***
Анжелика прикрывает за собой дверь, не сводя глаз с стоящего у окна директора. — Снова Вы, мисс Скайлер. Добрый день. Георг неспешно разворачивается и подходит к столу, мягко подкрадываясь, словно хищник, готовый к нападению. «Король» точно так же не сводит глаз с вошедшей девушки. Даже не мигает, гипнотизируя ледяным острым взглядом. — Присаживайтесь. Угодно ли выпить чашечку чая в моей компании? — вежливо улыбается, слегка наклоняя голову. — Почту за честь, сэр, — Анжелика осторожно приближается и присаживается на любезно развернутый стул. Директор берет маленький чайник с подноса и медленно разливает по белоснежным чашкам ароматный тёмный чай. Часы показывают ровно двенадцать — раздаётся глухой звон. — Вы знаете, насколько важна пунктуальность, мисс Скайлер? — Георг опускается на свой обитый красным бархатом стул и делает маленький глоток, блаженно прикрывая глаза. — Пунктуальность — это, прежде всего, уважение к собеседнику. Он придвигается ближе и опасно щурится. Анжелика не притрагивается к чаю и не двигается с места, выдерживая его взгляд. — А Ваш отец опаздывает. Некрасиво получается. Стрелки издевательски тикают, давя с каждой секундой всё больше и больше. Ну где же отец? Она больше не выдержит этого угрожающего молчания. Сорвётся и выдаст себя. Тик-так — «король» будто застыл, остановив свой взгляд на её лице — тик-так. Льдистые глаза вдруг смотрят на что-то позади Анжелики, и девушка облегченно выдыхает. Отец здесь. — Добрый день, мистер Льюис. — Добрый, мистер Скайлер! — директор ловко поднимается со своего трона и огибает стол, расплывшись в любезной улыбке. — Увы, обстоятельства, заставившие нас встретиться, немного… Печальны, — он переводит взгляд на Анжелику, притворно-сочувствующе качает головой. Филипп хмурится: — Я вижу. Позвольте объяснить своё поведение, леди, — он скрещивает руки на груди и сурово глядит на притихшую дочь сквозь поблескивающие стёкла очков. — Отец, я устроила небольшой конфликт сегодня в столовой, — лишь бы не проскользнула улыбка, — и взволновала учеников своими неподобающими мыслями. Георг кладет на стол перед Анжеликой федералистские афиши. — А как Вы изволите объяснить это? Вы устроили конфликт не только в столовой. Лучшая ученица, гордость школы, а такие позволяет вольности, — он глубоко вздыхает и берет из ящика толстенькую папку. — Ваши документы, мисс Скайлер, всегда у меня. Я не стану оскорблять сейчас, как это сделали Вы в своих выражениях, — директор легко кивает в сторону листовок, — но учтите, что Вы ничего не решаете. — Юная леди, Вы повели себя совершенно неподобающе. И дома, — отец делает внушительную паузу, — Вас ждёт наказание. Мистер Льюис, — он поворачивается к Георгу, виновато склонив голову, — прошу прощения за поведение своей дочери. Я прослежу, чтобы такого больше не повторилось. — О, мистер Скайлер, Вы знаете, только из глубочайшего уважения к Вам я оставляю мисс Скайлер здесь, — а как же, из уважения. Толстого кошелька и связей в обществе. — Но надеюсь, она наконец изменит своё отношение. — Конечно. Анжелика, нам пора, — Филипп забирает афиши со стола и направляется к дверям. Девушка почти срывается с места, следуя за отцом. — Не останетесь на чашечку чая? — Боюсь, у меня деловая встреча через полчаса, не терпящая отлагательств. Рад был встрече, мистер Льюис. Всего доброго. Директор темнеет в лице, но улыбаться не перестаёт. — Всего доброго. Наконец, Анжелика с отцом выходит из неуютного кабинета. Переглядываются. — Ну, что на этот раз учудила? Ради чего я уехал с важной конференции? Дочь краснеет и усмехается: — Дома расскажу, пап. Там пяти минут не хватит. — Я сегодня не приеду. Много работы. — Опять? Но мы хотели вместе поужинать! Элайза приготовит твой любимый пирог, — Анжелика обнимает отца за руку. Тот лишь улыбается и приобнимает дочь в ответ. — Прости, милая. Так расскажешь? За дверью слышится звон разбитой чашки. — Он скоро все сервизы в городе скупит, — Анжелика тихо хихикает. — Пойдем отсюда, а то и мне прилетит.***
Александр сверяет адрес и оглядывает внушительных размеров коттедж, предстающий перед ним. Он пришёл на целых десять минут раньше — время осмотреться есть; как-то само так получилось, что ноги шли быстрее, срываясь изредка на бег. Двухэтажное белое здание обрамлял уже наполовину облетевший сад. Где-то выглядывали странные деревья с фуксиево-фиолетовыми листьями, свежо шелестевшие ими назло голым веткам других кустарников. Газон подстрижен и очищен от опавшей листвы. Вряд ли Томас стал бы этим заниматься. Наняли работника и отдыхают в мире аристократов. Гамильтон походит к крыльцу и, сделав глубокий вдох и выдох, жмёт на кнопку звонка. Никто не отвечает. Он ждёт совсем немного, зачем-то отряхивает свитер, заправляет выбившуюся прядь волос и жмёт снова. На этот раз изнутри слышится приглушенный голос: — Да иду я, иду! А может убежать ещё не поздно? Раздается щелчок замка. — А, Гамильтон. Я не глухой, как некоторые, и с первого раза слышу, — Томас выглядит устало и раздражённо, щурится от яркого дневного света, одет в обычную серую футболку с надписью «Oaklandish» и синие джинсы. Похоже, он совсем не ждал гостей. Пошутил насчёт встречи и всего проекта, а Александр поверил. Не зря Лафайет его предупреждал. Попадётся в самую обычную ловушку и не заметит. Джефферсон, видимо, не дождавшись ответа, делает лёгкий взмах рукой, приглашая Гамильтона внутрь дома. Тот выходит из оцепенения и спешно проскальзывает за дверь. — Зато еле шёл, черепаха недоделанная, — огрызается Александр, — спал наверняка, пока я не позвонил. Томас только хмыкает. — Не надоело играть во врагов? Я думал, мы это прошли, — вдруг чужое лицо оказывается непозволительно близко. — Чем займёмся? — Я… Я принёс проект! Нам его уже в следующую пятницу сдавать! — Гамильтон отшатывается, на что Джефферсон разочарованно вздыхает. — Понял. Ты у нас трудолюбивый гном. Ужинать будешь? Сначала Александр хотел было съязвить, но передумал. У таких аристократов и еда вкусная, наверно. А если сейчас съязвить, вдруг этот самодур ему наркотики подсыпет? — Ядом гостей не травлю. Ты сегодня тормозишь слишком, — кидает Томас напоследок и скрывается на кухне. Стоит ли начать привыкать, что он умеет читать мысли? — Ничего я не… Торможу, — Гамильтон наконец обращает внимание на окружающую его обстановку. Всё уж очень похоже на интерьер дома Лафайета. Только не было пугающих портретов; вместо них прямо в стенах располагались небольшие полочки с книгами. Столько литературы… Александр, торопливо сняв кеды, проходит вглубь коридора и натыкается на просторную светлую комнату, полностью залитую осенним белым светом. Всё кричало о роскоши: и кованая люстра с тёмной позолотой, и вельветовый насыщенно-карминовый диван, и белоснежный ковёр — но так удивительно все элементы сочетались, что Гамильтон даже моргает несколько раз от неожиданности. У этого наглеца хороший вкус. Откуда-то слева слышится возглас: — Гамильтон! Кухня здесь! Александр еще раз оглядывает помещение и нехотя направляется на звуки голоса. — Не знал, что ты любишь читать, — он находит единственную тему для разговора. Обсуждать сегодняшние события в школе не хотелось совсем. Джефферсон стоит у плиты и что-то помешивает в кастрюле — совсем по-домашнему, хоть у иммигранта такого дома никогда и не было. — Не знал, что ты такого низкого обо мне мнения, — возвращает шпильку Томас и, отложив шумовку в сторону, ловко сливает содержимое в дуршлаг. — Макароны? — Александр приподнимает одну бровь в недоумении. — Еда богов, — вирджинец самодовольно усмехается и перекладывает почти готовое блюдо на сковороду. — Восхищайся! Попробуешь настоящие macaroni et fromage от шеф-повара. Не то, что фастфуд в уличным ларьках, — он делает еще несколько движений лопаткой и перекладывает на тарелки макароны, посыпая сыром и какими-то очень специфически пахнущими специями. В уличных ларьках очень даже вкусно готовят. И дешево! У Гамильтона столько денег как у Джефферсона нет, чтобы готовить такой королевский ужин. — Ох, извините, Ваше величество, простые смертные, наверно, не могут себе этого позволить! Томас недоуменно хмурится и оборачивается к Александру: — Это обычные макароны, Гамильтон, что здесь такого? Просто немного мастерства. Иммигрант берет со столешницы пустую упаковку. — Высший сорт. Цельнозерновые. Даже не хочу знать, сколько это стоит. Зачем тратить столько денег на еду? Джефферсон… выглядит растерянно? Но через пару мгновений нахальная маска вновь появляется на лице. — Так тем более наслаждайся. Прошу за стол. Александр ставит упаковку обратно, провожая взглядом Томаса, ставящего тарелки и столовые приборы. Сервирует, как в ресторане, а сам в футболке и джинсах. Гамильтон вдруг стыдливо краснеет: он и сам не в лучшем виде, хоть и старался выглядеть достойно. — Гамильто-о-он, у тебя батарейки сели? — Джефферсон наконец присаживается за стол и насмешливо фыркает, — Отвисай уже. — Ну и зачем ты это сделал? Мы до проекта не доберемся, если будем столько времени тратить. Томас недобро прищуривается: — Да что тебе этот проект так сдался? Неужели, — он в одно мгновение оказывается около Александра, — ты пришёл сюда только ради него? — чужая рука тихонько оттягивает ворот свитера. — Да! В отличие от некоторых! — Гамильтон хочет вырваться, но Джефферсон уже прижимает к себе. Снова, как в том кафе. Господи, дай сил… — Я обижусь, детка, — вирджинец наклоняется к уху и мягко мурлыкает. — Совсем не соскучился по мне? М? — Д-Джефферсон, — Александр предпринимает еще одну попытку освободиться. Всё тело горит от такой близости, от его голоса, от щекочущих лицо кудрей — нет! Он должен сказать нет! — Джефферсон, отвали! — Какой упорный, — Томас вздыхает, но всё же отпускает его и отходит к столу. На душе становится как-то тоскливо и пусто. Нет, он правда хотел вырваться, но вирджинец подозрительно быстро сдался. Александр… Хотел его настойчивости? Щеки затапливает душный румянец. Он сам себе противоречит. Что теперь делать? Сесть ужинать как ни в чем не бывало? Томас ковыряется в тарелке и смотрит куда-то вниз. А вдруг Гамильтон его действительно обидел? Может, Джефферсон действительно ждал его и Лафайет ошибался? Шум в голове нарастает, мешая здраво мыслить, а воздуха катастрофически не хватает. Он должен решить, должен выбрать. Только что будет правильно?.. Александр выдыхает и решительно подходит к вирджинцу. — Перестань мучать макароны. Томас опускает вилку и вопросительно смотрит снизу вверх. Гамильтон решается — подаётся вперёд, прижимается к чужим полным губам, зарываясь пальцами в пушистые волосы — Джефферсон победно улыбается. Знал, что так и будет, черт! — Обожаю тебя, — вирджинец обвивает руками худое тело, обжигая прикосновениями к голой коже и чуть кусая нижнюю губу, — детка.