваться из захвата сильных рук.       — Вот гад а! — воскликнул Ивушкин, удваивая старания, и прижал бедро немца к земле коленом.       — Scheiße! (Вот дерьмо!) — фыркнул Ягер, утыкаясь носом в снег.       Младший лейтенант скрутил его так, что дальнейшее сопротивление стало бесполезным и не приносило ничего кроме адской боли. Ивушкин мог бы прекратить эту возню одним ударом и отправить немца в путешествие по реке беспамятства. Но бить раненого не позволяла совесть, а может и жалость. Разбираться со своими чувствами сейчас было некогда. «Как бы не подоспело подкрепление на помощь этому гаду!» — думал он, стягивая с себя ремень, чтобы связать немца.       В его голове уже созрел один в меру дерзкий план: найти подбитый танк, который ещё на ходу, закинуть туда гауптмана и Василёнка, а потом догнать отступающее подразделение. Теоретически всё выглядело идеально, оставалось лишь найти способный на марш-бросок танк.       Наскоро пристегнув руки Ягера к его телу собственным ремнём и связав ноги, Ивушкин оставил немца барахтаться в снегу.       — Ich rate Ihnen, sich nicht zu bewegen, (Советую не двигаться) — напоследок бросил он и на всякий случай добавил. — Ein Stück Eisen steckt in deinem Rücken, (У тебя в спине кусок железа).       Вынимать обломок Николай побоялся. Кровотечение могло усилиться, а остановить его без бинтов и чистых повязок вряд ли получится. «Сдохнет ещё. Нет, лучше так везти. А то вместо «языка» притащу молчаливый труп.» Да и сама мысль о том, что он по незнанию угробит человека, пусть даже фрица, нагоняла волну тоскливого уныния.       Вернувшись к Василёнку, который лежал прямо на дороге неподалёку, Ивушкин заметил, что его состояние не лучше, чем у немца. Грязно-белый снег под ним окрасился багровым. А сам он побледнел настолько, что почти сливался со снежным покровом.       — Савельич, — охрипшим от волнения голосом позвал Николай.       Мехвод разлепил тяжёлые веки и попытался ответить, но смог выдавить из горла только невнятный стон. Его правая рука была прижата к животу и меж пальцев сочилась алая кровь.       — Держись, Стёпа, сейчас я тебя перевяжу, — он опустился на снег, снял пояс со своего комбинезона, достал из кармана платок и сложил вдвое.       Василёнок никак не хотел убирать руку от раны, но Ивушкин схватил его за локоть и силой отвёл её. Приложив платок к отверстию, закрепив поясом, прямо поверх гимнастёрки, он кое-как перетянул рану. Времени было мало, катастрофически мало.       — Ничего, ничего, — стараясь придать голосу уверенность, сказал Николай. — Приедем к нашим, там тебя быстро залатают. Сейчас вернусь, Савельич.       Мехвод выглядел так плохо, что младший лейтенант не на шутку опасался за его жизнь. Но не признавался в этом даже самому себе. «Ушли они недалеко. Самое большее - через час нагоним», — думал он, подходя к подбитому немецкому танку.       Внутри PZ. lll было несколько обгорелых трупов, тяжёлый тошнотворный запах заставил Ивушкина зажать нос пальцами. Отодвинув тела, он добрался до сиденья мехвода. Рычаг коробки передач отсутствовал, аварийная система управления была повреждена. «А говорят у немцев танки надёжные, — выбираясь на воздух подумал Николай. Его разозлила и собственная недальновидность. — Что если все такие? Пешком идти? Да Василёнок и пары часов не протянет. Немца придётся оставить…»       Но Ивушкину повезло, следующий танк вполне мог передвигаться, несмотря на дыры от снарядов в обшивке. Система управления осталась целой, только затвор пушки заклинило. «Значит в бой ввязываться не будем», — усмехнулся он. Конечно, им необходимо просто добраться до своих. Какой может быть бой, если твой экипаж состоит из тяжелораненого мехвода, который управлять танком не сможет, и контуженого пленного немца.       Обрадовавшись находке, младший лейтенант быстро освободил PZ от мёртвых солдат, стараясь не думать о том, что эти люди пару часов назад дышали, разговаривали, смеялись. «Они сами выбрали свою участь», — пытался успокоить совесть Ивушкин, но та продолжала скрестись кошками на душе.       Не теряя ни минуты, он перетащил в танк Василёнка, уложив его справа от трансмиссионного тоннеля. Степан был уже без сознания, кровь пропитала самодельные повязки, продолжая течь, но с меньшей интенсивностью.       — Держись, Савельич, — с горечью проговорил Ивушкин и включил передачу.       Танк тронулся с места, громыхая гусеницами, перемешивая снежную кашу с чёрными пятнами копоти. К счастью управлять трофейным PZ. III было не труднее, чем 34-кой. Младший лейтенант доехал до конца улицы, где оставил пленного, остановился и выбрался наружу.       Ягер лежал на снегу без движения, отчего в груди Николая дважды трепыхнулось сердце, сбиваясь с привычного ритма. И в этот момент, как бы ни стремился он себя убедить, что раздосадован смертью «языка», тем, что не сможет добыть важные для командования сведения, на самом деле ему было жаль, что по его вине прервалась ещё одна жизнь. «Может опять потерял сознание?» — с надеждой подумал лейтенат и во второй раз за день приложил пальцы к гладкой, словно бархат, коже немца. Снова под чувствительными подушечками пульсировало, немного неравномерно, но всё же… «Жив, гад! — облегчённо, как-то даже радостно выдохнул Ивушкин и взвалил гауптмана на плечи. — Кормят вас там на убой что ли?»       Отдавая последние силы он аккуратно затащил Ягера в танк, особенно следя, за тем чтобы обломок, торчащий из спины, не соприкоснулся с краями люка и не вошёл глубже. Немец что-то пробормотал на грани слышимости, но Николай не разобрал слов. Опасаясь, что он придёт в себя и опять начнёт дёргаться, младший лейтенант уложил его на место стрелка-радиста. Теперь их разделяла только коробка передач, так было легче присматривать за пленником.       Спустя пару минут они покинули безмолвное село, разбитое, усеянное обломками и обгоревшими телами. Ещё долго над Нефедово висела серая дымка от тлеющих домов. Стороннему наблюдателю даже могло показаться, что она поднимается из печных труб. Но страшная правда открывалась тем, кто приближался к тихому селу.