Американская "Игра престолов"

      Тезис Тернера руководил американской историей с момента его опубликования вплоть до 1930-х годов. Несмотря на то, что некоторые из его базовых принципов были впоследствии опровергнуты, его не стоит списывать со счетов, так как его вклад в американскую культуру неоценим. Как подчеркивал Мартин Ридж, почти через сто лет после Чикагской конференции:        Темы тезиса, касающиеся американского общества, прочно вошли в художественную литературу, искусство, драму и фильмографию, так эффектно завладели воображением наших граждан и так прочно вплетены в подсознание, что они будут частью американской ментальности еще столетие спустя.       Вестерн как исконно американская часть искусства сильно навеян тем, как Тернер воспринимал дикий Запад. Хотя его истоки могут быть найдены и в лице экспедиционных дневников Льюиса и Кларка и “Эпопеи о Кожаном Чулке” Фенимора Купера, всё же жанр наследует исторической традиции Тернера и популярному шоу “Дикий Запад Баффало Билла”.       Во введении к сборнику коротких рассказов “Воины”, Джордж Мартин вспоминает, как в детстве он познавал фикшн, добывая книжки в фургоне неподалеку. Так он познакомился с несколькими литературными жанрами: вестерн в их числе. “Шейн” Джека Шефера была его первой книгой в этом национальном жанре. Стив МакВей указывает, что Шефер слил воедино вестерн с его образующей мифологией, тем самым книга раскрывает, как повлияли основные пункты тезиса на американскую массовую культуру. Сюжет “Шейна” - первооснова для всего жанра вестерн. Действие происходит в Вайоминге 19-ого века, на сцену выходит загадочный стрелок Шейн, который прибывает на пограничный городок и помогает Старретам, семье поселенцев, сохранить их ферму от скупого скотовода, желавшего лишить Старретов земли. Эта книга, как и тезис Тернера, раскрывает разницу между “обычной жизнью” поселенцев и “примитивной жизнью” пришедшего с Запада стрелка, но, увы, пренебрегает индейцами, о которых в тексте и нет речи.       Мартин говорил, что на него также повлияли Роберт Хайнлайн и Роберт Говард. Хайнлайн в особенности преуспел в космической интерпретации тезиса о Пограничье в его рассказе “Небесный фермер” (1953 г.), когда Говард, создатель Конана Варвара, однажды заявил: “Я сознательно посвящаю всё свое время вестерну, отказываясь от каких-либо других жанров литературы”. Из чего видно, что понятие границы присутствовало в юношеских чтениях Мартина. Поэтому ничего удивительного в том, что братья Ночного Дозора, идущие в дремучесть снежных лесов и держащие мечи для схваток с опасными существами, настолько похожи на стрелка, скачущего по прерии в поисках злодеев. Как пишет Джек Шефер: “мужчина с ружьем для исправления неправых - это американская версия рыцаря на коне”.       Но не вестерном единым! Есть еще связи между Тернером и Мартином. Оба разделяют схожий взгляд на историю. Мартин подчеркивает:       “История полна событий, в свою очередь полных славы и падения, и битв, выигранных и проигранных. Словно со мной говорят люди, мужчины и женщины, которые когда-то жили, любили, мечтали и горевали, совсем как мы”.        Теперь посмотрите на восприятие истории глазами Тернера:       “Судебные интриги, рыцарская доблесть, замки и пирамиды, любовь благородных леди, песни менестрелей, и соборный хор, проходящий как маскарад, и это напряжение как у музыкальной струны, когда мы поворачиваем страницу. Но история трагична, что говорят нам угнетенные земледельцы, которые трудятся, чтобы другие могли мечтать; рабство, лишь напоминавшее “славу Греции”, крепостное право, в которое перешло “величие Рима”.              Тернер и Мартин выделяют роль простых смертных в истории и это к тому же история тех самых людей, что жили в пограничных землях. Это история о тех, кто задержался в “цивилизованной” половине по ту стороны границы, и тех, кто обитает в “диких, не тронутых прогрессом” землях.       И напоследок: сравнение между реальной и выдуманной границами не должно озадачивать читателя. Мартин оправдывает его, упоминая снова из детства, что в родном Нью-Джерси лишь книги были средством путешествий: “Как только я открывал книгу, то тут же оказывался в воображаемом мире: копи Мории были намного реальнее для меня, чем то, что происходило вокруг меня, когда я читал её”. Или, как сказал бы Андре Бретон: “Милое воображение, если тобой и восхищаются, то только за то, что ты можешь быть наяву”.       

***

      Когда Джон Сноу покинул Винтерфелл, северную столицу Семи Королевств, чтобы ступить на Стену и стать братом Ночного Дозора, то он ощутил суровость снега и льда. Например, вот так:              “Север тянулся бесконечно... Сразу стало холоднее и тише”. (“Игра престолов”, Тирион II)              Подобно первым американским поселенцам, двигавшимся всё западнее, Джон с каждым шагом на север чувствует, как уходит от привычных удобств цивилизации.              В трех днях езды от Винтерфелла обработанная земля уступила место лесам, и Королевский тракт опустел. Кремневые холмы вырастали с каждой новой милей, обретая все более дикий облик, и скоро превратились в холодные синие горы, зубастые громады, покрытые снегом. Когда с севера задувал ветер, долгие хвосты ледяных кристаллов тянулись от высоких пиков, словно знамена. С запада горы встали стеной, дорога повернула на северо-восток через леса, дубовые и хвойные. Заросли вереска казались Тириону черными и древними. «Волчий лес» — называл этот край Бенджен Старк, и действительно, ночи теперь полнились воем звериных стай, иногда не столь уж далеких. (“Игра престолов”, Тирион II)              Когда Джон Сноу увидел Стену, он впечатлился ее массивностью, словно зевака-турист возле Стоунхенджа:              Иногда он забывал о ней, как забывают о небе или земле под ногами, но бывали мгновения, когда, казалось, ничего, кроме Стены, на свете не существует. Она была старше Семи Королевств. И когда Джон поднимал голову к ее гребню, голова его шла кругом. Он буквально чувствовал всю тяжесть давящего на него льда, словно бы Стена готова была разрушиться, а с ее падением мог рухнуть весь мир. (“Игра престолов”, Джон III)              Тем, чем было постоянное передвижение оседлых границ в случае Запада, здесь, в самом сердце Севера, было внушительное укрепление, великое в размерах и такое же неприступное, как вечный лёд.       Заметна интересная, скорее поэтическая разница в сущностях Фронтира и Стены. Фронтир был передвижной линией поселений в тяжелой, но жизнетворной среде и был приключением, приведшим к развитию цивилизации.       В идеалистическом понимании Тернера, которое преуменьшало крепкую взаимосвязь между продвижением на Запад и империализмом, именно прогрессивная сила в руках первопроходцев, решивших бороться за выживание, сотворила нынешнюю Америку. Напротив, Стена подразумевает неподвижность, то есть консерватизм. Она стояла более 8 тысяч лет, что старше всех Семи Королевств; она построена в Век Героев, как говорят легенды Вестероса, чтобы защищать земли от долгих зим. Не было и голоса развития за Стеной: защита была единственной целью. Она буквально представляла из себя конец мира.       Тернер указывает, что первая граница в Америке была установлена в 1690 году, когда “комитет Генерального совета штата Массачусетс постановил Суду разработать план границы и снабдить комитет гарнизоном для его расположения”. В течение первого главного столкновения между коренными американцами и колонистами Новой Англии (с их туземными союзниками), в Войне Короля Филиппа (1675-1678), идея возведения неподвижной стены, подобно той, что стоит севернее Винтерфелла, была предложена: “По итогам заседаний 1675-1676 годов постановили постройку ограждения из решеток или камня два с половиной метра в высоту” в качестве защиты пограничных жителей от вражеских нападений. Это предложение напоминает нам, что Новая Англия, которая в тезисе Тернера являлась оплотом цивилизации, некогда сама была неосвоенной (и, что немаловажно, отчим домом для индейцев, но в мыслях Тернера это опускается совсем). Переселенческий опыт начался у побережья Атлантики, что было самой границей Европы.       Тернер мог бы добавить, что идея о внушительном сооружении была далеко не единственной. Так, в 1717 году, шотландский барон Сэр Роберт Монтгомери заявил о создании “Азильского маркграфа”, британской колонии на юго-востоке поселенческой границы, в Южной Каролине.              “Этим проектом мы подразумеваем принятые меры защиты от нападений коренных племен. Для чего мы не должны быть удовлетворены лишь внешним уровнем укреплений, а построить военные форты вокруг того, что является нашим Домом и не только. Такие вооруженные линии будут неуязвимы к нашествиям дикарей, что сделает наши Поселения одной непрерывной Крепостью… По мере увеличения населения, оборонительный круг будет расширяться, способствуя безопасности всего народа”. (Монтгомери Р.)              Оба плана имели место быть во времена самых первых поселений, когда всё, что строилось, было владением британской короны. Оба провалились. Тернер прокомментировал первый из этих проектов, сказав, что “этот проект, подобный Римской стене, не удовлетворил пограничных людей того времени. Это было устаревшим способом обороны… В той эпохе пограничный боец приспособился к открытому ведению боя, с легкой броней, как то было у индейских воинов”. Тернер думал, что даже со столь ранней поры, американские реалии отринули неподвижную границу на их почве. Движение - вот основной принцип жизни Америки, и, следовательно, Фронтир Тернера был демократической, “живой” линией.       Кажется, Тернер знаком с неудачными попытками постройки неподвижных пограничных стен в Америке, попытки, которые дают право на жизнь его теории движущихся границ. Но он не упоминает, что передвижные фронтиры, боровшиеся с дикостью и освобождавшие сообщества, также пребывали и в средневековой Европе. Брюс Лион дал знать, что освоение земель в одиннадцатом и двенадцатом веках, проводимое теми, “кто рубил леса, осушал болота и отвоевывал землю у моря” при поддержке “графов и церковных учреждений” превратило “Морскую Фландрию из пустоши в плодородную, продуктивную землю, которую заселили свободные крестьяне в экономико-социально и законодательно благоприятной области”. Мартин воздерживается от намеков на эти стороны средневекового устройства. Общество Вестероса отвергает подвижность и основано на строгом классовом делении. Навряд ли найдешь продвижение в таком обществе, где короли играют в престолы, а простой народ от этого страдает.       Неподвижная северная граница никуда и никогда не передвигалась с самого её основания в мифическом прошлом.