***
В огромном доме невыносимо тихо. Иногда Томасу казалось, что он привык к тишине, но это было лишь иллюзией. Зачем родители оставили на него этот коттедж? В нём с ума можно было бы сойти, если бы не мамин ши-тцу Лорд, который, к слову, сейчас преспокойно спал на втором этаже. Он ненавидел тишину. Он ненавидел находиться в тишине взаперти одному. Наконец, из коридора раздаётся нетерпеливый стук. Быстро же он отозвался. Джефферсон подрывается с дивана, откидывая телефон, и открывает дверь. — Ну и что тебе нужно? — на пороге раздражённо стучит ногой Гамильтон. — Мне скучно, — Томас хмыкает и уходит внутрь дома. Александр чуть ли не задыхается от возмущения: — Ты охренел, Джефферсон?! Я что, клоун по-твоему? — Ты лучше, чем клоун. Иммигрант порывается ещё что-то сказать, но осекается и, сердито рыкнув, следует за вирджинцем. Томас довольно улыбается. — Пойдём наверх. — Зачем? — Александр тут же останавливается, подозрительно щурясь. — Хочу показать тебе свою комнату, — Джефферсон не может удержаться от истерического смешка. Неужели всё нужно разъяснять? Взгляд Гамильтона вдруг падает куда-то за спину вирджинца. В гостиную. Чёрт, он же оставил их на столике. Александр отступает на пару шагов. — Ты что… Под кайфом? — С чего ты взял? — За придурка меня держишь? — он уже разворачивается, чтобы уйти, но Томас хватает его за руку. Он не останется в этой тишине. Ни секундой больше. — Гамильтон, пожалуйста, — Александр резко оборачивается, — останься. Джефферсон стыдливо прячет глаза. Наверно, впервые в жизни он не хочет молчать об этом. Хочет, чтобы кто-то остался рядом и помог. — Ты же… Хотел мне свою комнату показать. Вот и показывай, — чужие пальцы переплетаются с его пальцами. Гамильтон тоже отводит взгляд. Губы растягиваются в улыбке. Томас тянет Александра за собой по ступенькам наверх. Тот не сопротивляется, тоже улыбаясь. Вирджинец открывает дверь в комнату. — Добро пожаловать! — Я думал, у вас весь дом — музей, — усмехается иммигрант, но глаза так и блестят от интереса. — А это что? — он указывает на чёрный футляр в углу комнаты. — Скрипка. Гамильтон недоверчиво округляет глаза: — Скрипка? Ты играешь на скрипке? — Играл, — врёт. Ему необязательно знать, что он до сих пор играет на ней. Александр плюхается на кровать, всё ещё прищуриваясь, разглядывая обстановку. — Мне нравится. — О, спасибо, — язвительно тянет Томас и садится рядом. — Нет, мне правда нравится, — иммигрант вдруг становится серьёзным. — Я бы… Рад был такой комнате. У тебя столько учебников, книг… — его взгляд останавливается на книжном стеллаже возле рабочего стола. — Что бы ты про меня там не думал, к учёбе я отношусь серьёзно, Гамильтон. Александр поворачивается к Джефферсону и внимательно вглядывается в глаза. — Ничего такого я не думал про тебя. Видно, как серьёзно по тому, чем ты сейчас занимаешься. У тебя зрачки огромные. — А у тебя тоже. — Мне из-за тебя пришлось оставить девушку в одиночестве гулять, придурок. Томас опасно прищуривается: — И с кем ты гулял, м? Гамильтон чуть отстраняется, покраснев. — Не твоё дело, Джефферсон. Вирджинец валит его на кровать, нависая сверху и прижимая руки. — Ты уверен? — он наклоняется к лицу Александра и пытается поймать его взгляд. — Заставляешь меня ревновать? Иммигрант ничего не отвечает, упрямо смотря куда-то в сторону. Томас наклоняется ещё ниже, прикусывая нежную кожу на шее. Гамильтон коротко вскрикивает и пытается вырваться: — Перестань! Ты не в себе, отвали от меня! — Нет, детка, теперь никто, — он оставляет ещё один болезненный полуукус-полупоцелуй и опускает одну руку, перехватывая другой оба запястья иммигранта, — не посмеет на тебя так посмотреть. Александр тихо стонет под его губами. Эта игрушка только его. Джефферсон мягко оглаживает впалый живот под кофтой и перемещает ладонь на пах. — Т-Томас, не надо, — бессильно хныкает Гамильтон и извивается, уворачиваясь от настойчивых рук. — Не надо… — На-а-адо, — издевательски тянет Томас и смотрит в шальные блестящие глаза. Внутри сворачивается тугой узел, а лицо пышет жаром. Упрямый коротышка, чёрт бы его побрал. Вирджинец впивается в чужие губы поцелуем и тихонько мурлыкает. Теперь скучно ему не будет.***
Возле стенда в школьном коридоре сегодня оживление. Люди столпились вокруг, иногда издавая недовольные возгласы и указывая пальцами куда-то в центр доски. Лафайет подаёт знак рукой друзьям и отходит, осторожно протискиваясь между школьниками к центру. Объект столь бурного обсуждения — небольшой листочек с витиеватыми золотыми буквами. «Я же говорил!» — «Вот до чего довели, лучше бы не ввязывались!» — «Какое он имеет право?» — раздаются возмущенные шепотки вокруг. Жильбер двигается еще немного вперёд, чтобы наконец разглядеть написанное, но позади раздаётся сердитый окрик: — Эй, что вы там устроили? Живо по своим кабинетам! Охранник грубо расталкивает толпу и злобно фыркает, завидев неподалёку самых частых нарушителей правил. Француз быстро отходит в сторону, чтобы не попасть под горячую руку, возвращаясь к друзьям. — Что там? — нетерпеливо спрашивает Александр. Взгляд иммигранта мечется между тёмной пушистой макушкой и стендом. Жильбер вздыхает: — Я не успел рассмотреть, но люди недовольны нашими действиями и хотят прекратить сопротивление. Алекс, — он щёлкает пальцами перед носом задумавшегося друга. Тот чуть встряхивает головой и виновато улыбается: — Прости, отвлёкся. Так что? За Лафайета отвечает встревоженный Джон: — Они не хотят поддерживать революцию, Алекс. Может, это из-за вчерашнего случая в столовой? — Но ведь Анжелика сделала всё правильно… Ты не спрашивал её о разговоре с «королём»? — Маллиган качает головой и переводит взгляд на Александра: — Алекс, стой! Но Гамильтон уже не слышит, направляясь прямо в центр событий. Француз провожает его тяжёлым взглядом. Что творится в этой голове — не поймёшь. И от дел партии отбился, и насчёт Джефферсона говорить ничего не хочет. Хотел бы Жильбер помочь, но как только Александр слышал, что он пытается заговорить с ним на эту тему, тут же уводил разговор в совершенно другое русло или сбегал. Видимо, доверие друга к нему совсем потеряно. Такими темпами недолго растерять всех и так немногочисленных друзей, которыми он дорожил. Сказать им о том, что он знает о чувствах Маллигана или о проблемах Джона? Знает, а сделать не может ничего. Только наблюдать за тем, как привычный мирок рушится. — Ребята! — Лафайет снова углубился в свои мысли и не заметил, как Александр уже вернулся. — Там указ директора. — И? Ну, что там? — Лоуренс в нетерпении хватает друга за плечо. — Он меняет правила, Джон, — отчаянно восклицает Гамильтон, — он добавил новые! Жильбер тревожно оглядывается на толпу вокруг них и замечает Джефферсона и Мэдисона, обсуждающих что-то и поглядывающих на них с улыбкой. Непривычно для равнодушного Джеймса. — Алекс, что именно он меняет? Гамильтон протягивает Лоуренсу тот самый листок. — Ты что, стащил его? — Геркулес подаётся вперёд, пытаясь прочитать. — Всё равно уже все знают, — махнул рукой Александр и нахмурился. — Полная тишина. Нахождение только со своим классом в своем кабинете. Проверка вещей на входе нашим прекрасным охранником, — убитым голосом проговорил Джон. — Mon Dieu, как они могут так… — Могут, Лаф, — грустно улыбается Маллиган. Все замолкают. Лоуренс резко комкает бумажку и швыряет в стену. — Грёбанные контролёры! По струнке им ходить и терпеть всяких мудаков — прости, Алекс, но это так сейчас! Гамильтон скрещивает руки на груди, но ничего не говорит. — Джон, мы ведь гораздо чаще разговариваем за пределами школы. Да, ты в выпускном классе в отличие от нас, но мы ведь не насовсем уходим, mon ami? — Знаю, Лаф, знаю, — усмехается Лоуренс и тяжело вздыхает. — Что теперь будет с партиями? — Республиканцы выигрывают в данном случае. Отмена всех правил более предпочтительна, да и тот случай с Анжеликой… — француз качает головой. Охранник позади пытается утихомирить людей, уже отправив нескольких в кабинет директора, но толпа всё не успокаивается. За спиной Жильбера раздаётся тихий кашель. Вся компания тут же оборачивается на источник шума. — Добрый день. Джентльмены, вынужден попросить вас выйти за пределы школы. Возникла необходимость кое-что обсудить, — Мэдисон учтиво улыбается и поправляет идеально сидящий чёрный галстук. Джефферсон возле него насмешливо фыркает, за что получает от друга ледяной взгляд. — Добрый, — Лафайет заслоняет спиной подозрительно красного Александра и вежливо кивает. — Вы хотите обсудить это сейчас? — Да. И, надеюсь, этот разговор пройдёт без лишних ушей. — Разумеется.