Сноходец

Глаза на ловце горели рубиновым потусторонним светом, бросая призматические кровавые блики на пол и потолок. Он висел на стене — обыкновенный предмет, не более живой, чем стул или картина, но и не менее живой, чем паук, раскинувший свои сети в тёмном углу. В его стеклянных бусинах, точно крошечные точки, напряжённо двигались маленькие чёрные зрачки. Они рыскали в поисках кого-то. Кого-то дышащего. Кого-то, кто смог бы утолить его голод. Кого-то вроде меня. Моё сердце оборвалось от медленного, всепоглощающего страха, когда существо возле Лидиной кровати издало громкий, сиплый вдох. Поднялась и опустилась ткань возле воронкообразного провала: то был его рот, напомнивший мне круглый рот осьминога. Закрытое с головы до ног, существо это было для меня абсолютной загадкой, которую разгадывать я не желала, но оторваться от него не могла, разглядывая каждую складку, ниспадавшую вдоль потусторонне высокого тела. Шорох взял меня за локоть и плавно отступил в сторону спальни, хотя и он, и я понимали: бежать нам некуда, мы в ловушке. Позади нас, в коридоре — две твари, возле ловца снов — ещё одна, и тот омерзительный червь с антресолей, то гнилостное порождение ужаса — в комнате покойника. Всё, что нам оставалось… — Ванная, — прошептала я и стиснула его литое предплечье. — Шорох, мы можем укрыться там. Он закатил одну из пар глаз. «Догадалась, наконец-то» — мог бы сказать он, если бы не был нем. Закрыв меня плечом, Шорох мягко, по-кошачьи попятился в тёмный закуток и нащупал дверную ручку, потом потянул её на себя. Я обернулась и увидела ванную комнату, залитую красным светом из потолочной лампы: она не внушала доверия, но было некуда деваться. В ней слышались странные звуки: то тварь с антресолей скреблась и шелестела за решёткой вентиляции, однако та была слишком мала, чтобы отвратительный червь смог в неё пролезть. Когда я обернулась, призраки были к нам ближе прежнего. Шорох сделал ещё один плавный шаг. И когда они слепо повернули головы в нашу сторону, стало ясно: они реагируют не на взгляд, а на движение. Они наступали прямо на нас, так стремительно, что под каждым их шагом белые простыни комкались и соскальзывали с тел. Ещё немного — и ткань вовсе упадёт. Шорох сделал последний шаг и втолкнул меня в ванную, пятясь следом, однако споткнулся о порожек и комично взмахнул руками. О Боже, не хватало ещё, чтобы он упал! Схватившись за дверную ручку, он потянул её на себя. В закрывающейся двери я видела, как призраки теряют свои покровы, под которыми не оказалось ничего, кроме пустоты. Да, под ними не было ни монстра, ни чудовища, ни человека, ни зверя — никого, и это ничто напугало меня сильнее прочего. Шорох громко захлопнул дверь и упёрся ладонью в дверь, опустив голову. Я видела, как тяжело он дышал под своей накидкой. — Что за дурацкий сон, — ошарашено сказала я, однако громкий стук из вентиляции тут же заставил замолчать. Вздрогнув, я отступила ближе к Шороху, столкнувшись с ним. Он поднял голову и обратил множество глаз на лице и теле — в каких, интересно, других неочевидных местах они у него были, задавалась я вопросом в тот момент — на пыльную решётку вентиляции, за которой сразу смолкли любые шумы. Шорох взял меня за плечи и отстранил в сторону, а потом подошёл к раковине, уперся в нее ладонями и пристально посмотрел в зеркало. Сгорбившись, он буравил своё отражение таким сосредоточенным и задумчивым взглядом, что мне стало не по себе. — Хочешь полюбоваться на своё отражение? Надеюсь, стекло не треснет. Запустив руку под капюшон, Шорох задумчиво потёр подбородок — если, конечно, у него есть подбородок под этим скоплением мрака, окутавшим лицо, однако, клянусь, именно так это и выглядело. Затем, открыв шкафчик за зеркалом, он, игнорируя мой комментарий, со всем вниманием принялся изучать полки. — Что тебе здесь нужно? Он даже не пошевелился, только продолжив своё занятие и подняв банку с каким-то кремом в руке. Покачав головой и прочитав этикетку, небрежно швырнул её через плечо, и я едва увернулась от неё: словно снаряд, чёртова банка просвистела у меня мимо головы и, врезавшись в стену, с глухим стуком упала на кафельный пол. — Полегче! Чёрт тебя возьми! Шорох безразлично отправил в тот же полёт стеклянный флакон с голубой жидкостью, похожую на ополаскивать для рта, и ещё один — с пересыпавшимися по стенкам витаминами. Я отскочила в сторону, уклоняясь от брызнувших в стороны осколков стекла. — Да что ты вытворяешь?! Я нагибалась всякий раз, как он хладнокровно метал прочие вещи, хранимые тёткой в шкафчике. Отчасти невозможно не признать, что сердце моё после долгого дня издевательств и совсем непростой ночи пело: но всё же он навёл такой бардак, от которого кто угодно пришёл бы в ужас! Шорох с чувством громил тёткину ванную, придирчиво разглядывая надписи на этикетках у шампуней, кремов, гелей, упаковок с таблетками, мазей… Вдруг он с ликованием повернулся ко мне и воздел что-то в руке. Я испуганно застыла, когда он тряхнул этим прямо перед моим носом, и пришлось сфокусировать взгляд и отступить на шаг, чтобы понять: он держит в руках блистер с капсулами. Блистер с капсулами красного цвета. Могу поклясться, такой же, как у меня. — Что это? — медленно спросила я и протянула руку, взяв серебристую пластинку. Шорох упёр кулак в бок, другой рукой активно жестикулируя так яростно, словно велел мне прочесть название. Давай, давай, — подбадривал он. Давай, Соня. Что там написано? — Сомептасомнид, — прочла я и почесала крыло носа, задумчиво повторив гораздо тише. — Сомептасомнид. Что это за препарат такой? Он пожал плечами и назидательно постучал по блистеру ногтем. Я продолжила: — Энт. Инк. Фарма. Витрицин плюс. И? Намекаешь, что это моё? Это не то, что я пью. Он молча забрал у меня таблетки и спрятал их во внутренний карман плаща. Затем опустился на пол, сел, скрестил лодыжки, вынул из кармана небольшую чёрную рацию и протянул ко мне ладони. Я знала, что это значит: он хотел поговорить со мной. — Ты справишься? — спросила я. Он поманил меня кончиками пальцев. Хорошо. Не без сомнений, я вложила свои руки в его, и он мягко сжал их. Я села напротив, так близко, что наши ноги касались друг друга. Шорох пристально посмотрел мне в глаза. Там, под взглядами множества зрачков, узких и едва различимых в багровой тёмной глубине, мне стало не по себе: было в его глазах что-то от древнего хищника, застывшее и почти неживое. Однако, чем дольше я всматривалась в них, тем спокойнее мне становилось. Кем бы он ни был, что бы ни вытворял, но он оставался на моей стороне. Невероятным образом его подвижность и непоседливость, его жуткий недружелюбный облик и очевидная опасность, таившаяся в самой сути, сочетались с почти безграничным покоем, который я ощущала в его присутствии. Коснувшись ладонью моей щеки, он установил со мной полный зрительный контакт. Он передал рацию мне и вынул из кармана вторую. Я знала, что нужно делать, и поднесла её к губам, повернув нужный рычажок. Послышались помехи. — Ну давай, малыш, — насмешливо сказала я, после издав усталый вздох. — Говори, что ты хотел. Его рация ожила. Голос мой тонул в ней морем помех. Однако затем я услышала из динамикой своей рации его голос, бесплотный и бесцветный, шелестящий и шепчущий: — Больше не пей эту дрянь. Я покачала головой и нажала на кнопку связи. — Откуда ты знаешь, что я их пью? Шорох слегка сощурился. — Я знаю всё, что с тобой происходит. Абсолютно всё. Он отжал кнопку, сняв с неё большой палец. Потом, помолчав, добавил: — Я наблюдаю. — Прямо-таки всегда, — буркнула я. Грудь теснило от странных эмоций, накативших в тот момент. Он прищурился ещё сильнее. После помех заявил: — Прямо-таки всегда. — Хорошо. Теперь ответь мне на вопрос. Что за люди преследовали меня сегодня? Он отвечал с неохотой. — Я не знаю. У его голоса не было ни оттенка хоть какой-нибудь эмоции, но мне показалось, он солгал. — Что это за твари, которые поджидают нас снаружи? — Я не знаю, — Шорох запнулся и отвёл глаза. — Ты врёшь, — спокойно сказала я, и он не стал оправдываться. Между нами воцарилась тишина. Работающие рации перемигивались зелёным светом. Затем Шорох, крепко сжав мою руку в своей, медленно нажал на кнопку: — Многое в последние дни изменилось. В Красном Мире неспокойно, скоро станет неспокойно и в вашем. То, что ты достала из снов, нужно им, кем бы они ни были. Не отдавай им это. — Те пуговицы? — я хмыкнула. — А что в них такого ценного? Он отвёл глаза, те, что на лице — но пара на груди продолжала пристально следить за мной. Он не хотел мне отвечать. Что же, у него есть свои секреты? Тогда как мне доверять ему? — Если не хочешь объяснять, не объясняй, но тогда не проси меня вытаскивать из снов новые предметы, — предупредила я. — Я не буду рисковать собой ради того, чего не понимаю. «Но если ради меня?». Я замерла. Не зная, что сказать в ответ на это, безмолвно, одним только языком шевельнула, проговаривая, не размыкая рта, эти два слова: ради меня. Он просит рискнуть ради себя? Я растерянно посмотрела в его глаза. Теперь он снова повернулся ко мне, и взгляд его был твёрд и непоколебим. Чёрные точки зрачков вмещали в себя бесконечную пустоту — и безграничную наполненность тьмой, какой не было даже в самой тёмной из всех комнат в человеческом и Красном мирах. Это было само средоточие мрака, крохотные окна в бездну. Я поёжилась: — Что случится, если я откажусь? Он не ответил в первое мгновение, словно не решался. Я ощутила ту неуверенность, что исходила от него волнами. Сомневаясь, он думал, стоит или нет отвечать — но затем неохотно нажал на кнопку. Ответ пронзил меня холодной иглой. Из-за него я остолбенела. — Красный человек вернулся, и это не к добру. Они ищут эти вещи для него. Для такого, как он. — Красный человек? Я помнила его как самый страшный свой кошмар. Неужели он снова рыщет где-то там, неподалёку от нас? Неужели я могу с ним столкнуться? — Что будет, если они отдадут ему всё это? Но я и без него знала ответ. Он прошёл сквозь всё моё тело, как вздох, как взгляд, как дуновение ледяного ветра. Мне стало холодно и страшно, и я зажмурилась и разомкнула руки, потянувшись к Шороху и молча обняв его за талию. В закоулках сознания, куда я задвинула эту мысль, как что-то страшное и опасное — в самый дальний ящик, металась мысль, от которой меня пробрала дрожь. Шорох ответил и отжал кнопку, опустив руку с рацией мне на спину: — Я стану значительно слабее. Он убьёт меня, а потом придёт и за тобой. Вот и всё. — Вот и всё… Что он такое? Шорох молчал. Мне не нужно было этого знать, — возможно, полагал он. Красный человек, его враг, его извечный, лютый противник, некогда изгнанный Шорохом из той части Красного мира, где сам Шорох, по его рассказам, обитал — он был сущностью из моих кошмаров, которую я помню до сих пор, даже спустя столько долгих лет. Он был той тварью, что хотела пожрать меня ещё ребёнком. Он был той силой, что сковывала меня, как цепями, от одной лишь мысли о нём. Красный человек. Он был воплощением истового ужаса, о котором я не могла даже помыслить; титанической мощи созданием из снов, которое легко стало бы королём Красного мира — если бы у его тварей мог быть король. Все они боялись его и были слабее, чем он. Он был среди них страшной, могучей силой, которую невозможно одолеть, и немногие соглашались выступать против него, как Шорох. Когда-то он выступил и забрал меня, как свой трофей. Два охотника. Две сущности. Два непримиримых противника. Я не знала, как он отбил меня, когда я была маленькой, и видела с тех пор лишь единожды только тень руки Красного человека, огромную и страшную, ту самую, что охотилась за нами в актовом зале моей школы из сна. Тогда я спросила у Шороха, почему он хотел убить меня. Шорох простодушно пояснил, и это стало откровением: Красному человеку всё равно, на кого охотиться. Он просто поедает всё, что видит на своём пути. Он уничтожает то, что считает нужным уничтожить. Он питается тем, чем хочет питаться. И если это что-то такое лакомое, как способный бродить по кошмарам живой человек с живым тёплым страхом, он сочтёт его своей добычей. Он убивает потому, что может. А Шорох защищает меня потому, что хочет — вот и вся разница между ними. — Ты всё же знаешь, кто они такие, — шепнула я. — Боишься, что я отступлюсь, если узнаю всю правду? Прижавшись щекой к моей макушке, Шорох медленно кивнул, но рук не разжал. Даже прильнув к нему всем телом, я не могла ощутить ударов сердца — хотя его грудь была под моей. Вдруг он отпрянул. Поднявшись, помог встать и мне — и, оставив в моей руке рацию, сжал мою ладонь с ней. Было странно видеть в его невыразительных глазах почти очевидную тревогу. Он включил её, включил и свою рацию. Не отстраняясь, поднёс её ко рту. Я слышала его гулкое, тяжёлое дыхание: оно проходило сквозь меня вместо ударов сердца. После помех, напомнивших шипение белого шума, Шорох прошелестел: — Носи её с собой. Я хочу слышать тебя. Говорить с тобой. Теперь — всегда. — Но… — Теперь — всегда. Увидимся во сне. Он отключил рацию и потрепал меня по голове, положив на макушку большую ладонь. Нахмурившись, я повторяла про себя его последние слова, однако он попятился к двери и бесстрашно открыл её, взглянув в тьму длинного коридора. Он переступил через порог, растворившись в этой темноте, а затем, пройдя направо, пошёл прямо в комнату к Лиде. Меня обуяло страшное предчувствие. — Шорох! — вскричала я и ринулась за ним. Далёкое, глухое, седое эхо трёх выстрелов заставило меня замереть, едва выглянув из коридора. Шорох прошёл мимо, пряча в кобуру оба кольта, а затем, обернувшись, небрежно отсалютовал — и, откинув простынь с длинного ряда зеркал, шагнул под неё и исчез. Этого не может быть, — вот что я подумала, но стремительно прошла в коридор. Красный свет, падавший из комнаты Лиды, погас. Я сглотнула, увидев над её кроватью разбитые стекляшки на искалеченном ловце. Возле постели, на полу, лежала скомканная белая простыня. Меня пробрала дрожь. Я поспешила обратно, в ту комнату, где спала, и, открыв дверь, увидела лишь распахнутую антресоль — но больше ничего. То, что было здесь и что убило Юрия Тёмушкина, исчезло. Я бросилась назад, добежала до гостиной, где лежал покойник, заглянула в закрытые двери… и встретилась с пылающим лютой яростью взглядом моей тётки. Она не спала, в отличие от родителей, задремавших на диване в расслабленных позах. Но она — она сидела в изголовье гроба и смотрела прямо на меня. Это был не сон, а реальность — и Шорох прошёл обратно в Красный Мир через зеркало. А моя тётка явно знала, что здесь происходит.

2

— Стоп, — Миша покачал головой и поднял руку, однако официантка не торопилась нести ему счёт. — Ладно, я слушал тебя, долго слушал — но теперь хватит этого всего. И хватит рассказов об этой сущности. Я ими сыт. — Шорох, — нервно сказала Соня и с беспокойством покрутила в пальцах перо на цепочке у себя поверх груди. — Его зовут Шорох. — Какая разница, Господи Боже, если он всё равно ненастоящий. Соня вспыхнула: — Не говори этого. — Отчего же? Он что, как фея Динь-Динь из «Питера Пена» — из-за этого умрёт и исчезнет? — воскликнул Миша. Соня побелела. — Просто не говори про него таких слов! — Не говорить про кого? Про невидимого выдуманного друга, который являлся тебе из луж и зеркал? — Из отражений, — прошелестела Соня и вздохнула, устало потерев лоб. — Он способен был проходить сквозь отражения… сначала, пока не научился открывать двери из Красного мира в наш. Впрочем, какая разница: я знала, что так всё и будет. Ожидала, что ты скажешь, будто я сумасшедшая и мне нужно бы попить витаминки. — Здесь уже одними витаминами не обойдёшься, — раздражённо прервал Миша и тут же вздохнул, запустив пальцы в волосы. — Я имею в виду… прости, это было грубо. — Ну да. Сдай меня в психушку. — Зачем ты так сразу, — вспыхнул он, пряча глаза. — Но ты бы себя послушала. Ты же посещала психологов, сомнологов, гипнологов, всех этих врачей, и что, они тебе не помогли? — Он настоящий, — Соня сузила глаза. — И никто из них мне не помог, потому что заставить реально существующего человека или предмет исчезнуть невозможно. Миша молча принялся массировать виски, пристально глядя в обеспокоенное лицо жены. Он понимал: теперь проблем не избежать. Когда они вернутся домой — а билеты он попробует обменять завтра же — Соне потребуется помощь специалистов посерьезнее, чем доктор Полунян, к которому он её записал ещё пять лет назад, когда кошмары возобновились. Тогда всё вроде бы прекратилось, но теперь… Нет-нет, здесь нужна медикаментозная терапия. Возможно, даже лечение в специальном учреждении. Но это потом, потом: сначала нужно выслушать, что скажут врачи. А прежде всего — увезти жену отсюда. Какое-то время они сидели молча, оба мрачные, как грозовые тучи. Счёт им никто и не думал нести; Миша махал официантке рукой, раздражаясь всё сильнее, однако та возилась за барной стойкой, общаясь с барменом. — Какой… захудалый… мерзкий… городишко, — процедил Миша, скрепляя на груди руки. — Какой мерзкий вечер. Чёрт возьми, что мы вообще здесь делаем! Соня ничего не сказала. Глядя в окно на темнеющую равнину, которая простиралась до самого горизонта там, за чередой невысоких домов и рядами прямых улиц, она думала о своём, и у Миши возникло всё то же чувство, будто она вмиг очутилась где-то далеко от него — так, что ему за ней вовек не угнаться, никак не понять. — Ты думаешь, это всё неправда? — тихо спросила она. — Я думаю, тебе надо прийти в себя, — вымученно сказал Миша. — Послушай, давай поговорим теперь без этого мистического флёра. Всё можно объяснить логически. Помнишь ту аварию? После неё всё и началось. У тебя развилась психологическая травма, это же ясно. — Нет, — Соня помотала головой, сжала плечи. — Ты что, не слушал меня? — Слушал. Но такие события никогда не проходят без последствий. До аварии ты была… ты… — он тщательно подбирал слова, но услышанное заставило Соню остолбенеть. — Ты казалась нормальной. — Спасибо, — усмехнулась она. —Но всё это началось задолго до неё. Так что твоё доказательство бито. — Вовсе нет, — возразил он. — Вспомни: мы познакомились перед аварией. На квартирнике. Тогда ты с кем-то встречалась, как мы все думали, и попросту заменила воспоминания об этом человеке на то, что ты себе придумала после того, как случилось… — Постой, — с тоской сказала Соня. — Миша, ты помнишь того человека, который приезжал за мной в ту ночь, на квартирник? Того, кто забрал меня оттуда? — Почти что не помню, — Миша поморщился и опустил взгляд. Помнил, конечно. Солгал. Воспоминание было неприятным. Он не хотел заново его проживать. — Какой-то позер на мотоцикле. Миша сразу понял, что с ним было что-то не то. Красная полоса визора на шлеме, а когда снял его — багровый отблеск тёмно-карих глаз. А может, это просто на квартире, где они собрались, была включена красная цветная лампа? Наверное, да. Не сошёл же иначе с ума сам Миша, как его жена. — Чёрт с этим мотоциклом, — Соня вспыхнула. — Тот мужчина, что был со мной. Ты видел его, верно? — Хочешь сказать, это был он? — рассмеялся Миша и откинулся на спинку стула. — Твой Шорох? Что-то я не видел у него кучи красных глаз. И лицо было вполне себе обыкновенное. Человеческое, я имею в виду. Она печально улыбнулась. Положив локти на стол, поглядела в тарелку, с которой почти ничего не съела: аппетита совсем не было. Миша вспыхнул, искоса поглядел на жену. Что-то такое ещё подробнее проклюнулось в его памяти: скуластое широкое лицо, смугло-коричневая, как мокрый ржавый песок, кожа; гладкие чёрные волосы в тугой косе; недобрый взгляд; высокий, взрослый — мальчишками они пристально смотрели на него, понимая, что среди них ему не место. Всё вставало на свои места. Вот к кому Соня бежала. Вот куда стремилась! И никакой мистики не нужно, чтобы догадаться: это был он. И она бежала сюда, к нему. — Да, — мягко сказала Соня. — Он казался обыкновенным — тогда. Но я расскажу всё по порядку. Так будет понятнее. — Куда уж более понятно, — Миша сузил глаза. — Ты приехала к нему? — Конечно, — она непонимающе посмотрела на мужа. — Я отчаянно ищу его. Я даже не скрываю этого от тебя. — Что сбивает меня с толку! — Да пойми же! — Соня стиснула руки в кулаки, словно держалась на одном лишь терпении, но с каждым словом говорила всё громче. — Здесь дело вовсе не в твоей ревности. Я уехала не к любовнику, Господи Боже! Что-то происходит, Миша, что-то очень нехорошее, и мне не по себе! Только он сможет мне помочь. Я должна разобраться со всем и найти его прежде, чем они доберутся до меня! — Да кто — они? — устало спросил он. Верхний свет моргнул и погас. Оживлённо беседовавшие люди за соседними столами замерли каждый в своей позе. Официантка одеревенела, точно манекен. Зал погрузился во тьму. Смертельно побледнев, Соня всхлипнула и прижала ладони к лицу. Она знала, что это значит, в отличие от Миши, который озадаченно посмотрел по сторонам. — Какого чёрта? — он взял сотовый и включил на нём фонарик, осветив его тусклым лучом ресторанный зал. Свет упал на столик пожилой пары; мужчина застыл, держа в руке нож и вилку и собираясь что-то разрезать у себя на тарелке. Его жена холодно улыбалась, глядя на Мишу. Она была абсолютно неподвижна. — Дьявол! — Выключи свет! — прошептала Соня, не в силах пошевелиться. — Выключи, не слепи их! В растерянности, Миша так и поступил. В ту же секунду послышался скрип резко отодвигаемого стула. В темноте было ничего толком не разобрать: Миша, чертыхнувшись, снова включил фонарик, но свет моргнул и погас. — Вот же дрянь! — выругался он. — Они не любят света, — шепнула Соня, — не нужно. Так ты только подзываешь их. Она медленно, осторожно встала со своего стула и, двигаясь наощупь по столу, скользнула мужу за спину. Когда пятно света упало перед ней, всхлипнула от страха. Мужчина и женщина, и официантка, и бармен, и несколько человек — все они застыли бесформенной многоликой толпой там, в глубокой тьме зала, и повернули головы к Мише и Соне. Фонарик снова моргнул. Свет погас и зажёгся. В его тусклом пятне посетители ресторана, казавшиеся неподвижными, обступали Соню и Мишу. Теперь они были ближе. — Чтоб тебя! — выругалась Соня и выхватила у мужа телефон, швырнув его вбок. Сверкнув фонариком, он упал в угол. — Совсем спятила?! — вскипел растерянный Миша. Он не знал, как быть. Он не понимал, что происходит. Он боялся, но не хотел признаваться себе в этом. Белый луч упал прямо на стену, и Миша вздрогнул, увидев, что из темноты выросла стена спин и затылков: гости обступили телефон со всех сторон. Послышался странный треск, затем — громкий звук помехов. Соня попятилась, схватив Мишу за запястье. — Уходим отсюда, — сказала она, — очень тихо. Пока они заняты светом, а не нами. — Кто — они? Соня поджала губы. Потянув мужа за собой, очень тихо сказала: — Думаю, тебе стоит выслушать всё, что со мной произошло. Но для этого мы где-нибудь спрячемся. Где угодно, лишь бы нас не нашли.