Твой любимый киллер

POW Ника Проснуться мне все же пришлось. Хотя вечный сон в данном случае я хотела бы испытать на себе. Все вдруг показалось таким бессмысленным. А для чего я вообще все это делаю? Для своих потомков, которых у меня не будет? Для себя? А нужно ли это мне? Я наконец нашла в себе силы, чтобы подняться с кровати и выйти из комнаты. Шаркая тапками по полу, словно старая бабка, я доплелась до гостиной, где на своем месте сидела Руслана, а на диване с чашкой кофе расположилась Лиза. Они обе повернулись в мою сторону. Они обе знали, что меня интересует, но почему-то молчали. Собрав остаток мыслей в маленькую пыльную кучку, я все же осмелилась задать вопрос: — Ну что? Руслана ответила не сразу, будто боясь моей реакции. Однако бурной реакции бы и не было. У меня просто не было на это сил. — Все получилось, — коротко ответила она. Я сделала еще пару шагов в сторону ее стола и издалека увидела фотографии из какой-то Интернет-статьи с названием: “Не стало ведущего консультанта по делу Протектора: убийство или несчастный случай?”. На фото, конечно, на лицо был наложен блюр, однако мне и так прекрасно было понятно, что это он. Как я себя почувствовала в тот момент? Что-то просто больно кольнуло в груди, вот и все. Пути назад уже не было. Но и что делать дальше я не знала. Моего любимого врага не стало, и мне не с кем больше было соревноваться. Главное, что он не мучился. А мне оставалось просто залечь на дно. Я знала, что они начнут расследование, и скорее всего будут искать его возлюбленную Катю. Возможно, его лучший друг-доктор даже сможет составить мой фоторобот, однако вряд ли им это поможет, ведь из дома я выходить пока что не собиралась. Квартира была снята на поддельные документы, хозяин в нее практически не заглядывал. А о том, чтобы стереть мои отпечатки даже в квартире Кости, благополучно позаботилась Лиза в наше отсутствие. Следов моего пребывания в его жизни не осталось, словно меня никогда и не было вовсе, словно он никогда не спасал холодным зимним вечером странную девушку по имени Катя, словно не влюблялся в нее… Не стало его - не стало и его любви ко мне. К сожалению, чувства нельзя сохранить. А мне бы очень хотелось запихнуть его чувства в баночку, чтобы они болтались там дымчатой разноцветной субстанцией, открывать эту баночку периодически и вновь погружаться в прошлое, в то, на чем навсегда поставлена точка. Иногда мне очень хотелось прожить свою жизнь заново. Начиная с самого детства. Возможно, я смогла бы что-то изменить. Сделала что-то, чтобы в школе у меня были друзья, начала бы встречаться с парнем в старших классах… Я ведь даже не пошла на свой выпускной. Я была настолько замкнутой, что не понимала, что я там буду делать, если ни с кем не общаюсь. В моей жизни было полно упущенных моментов, которых не было в жизни любого нормального человека. И я долго не могла понять: чья это была ошибка. Проблема была в том, что я родилась такой, или это была вина отца и его воспитания? Как жаль, что время линейно и я именно на тех временных координатах, на которых была. Как жаль, что значительная часть человека - это его опыт, и я являюсь именно таким человеком, которым являюсь. Я бы не хотела быть такой. Но сходить с этого пути было уже поздно. Мне нравилось убивать. Я чувствовала, как приятное тепло растекалось по всему моему телу, когда от моих рук умирал очередной ублюдок. Я чувствовала разрядку напряжения. Это было, как оргазм, только лучше. В разы сильнее и ярче. Я чувствовала, как выходит агрессия, которая копилась долгие годы, как удовлетворяется моя потребность во власти. Но на тот момент я не могла признать одного: что из обычного наемника я превратилась в маньяка, хотя это было очевидно. Прошло пару месяцев, прежде чем я успела оправиться ото всего этого. Это были два месяца ада. Четыре стены, которые я практически не покидала, грязные кружки из-под кофе, который мне стабильно несколько раз в день приносила Лиза. Меня уже тошнило от кофе, но есть я практически не могла. Но все это было не казалось таким страшным, по сравнению к мыслями, которые лениво блуждали по кругу в моей голове. Мыслями о бессмысленности. Один из самых страшных экзистенциальных страхов человека. И он меня настиг. Я потеряла смысл во всем, даже в том, чтобы покидать комнату ради похода в туалет. Хотя я и знала правду - в жизни нет смысла. Я знала и то, что человек сам должен заполнить им свою жизнь. Но у меня не было сил заполнить даже свой желудок, о какой жизни вообще могла идти речь? Я чувствовала себя ни хорошо, ни плохо, просто никак. Меня ничего не радовало, да и особо не огорчало. Я будто ждала чего-то... Казалось, что он вот-вот напишет или позвонит. Но я знала, что этого не произойдет, потому что у меня не было даже телефона. Однако надежда умирала последней, и мне казалось, что он подаст какой-то знак хотя бы через СМИ. Мне казалось, что вот-вот ко мне зайдет Руслана и сообщит о какой-то подозрительной статье или странном репортаже. Я будто ждала какого-то очередного шага с его стороны, хотя и знала, что этого не произойдет. Я будто медленно сходила с ума, ибо эти навязчивые мысли преследовали меня день за днем и просто не давали мне спать. Наверное, даже смерть была лучше, чем это. Потому что это были просто мысли. Не чувства. А мне так хотелось хоть что-то почувствовать… Не думала, что приду к такому выводу, но все же. Я все время мысленно возвращалась в те времена, когда еще не была с ним знакома. И мне они нравились гораздо больше. Будто это было какое-то беззаботное время. А его появление разделило жизнь на “до” и “после”, и сделало одновременно лучше и намного хуже. Все эти дни я была словно в тюрьме. В тюрьме своей головы. Когда длился шестьдесят четвертый день моего затворничества, я поняла, что не могу так больше. Эти мысли меня задушат. Впервые за долгое время я, собрав остаток сил, оделась и вышла из дома. Вопреки моим опасениям, никто за мной не охотился, никто не следил. Хотя, быть может, я и не замечала. По тротуарам лилось прозрачным светом солнце, делая еще более золотыми осенние листья, но мир мне все равно казался серым. Для меня этого лета не было. Оно стерлось из воспоминаний практически полностью, будто его никогда и не существовало, будто его перемотали на максимальной скорости, потому что оно превратилось в один бесконечный день. На улице было до ужаса некомфортно. Я отвыкла там находиться, и в какой-то момент мне даже стало страшно. Но чего я боялась - сложно было понять. Вдруг, отойдя не так далеко от дома, я наткнулась на храм. Это было единственное более-менее красивое здание по сравнению с остальными: белые стены, которые возвышались над серостью этого района, переливающиеся купола, словно маленькие солнышки. Мне показалось, что, если я зайду внутрь, мне почему-то станет легче. Я надеялась, что эти оковы спадут, и я наконец почувствую себя нормально. Хотя где-то в глубине души я понимала, что все эти мысли безосновательны. Перекрестившись, я шагнула внутрь. Естественно, у меня не было с собой даже платка. О юбке и речи не могло идти. Однако там стояла коробка с платками, видимо, для таких же безответственных, как я. Набросив на голову платок и просто перекинув правый край через левое плечо, я шагнула дальше. Людей было не так уж и мало, потому что шла вечерняя служба. В основном это были пожилые женщины. Я продвигалась между ними в ритме какого-то замедленного броуновского движения. Я не могла точно сказать, куда я шла, но мне до определенного момента нравилось то, что происходило. Вокруг эхом разносились церковные песнопения, которые хоть сколько-то успокаивали меня. А люди расступались передо мной, будто подсознательно понимали, кто я. Даже здесь я умудрялась чувствовать себя кем-то важным, кем-то превосходящим других. Однако это кончилось, когда спустя время я набрела на большой деревянный крест, на котором висел отлитый из какого-то металла Спаситель. Он величественно возвышался надо мной и взирал будто с укором. Однако этого укора я не понимала. Если мы созданы по образу и подобию Бога, то почему мы не имеем права судить других за их деяния? Ведь Бог судил даже тех, кто, по его мнению, был практически безгрешен. Почему же Он попросил Авраама принести в жертву своего сына Исаака? И хотя Он и сжалился над ними, разве Авраам не пострадал от этого морально? Почему же Он смеет наказывать тех, кто грешит, всеми средствами, включая смерть, а мы, созданные по Его образу и подобию, не можем? И почему же тогда Сын Божий так осуждающе смотрит на меня? Погрузившись в размышления, я не заметила, как ко мне приблизилась пожилая женщина. Она, слегка покосившись на меня, поцеловала ноги Спасителя, и отошла от него, перекрестившись. Затем она обратила внимание на меня, окинув оценивающим взглядом с ног до головы, после чего сказала: — Вообще-то в храм в штанах не ходят! Что за молодежь необразованная?! — И хотя это был какой-то змеиный шепот, интонация ее была такая, будто она кричит. Мне сложно было судить о ее уровне образования, но в своем я была уверена. На глупость и необразованность я никогда не жаловалась. Однако я молчала, просто сверля ее взглядом. Она была значительно ниже, что позволяло мне смотреть свысока не только в переносном, но и в прямом смысле. Вдруг у меня откуда-то из кармана мастерки появился нож и резко воткнулся в ее шею. Кровь брызнула, окропив ноги Спасителя и мое лицо, а я продолжала наносить удары. Один за одним, с такой силой и яростью, с какой я не убивала даже мэра. И меня это так радовало. Я была просто в экстазе. Беспомощное старческое лицо взирало на меня, обмякнув, словно тесто, на моей левой руке, которой я ее придерживала. Мне хотелось превратить ее в дуршлаг, продырявить буквально все, от головы до мизинцев ног, чтобы вся кровь вытекла из нее. Мне так нравилось, как эта темно-бордовая жидкость окрашивала мои руки, как она потом будет засыхать на них и приятно стягивать кожу. Как это было восхитительно – что-то чувствовать. — Свят, Свят, Свят! — сказала вдруг эта самая бабка, и эти слова будто вытащили меня из какого-то транса. — Бесноватая что ли? — Она поспешила отойти от меня подальше, и я поняла, почему: я просто все это время улыбалась, как полоумная. Неужели мне это все привиделось? Разве могут фантазии быть столь реалистичными? Но в одном я оказалась права – после похода в храм мне действительно стало лучше.