люци-тян

      Вчера она правила балом инфернального безумия, а сегодня учится готовить блинчики.       Как оказывается, кулинария — более сложная наука, чем работа Директором Ада. Уже погублено три доблестных блина, потому что они просто пролетают мимо сковородки, а не потому что Люцифер не может их поймать. Все должны преклоняться перед ней, даже какие-то мучные изделия — и отсутствие воли-разума такое себе оправдание.       Наверное, это доведёт Люци до мигрени.       — Тупые блины, — рычит она и бьёт сковородкой по плите. — Я не могу справиться с блинами.       На металлической поверхности остаётся вмятина.       — Давай я тебе помогу, — низастым, грубым голосом предлагает Хэллтэйкер.       — Ты думаешь, мне, Люциферу, нужна помощь от какого-то... — Люци придирчиво осматривает собеседника, — бабника?       Она трясётся от злобы — и у неё такой вид, будто она сейчас треснет Хэллтэйкера сковородой и начнёт готовить уже его. Желательно заживо. Если череп выдержит удар.       — Ты хочешь научиться кулинарному искусству? Или тебе просто нравится разбрасывать блины по комнате?       — Я экспрессивная натура, знаешь ли. Как и полагается Директору Ада.       Хэллтэйкер осторожно заходит из-за спины и берёт Люци за локти. Та дёргается, но не сопротивляется. Только тяжело вздыхает.       Несмотря на внешний вид, Хэллтэйкер весьма нежен и обходителен — что весьма неожиданно для перекаченного тестостеронового чудовища с замашками плейбоя. Только под его чутким руководством у Люци, наконец, получается первый блин. Не комом. А тонким, как лезвие бритвы, слоем.       — Спасибо, — сухо благодарит Люци.       — Ура, — аналогично отвечает Хэллтэйкер. — Давай ещё.       — Ненавижу готовить.       Не успевает Люцифер оглянуться, как сковорода летит на пол и ударяется об него, а сама Люци уже целуется с Тэйкером, закинув руки на плечи и слегка повиснув на нём, как на турнике. Они оба покрыты мукой с ног до головы и излучают мучную ауру при движении, отчего дышать немного трудно.       — Ненавижу готовить, — с тяжёлым придыханием повторяет Люци.       Поступок кажется иррациональным и дегенеративным, недостойным Директора Ада, но с другой стороны, она демон, ей свойственно подчиняться порокам, причём так, чтобы остальные тоже поддавались им. В этом и есть её особенность.       — Ты и я. Сейчас же, — говорит Люци с ухмылкой в лицо Хэллтэйкеру, цитируя Асмодей.       В ситуации есть своя романтика: спонтанный поцелуй на кухне, грязной, как Люцифер, под шум бушующего огня на плите, выкрученной на максимум.       — А как же блинчики? Ужин? — теряется Тэйкер.       — Технические неполадки.       Люци скалится и говорит:       — Из-за этих блинчиков я проголодалась... но не в плане греха обжорства, а в плане греха похоти, понимаешь, смертный? Готовка возбудила во мне несколько иной аппетит.       Асмодей говорила, что со смертными надо быть осторожнее. Они очень хрупкие. И если любить их слишком сильно, то они ломаются. Умирают то есть.       Люци доверяет Асмодей в этих делах.       Хэллтэйкер вздыхает:       — У тебя губы на вкус как вино.       Кто он такой, чтобы спорить с самим Люцифером? Никто. Nihil. Жалкий смертный не имеет права перечить Директору Ада, особенно в таких щепетильных делах...       Memento mori, попавшийся в ловушку собственного гарема.       — Это приказ, — говорит Люци. — Ты, наверное, этого не понимаешь, но ты принадлежишь мне.       Говорит это — и театрально порхает ресницами, мол, «не я тут правила ставлю, смертный».       И когда с её губ срывается первый стон — за дверью резко начинают скрестись и скулить; можно даже различить еле слышимые хныканья, среди которых различимо только «впустите» и «мы тоже хотим».       Тройняшки Цербер.       Шавки.       — Сссучки, пх, — свистит сквозь зубы Люцифер, запрокинув голову, и ей почему-то становится дьявольски смешно. — Пусть собачки знают своё место. Не впускай их. Я не допущу их в одном ложе с нами. Брезгую.       В тот день они ужинают позже обычного. В тишине. Только Люци довольно улыбается, разрезая шоколадный блинчик ножом и отправляя небольшие кусочки, насаженные на вилку, в рот. Пока все не сводят с неё взгляда.       — Вкусные блинчики, — говорит Люцифер с усмешкой и вытирает губы салфеткой. — Жалко, конечно, что ужин позже обычного. Но результат стоил того.       Такая уж она. Люци-тян.