***
Далеко они пройти не успевают. Перед ними, наверно, самый противный и мерзкий охранник на всей этой чертовой земле. Чарльз Ли. Кого он остановил на этот раз? — Да я говорю Вам, это просто яблочный сок! Он за еду не считается, это же напиток! — Мне приказано изымать всё, что подходит под описание «съедобно», — Ли небрежным жестом головы смахивает длинную сальную челку и гаденько ухмыляется. — Если что-то не нравится, у директора всегда найдется время для чашечки чая с Вами. — Чёрт! — кудрявый парень со всей злости швыряет картонную коробочку в мусорный бак, хватает знакомый армейский рюкзак и широкими шагами направляется внутрь школы. — Ваши пропуска, — охранник оборачивается к подошедшей компании и подозрительно прищуривается, как наглый кот. — Вот, — Жильбер ловко вытаскивает пропуска всех троих и кладет на стол Чарльза. — Мы можем идти? Ли внимательно, будто выискивая что-то новое в этих затертых пластиковых карточках, осматривает их и разочарованно хмыкает: — Валите. Маллиган тихонько похлопывает по плечу Гамильтона, неотрывно наблюдающего за действиями Ли горящим от ненависти взглядом, и ведет в холл. — Спасибо, — Геркулес неловко улыбается и поскорее проскальзывает внутрь за друзьями. Дверь захлопывается. — Нет, ну ты видел это? Мерзкий! Наглый! Отвратительный! — Маллиган запечатывает ладонью рот Александра, но тот все равно шипит, — Мудак! — Алекс, мы все прекрасно знаем, как ты его ненавидишь, и полностью согласны с тобой, но, mon Dieu, прекрати кричать, иначе получишь отстранение. Коротышка замолкает, но не успокаивается, тяжело дыша. Вдруг его взгляд устремляется на лестницу: — Джон! Кудрявый парень на ступеньках оборачивается и, застыв на несколько мгновений, широко улыбается: — Алекс! Герк! Лаф!***
Иногда Гамильтона пугала такая тишина в коридорах. Понятное дело, никто не хотел быть отстранённым за разговоры вне уроков не по делу, но неужели люди запуганы настолько, что не могут сказать даже банальное «Привет»? Например, он с друзьями давно выучил язык жестов. И теперь они вчетвером могли спокойно общаться и на уроках, пока учитель не видит, и на переменах. А как остальные вообще хотят бороться с этим, если не ищут выход из положения? Вот мимо проходит Бёрр, легким кивком здороваясь с ним. Александр вздыхает. Когда все они наконец восстанут?.. Он смотрит на блеклый стенд с яркой фотографией директора по центру в надежде, что его утренние статьи ещё не сорвали. Безуспешно. Зелёных листков нет, как и всей работы позапрошлой бессонной ночи. Красуется лишь одно самодовольное лицо и список правил. Гамильтон вытаскивает из рюкзака копии и быстро приклеивает их заново, воровато оглянувшись. Сколько они уже борются? Год? Три? А ничего не меняется. Разве что появился раскол в их рядах. Безответственные дураки, именующие себя «свободолюбцами», отсоединились от их группировки в прошлом году с появлением Томаса Джефферсона, уверенные, что никакие правила им не нужны. Но как же без них жить? Что-то должно отделять чёрное и белое. Это к какой анархии приведут подобные убеждения? Из молчаливой толпы раздаётся возглас. — Анжелика, нет! Через минуту перед Гамильтоном уже стоят все три сестры Скайлер: Анжелика с хитрой искоркой в глазах, смущенная до ужаса Элайза и хмурая Пегги. Ещё три звёздочки, не принадлежащие к их партии, но уже выучившие язык жестов. Александр приветливо улыбается. «Добрый день, леди. Что случилось?» Элайза делает взмах рукой, но тут же останавливается под грозным взглядом старшей сестры. «О, Александр, скорее уж что случилось с тобой? Выглядишь как с обложки журнала.» Гамильтон смущенно прячет взгляд. Да, это была работа Лоуренса и Лафайета. Первый в срочном порядке выдал запасную одежду, которую всегда носил с собой, а второй, несмотря на свои тихие причитания по-французски, привёл волосы Алекса в божеский вид и пшикнул своим дорогим одеколоном. Если сёстры это заметили, то один нахал уж точно оценит. «Ничего особенного. Появилось одно дело, если выгорит — расскажу.» Анжелике совсем незачем знать, к кому он собирается подойти сегодня, если Гамильтон не хочет получить её тяжеленой сумочкой в лоб. «Неужели наш маленький храбрый Александр решился позвать кого-то на свидание?» — глаза у неё так и блестят от интереса и довольства. Элизабет отчего-то тушуется и прячется за спину старшей, нервно теребя тёмные мягкие пряди. Иммигрант уже собирался ответить, но между ними влез школьный психолог. — Что это вы тут делаете руками? Вы сектанты? Отвечать! — Никак нет, сэр. Это язык жестов для глухонемых, сэр, — Александр нагло смотрит прямо в водянистые глаза Сибури. Тот лишь кривится в презрении: — Вы глухие? Или немые? — Нет, сэр. — Тогда перестаньте! Делаете невесть что! Бог вас за это накажет, негодники! На этот раз вступается младшая Скайлер: — Сэр, но мы не разговаривали, это не запрещено уставом школы! Элайза мягко осаждает её и торопливо завершает: — Разумеется, этого больше не повторится, сэр. Бог накажет всех виновных. — Бог накажет виновных, — повторяет Анжелика и усмехается прямо в лицо психологу. Тот лишь дёргается и, бормоча что-то о грешных душах, устремляется дальше по коридору, выискивая нарушителей.***
Уроки тянутся, словно старая жвачка: тяжело, скучно. Программа обучения давно устарела, а индюки сверху до сих пор считают, что она идеальна для всех поколений. Тихая мелодичная трель, оповещающая о конце занятия, звучит почти что как звук будильника после кошмара. Большая перемена. Столовая, где можно разговаривать! Гамильтон спешно собирает вещи и устремляется вслед за одноклассниками. Обычный обед из порошкового пюре сероватого цвета и котлет с сухими овощами. Александр присаживается за столик к уже собравшимся там друзьям и брезгливо кривится: — Опять картошка. — Зато еда, — поучительно грозит пальцем Геркулес, но Лоуренс его прерывает: — Да в походном пайке еда лучше! Мы же не солдаты на войне, в самом-то деле. — Это как посмотреть, мой друг, — Лафайет со вздохом отодвигает свой поднос и оглядывается назад: — Кто-то уже шпионом работает. Аарон, mon ami! Что Вы стоите в нерешительности? Присаживайтесь к нам! Вся компания разом оборачивается на Бёрра, застывшего словно вор, пойманный с поличным. — Прошу прощения, но нет, я присяду за соседний стол, — густо краснеет и быстро ретируется к проходу, отводя взгляд от группы, сидящей в дальнем углу. Не ожидая такой реакции, Джон поворачивается к Жильберу и расстерянно спрашивает: — Что это с ним? — Влюбился, разумеется, — француз провожает задумчивым взглядом Аарона и наконец замечает тех, кто стал предметом столь живого интереса: — Полагаю, это кто-то из той группы. Консерваторы. — Серьезно? Я всё понимаю, конечно, он нейтралист, но втюриться в терпилу? — Гамильтон усмехается, но тут же бледнеет. Лоуренс хихикает и пихает его локтем в бок: — Говорит человек, втюрившийся в республиканца. — Ой, Джон, да это другое! — раздосадованно отмахивается иммигрант. — Как ты вообще умудрился? — Геркулес качает головой и смущенно прячет взгляд: — Вы ведь практически незнакомы. — Я… Я не знаю, парни. Хоть убейте. Сам себя спрашиваю каждый день, — Александр уже не выглядит так уверенно, ссутулившись и опустив голову. Лафайет укоризненно смотрит на Маллигана и Джона, легко кивая головой в сторону погрустневшего Гамильтона. Наконец, у Лоуренса что-то щелкает в голове, и тот весело похлопывает друга по плечу: — Да ты чего нос повесил? Ну влюбился и влюбился, что уж теперь делать? Тем более, сегодня твой шанс! Жильбер снова вздыхает. — Все будет в порядке, — неловко приободряет Гамильтона Геркулес и украдкой смотрит на просветлевшего француза. Лафайет поправляет аккуратный пучок на голове и встает из-за стола: — Мне очень не нравится эта идея, mon ami, но, если вы втроем что-то придумываете, вас не отговорить, — лукаво улыбается. – И если уж с чего-то и начинать, то надо узнать его поближе. Последний урок? Все трое синхронно стонут. — Боже, опять Сибури. — Я только сегодня с ним столкнулся в коридоре, когда разговаривал со Скайлер! Он меня заживо съест! — Надеюсь, его так обожаемый Бог даст нам сил пережить этот день без лишних потерь, — Джон усмехается и встаёт следом за Жильбером, одним движением смахивая нетронутый обед в урну.***
Звонок! У класса Джефферсона сейчас химия, кабинет которой находится ближе к выходу. Боже, лишь бы он где-нибудь задержался! Александр пулей вылетает из аудитории под испепеляющим взглядом психолога. Геркулес забирает с парты друга забытый потертый пенал и понимающе улыбается. На крыльях любви куда только не улетишь. Может, и у него хватит смелости признаться. Когда-нибудь. Гамильтон распахивает входные двери и мгновенно находит среди пёстрой толпы высокую фигуру Томаса. Вот он, ещё здесь! Главное — незаметно подобраться и не обнаружить себя перед другими свободолюбцами. Толпа постепенно рассеивается, и вот уже на тротуаре остаются лишь Александр и лидер республиканцев. Моросит лёгкий дождик, образуя туман, а на улице всё становится совсем серым, кроме вызывающе ярко-красного мотоцикла Джефферсона. Он нерешительно подходит к тёмной фигуре у байка. — Томас? — М? — свободолюбец оборачивается и непонимающе щурится. — Кто здесь? — Я здесь! — иммигрант чуть не подпрыгивает на месте от напряжения. Сердце колотится часто-часто. Что теперь сказать? Он же речь оставил дома, чёрт, чёрт, чёрт… — А, это ты, Гамильтон. Пришёл с пактом о капитуляции? — Вовсе нет! То есть… Я хотел только… — мысли спутываются под раздраженным взглядом Томаса. — Не мямли уже, — нетерпеливо переступает с ноги на ногу Джефферсон и уже собирается сесть на мотоцикл, как Александр выпаливает: — Я хотел пригласить тебя для переговоров! В «Либерти», завтра в два часа! Зажмуривается. Что за чушь он только что сказал? — Хорошо. Томас пожимает плечами и хитро улыбается. — Не опаздывай, коротышка. Гамильтону остаётся лишь смотреть, как тот легко запрыгивает на байк, надевая такой же красный шлем на пушистые волосы, и уносится в блеклую мглу.***
— Анжелика-а-а, — жалобно тянет Элайза и укутывается в одеяло поплотнее. — Ну как ты думаешь, скажи! Это могу быть я? Старшая непривычно хмурится и молчит. Они с Александром дружат уже очень давно, знают друг друга вдоль и поперёк, и никогда ещё он не скрывал от неё такой информации. Только если это не была одна из Скайлер или… — Я обижусь! — Элизабет, словно ребёнок, выпячивает губу, а в глазах и правда стоят обидные слёзы. Анжелика хитро щурится и ухмыляется. Раз, два, три… Резкий прыжок! — П-перестань! Ну Анжелика! — Элайза уже заливается смехом, пытаясь уйти от ловких рук старшей сестры. — Щекотно! Они валятся на кровать, запутываясь в пледах и одеялах, и случайно скатываются на пол. Звон! Упс… — Моя статуэтка! Анжелика, ну что ты наделала? — Элизабет мгновенно вскакивает и собирает остатки фарфорового ангелочка, грустно вздыхая. — Почему ты не хочешь мне говорить? Он сделал что-то плохое? Он обидел тебя? — осколки остаются на прикроватном столике, а Элайза подходит к вновь задумавшейся Анжелике. Берёт за руку и встревоженно заглядывает в глаза. — Ох… Милая, вовсе нет. Просто сегодня день тяжелый. Прости, это ведь был твой любимый ангел, я знаю, как ты им дорожила… — Мой любимый ангел это ты, — сестра мягко обнимает и тихо смеётся. — А это просто статуэтка. — Я демон во плоти! Элизабет вдруг становится серьёзной: — Вовсе нет, что за глупости. Даже если он не имел в виду меня, — она отводит взгляд и смущённо спрашивает, — Ты мне поможешь… Пригласить его? Анжелика ласково улыбается, обнимая крепче: — Конечно помогу, сестренка. Но внутри всё блуждают нехорошие мысли. Всё это совсем не к добру…***
— Несчастный ты наш Ромео, — Джон приобнимает за плечи сникшего друга и успокаивающе гладит по голове: — Ну… Это ведь тоже неплохо, вы сможете узнать друг друга получше, правда? — он с надеждой смотрит на хмурого Лафайета. Гамильтон тоже поднимает взгляд. — Mon Dieu… Если не поссорятся раньше времени. Я ведь предупреждал тебя, Алекс, вечно вы меня не слушаете. — Лаф, ну сделанного не воротишь, что теперь? Раз сердце рвётся к человеку, почему какие-то политические предрассудки должны останавливать? — робко возражает Геркулес и вздыхает: — Это ведь правильно. Жильбер сочувственно улыбается. — Правильно. Все четверо замолкают. Слышно лишь тиканье старых часов с маятником. После феерического провала и успешного поиска несчастного велосипеда в сырых кустах они вместе отправились на съёмную квартиру Маллигана и Гамильтона, предварительно захватив пару бутылок вина из запасов француза. И теперь, немного пьяные, сидели на маленькой кухоньке и обсуждали день. — Политика это вообще не причина для отказа! — неожиданно громко восклицает Лоуренс и со звоном ставит пустой бокал на столик. — Какая разница? Цель-то у нас всех одна! Почему мы не можем до сих пор объединиться, а? Неужели так сложно договориться? Александр вырывается из дружеских объятий и недовольно бормочет: — А ты попробуй договорись с этими мудаками, когда они орут об анархии тебе в лицо. Им вообще плевать на всех, только свободу подавай на блюдечке с голубой каемочкой. А что дальше будет, их не волнует. — Но они ведь такие же люди, как мы! — Да, только ещё и упрямые бараны. — Алекс, ты бываешь таким же бараном, если захочешь. Они имеют право на свои идеи! — Имеют! — Пожалуйста, только не начинайте снова, — Лафайет устало трет переносицу и доливает насыщенно-бордовое вино в полупустой бокал. — Мы это уже проходили. И мы все знаем, чем это закончится. Оба спорщика сникают. Молчат. И одновременно начинают: — Джон, ты… — Алекс, ты… Тихий смех наполняет комнатку. — Ладно, Жильбер, мы тебя поняли. А о чём твои мысли? Может, у тебя есть кто-то на примете, м? — Лоуренс игриво приподнимает одну бровь и чуть подаётся вперёд, облокачиваясь на стол. — Не думаю, что есть кто-то, укравший моё сердце. Я слишком чёрств для этого. — Да брось! Ты же француз! — Лоуренс насмешливо фыркает и слегка толкает засыпающего Гамильтона: — Алекс, как думаешь, он лжёт сейчас? Сонный Александр лишь мычит что-то утвердительно и отодвигается подальше от источника шума. — Вот! Лаф, колись! Ну если не любишь, то может хоть нравится кто? Жильбер скрещивает руки на груди и закатывает глаза: — Может. Но я не скажу, кто это. Маллиган делает глоток и отставляет бокал в сторону: — Мы же всё-таки твои друзья. Расскажи, может посоветуем что-нибудь. Джон подхватывает: — Именно! Не хочешь говорить кто, то скажи хотя бы: это девушка? Или парень? Француз отодвигается ещё дальше от уже практически нависающих друзей. — Это девушка. Лоуренс тихо свистит, а Геркулес забирает бокал и направляется к раковине. — Ну… Поздравляю, друг! Думаю, она такая же серьёзная и умная, как и ты, — Джон прочищает горло и широко улыбается. Жильбер мечтательно смотрит в окно и лишь вздыхает: — Ага. Точно.***
Томас заходит в богато украшенную гостиную и ставит две фарфоровые чашки ароматного чая на стеклянный столик. — К чему такая спешка? — Мэдисон берёт чашку и откидывается на спинку вельветового дивана. — Ты же знаешь, что я обещал быть дома в четыре. У тебя всего двадцать минут. — Я бы не стал вызывать тебя просто так, но разговор не терпит отлагательств, Джейми, — Джефферсон присаживается в мягкое кресло напротив, хмурясь. — Итак? — Сегодня Гамильтон подошёл ко мне после уроков со странным предложением. Этому гному точно не быть актёром, у него на лице было написано, как он волнуется. — Влюбился? — Джеймс меланхолично приподнимает бровь и отпивает чай. — Определенно. Причём, похоже, довольно давно. — Хм. — Мэдисон прикрывает глаза и замолкает. Джефферсон молчит. Если Джеймс думает, то лучше не мешать. Наконец, друг ставит чашку обратно на столик и легко улыбается: — Это может быть неплохо. — Что? — Ты только что получил сердце лидера федералистов. Возможности огромны, Томас. Уж постарайся не потерять его, пока мы не одержим полную победу. Не для позорного поражения я столько работал и подставлялся. — Я понял тебя. И не подведу, Джейми. Мэдисон поднимается и, достав из чёрного портфеля несколько исписанных листов, аккуратно кладёт их возле чашек, привычно поправляя края. Идеально ровно. — Надеюсь. Твоя речь на завтра, постарайся выучить без дополнительных импровизаций. Томас поднимается из кресла и провожает друга до дверей. Уже на крыльце Джеймс вдруг оборачивается: — Есть ли ещё что-то, о чём мне нужно знать? — Джейми, я доверяю тебе как себе! Я бы сказал тебе, о чём речь! Мэдисон недоверчиво хмыкает и всё же не отвечает. Спускается вниз. Джефферсон закрывает дверь с громким хлопком. — Гамильтон, значит, — прикрывает глаза и мрачно улыбается. Что скрывается внутри этого комка злости и энергии? Чёрт, с таким и поиграть будет интересно. Томас тянется к телефону и набирает знакомый номер. Мучительно долгие гудки. — Рей? Да, это я. Мне нужна новая порция. Да, как обычно кокс. Сегодня. Сегодня в девять у спортплощадки. Завтрашний день обещает быть интересным.