7sins

|Наружные камеры № 286, 287, 292 — граница Олимпа|

|12 сентября 2028 года|

|16:41|

Солнце все больше отклонялось от зенита, разливая свои блики по далеким крышам стеклянных высоток в центре Олимпа. За их спинами остались низовские простецкие и дышащие унынием темно-серые здания с осыпающимися стенами из безнадеги и дырявыми крышами страха. Эти строения будто живые, напуганные люди, ютились друг с другом в темных уголках, а стеклянные башни хоть и выглядели модернизированными и непомерно дорогими были лишь картонками, полыми и мертвыми внутри. Язык не поворачивался назвать хоть одну из них домом. Взу-зу-з-з. Вз-з-з. Машина плавно прошелестела шинами к границе, которая будто делила на темное и светлое. Такое сравнение казалось Чимину очень глупым и инфантильным, но даже свет выделял пропасть — Низовье поглощено кромешной теменью, а Олимп с помощью внутренних огней светился изнутри, как шар Теслы. В их мире на самом деле нет ничего исключительно черного и решительно белого. Только въевшаяся под кожу серость вперемешку со вкусом крови и отчаяния. Здесь нет победителей и проигравших, этот мир каждого ставил в заведомо невыгодное положение. Только одни это не скрывали и выживали как могли, а другие напяливали хрустальные маски праведности. Юнги притормозил, вставая в одну из длинных автомобильных очередей — желающих покинуть темные земли и попасть в райские кущи. В обратную же сторону машин практически не было, только те, кого разворачивали на границе, не пропуская. Им не повезло попасть в последний вторник месяца: сегодня все желающие могли попытать удачу выбраться из выгребной ямы, и была их целая уйма. В обычное время границы были открыты только для малой части пролетариата и победителей Выборов. Заскучав от долгого ожидания, Чимина перевел взгляд с ссорящейся пары в машине напротив на старшего. Дым от третьей миновой сигареты плыл и струился в мерцающей завесе, как лента художественной гимнастки. Вены на его руках были вздутые настолько, что проступали сквозь верхний слой эпителия своей синевой. Из-под растянутого белого ворота лонгслива виднелись рисованные волчьи уши, заостренные, как пики. Сухие губы сжимали сигарету плотным кольцом, втягивая порции дыма все глубже, чтобы тот оставался внутри насовсем, жег изнутри, будто ему и так мало всего, что отравляло жизнь. Хоть Чимин терпеть не мог этой вони и курева в принципе, он почему-то не мог не смотреть, как старший делал это. Можно ли было считать это медленным самоубийством? Если да, то что станется с моральными принципами, когда парня настигнет осознание — он наслаждался, смотря как кто-то душил себя изнутри, пусть и по собственному желанию? Хотя уж точно не ему заикаться про эти самые моральные принципы, не после всего, что он натворил. Пак словил себя на постыдной мысли, что даже руки Джебома, покрытые витиеватыми рисунками татуировок, не смотрелись так же хорошо, как подрагивающие запястья Юнги, держащие сигарету. Взу-з-з-з-у-у-у. Большой краплаковый проблеск, последовавший за жужжащим звуком, мелькнул справа и растворился в движущемся фоновом потоке так же быстро. Пограничные камеры запечатлели их до мельчайших морщинок. Когда он ощутил толчок — машина подскочила на широком лежачем полицейском — и услышал металлический лязг плит, то понял, что они пересекают подъезд к мосту. Через пару метров внизу плескалась вода. Река под мостом и вереницей машин звучала игриво, переливаясь и преломляя своей гладью лучи тепла. Блики, отражающиеся от огромного купола, огибающего весь райский город, слепили глаза. Впереди топорщилась пара литых, цилиндрических будок, застекленных и прозрачных, с величественными гербами Олимпа, прикованными на металлическом заборчике поверх плоских крыш. — Любят они пафосно обозначать себя, — хмыкнул Юнги, прежде чем швырнуть сигарету за перила прямо в реку Хан. Наконец, их очередь подошла. — Паспорта и пропуски. Грубый голос заставил крупно вздрогнуть. Пограничник больше похожий на солдата в полном обмундировании, стоял у открытого окна и ждал, пока Юнги отдаст ему все необходимое. Он со скепсисом сначала глянул на паспорта, затем просканировал бесстрастно лица Чимина и Юнги. То, как он заинтересованно сунул нос в салон через открытое окошко и осмотрел внутренности машины можно было бы счесть нахальным жестом проявления доминирования, однако это было прописано в правилах. Последним пунктом проверки, он считал с голограмм на пропусках определенный для них системой код и кивнул в знак согласия. — Руки, — добавил он. Они оба по очереди подали запястья с вытатуированными номерами, мужчина сверил их с данными в стеклянной панели-планшете. — У вас довольно высокий СРГ, — заметил мужчина, поправляя кожаную кобуру на поясе. — Последнее обновление? — Десять дней назад, — сухо бросил Юнги, невесело усмехнувшись и натянув ворот повыше на шею. — Что, не похожи на образованных? Или от нас смердит низким социальным статусом за версту? — Наша работа отсеивать всякий сброд. — Не начинай, — вполголоса прошептал Чимин, дернув старшего за рукав и нахмурившись. Служащий не поднимал взгляда от планшета и не отрывался от своего занятия, тыкая и рассматривая подробную личную информацию. Это не очень хорошо, если они начнут копать глубже. Не удивительно, что госорганы к ним проявляли повышенный интерес — они абсолютно не похожи на высокомерных и эксцентричных граждан Олимпа или пытающихся убежать от самих себя жителей Низовья. — Что ж, тогда наш работодатель, Ёшида Сайко, будет весьма разочарована тем, что нас задержали для дополнительных проверок. Слышали о ней? Конечно, слышали. Эта выставка обещает стать самой успешной в этом году. — Юнги говорил тихо и вкрадчиво, пытаясь быть максимально убедительным. Чимин редко его таким видел. — Разве информации в коде и пропусков недостаточно? Пограничник смерил их недоверчивым взглядом и не охочий до разбирательств кивнул, заслышав значительное имя. — Проезжайте. Но на будущее — оденьтесь по приличнее, а то досмотра будет не избежать. Чимин удивленно вскинулся и обернулся, смотря сквозь заднее стекло на машину подъезжающую на их место, когда Юнги тронулся. — Почему ты просто не показал татуировку? Нас бы пропустили быстрее, даже с досмотром. — Пусть катится к черту, — раздраженно сжал руль Мин, — если в его башке грязь булькает только для того, чтобы судить о людях по их виду. Подумаешь вещи старые и морда разукрашенная — это значит, что мы менее достойны жизни, чем они? Пускай все катятся к черту! К тому же, досмотры для членов банд еще унизительней. Мы не блядские животные, которых перевозят из одного зоопарка в другой. Ничего страшного, если у этого истукана появится парочка проблем из-за некомпетентности. Глаза Чимина невольно закатились: Юнги часто качал права даже с мелочей, но отрицать его правоты парень не мог. — Стой, нас действительно не будут досматривать? Вообще? Даже анкеты заполнять не заставили, ух ты… — Пока они ждали подъем шлагбаума, Пак перегнулся через сиденье отклячивая зад и хлопая широко открытыми глазами. — Это же обычная процедура. Неужели какой-то Ёшида Сайко так сильно повлиял на мнение пограничника? Возможно, он был известной шишкой в избранных олимпийских кругах, но тогда бы Пак слышал или читал о нем. Или дело было в пропусках? Юнги проматерился от нахождения аппетитной филейной части младшего рядом со своим плечом и запретил себе хоть как-то это комментировать. Даже мысленно. Даже если очень хотелось. — Югем подсуетился с подачи Пака, чтобы достать более дорогие пропуска. Один из клиентов с Олимпа нас очень любит. Едем как сраные члены высшего общества, — Юнги скривил рот в искаженной улыбке. Он смотрел на напряженную спину Чимина и не разрешал себе хоть на миллиметр опустить глаза. — Не крутись, блять, на сидении. Сядь. И пристегнись. — Да, — рассеянно пробормотал Пак, возвращаясь на свое место и вновь пристегивая ремень, — Бом молодец. Мин напряженно передернул плечами, не отрывая взгляда от дороги, а затем кинул едко: — Ага, волшебный, блять, молодец. Не забудь его хорошенько отблагодарить. На лице мальчишки появилось сначала удивление и непонимание поведения старшего, а затем промелькнула толика злости. Он сложил руки на груди, меж бровей залегла глубокая полоска. — Что это с тобой? — Прости, — поспешно сказал Юнги, опуская голову, когда они притормозили на светофоре, въезжая в полосу купола, — не знаю, что на меня нашло. Устал, наверно. — Тебе нужно больше отдыхать, хен, — вздохнул Чимин и восхищенно ахнул, когда залитые светом многоэтажки выплыли на их пути. Какое-то время в машине царила напряженная тишина. Каждый не желал поднимать тему, которая в любом случае всплыла бы — ее уже поддели ножичком, как засохшую восковую печать на письме. Через время, выйдя наконец из немногословной комы задумчивости, Пак решился поделиться. — Ты ведь в курсе, что… ну… — от досады Пак причмокнул губами, — у нас с ним давно не клеится? — Догадывался. Хотя трудно этого не сделать, он даже не остается у тебя. В последнее время так вообще хер положил, царь горы сраный. — Точно, — невесело хмыкнул парень. После непродолжительного молчания и задумчивого взгляда в лобовое, Чимин вновь подал голос, тихий и немного неуверенный. — Не знаю. Раньше это казалось наваждением. Ты знаешь: я и он. Будто сама судьба свела нас. Как инь и ян. И это было хорошо. А сейчас — абсолютное ничего. В смысле, Бом мне также нравится, я восхищаюсь им как человеком, как лидером и все такое, но никакого волнения или трепета не чувствую. Внутри будто дыра. Дым идет, а фитиль уже погас. Я чувствую их скорее при… Рассеянный взгляд зацепился за минов профиль, и мальчишка резко замолчал, ведь сболтнул лишнего. Тот удивленно выгнул бровь: — При?.. — Неважно, — парень быстро отвернулся к окну, кусая губы. Налет румянца на щеках тлел ощутимым жаром. — В любом случае сейчас для этого не время: мне нужно окончательно понять, чего я сам хочу и порвать с ним окончательно, если уже все. А потом двигаться к плюсу, будучи минусом. — Хороший план. — Да-а-а, только сложно все это. — И все же при ком? — не унимаясь, поддразнил Юнги. — Колись, Чимин. Мне интересно, кто смог растопить твое холодное расчетливое сердце. — Ха-ха, очень смешно. Сколько мы уже знакомы, хен? — вдруг спросил парень, поправляя взмокшую челку под кепкой. — Э-э… — Юнги растерялся, но быстро прикинул в уме, — года полтора или два? Точно не вспомню — ты явился в неспокойное время. Нагрянул как гром среди ясного неба. — Не напоминай, — фыркнул Пак, — весь в крови и слишком жалкий. Так… за это время ты должно быть хорошо изучил меня? Юнги вдруг вспомнил, как вчера они с Саном обсуждали это. Неприязненное «скользкий» от друга все еще ютилось в его голове, уклончиво отодвигаемое в сторонку. Интересно, почему они так решили? Чимин был каким угодно, но не таким. По крайней мере со старшим. Чтобы не молчать и не выдавать свои сомнения по этому поводу, он уклончиво ответил: — Можно и так сказать. — Часто ли я отвечаю на вопросы, на которые действительно не хочу отвечать? — и показал язык. — При Енджуне. Так и чувствую как сердце выпрыгивает от его пирсы в губе. Юнги расхохотался, едва ли не вильнув на чужую полосу. Может ли этот ребенок быть плохим? Мин не верил. — Ну конечно, наш недорокер любое сердце заставит колотиться в припадке. Мерс мягко заскользил по первым улицам Олимпа. Чимин обожал это чувство. Когда из неблагоприятного душного низовского климата въезжаешь в Олимп, смотришь на дорогие бутики в окружении идеально ровных тротуарчиков, чистых и вылизанных. Все линии в городе были плавными и волнообразными, создавая ощущение покоя. В этом городе не было ни швов, ни стыков, ничего что выходило бы за границы недопустимого, потому что допустимо было все. Облагороженные территории с бледно-зелеными кустами, игрушечно подстриженными деревьями и симметричными клумбами — в каждой третьей сидели хризантемы, а в каждой пятой лилии. Хоть вся природа и была искусственно выведенной, однако не маячила на периферии и не привлекала глаз, лишь выстраивая фоновое изображение, как пиксельные текстуры в компьютерных играх. Со вкусом эпатажно одетые люди (цвет месяца был серый, так что все его оттенки скапливались на разнообразных струящихся тканях одежд), спешащие на деловые встречи или ранние банкеты по случаю заключения выгодных сделок. Нет ни вони, ни убитых опухших лиц, ни стекол, рассыпанных ковровой дорожкой по дорогам, ни привычного жужжания камер. Здесь будто солнце светило ярче. Даже самый близкий к границе район выглядел дорого и роскошно. А еще здесь отлично содержали и подкармливали всю подпольную легализированную свору. Юнги что-то ворчал под нос и вновь вклинился в редкий поток машин, огибая густо кишащие машинами дороги, ведущие прямиком к сердцу бывшего Сеула и вырулил в сторону морского квартала — главного развлекательного центра. Здесь все полнилось галереями, яркими вывесками казино, массажными салонами с обширной линейкой услуг, ресторанами и парками аттракционов, где ставили на кон страх и играли в игры наперегонки с собственным адреналином. В гуще всего даже был ипподром, на котором делали ставки. «У искусства есть самосознание. Оно желает быть уродливым», — высветилось на высоком вертикальном биллборде. Надпись затмила скульптура с проломленными в нескольких местах дырами, вокруг которых штукатуркой осыпалась застывшая глина, но внутри она была ни полая, ни глиняная, а заполненная кровью. Например, в полости, где должна была быть голова статуи находилась идеальная копия человеческого скальпа с кровавыми ошметками волос и твердостью черепа. И вновь кричащий заголовок: «во славу Богов, во славу грязной праведности, во славу воянистов». Не для кого не секрет, что основой всего естественно являлась корпорация WON и так называемые воянисты. Главное веселье и средоточие власти Олимпа, стоящей тенью за Богами, заключалось именно в этом стеклянном особняке с каркасом из витого железа, что возвышалось на олимпийской горе. Кто-то поговаривал, что они спасители нового мира. Кто-то, что потомки бывшей правящей династии Рокфеллеров. Большинство — в Низовье, конечно — считали их обычными мошенниками, у которых после войны сохранилась куча денег. — Говорят скоро они запустят филиал в постевропейском пространстве. Там камня на камне нет — заводы только начали отправлять туда материалы для строительства, а они уже хотят накинуть поводок. Для Выборов там даже черни нет — сплошные трупы да калеки после войны, — сказал Чимин, рассматривая динамичную голограмму, рекламирующую деятельность WON. Юнги поморщился и включил печку на максимум, заметив как Чимин опять натягивает рукава на пальцы. — Ага, еще немного и эта ТНК подомнет под себя весь ебаный свет, от которого и так мало что осталось. Сраные капиталистические свиньи обжираются тоннами бабок. Скоро начнут срать деньгами. — Низовские не особо жалуются, — равнодушно пожал плечами Чимин. — По видимому их устраивает жизнь с пуповиной вокруг горла. — Еще б эти придурки жаловались, им же платят бабки, имея в замен развлечение и рабочую силу. Кто как ты думаешь выполняет всю грязную работу что в Низовье, что тут? — возмущенно вскинул указательный палец Мин. — Если бы хоть у кого-то в нашем гадюшнике было чуть больше моральных принципов мы бы не гнили в тотальном неравноправии и на попечении прожорливых свиней. — Границы открыты. Любой может спокойно пересечь их, обосноваться в Олимпе и жить на ровне с элитой. — Много ли ты знаешь людей, которые перебрались и сумели выжить в этих условиях? Юнги оторвал взгляд от дороги и поднял брови, смотря на Чимина. Тот умолк, прикусывая губу, не в силах найти ответ. — Вот именно. Действительно, здешние ненавидели низовских, выбившихся в люди. Даже если чернь находила способ выжить в условиях дорогой и требовательной жизни, не было никаких гарантий, что их не съедали акулы. Поэтому многие не заморачивались и забивали на это самое равноправие. Жив — уже хорошо. Люди работали, в основном на заводах, чтобы производить материалы для отстраивания разрушенного мира, многим дополнительно платили деньги за шоу — бандам и их пособникам, остальные выживали. Плыли по течению, не пытаясь что-то менять, потому что итак неплохо… а вдруг стало бы хуже? Вода не течет под лежачий камень, но убери его, и хлынет бесконтрольный поток. Чимин ненавидел подобное бездействие, но мог ли он один сделать с этим что-то? Сила и власть народа в его количестве. С другой стороны, обвинять низовских в бездействии, тем самым призывая к коллективной ответственности, чем грешили многие банды, в особенности шумевшие рэдсаны, было несправедливо. Большинство из людей прокаженные, плебеи, чернь — не больше чем заводские рабы с посаженным здоровьем и заплесневелыми взглядами, не причастными к действиям Богов, политиканов и воянистов. Таких нельзя было заставлять накидывать на горло веревки ответственности, принуждать выбирать и ломать стабильный мост, по которому они уже вышагивали, и упрашивать идти против давления олимпийской элиты, одним щелчком способной отправить их на послевоенные пустоши, состоящие из пепла и костей. Не имея возможностей, притесняемые со всех сторон — ищейками и полицаями с Олимпа — и живущие в тисках страха за жизни собственных детей и родителей, имели ли они возможность говорить свое веское «я»? Взять хотя бы революцию Синих зонтов, когда ино и заблокированные в Низовье гражданские подняли цепь протестов по всей границе Объединенных Азиатских Земель — тогда около ста тысяч людей погибло или было убито. А результат? Это также привело к безвыходной военной плетке. Стоило ли в принципе все то, что не было сожжено на пепелище, существования? Чимин сомневался. Другие, не такие «циничные ублюдки» как он, считали, что да, неоспоримо. Из пепла рождались самые красивые цветы, а на костях воздвигались самые величественные империи. Так считало практически все Низовье, просто потому, что воспитание было таким — набожным, надломно-скулящим и просящим помилования у всевышнего, а размышлять о том, есть этот всевышний иль нет, уже не в их почете. Главное, чтобы грехи отпускал. Будучи закоренелым атеистом, Чимин действительно сомневался есть в их мире что-то достойное жизни. Включая него самого. Морской квартал, не пышущий разнообразием среди стеклобетонных сосудов, выглядел на удивление гармонично, хоть и сиял бриллиантами озорничества в виде казино «Трех пальм» и известного клуба «Лунный дракон». Здесь было слишком много вычурной архитектуры, нагло скопированной с изысканных и готических построек старого мира, и ярких красок, что плавно вписывалось в олимпиское многообразие. Сумбур и вычурность — очень емкое описание всего этого излишка. Глубоко погрузившись на дно собственных мыслей, Чимин смотрел сквозь стекло, пытаясь понять куда конкретно они двигались, но запутавшись в наслаивающихся друг на друга улицах и въездах отчаялся. Он был лишь однажды в Коньке не по работе с Джебомом и парочкой его парней и тогда даже не пытался запоминать маршрут, увлеченный рассматриванием местных особняков и авангардных высоток — больше всего он подвис на квартале букв, где каждое здание было выполнено в форме определенной буквы или иероглифа. Когда же он ехал с Юнги, то вообще ни о чем не запаривался — полностью старшему доверял. В момент когда мерс затормозил напротив одного из массажных салонов с высокой девушкой-массажисткой в обрамлении голограммного свечения (единственное, что выдавало ее искуственность) у двери, которая по-человечески соблазнительно улыбалась и крутилась, показывая аппетитные формы, обтянутые тонкой тканью халатика, Чимин повернулся к старшему и вопросительно взглянул на него. — Это ты так решил расслабиться? Юнги проигнорировал поддевку. Он полностью заглушил движок и бряцнул застежкой ремня безопасности. — Дай мне пять минут. — Зачем мы тут? Тебе нужно с кем-то поговорить? Или ты что-то хочешь взять? — начал напирать Чимин. — Это для Джебома? — Остынь с вопросами, Пак, — осадил его Юнги, а затем задумчиво посмотрел. — Он тебе ничего не говорил? — Он мне вообще ничего не говорит, — фыркнул младший, вжимаясь в сидушку. — Скажи. — Прекращай командовать, — толкнулся языком в щеку Мин, оправляя задравшуюся куртку. — Ты иногда слишком голоден до информации, Чимин. Парень сдавленно рассмеялся. — Конечно, хен, это моя работа. — И только? Не дури мне голову, ребенок. Пак громко простонал на весь салон, съезжая вниз по сиденью и тычась коленками в бардачок. — Сколько раз я просил не называть меня так, а? Ты невыносим. Мне просто любопытно зачем мы тут, вот и вся тайна за семью печатями. — Пять минут, — повторил Мин и хлопнул дверцей. Отойдя на шаг, он вдруг остановился и повернулся. Посмотрев на надувшегося парня и на то, как его лицо исказилось удивлением, стоило блокировке сработать и вжать кнопки внутрь дверей, старший растянул губы в улыбке. Щеку неприятно защипало. Черт, а Сан хорошо его приложил. Чимин пристально наблюдал, как фигура огибает капот, пальцы ровно били по нему очередью, будто старший волновался, но держал себя в узде. Он перебежал дорогу, перепрыгнул черед небольшую лужу около стока — там была выемка — и направился ко входу в салон. Сбоку к нему прилип седовласый голо-шеф, зазывая на настоящий борщ с пампушками из соседнего ресторанчика русской кухни. Да уж, почему-то парень был уверен, что этот райончик имел экзотическую славу. Через двадцать минут старший шел к машине с обычно холодным (рабочим, как любил подмечать про себя Чимин) выражением лица. В руке мелькнул крафтовый конверт, который тут же спрятался во внутреннем кармане его бомбера. Как только дверь вновь хлопнула, Чимин не стал ждать: — Что это было? — Спросишь у Джебома. Знаешь же, что я не могу распездывать подобную инфу. — Он мне не ответит, он никогда не отвечает, — буркнул Чимин обиженно и начал теребить один из тонких браслетов на запястье. — Значит, тебе не нужно знать, — пожал плечами Юнги и сунул в рот очередную сигарету, хлопая по карманам в поисках зажигалки. — И где я ее проебать успел на этот раз? Чимин злорадно ухмыльнулся. Так ему и надо. Хотя он очень удивлялся с особенности хена терять зажигалки. Это было каким-то чудом, все вещи Юнги были в поле его ведения и никогда не пропадали, а если он и терял их, то всегда знал, где ту или иную найти. Но зажигалки… они будто под действием магического заклинания испарялись из его рук и карманов, и он никогда не мог их найти. Пак потянулся к боковому карману своего рюкзака и достал черную дешевую зажигалку, не забыв при этом недовольно проворчать: — Опять начал дымить, как паровоз… — Я взрослый человек. Делаю, что хочу и ничего мне за это не будет, — игривая полуулыбка застыла на губах, и Мин забрал из холодной руки зажигалку. — Спасибо. И давай сразу закроем тему с Паком. Если не говорит — значит так надо. Каждый из стаи заботится о твоей безопасности. Будь благодарен. — Лучше знать и бояться, чем мучиться от неведения. — Ты порой так критичен в своем мышлении, Чимин-и, — уже с легкой улыбкой протянул Юнги и тут же отдернул себя, наморщив нос. — Я никогда этого больше не скажу. Забудь об этом. Или мне придется убить тебя. — Что-о-о? — наполовину ошарашенно, наполовину озорно воскликнул Чимин, чуть ли не подпрыгивая на сидении. — Забыть? Ты серьезно, Юнги-я? Или мне лучше звать тебя милый хен-и? Его сладкий голосок, которым он дразнил Мина, заставил вздрогнуть и ощутить что-то странное и сосущее под ложечкой. По спине протянулась призрачная полоса тепла, заставляющая мышцы напрячься. Улыбка настолько рвалась изнутри, что стереть ее полностью не получалось. Юнги спрятал ее в сигарете, набирая полный рот дыма и выдыхая в сторону лица младшего. — Фу! Ну ты и задница, хен! — рассмеялся Чимин, кашляя и отмахиваясь от ядовитого облака. Пак прокрутил рычажок радио, диктор усталым голосом объявил: «А сейчас — специально для всех заблудших душ — "Mokyo — I’m an independent man"». Наконец, они взяли путь на свою основную цель. Мин все еще искренне улыбался в ответ, скрывая часть улыбки в дымящейся сигарете, повисшей на краешке губ, когда они выехали к главному и единственному пути в Морского Конька.

Я иду по дороге, как живой.

Я говорю, что любовь вымышлена.

Может быть, это все твоя вина.

Дорога разъезжалась, как порванная ткань на две полосы: одна вела прямо вверх по склону и была огорожена отбойниками, а другая — резко опадала вниз и больше напоминала спуск с горы для скалолазания: там был щебень и с правой стороны ее отделяли массивные выступы камней. Там, внизу, куда завивалась спираль съезда, поблескивала черная гладь мелкого песка, как расползшаяся лужа нефти, на нее постоянно норовили забежать остаточные волны прозрачного океана. В свете луны песок казался похожим на сахар, залитый пищевой жемчужно-черной краской, а вода прятала в своей глубине белый диск и поглощала черный свет от неба, как голодное чудовище. Сменив передачу и сбросив скорость, Мин аккуратно надавил на газ и поглядывал на ровный срез скалы под ними — малейшее движение и они свалятся с 10-этажной высоты. Чимин выглядел заинтригованно и испуганно одновременно: он активно крутился на сидении и пытался перегнуться и заглянуть Мину за плечо. Когда он был здесь в прошлый раз никакого пляжа и воды здесь не было и в помине, не говоря уже о высоком склоне. — Усади уже свою беспокойную задницу. — Почему песок черный? И откуда это все? — он нагнулся к приборной панели, чтобы рассмотреть лучше луну, вдавленную в небесное полотно. — Вот блин, тут так красиво! — У тебя даже вопросы детские, — рассмеялся Мин и, делая голос писклявым, начал кривляться. — А почему небо синее? А почему трава зеленая? Если ребенок кошечки — котенок, то коровы — коровенок? — Да иди ты, хен! — Пак треснул ладонью по чужому бедру, пытаясь скрыть то, насколько он смущен. Юнги захотелось помассировать себе виски, но не от головной боли, а скорее, чтобы показать, как Чимин все-таки напоминает ему малое любопытное дите. Милое и наивное, которое и жизни-то не видело. Отчасти ему этой жизни показывать и не хотелось — много разочарований даже для одного. — Песок черный, потому что олимпийские ублюдки делают из природы что хотят с помощью ресурсов WON. Хоть желтые деревья, хоть оранжевые горы, хоть черный песок. Достаточно лишь иметь много денег и власти — получишь, что хочешь от жизни. — Он же искусственный? — Чимин подозрительно всматривался в однотонную гладь под ними. Мин разочарованно покачал головой. — Настоящий. Человек всегда гадит там, где ест и спит. — Создают природу и ее же убивают… Это глупо. Ведь могут сделать все искусственным и безопасным, не прибегая к разрушению планеты. — Могут. Но жизнь ничему не учит этих тупоголовых баранов. Они уже миновали половину дороги. Воздух был спертым и очень плотным, полностью нашпигованным озоном. По песчаной равнине тянулся шлейф сбавляющего обороты тумана, он неплотно застилал поверхность, однако, это не мешало разглядеть сквозь него, что за таинства скрывает в себе природа. После прозвучавшего скрежета и тяжко скрипнувшего рычага передач, они подобрались к вершине холма — игорному дому. Пак вновь нахмурил брови и смотрел, как из-за поворота появлялись шпили Конька. Его очертания за железным забором искусной ковки били бликами из-за лунного света, а крыши бокового нефа и стены были все поросшие изумрудным плющом. Фиалы представляли собой морских обитателей: от рыбок до маленьких копий акул. Стены стекали чернотой к земле, словно измазанные в мазуте и покрытые сырой испариной. — Вампирский замок какой-то, — пробормотал Чимин, не заметив, как его рот приоткрылся. — Закрой. Ворону словишь. Пак закатил глаза: — Да ничего я не… Боже! Он пригнулся и прикрыл макушку руками, чуть не столкнув кепку с головы. На лобовое стекло бросилась шальная птица, вопяще каркающая и рокочущая своими крыльями как маленькими заводными лопастями. Юнги мягко рассмеялся с реакции парня и нажал на гудок, чтобы птица испугалась и побыстрее убралась с обзора. Все-таки это было довольно опасно — рассекать плотность воздуха, чтобы пробиться на смертельную высоту при минимальном обзоре. Кажется, когда Пак рассматривал чертежи с планировкой здания и прилегающей территории в углу было подписано, что архитектура скопирована у известного готического архитектора старого мира. А еще там была схема чего-то величественного, большого и очень похожего на… — Ого! — вскрикнул Чимин, не удержавшись. Под парковкой около ворот, где склон перпендикулярно уходил вниз, имея лишь невысокие ограждения в виде полуметрового забора разделенного каменными столбами, вниз бился оглушающий столп воды. Его короновала фигура мраморного морского конька. Юнги устало покосился на то, как Пак опустил окно, слушая с какими хлопками падала вода вниз, стекая небольшой рекой прямо в океан. Двойные железные ворота, с изображением морской животины под стать названию, открыты, но не исходили привычными яркими переливами, оглашающими открытый и приглашающий вход для каждого желающего. Пустой в буднее время двор клуба был напичкан людьми семьи Ли. Возможно около дюжины головорезов. Сколько внутри — неизвестно.

Город был полностью заброшен.

Все мы живем в безумном мире.

И я в нем последний житель.

Плечи Юнги мгновенно напряглись, когда он крепко вжался в сидение спиной, Чимин сделал то же самое, вдобавок тяжело вдыхая густой воздух. Он схватился ладонью за старшего, сгребая болоньевую ткань куртки на предплечье. — Хэй, будь рядом, — мягко протянул Мин, доставая из бардачка нож и всовывая в руки Чимина, а сам потянулся на заднее сиденье за битой. — Окей? — Ты же знаешь, — мальчик оттолкнул нож, пытаясь вернуть хозяину, — я это ненавижу. — Сейчас не время для препирательств, Чимин. Куда я — туда и ты. Окей? — Окей, — выдохнул Чимин, все еще не отпуская запястье старшего и напряженно смотря в черные глаза. В этот момент Юнги понял, что готов порвать все глотки в мире только за него, только ради него. Иногда волкам приходится рвать акул.