7sins

|Наружная камера № 16 — квартирный комплекс «Сансет», 224|

|12 сентября 2028 года|

|05:37|

Видеть сны очень странно для Чимина. Они были редкими гостями, а если и приходили, то сначала долго стучали в закрытую, парадную дверь. Через время сновидения ускользали с черного входа и никогда не задерживались в памяти надолго. На утро он обычно просыпался с чувством тревоги, колотящимся сердцем или странными кадрами, никак невозможными в будничной реальности. Этот сон был другим. Отличался крохотными выступами, переходящими в рваные разрывы, как барахлящая телевизионная графика, от всего, что было до. Он пугал по-настоящему. И что самое худшее — был цикличен. Каждые пару недель повторялся точь-в-точь, как и в предыдущий раз, будто Пак перематывал одну и ту же видеокассету на начало и смотрел по-новой в магнитофоне, пока пленка не стерлась бы до дыр. Идентичность, присутствующая в каждой вещи, в каждом тихом шорохе, в каждом его движении, заставляла волноваться и трепетать от испуга сжимающееся нутро. Он бежит с босыми ногами, расплескивая капли грязной воды, разлетающиеся искрами. Туннель сдавливается вокруг плотным кольцом, как сужающийся к верху кончик конуса. Это ловушка. Хитроумная мышеловка. И он бежит прямо к сыру. В лицо и шею бьют капли тухлой воды, которая жутко разит отходами, а следом падают куски влажного мха, напоминающие по ощущениям мокрую слизь. Вздрагивает. Дребезжание кирпичей, лязг цепочек, обвивающихся вокруг лодыжек в несколько рядов, и склизкие, хлюпающие звуки, будто куски мяса шлепаются друг от друга — все сливается в одну большую какофонию приближающейся со спины опасности. Внутри громыхает сердце, руки холодеют — кровь от них приливает к ногам. Организм сам дает сигналы бежать и как можно быстрее. Нет, он просто кричит об этом. Ему так страшно обернуться, так страшно хоть на секунду сбавить скорость. Он уже даже не видит куда несется, стирая ноги в кровь. Свет снаружи туннеля медленно затухает, а внутри темно, как на дне выкопанной могилы. Но Чимин не останавливается. Минута промедления и то, что дышит ему в спину затхлым, исступленным дыханием схватит его, безжалостно разжует и выплюнет косточки, которые вынесет из туннельных стоков слабым течением через несколько месяцев или лет, как повезет. Он не знает монстр ли это, живой человек, или просто его воображение посылает опасные образы. А когда на секунду задумывается, что все это далеко от реальности, что так быть не должно, резко тормозит и оборачивается — оказывается в одном из западных парков Олимпа. Почти на границе. Они с Юнги частые здесь гости: после трудной работы — пары сломанных лиц или вытрясенных миллионных долгов — Мин любит притаскивать сюда Чимина против воли. Обычно разговоры не имеют значения. Они просто сидят, смотрят на прохожих или на разыгравшуюся природу, перекидываясь светскими комментариями. Но чаще — уединенно молчат и пропускают по бутылочке. Эта тишина между ними струится некой интимностью, близостью, как бывает у близких друзей, прошедших многие невзгоды бок о бок или у пожилых пар, повидавших жизнь и знающих друг друга наизусть, как единственный врезавшийся в память школьный стих. Но это не привычный ему умиротворяющий душу парк. Все аккуратно стриженные деревья выжжены, земля сухая и потрескавшаяся, как кожа старух из Хвороста, все вокруг бурлит и лопается от запредельной температуры. Оно и понятно: по середине центральной парковой аллеи крутится ослепляющий шар солнца, а любимый фонтан плюет высоко в небо струи густой крови. Но самое худшее — скульптура в центре фонтана. Она разбита, все осколки, оставшиеся от парочки влюбленных, исступленно прильнувших друг другу, валяются в кровавой воде и на земле вокруг, а на остатках монумента прикреплен величественный крест с телом. Оно кажется инородным предметом, лишним кусочком смальты в мозаике, совсем не вписывающимся в картину. Лица не видно, оно накрыто тенью из-за яркого света за спиной. Проступают лишь очертания распятой фигуры и залитая атласом крови кожа. Любимый всеми бог забыт. Чимин делает неуверенный шаг, чтобы разглядеть, кто это… Затем еще шаг. И еще. Ноги трясутся от страха, но он рвано перебирает ими по земле, оставляя после себя ворох пыли. Шагает нетвердо, но упрямо, будто уже знает ответ и хочет удостовериться. Ищет прямое подтверждение догадкам, как последняя страница детектива, на которой раскрывается, кто убийца. Вот только Чимин перед чтением заглянул в самый конец и заранее прочел последний абзац. Он знает. Внутренности по ощущениям сворачиваются в тугой узел. Будто закрутившаяся спиралью и готовящаяся к броску гадюка. Кровь на ногах уже запеклась, смешавшись с грязью, а боль от открытых ран на ступнях заглушается гулом крови в ушах. Он не хочет знать, кто там. Не хочет видеть послесмертной гримасы, агонии… и все равно делает последний шаг. Потому что уже знает. А когда видит лицо, отшатывается от ужаса, закрывая рот ладонью, но не падает на землю как должен, а прижимается спиной к холодной и склизкой спине монстра. Огромная черная лапа тянется к его лицу, прежде чем звонкий вопль успевает вылететь. Чимин резко вскинул голову со стола, роняя на пол одну из бумажных башен. Он не совсем понял, что произошло. Чтобы прийти в себя потребовалось немного времени, которое тянулось упругой нугой после пробуждения. Пальцы впились в опухшие веки, остервенело терли, пытаясь прогнать остатки кошмара и вывернуть сонный мозг наизнанку, чтобы тот наконец заработал. Он ошарашенно оторвал кончики пальцев от глаз и увидел на них редкую влагу. Неужели тот сон был настолько страшным, что вызвал неконтролируемые слезы? Кто был за тенью, что он не сдержал разрывающей печали? Или слез отчаяния от столкновения с монстром? Почему-то вспомнить лицо не получалось, сколько бы он ни тужился. Как и то, что с ним сделало чудовище. Чимин счастлив, что он проснулся и все это оказалось лишь последствием переутомления, спроецированным его сознанием на сновидения. Но осадок, белыми хлопьями спускающийся на дно, рождал поводы для волнения. В любом случае все это лишь глупости. Экран мобильного подсветился смс-кой. Парень посмотрел на отправителя, чертыхнувшись, затем на содержание: «жду послезавтра личный отчет по коньку, кутенок, и еще я чертовски соскучился» и протяжно промычал в кипу бумаг, до сих пор сохранивших аромат принтерной краски. Чимин и забыл, что наобещал Джебому слепить свои догадки в цельную картину и оформить золотой рамой для личной выставки. На кровати, в тусклых просветах усталый взгляд нашел весь этот развалившийся, ужасно сшитый зверинец, часть которого была спихнута ногами во время сна куда-то под глубины кровати. Пак был бы счастлив, если бы игрушки сожрал тот самый детский монстр, прячущийся в тени. На самом деле ему безудержно хотелось остаться за своим столом, удобно устроиться в компьютерном кресле, сложить ноги на гудящий, тепленький процессор и никогда не покидать уютного убежища. Возможно, он бы притащил Юнги, чтобы помучить его очередной серией криминальной дорамы. Тот бы опять по-старчески бурчал с кресла что-то вроде: «ей-богу, ребенок, будто тебе в жизни этого дерьма мало». Тем более не хотелось бросать все, чтобы сталкиваться со всякими отбросами, отмывающими втихушку бабки банды. А потом везти чертовы отчеты в большие, но уже не мягкие волчьи лапы. На настенных часах в углу время — начало седьмого. Стрелка лениво переползает на отметку пяти минут и телефон разражается мелодичным голосом DPR IAN — очередного пропущенного будильника, пугая до чертиков. «Scaredy Cat» никогда не била так резко по мозгу. — Вот черт! — подскочил Пак, вопя будто низовские беспризорники опять стащили его бумажник. — Я опаздываю! Черт. Дерьмо. Проклятье! Чимин бегал как ужаленный по комнате закидывая в рюкзак вещи, которые могли понадобиться в дороге. В основном самое необходимое вроде косметички с таблетками и первым необходимым — водой и салфетками. Затем врезался бедрами в стол, не успев затормозить и обидно шипя, перенес некоторые данные на флэшку. Он снова опаздывал, черт возьми. Трель телефона донеслась с кровати, и он потратил еще целых пять минут, чтобы найти гаджет среди вороха игрушек и постельного белья. — Карета подана, принцесса, — ухмыльнулся в трубку Мин. До слуха донесся протяжный выдох. Пак недовольно предположил, что тот опять закурил, хотя давно обещал прекратить. — Да. Да, я уже… — Пак забегал глазами по всему квартирному барахлу, шаря в поисках подходящей кофты, — уже выхожу. Кажется, он все взял. Осталось нацепить на себя свежую одежду. Веселье Мина сменилось тяготеющим молчанием. Чимин, все еще сонно жмурясь, вспомнил его хмурое лицо и почувствовал дрожь несущуюся по спине. — Только не говори, что ты все еще, блять, не готов. Напряженное молчание Чимина было красноречивее любых слов. Юнги надменно хмыкнул и протянул, поддевая парня: — Ты все еще не в состоянии проснуться к назначенному времени, ребенок? — Ты все еще не в состоянии аккуратно водить машину, хен? — отбил Пак, гордый тем, как смог оборониться. «1:1». Ха! — Поогрызайся мне еще тут, — заворчали на том конце провода под звук щелчка. Затем раздался протяжный выдох — опять он сделал это — Чимин закатил глаза. — Сказал же выхожу, — пробормотал Чимин, прижимая к груди рюкзак, как ребенок свою любимую кофту, отказываясь одеваться во что-то другое. Юнги лишь тихо бросил «живее» и тут же скинул звонок, возвращаясь к своей классической немногословности. Пак бесился еще больше и мял в кулачках ткань рюкзака. Не мог он правильно распределять свое время и нормально собираться к выходу. Сегодня по крайней мере у него хорошее оправдание для себя — он уснул за работой. Но обычно он то что-то забывал, то в красивой одежде, подобранной со вкусом, становилось некомфортно, и он удрученно плелся переодеваться в обыденную толстовку или свитер. А сегодня вообще отрубился, хотя должен был повторно перепроверить накладные. Он отогнул жалюзи с хрустящим звуком и осмотрел парковку около дома. На ней нет пустого места — все оккупировали ржавеющие развалюхи местных. Невысокие литые пятиэтажки ютились друг к другу, будто пытались согреться в эту осеннюю ночь. С них червями сползали длинные лентообразные струи проводов: оборванные, торчащие, где-то разломанные до медных железок. Лишь мерцающие в окнах напротив лампочки и ночники и ультрамариновые брызги моросящего дождя создавали иллюзию света: ночь чернела с каждым днем все сильнее. Машина глухо гудела внизу (движок пыхтел и брыкался), ее фары в предрассветных сумерках блестели кораллово-красными огнями, как глазищи жирной крысы в тьме мусорного бака. Это единственная заведенная машина, но Чимин сомневался, что Юнги действительно смог бы приехать на этом. Видимо, он упрямо решил оставить свой драгоценный мерс вместо того, чтобы сменить тачку на рабочую с ворованными номерами. Скорее всего на КПП к ним придерутся и с двойным усердием будут обнюхивать засвеченную тачку, но Юнги был слишком упрямым в этом плане — своего никогда не прятал и не стыдился. В отдалении за лобовым стеклом мигнул едва видимый огонек зажигалки, но потух уже через секунду. Как если бы один из следящих идиотов хотел прикурить папироску, а второй треснул его по руке и быстро затушил. Бэха в их районе редкость, а Бэха в шесть утра — из ряда вон. Все равно, что Бронте среди спрессованных вереницей томиков Кинга. Невольно покосившись на свою книжную полку, высоко прикрепленную слева от кровати, Чимин пробежался глазами по научной литературе в сфере изучения пределов человеческого мозга, пособиям по проектированию и строительству зданий, а также книгам по технике безопасности работы с механизмами и самому большому пласту книг — психологии. «Истинность в жестах», психология по Юнгу и Фрейду, раскрытие 5 стадий принятия и его любимая — «Психология лжи. Обмани меня, если сможешь». Так как парень уже опоздал, ему показалось, что Юнги не будет ворчать из-за еще десяти минут. Он пропустил руку сквозь растрепавшиеся прядки и сморщил нос: волосы были на границе едва чистой головы и сальных пакл. Вообще-то Чимин хотел пораньше встать, сходить в душ и хорошо одеться, но вчера ночью не получилось быстро закончить все расчеты. Возникла загвоздка с двумя формулами и ему пришлось сидеть до 4 утра, чтобы найти ошибку, а потом он просто отключился на столе и ему опять приснился кошмар с монстром и обезображенным телом. Он чувствовал себя очень уставшим. Парень, догадываясь, что его ждало, потянул ворот футболки к носу. — Боже, чувак, да ты воняешь, — скривился Пак. Схватив любимый одеколон он вылил на шею по ощущениям полбутылки, выкинул грязную футболку в сторону бака с бельем и решил втиснуться в толстовку. Стоило ли ему прибегать к более радикальным методам, чтобы выглядеть не просто сносно, а хорошо — не было времени думать. Возможно, если бы он встал вовремя, то успел бы принять душ и помыть голову, может даже сделать укладку и подобрать модную одежду, которую ему дарил Джебом, чтобы не выглядеть забитым щенком из неблагополучной семьи, не спавшим третьи сутки. Большая толстовка тяжко скользила по коже. Вместо привычной джинсы выбор упал на растянутые спортивки с начесом — не хотелось находиться в машине полдня полностью стесненным. Чистота волос действительно оставляла желать лучшего, поэтому он недовольно натянул кепку в тон угольных волос и пальцем втиснул выпавшие пряди под головной убор. Ну, теперь от него хотя бы не воняло не мывшимся три года хикикомори. И выглядел он почти как нормальный человек, а не вековой затворник. Еще десять минут ушли на то, чтобы вернуться за забытыми, черт возьми, бутербродами и термосом с кофе в виде отмазки. Хотя бы это он догадался сделать с вечера. Быстро выскочив из подъезда и перепрыгнув развалившегося плешивого кота, Чимин быстро подлетел к мерсу. Вз-зу-зу-з. Не рассчитав, он подпрыгнул и больно треснулся темечком о крышу авто. Парень юркнул в салон на пассажирское, вновь не рассчитав силу и ударившись лопатками, все из-за слишком низкого подъема — обычно они ездили по делам на внедорожнике, и кинул рюкзак, отозвавшийся подозрительным гремением, на заднее сидение. Когда затылок Чимина коснулся подголовника, он выпустил воздух с пыхтением, как только-только закипевший чайник — вся усталость, от недосыпа и долгого сидения с головой погрузившись в бумаги и работу, навалилась на него разом. Только на сидении машины рядом с Юнги он смог по-настоящему расслабиться и понять насколько сильно утомился от темпа своей жизни. В салоне непривычно пахло застарелой кожей, бензином и елочками-освежителями со вкусом сладкой жвачки. Но почти весь этот флер покрывался сигаретным дымом. Мальчишка сложил руки на груди, дуясь как ребенок. Мин безмятежно курил, по началу даже не обращая на него внимания — уже привык. — Я же просил не дымить в салоне, — Пак зыркнул в сторону водительского. — И ты разве не бросил? Он задержался удивленно на ранах, что цвели на безэмоциональной мине, но виду не казал, даже разговор об этом заводить не хотел, потому что опять наткнулся бы на деликатное «отъебись». Юнги проигнорировал вопрос, выкинул бычок в окно, не туша, и нажал на кнопку в двери: стекло с жужжащим звуком поползло наверх, застревая на середине пути. Мин проматерился и дернул кнопку несколько раз, побеждая механизм своим раздражением. — Вкусно пахнет, — хоть как-то решил начать диалог Чимин. Раз уж его упреки игнорировались. — Ты же постоянно ныл, что тут жутко воняет, — прохрипел Юнги. Он явно был не в духе, и скорее всего виной этому опоздание Чимина. — Вот. Исправляюсь. Виновато опустив голову, парень ковырял нитки на подоле толстовки. — С детства не переношу запах крови и дыма. Юнги посмотрел на него не читаемо: слишком оголенный. Тяжелый вздох сорвался с губ непреднамеренно и Чимин тут же вскинул голову, едва улыбаясь. Младший учуял, что Мин немного сбавил натяжение — этого каучукового кнута не должно быть между ними. — Пристегнись. Или хочешь лобовуху на прочность проверить? — Учитывая то, как ты водишь, это вполне возможный вариант. — Ха-ха, — фыркнул Юнги, искренне недовольный услышанным. Между прочим, он считал свои навыки вождения весьма сносными. Чимин перевел взгляд на три иконки с облупившимися уголками, приклеенные впопыхах на козырьке и скользнул по сверкающим бусинам четок, висящим на ножке зеркала дальнего вида. — Ты ведь не считаешь это достаточно весомой защитой, да, хен? — тревожно спросил Чимин, теребя края рукавов черной толстовки. Юнги проследил его взгляд. — Вполне. Святые ублюдки в лощеных плащиках хранят меня во время вождения. Так верующему спокойнее, не думаешь? — Но это же… — Не начинай, Пак. Мы даже со стоянки не выехали. Поездочка долгая, слишком рано для ебания мозгов. Чимин надулся, но периферийным зрением опять заметил позади странное движение в темноте. Ответ не нашелся даже в зеркале заднего вида: там лишь сливающиеся друг с другом темные очертания машин и инкубаторских пятиэтажек. Возможно, монстр из его сна решил выползти в реальность? Было бы проще будь это так. Но тонкая тень, попав в желтый луч фонаря, приняла контуры садящейся в машину вытянутой человеческой фигуры. Кто-то явно не спал, и этот кто-то очень интересовался их утренними поездками. Вначале он не был уверен, даже сейчас в голову все еще лезли сомнения, но если бэха рванет за ними, то тут все очевидно. Задумавшись, Чимин покусывал губу и решил отвлечься — потянулся назад и достал из портфеля четыре бутерброда, обмотанные пищевой пленкой. Он кинул их Мину на колени, самодовольно улыбаясь и чуть ли не задирая подбородок. Юнги посмотрел непонимающе сначала на Пака, затем на бутерброды, и снова на светящегося Пака. Чимин вздохнул. — Будет грустно умереть под колесами фуры, когда ты отрубишься от голодного обморока. — Я ел вообще-то, — недовольно скривился старший. — Ложка покупной лапши впопыхах — не еда, — безапелляционно изрек парень, заталкивая выбившиеся прядки со лба под головной убор. — Откуда ты… Мин тут же заткнулся, вспомнив сколько раз Чимин был у него в квартире и вполне мог видеть десятки пустых упаковок из-под заказной лапши и дешевого, быстрорастворимого рамена. Коробочки с танцующей свиньей и надписью «Лучшие свинки только у Чан Пина!» всегда ярко выделялись на фоне его серого коридора. В тишине громогласно прозвучал китовый вой желудка и Чимин почувствовал себя еще более гордым, осознавая насколько его хен голоден. Пак резко отвернулся к стеклу и, подпирая рукой подбородок посмотрел на дворовую улицу своего дома. Серого и бетонно-унылого. В отражении он увидел, как парень опустил голову и с неверием уставился на скрытый белым лонгсливом живот, будто спрашивая «и ты, Брут?». Пака это здорово развеселило. Но помимо этого: было странно видеть в отражении собственную, спрятанную налетом капель после автомойки, улыбку. Юнги смотрел на него. — Хватит сверлить во мне дыру. Просто ешь быстрее и поехали. — Ты что, смутился? — разворачивая бутерброды, ехидно кинул Юнги и всмотрелся в профиль брюнета, не имея абсолютно никакого подтекста. Чистое любопытство. — Или ты так пытаешься скрыть как смеешься над своим хеном, негодный мальчишка? Чимин закатил глаза: — Вот еще! Не неси чепухи. С чего бы мне… Он прервался, вперившись в миновы глаза, темные как затягивающиеся в глубинах океана черные воронки, но при этом по-странному источающие благодарность. Эти глаза такие только для Чимина. Внутри иррационально теплело что-то, и разряжалось глухими маленькими взрывами, почти как лопающийся попкорн. — Просто скажи спасибо, придурок, — буркнул Чимин, вырисовывая на запотевшем от его дыхания стекле завитушки. — Фпафибо, — прожевывая еду, довольно выдохнул Юнги, открывая и хапая с удовольствием уже второй бутерброд. При жевании он слегка морщился, стараясь скрыть это — все-таки Сан, старый проныра, сильно задел ему в челюсть. Мин смаковал вместе со вкусом колбасы мысль о том, что в скором времени сможет вернуть должок. Приятное урчание заведенного мотора разорвало устоявшуюся тишину, и они наконец выехали с парковки. Чимин не понимал, почему его отражение продолжало так по-идиотски улыбаться.

✘✘✘

Мерс вклинился в редкий, клинообразный поток машин, как последняя стайка птиц, улетающих на юг. Но их становилось больше с каждым километром. Все низовские спешили к началу рабочего дня — каждый по своему заводу. Пробки вот-вот грозили поймать их в свой капкан. Чимин припоминал эту дорогу смутно: в прошлый раз он вырубился стоило телу умаститься в кресло. По делам Низовья, да и просто до волчьего штаба, они обычно колесили мимо развалин Трущоб, где никогда не останавливались из-за обилия черни. Тот район слишком уж неблагополучный и всегда кишел разными мелкими группировками вроде отшибленных лисиц и пронырливых канареек. Не говоря уже о рэдсанах. Сейчас же они огибали город по окружной трассе прямиком к границе, почти через каждую тысячу метров виднелся кирпичный завод с грибообразными тучами из труб. — Вонь жуткая, — цокнул языком Чимин, закрывая маленькую створку окна. — Не понимаю, как тут можно дышать нормально. — А тут и нельзя, — скосил на него глаза Мин, — батрачишь за копейки, пока легкие или ноги не откажут, а потом в «Хворост». За лучшей жизнью, так сказать. — Слышал, что там опыты проводят. — И не только. Жестокое обращение тоже частенько проскакивает по языкам. Хотелось бы верить, что все это народная молва, не более. Но оттуда никто не возвращался, чтобы это опровергнуть. — Жутко звучит. — В реальности еще хуже. Все знали, что «Хворост» единственное заведение в городе, способное заботиться о стариках и инвалидах на содержании. Сюда отправляли и пожилых с Олимпа, с кем не хотели нянчиться, и всех низовских. Но слишком много вокруг него ходило странных слухов. Чимин никогда бы не хотел там оказаться, особенно быть выкинутым как деталька, отслужившая свой срок годности. — Ни за что бы туда не подался, — огласил его мысли Мин. — Лучше уж умереть молодым на Выборах, но успеть пожить ярко. — Это несправедливо. Либо тяжело работать за гроши и гнить в доме престарелых, либо рубить бабки незаконно и ставить… себя. И в обоих случаях нами манипулирует Олимп. Юнги прыснул в кулак, как родитель услышавший доводы глупого ребенка. — Жизнь вообще штука несправедливая. Скоротечная, несправедливая и всегда переламывающая хребет. Чимин наморщил нос: — Ты такой пессимист, хен. — Не пессимист, — Юнги потряс рукой в воздухе неопределенным жестом, неотрывно смотря на дорогу, — реалист. — А как же веселье, счастье, полноценная жизнь? Радоваться мелочам, любить свое дело или… кого-нибудь, например? — Ты счастлив, Чимин? Просто ответь сейчас, не мне — самому себе: «да» или «нет». Легкий вопрос. Ответа не последовало. — Вот тебе и вся правда о нашей жизни. Пак обернулся, чтобы еще раз рассмотреть черные столпы дыма, исходящие из прямых, кирпичных труб и разбивающиеся об овальный купол, не дающий дыму покидать пределы города и загрязнять чистую атмосферу снаружи. Но в поле его зрения вновь попался знакомый бампер с номерами, которые он ранее утром запомнил на всякий случай. Синий металлик и сетка трещины у самого угла лобового — это не к добру. Нет больше смысла скрывать свои опасения от Юнги — парень окончательно убедился. — Мне кажется за нами хвост. Юнги не поворачивался, лишь бегал глазами по зеркалу дальнего вида и боковым. Он сжал руль и немного вывернул его, чтобы ехать ровно по середине полосы в трехполосном движении. Затем вильнул в левый ряд. И снова на среднюю полосу. Через время убедившись, он осторожно прошептал, будто их могли услышать: — Бля… Синяя Бэха в левом ряду. На два корпуса позади. Они перестроились в самый правый ряд, якобы для обгона, а через еще минут пять — опять ушли на среднюю полосу. Юнги раздраженно поджал губы: — Виляет за нами. Прям как клещ прицепилась. — Думаешь, кто-то из банд организовал слежку? Зачем? Или кто-то с Олимпа заказал? — взволнованно спросил Чимин, убирая локоть с двери и сжимая ладони на бедрах. Мин проследил взглядом это движение — пальцы мяли обтекаемые хлопковой тканью ляжки. Даже под растянутым материалом они смотрелись очень упругими и крепкими. — Не знаю, ребенок, — честно вымолвил Юнги, прочистив горло и отведя взгляд от чужих рук, нервно мнущих мышцы. — Вариантов слишком много. — Повиляй по рядам, а потом езжай прямо, — скомандовал Пак. — Может они сами отвалятся в потоке. Придется покататься подольше, но мы хотя бы… Юнги, не слушая его, резко вывернул руль, пересекая поперек полосу со встречным движением и ныряя вниз по улице, ведущей к жилым районам, а затем нырнул в узкий дворовой переулок. Они сбили какие-то мусорные баки с грохотом отлетевшие в разные стороны, благо не сильно заполненные, и услышали прилетающие в багажник сигналы рассерженных низовских водил. Чимин подпрыгнул на сиденье и вцепился мертвой хваткой в ручку над головой. — Ебать, ты что творишь, ненормальный! — закричал Пак. — Я не хочу умирать так рано, я еще толком пожить-то не успел, мне всего двадцать! Блин! Юнги засмеялся, а затем вдавил на газ, выезжая под недоматы и крики с другой стороны улицы, тут же сворачивая к выезду из дряхлых райончиков Низовья и выезжая в центр. Здесь полно ответвлений, это место как сердцевидная станция метро — от него отходят все остальные в самые дальние стороны. Теперь им осталось лишь свернуть по указателю и вновь выехать на окружную магистраль, только уже на другом отрезке дороги, ближе к границе. — Не матерись, ребенок, тебе не идет. — А тебе не идет быть водителем! Боже, я сейчас коньки отброшу… — Зато хвоста нет, — искренне веселясь, Юнги проверил зеркала — и правда чисто. Когда машина выровнялась и вклинилась в общий плавно текущий поток по направлению к трассе, Чимин снял немного влажную от пота кепку и взъерошил волосы, топорщащиеся в разные стороны. Уже не было смысла прятать этот ужас, он только что чуть не умер. Злой взгляд, которым он одарил водителя, должен пугать и заставлять дрожать каждую клетку тела, но Мин лишь тихо посмеивался и вдобавок еще больше взъерошил пакову беспорядочную прическу. Тот оттолкнул чужую руку и почувствовал себя дико обиженным на весь мир. А еще донельзя униженным этим детским жестом с волосами. Однако, с огнем в глазах, его губы невольно растянулись в теплую улыбку. Сердце в груди скакало галопом и прыгало, как запущенный из трубы теннисный мяч по корту, а щеки налились малиновым оттенком. Он готов прыгать со скал и сигать в центр заварушки между бандами с Мином, лишь бы изредка была возможность почувствовать этот адреналин, который ему дарил Юнги. Осязаемое чувство жизни, да. Именно адреналин на него так странно действовал. — Придурок ты, хен…

✘✘✘

— Он идиот. — Я ему так и сказал! Нет, представь насколько отчаянной она была, что решилась переспать с ним только от сходства с рок-звездой, — Чимин рассмеялся, постукивая пальцами по приборной панели. — А он просто снял эту рубаху с кого-то из лисов, когда отмудохал его! Вот умора! Юнги задумчиво нахмурился, почесав нос. — Клянусь, когда-нибудь красивое лицо Енджуна сыграет с ним злую шутку. — М-м? — недоуменно протянул парень. — Он слишком смазливый для Низовья. И тем более — для Выборов. Если кто-то из клиентов увидит его — могут захотеть заставить работать на себя. И это не самая чистая работенка. Мин многозначительно посмотрел на него и вновь вернулся к наблюдению за дорогой. Младший притих, от былого веселья не осталось и следа. Опустив голову, он рассматривал свои колени. Когда Юнги заметил это, то осторожно поинтересовался: — Я сказал что-то не то? — Нет, — покачал головой Пак, — совсем нет. Просто задумался, что… не знаю, это прозвучит странно. Но мне хотелось бы быть столь же красивым, чтобы мной интересовались с Олимпа. Так. Просто мысли вслух. Юнги хотел бы, чтобы Чимин знал, что заинтересованные им уже есть. Те, кто считал его красивым тоже. И их чересчур много, по его мнению. Чимин вдруг вздрогнул и закрутился на сиденье, сдерживаемый лишь полоской ремня безопасности. Она въедливо прижалась к его торсу, выражено очерчивая крепкие грудные мышцы, спрятанные под угольной тканью толстовки. Пальчики шарились по бардачку, нырнули прямо в ворох фантиков, салфеток и наткнулись на небольшой складной нож-бабочку в едва видимых разводах крови. Пак отдернул руку, но даже виду не подал, что касание холодного металла обожгло кончики, как если бы он попытался достать из кипящей кастрюли уплывшую ложку. Он нагнулся к сидению, но под ним тоже было пусто. Затем развернулся к задним и пытался дотянуться и проверить задние карманы. Юнги все это время заинтересованно косился на него. Через минут десять, парень сдался и насупившись упал спиной на сиденье. Мин думал, а не проще ли спросить, но потом осознал, что для Чимина — нет, не проще. В итоге тот надул губы и выдал: — И где монпансье? Юнги искренне рассмеялся, оголяя десна и щеки Чимина надулись еще больше. Иногда он вел себя совсем как ребенок, даже хуже. — Вот, — под скрип сиденья Мин вытянул круглую заветную коробочку из полости под подстаканником и отдал Паку. — Бери уже. Хватит дуться. — Я не дуюсь, — огрызнулся Чимин и взял любимые конфетки, тут же отвинчивая металлическую крышку и закидывая одну цветастую в рот. — Хочешь? Хотя бы одну? Они очень вкусные. Тут есть лимонные, ты их любишь. Покачав головой, Мин кивнул — парень очень убедительный — и поздно понял, что зря. То, что он не фанат сладкого — пол беды. Когда теплые пальцы Чимина, обрамленные мягкой тканью манжетов слишком длинных рукавов, слегка коснулись губ, поднося конфету, что-то внутри поджалось и начало давить. Будто разбухающая между органов поролоновая губка, затапливаемая влагой. Вот только, что его внутри топило, что бурлило, что билось, как пробивший землю гейзер, он понятия не имел. Самое странное чувство, которое он испытывал в жизни. Кожа на кончиках пальцев у Чимина, несмотря на постоянную работу с клавиатурой и сухой бумагой, неимоверно мягкая. Возможно, Пак пользовался каким-нибудь увлажняющим кремом. Нет, он точно им пользовался. Черт, Юнги не должен такого подмечать. Он вообще не должен думать о пальцах Чимина. Что-то не так. С ним что-то определенно не так в последнее время. Стоит скорее наведаться в Загон и выбить эту дурь из башки. Мин резко дернул головой, надеясь, что из нее вылетело все ненужное, и яростно сосал конфетку. Пак же принял этот жест за искреннее недовольство сладким вкусом и тихо посмеивался с реакции старшего. — Это будет долгая поездочка… — пробурчал под нос Юнги, сворачивая по указателю в сторону Олимпа и лавируя в потоке мчащихся машин, который начинал редеть. До КПП оставалось километров пятьдесят. Чимин щелкнул по выключателю магнитолы, чтобы настроить радио. Обычно их невинные споры так и начинались: Чимин хотел послушать попсовые айдолские песни, которые почти не выпускают больше, а Юнги корейский, классический хип-хопчик.

That's me in the corner.

That's me in the spotlight.

Losing my religion.

— Что это? — Юнги недовольно уставился на магнитолу, из которой продолжали литься потоки неизвестной песни. — Никогда такого не слышал. Напевая под нос, Чимин промямлил перевод: — … меняю религию. — Ты знаешь этот язык? Чимин хитро улыбнулся. — М-м, английский. Утерянный и забытый после Третьей Мировой. Научился ему в Банде без имени. Полезно, да? Теперь перевожу Бому всякие пыльные инструкции из архивов и учебники. О-о-очень скучные. Интересно, подумал Юнги, сколько еще Чимин скрывал в себе талантов? — Блять, что за ретро. К тому же придурков ино. Переключай уже, у меня сейчас уши завянут. — А говорят, что знаков свыше не существует. Чимин сказал это не смотря ни в сторону Юнги, ни в сторону дороги. Просто уставившись на ярко-голубые очертания экранчика и цифру волны. Он не выделял как-то интонацию, просто будничная фраза, но Мина покоробило от нее. Будто за этим стояло нечто большее. Будто нужно отодвинуть гофрированную занавеску и увидеть за ней кучу драгоценного хлама, имеющего каждый свою ценность. — О чем ты лепечешь, ребенок? — Да так. Ни о чем и обо всем. Не бери в голову, хен. — Опять чудишь, — резюмировал Юнги. — Чудики правят миром, потому что умеют скрывать, что они чудики. Пак пожал плечами и закинул в рот очередную конфету. Контроллер плавно прокрутился влево, затем вправо и наконец Пак довольно хмыкнул, находя местную волну. Из динамиков раздалась заедающая песня недавно дебютировавшей айдол-группы на вершине Олимпа, и он выкрутил громкость на несколько пунктов, весело потрясывая головой в такт повторяющемуся припеву. Мин быстро окинул его хмурым взглядом под очередное «ла-ла-ла», маячащее в каждой песне, и вернул все свое внимание полосе. Пусть ребенок веселится. А то, что это кавер песни, которой уже лет 30 или больше и новой музыки группы больше не выпускали — не особо важно. Интересно, задумался Юнги, знал ли Чимин, что этих самых айдолов, которых он любил и красотой которых восхищался, продавали в Олимпе, как куски мяса для удовлетворения чужих потребностей? Люди не значимее товара на прилавках. Жена Сана раньше работала на износ в стаффе одной из подобных групп и рассказала ему как-то, что основная работа мальчиков — съем олимпийскими богами ради развлечения, в основном удовлетворения своих сексуальных извращений. А компании максимально пренебрегают желаниями и защитой молодых артистов. Они даже не скрывают это, все юридически законно — в контракте сразу прописываются пункты о продаже не только времени, но и тела. Мальчики сознательно поступаются собой, а верхушка устраивает фуршеты с аппетитным десертом. Это заслуга победившей банды лисиц пятнадцатилетней давности. Ублюдки конченные. Конечно, в этой змеиной яме роилось много слухов. Но правды тоже достаточно. Недовольно поджимая губы, Мин рассматривал через окно счастливое лицо Чимина, подпевающего очередной песне, когда они остановились на заправке в пяти километрах от первого КПП. Олимп не место для детей. В мире акул может выжить только акула.

✘✘✘

Они уже час стояли в цепочке машин, двигаясь по жалким сантиметрам вперед. — Кстати, почему ты опять разговариваешь как люди из трущоб? Материшься хуже сапожника, — решил сменить тему Чимин, потому что еще одного раунда «Человек-паук» или «Капитан Америка» он не выдержал бы. Было слишком жалко, что почти все актеры умерли, когда объявили всеобщую мобилизацию. А гадать кто из настоящих людей проявил себя почти как герой, которого они отыгрывали только понарошку — чересчур цинично. — Я же знаю, что ты сам не в восторге от подобной речи. Опять понахватался в Загоне? Сложно было с порога не заметить разукрашенное лицо Юнги, но тактичный Чимин молчал до последнего момента. Точнее до того момента, когда его любопытство взяло верх над манерами и страхом получить подзатыльник от старшего. — У тебя с этим проблемы? — ответил Мин вопросом на вопрос. — Проблемы будут у тебя, когда лицо раскрошат. Пацифизм уже не в моде? — сморщил нос Чимин. — Просто не понимаю, что веселого в том, чтобы получать по морде. Тебе нравится быть куском мяса? — Вообще-то я непревзойденный мастер в крошении лиц. Поэтому на меня так много ставят. Особенно олимпийская элита. К тому же, — самодовольная ухмылка расцвела на лице Юнги в мгновение ока, — у меня нет ахиллесовой пяты, а это значит — я не уязвим. — У всех она есть, — шмыгнул носом Чимин, натягивая рукава до кончиков пальцев. — Если нет, значит появится. И когда тебя подловят на этом, Загон с его солдафонскими методами воспитания бойцовских псов покажется раем. Юнги не читаемо смотрел на Пака. Видел его растянутые рукава, скрывающие аккуратные маленькие пальцы, которыми он бегал по клавиатуре в своей уютной квартирке, огромные мешки под глазами из-за очередной бессонной ночи, беспорядочно торчащие во все стороны волосы, и отвернулся. Что такой как он может знать о кайфе адреналина в крови, выделяемого от удара? Для Юнги это искренняя и наивысшая степень наслаждения. Ничто и никогда не приносило ему столько удовольствия и радости в жизни, как хруст переносицы или стекающая по морде кровавая жижа. Свое или чужое крошится — не имело значения. Никогда не приносило и не принесет. Он руку на отсечение дать готов. Потому что сила и способность защищаться — костяк жизни. Никакой заумный философ не додумался до этого, рассуждая о стоицизме, конфуцианстве и прочей высокопарной херне. Юнги знал правила и знал правду. И знал, по каким правилам эта правда работала. — Просто… — вдруг подал голос Чимин так тихо, будто не дышал совсем, — я к тебе прикипел, хен. Ты всегда рядом и… я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Что-то критическое. Воздух в машине спертый от повышенного градуса откровенности. Юнги дернул пальцем по кнопке окна и словил носом порывы новенького кислорода. По радио заиграли первые аккорды легко узнаваемой «Jasmine». Мин гулко сглотнул пересохшей глоткой и, смотря на сгорбившегося Пака, явно ждущего чего-то в ответ, сказал чистейшую: — Пока ты хочешь этого, я буду рядом.

Просто позволь мне.

Просто позволь мне.

— А если я захочу прогнать тебя? — нахмурился младший, кадык на его шее нервно дернулся. Юнги молчал несколько долгих минут, капающих медленно, как тонкая струя воды сквозь щель в надтреснутой дамбе. Чимин хотел бы знать, о чем он думал, что именно скрывалось за нечитаемым выражением лица, но мог лишь смотреть на профиль старшего, испарину на лбу и его побелевшие руки на руле.

Просто позволь мне.

Просто позволь мне…

Прошло так много времени, что Чимин вздрогнул от звука хриплого голоса, уже и не ожидая получить ответ. — А если ты захочешь прогнать меня… то я все равно не уйду.