Спасай меня

       Вокруг расслабленного парня только шум, состоящий из неразборчивых голосов уже накидавшихся кто чем подростков, отборная музыка этого лета, которая в ремиксах бьет тебе по барабанным перепонкам, ударами сердца отдаваясь где-то внутри. Дым от сигарет, вейпа и травки, полное состояние нирваны и кайф, чистый, отборный кайф, которого ему не хватало вот уже пару месяцев со времени его насильного заточения.        Среди этого шума было почти невозможно что-то или услышать, разгадать, но Питер упорно ощущал несуществующий голос, который уж точно не мог тут быть, но он клянётся, что слышал его. Такой бархатистый, нежный, переливающийся голос, а смех, как будто бы журчание чистейшей речки теплым летним днем, отдаваясь в сердце тянущим чувством несчастной любви и разбитого сердца. Он упорно звал его, но Паркер то и дело отмахивался, давая себе чуточку расслабиться, хотя бы на секунду словить момент умиротворения и отрешенности от своих проблем. Он считал, что достоин этого, хотя, в глубине души верил, что достоин лишь свежевыкопанной могилы рядом с Беном, а лучше вообще кремирования или типичным способ выкинуть себя в помойку, лишь бы избавиться от этого тела. Но голоса и его самого тут нет, потому что все это наркотики, да и быть точным образом не может. Все эти «карапуз», «малыш» - только игра разума и зовы отказывающего сердца, в попытке залечить ноющую рану. Но Питер не хочет ее лечить, потому что она будет напоминать ему даже в самые тяжкие дни, что любовь есть и она разрушительна в своей мощи.       Может, это ударивший в голову кокаин, а может и в самом деле он пришел за Питером, дабы в очередной раз забрать, отругать, дать по попе и сделать «ата-та», пригрозил пальчиком, что наркотики — это не игрушка и поцеловать в лобик. Увести отсюда, как хнычущего ребенка, но Пит бы не пошел. Не потому, что не хотел, а потому, что сейчас чисто теоретически не способен на то, что подняться с дивана, вынырнув из приятного дурмана и прекрасной неги. Парню было, конечно, абсолютно наплевать, потому что его возвращение из наркодиспансера нужно было срочно отметить. Новой дозой, от которой того так долго прятали. Наивные врачи, которым стоило лишь сказать: «Наркотики — зло, жизнь — прекрасна», так эти олухи охотно поверили, кивая башками, словно то были болванчики. Смешные до боли, если правда думают, что передоз бы его напугал. Нет, ни чуточку не напугал. Он дал лишь ему второй глоток воздуха, чтобы продолжить начатое. Питеру было все равно, от чего умирать, с счастьем и наркотиками или пустой, полной боли и скачков настроения жизни, несчастным, разбитым, уничтоженным. Одиноким он будет в обоих случаях, да и к тому же, вовсе не в наркодиспансер его надо было, а в психушку, потому что это был преднамеренный передоз. Потому что Питер устал.        Питер и правда не думал завязывать. Он попросту не мог лишить себя единственного удовольствия в жизни, просто потому что наркота — одно счастье, которое, кажется, у него осталось. Бен умер еще за долго до того, как Питер стал самым крупным разочарованием семейства Паркеров и обителем проблем его прекрасной тетушки Мэй. В последнее время, та действовала на нервы с чрезмерной опекой в виде «Сдай анализы», «Питер, все хорошо?» «Ты точно не принимаешь больше?» — это порядком надоедало. Нет, ничего не хорошо, потому что он продолжает губить свою жизнь, убивать себя и свое тело, пока вновь не словит передоз. Так, а что ему оставалось делать? Эмоциональные качели стабилизировались только этим, давая пару часов одного и того же прекрасного состояния. Парень и так достаточно вынес за те полгода, когда тому был поставлен неутешительный диагноз. Лучше закинуться, забыть, почувствовать тепло и прохладу, расслабиться, дать себе шанс на то, чтобы в последние часы что-то изменить. Питер устал и больше не хотел страдать. Питер не хотел, чтобы ему вновь было больно, так же, как и тогда, лежа на холодном полу комнаты, в холодном поту и неся бред, его тело дрожало, а руки беспорядочно пытались ухватиться за несуществующий образ в голове. Водили, шарили по мягкому ковру в поисках опоры, чтобы крикнуть, попросить помощи, но все что он могу чувствовать — боль, и комок из слез, который плотно встал в горле, и все попытки позвать на помощь кончались хриплыми позывами и тяжелым дыханием. Это был ни в коем случае не передоз, не отравление: это была любовь и боль. Одним коктейлем внутривенно.        Кстати, знакомьтесь, вот эта валяющаяся на диване туша с откинутой головой, растекшаяся лужицей по мягкой обивке и есть Питер. Совершенно обдолбанный, в прямом смысле слова, парень семнадцати лет. Ничего примечательного Питер в себе не видел: каштановые кудряшки, россыпь веснушек и карие глаза. А-ля, девочка и персики. Только персики можно было бы заменить травкой или дозой, м-м-м.. кокаина, например? Рядом, на его плече, покоилась девушка — Мишель, лучшая подруга Питера. Она была безумно красивая, с хорошим чувством юмора, а единственное «но» — наркотики, которые отравляли ее жизнь. Да чью жизнь они бы не отравляли?        Ребята сидели на очередной школьной вечеринке в специальной зоне, где тусовалась своеобразная элита. «Типичные наркоманы и фрики» — сделал пометку себе в голове Пит однажды, когда только вливался в кампанию. Тусовка была устроена Флешем, а Питера, толком, никто не звал — он сам всегда приходил, если было нужно. Да и вообще большинство подростков приходили сами по себе, стоило только лишь объявить о тусе с тем, что могло бы заинтересовать. А где еще искать бесплатную дозу, нежели на мощной нелегальной вечеринке? На самом деле, у него был повод. Его недавно выписали из больницы, что было классным праздником. Правда, наркоты там совсем не давали, даже викодин, даже таблеточку. Один раз ему и правда удалось уломать медсестру, но таблетки так и не дошли до получателя: главврач, оказывается, бегал быстрее. Само собой, его действие сказывалось намного меньше нежели бы то был героин, кокс, димедрол или прочая херня, которую ему строго-настрого запретили. Потому, Пит ходил, в основном, на нервах. Но сейчас, когда долгожданная доза попала к нему в организм, он только и мог чувствовать полное умиротворение и эйфорию. Тело непонятно куда вело, хотелось танцевать, но при том сидеть на месте, представляя себя где-то в пушистых облачках, Паркер растекался по дивану сильнее, вспоминая, когда бы ему было так хорошо, то на ум приходил лишь случай передозировки. Это случилось в самом начале апреля, тогда был слишком отвратительный день, даже для Пита. Хотелось непременно закончить этот замкнутый цикл боли и мучений, а на помощь пришла доза, которую он вытащил из своей заначки, когда в очередной раз поссорился с Мэй. Да, они часто ругались, только потому что она отказывалась его понимать. Питер тоже отказывался себя понимать, свое поведение и поступки. И потому, спустя полчаса, когда Мэй пришла извиняться, нашла только почти бездыханное тело своего племянника. Сначала, к сожалению, его откачали. А потом нотации, лекции, сеансы психотерапевта и наркодиспансер. Реабилитация, а к началу лета он как новенький. Мэй была безумно рада видеть своего племянника, только вот он не очень. Не очень рад был видеть и себя, и её, и мир и комнату. Все в прямом смысле слова, потому что на тот момент его выжали. Морально и физически он был истощен, но для виду надо было вести себя как обычно. Притворяться подростком, который любит свою жизнь — уже надоедало, а в голове крутилась только одна мысль — доза. Ему срочно нужна была доза против всех этих уродских лиц. Даже не разбирая свои чемоданы, он наврал Мэй, что устал, потому отправится спать. Тетушка, которая так очевидно притворялась «самой лучшей и заботливой на всем белом свете», охотно поверила, а в комнате, переодевшись из ненавистной одежды в типичные шорты и футболку направился на эту тусовку. Должна признать — появление было феерическим, потому что все думали, что он сдох. В прямом смысле слова, взял и скончался от передоза, но явившийся, такой же хмурый и недовольный жизнью — разубедил. Когда еле живого Паркера вывозили на каталке из собственного дома, при том, что на него смотрели много кто, это могло дать шанс, что его видели. Видели, ни мертвым, ни живым. Питеру было все равно. Правда, передозировка была не только из-за обыденной ссоры с Мэй - еще кое-что.. Тони объявил о своей помолвке.        — Теперь всем буду говорить, что у меня есть друг покойник, — восторженно вскрикнула Мишель, вздымая руки к потолку. Она пришла сюда раньше Питера, и уже к тому времени была достаточно накурена, чтобы попытаться принять живого парня за иллюзию. Ему все лишь нужны была доза, он зашел в шумный дом, сразу находя место скопления его одноклассников и Мишель. Мишель он причислял к духовному брату, но завидев аккуратные, белые дорожки на столе, Питера стало трясти, будто бы то был припадок. Но парень снова хотел почувствовать себя простым, счастливым человек, коим не являлся последние пару месяцев. Хотел почувствовать, что он не заточен в этом теле, а оно не заточено в нем. Хотел почувствовать себя живым и просто хорошо. Потому что он устал. Устал от боли и слез. От себя.        — Лучше найди себе парня и говори так ему, — протянул Флеш с соседнего дивана. Раньше они враждовали, но кого бы не объединила наркота?        — Заебись, Томпсон, — лениво протянула Мишель, слабыми руками трогая свое лицо. Когда та нашла нос и вовсе засмеялась от восторга. Надо же, у нее был нос.        Питер просто лежал. Он не слушал разговоров друзей, он просто находился в трипе, будто бы нечто неземное наполнило его организм счастьем и он не чувствовал себя таким ублюдком. Музыка становилась громче, едва слышное пение птиц тише.. откуда тут птицы, черт тебя дери? Ах да, надо же, уже утро. Ранее утро и спустя пару часов ему надо возвращаться домой. Даже стоило выдвигаться сейчас, ибо он бы попросту не дошел до дома вовремя да и в принципе, зная себя и свое тело. Да и домой не хотелось, но слышать очередные крики Мэй сил не было, потому что утром бы она заставила выпить его несчастные таблетки, которые перестали помогать уже очень давно, провела лекции, напомнила о сеансе групповой терапии и отправилась на работу, прежде поцеловав в лобик. Пит выучил это и его уже успело стошнить от такого напора притворства и лжи. Вообще, Питер был прилежным мальчиком. Не пил, не курил и не употреблял лет так до тринадцати. А потом в его плавную жизнь, локомоторными движениями вошло прекрасное заболевание, предположительно взявшееся от мамы и так успешно передавшееся Питеру. Ему говорили, что мать с отцом погибли в аварии, но Питер знал, что мать точно нет. Попросту Мэй говорила, что та будто бы сходила с ума, а потом Паркер понял, что сходит с точностью до наоборот за своей матерью. С ума, катушки, орбиты, сами применяйте нужное слово. Все пытались приостановить данный процесс, что увы, не особо то и могло помочь. Попросту потому, что Питер уже не хотел. Не верил в лечение, не думал о последствиях, пуская все на самотек. Свою жизнь на самотек, и плакал МТИ, рыдал в сторонке Кембридж, даже Тони со своей научной нудятиной оставался в стороне. Нет, в самом начале он совершенно точно не понимал, что его агрессия, бывает, выходит за рамки, он постоянно колеблется на грани жизни и смерти, хорошего и ужасного настроения. Вечно уставший, рассеянный и выжатый скачками настроения. Убитый депрессией, убитый самим собой же. Пит считал это вполне себе нормальным для своего возраста, да и Мэй удачно списывала все на пляшущие гормоны. Тогда та с глубоким вздохом лишь сказала: «Ох уж эти подростки!», продолжая издеваться над куском бедного теста, когда Паркер слезно рассказывал ей о своих «проблемах». Питер всегда с радостью вспоминал эту историю, когда в очередной раз делал с собой что-то ужасное, а слова так и высвечивались красными буквами в голове: «Все пройдет, это переходный возраст. Все должно пройти». Да, все говорили, что все должно пройти. Все убеждали его, что так бывает, только Питер смотрел на своих одноклассников, которые смеялись, танцевали, пели песни и двигались вперед и понимал, что не может. Не может потому, что ежеминутное желание сдохнуть было сильнее желания что-либо изменить. Но кто его послушается, ведь он же ребенок, так ведь?        Только вот через год, два, когда все это не прекратилось, а лишь только усилилось, Питер совсем потерял надежду на то, что все будет нормально. Он попросту стал забывать или забыл уже давно, что есть для него нормально. Что такое искренняя радость, как это, беззаботно смеяться и жить, равномерно двигаясь по жизненному течению. Он просто упустил надежду на то, что все пройдет. Раз взрослые сказали, что потом будет лучше, значит так и должно быть, верно?! Мы же всегда только и слушаемся взрослых, которые, кажется, думают, что знают нас лучше, чем мы себя сами, потому что мы еще подростки. Потому что мы не умеем думать, любить, плакать и испытывать боль. Потому что, якобы, мы слишком малы для познания той самой боли, о которой все говорят. Мы же куклы с кнопками «off — on» ровно до восемнадцатилетия, и то тогда нас могут и не включить. Так вот Питер и пожелал удачи, размеренно спиваясь день за днем, убивая свой организм. Убивая себя. Как же он хотел подохнуть на одной вечеринке, как-то вроде: «Пал смертью храбрых, вечная память, цветы и фрукты». И это пугало больше всего. Хотя, нет, порой пугало вовсе не это. Парня пугал он сам и только. Его выходки, совсем необдуманные выходки, как намеренно подставляться под машину, наезжать на ямы, пытаться сделать так, чтобы он попал в экстремальную ситуацию, но это не напугало Мэй настолько, сколько то, что Питер начал делать потом. Потом, тогда, когда дни прекращались в один бесконечный, страшный сон с мокрыми простынями. Все превратилось в вереницу беспорядочных мыслей о его ненужном существовании и бездействии, о том, что он абсолютно точно уродлив до степени отвращения. Когда состояние превратилось в один бесконечный цикл из боли и отчаяния, а все плохие моменты стало затмевать хорошие. Хорошие будто б и впрямь испарились, оставив только шлейф аромата того счастья. Питер упал и уронил все, что у него было. Тогда то Питер и впрямь познал всю силу так называемого селфхарма.        Есть такая аксиома, что душевную боль в силе заглушить только любимый человек и другая боль. Так как шанс с близким человеком иссяк с момента, где Тони надел на свой палец обручальное кольцо, то вариант с болью интересовал Питера намного больше. И он стал копаться в интернете, вырезать статьи, а после вырезать ровные, глубокие полосы на себе. Вот это действительно было тем, что могло бы напугать Мэй до чертиков и напугало. Пит, впринципе, не хотел доставлять тетушке проблем, потому год прятал все эти уродливые порезы, а по некой случайности, когда женщина зашла к нему в комнату за грязным бельем, все увидела. И кровавые бинты, шрамы, новые порезы, все на свете. Увидела то, чего не должна была. Саму суть того, что резать себя — Питер понимал. Селфхарм — это просто одна большая, глубокая яма, в которой приходится карабкаться вверх, цепляясь за невидимые камни, но все равно с треском падать вниз. Это не красиво, не здорово, не классно. Это уродливо и ужасно до такой степени, что Питер просто дрожал от истерики, понимая, что с ним не все в порядке. Понимая, что все выходит из-за рамок дозволенного им контроля. Что он сам не контролирует себя, что и губит его. И вскоре все его дни превратились в один бесконечный период, когда было плохо. Просто череду хуевых дней и мыслей, глухой боли внутри и раздирающих эмоций. Говорят, в таких случаях надо вспоминать счастливые моменты, и парень правда пытался вспомнить то, что делало его счастливым. Эти секундные встречи с Тони, прогулки с Недом, финиковый пирог тетушки. Только вот уже тогда Питеру казалось, что это не было счастливым. Что уже тогда ему было плохо, потому что в этом фишка депрессивных эпизодов. Все время превращается в один большой и изнуряющий день, и ты не помнишь, был ли когда-нибудь счастлив и будешь ли вообще. Потому Питеру и было всегда больно.        Он не помнил, когда жил уже без перепадов настроения и приступов агрессии. Селфхарм превратился в самую настоящую зависимость от которой избавиться фактически невозможно и все что остается, ловить на себе сочувствующие взгляды и пытаться делать вид, что в тебе все еще что-то осталось. Что ты живой человек, мать его, а не сгнившее нутро, которое пытается улыбаться, на там все равно пусто. В один момент, страх не окончить школу, не стать кем-то в будущем, разочаровать Мэй, не познать себя и навсегда остаться в одиночестве — превратилось в нечто большее, чем обыденные мысли, преобразовалось в самые настоящие, параноидальные мысли. И Пит ничего не мог поделать со своим состоянием, потому просто... умирал. Решил, что не в силах никто помочь ему, что так будет всегда, что он виноват, что все из-за него, и потому это было единственным оптимальным решением — забить на проблему. Только вот несчастье, спустя год лезвие перестало приносить былое утешение, и тогда уж пошло что потяжелее. Наркотики. Сигареты. Алкоголь.        Мэй водила его по разным врачам, клиникам, вливала кучу денег, хотя Питер и за это испытывал огромную вину, но диагноз был одинаков. Ярко выраженное пограничное расстройство личности в запущенной стадии. При том, если бы они обратились раньше к врачу, еще можно было что-то изменить. Теперь только вот Питер не уверен, что это возможно. С тех пор начались таблетки, попытки все исправить, только вот Питер этого не хотел. Питер вообще ничего не хотел больше, в том числе и жить на этом свете. На таблетки он забивал, сеансы предпочитал проводить в компании сигареты и шумной вечеринки, потому что думал, что это помогает. А ведь действительно же помогало.        — Как там вообще, в больнице? — лениво протянул Флеш, глядя на Паркера. Питер лишь счастливым случаем не пропустил вопрос друга, плавая по волнам счастья и тишины у себя в голове.        — Никак. Шумно и душно. Считают, что меня можно вылечить, — ответил Питер, устраиваясь на диване поудобней. От последних слов тому и вовсе стало смешно. Мишель лишь слегка повернула голову на его коленях, перебирая длинные и холодные пальцы Паркера.        —  Ты сам то так не считаешь? Я читал, что можно.. вылечиться или вроде того, — слова Флеша путались, потому что доза в его крови медленно рассекалась по организму, даруя ощущение прекрасной эйфории. Чудесного расслабления.        — Томпсон, хорош играть в психолога, — лениво протянул Пит, пытаясь перевернуться на бок, но спустя пару секунд неудачных попыток и пронзающей боли в пояснице, перестал пытаться воплотить затею в жизнь.        — Я читал про твою болезнь у матери в учебнике, — сказал Флеш, потягивая из трубочки какой-то коктейль. Паркер был уверен, что он был далеко не детским, да даже и не настолько взрослым, чтобы друг дорос его пить.        — Это ты таким образом хвастаешься, что научился читать? — ехидно протянула Мишель, за что получила пинок по ноге от Флеша. Недовольно зашипев в ответ, так принялась поглаживать уже пульсирующее глухой болью место, смотря на улыбающегося Томпсона исподлобья. Она еще отомстит, в чем Паркер не сомневался.        — Можно войти в ремиссию, что обещает мне каждый врач. Только вот уже столько лет прошло, а ей даже и не пахнет. Предпочту умереть от передоза, нежели от своих мыслей и боли, — как на автомате выдал Питер. Это было единственным оправданием для него, да и когда каждому человеку говоришь эти слова, кажется, что уже выучил.        Увлекательно-обкуренный диалог прервал звонок старого, но еще работающего телефона Питера. Неприятная мелодия, которая резала уши раздалась сквозь громкую музыку, и Пит, конечно же, уловил ее звучание. Кому бы понадобилось звонить ему, когда он, по сути, «спит»? Мэй бы не стала тревожить сон своего племянника, да и Пит не пользовался особой популярностью, чтобы ему звонили просто поболтать. Вариантов звонящего оставалось все меньше и меньше, сужая круг до одного единственного человека, с коим Пит не хотел говорить, уж точно не сейчас. Потому что он попросту не способен связать два слова в единое предложение.        Телефон даже не думал униматься в кармане его бермуд, кажется, все больше и больше начиная вибрировать. Но парень даже и не думал отвечать. Даже не желал. Потому что этот секундный разговор принес бы ему намного больше боли потом, нежели секундного счастья сейчас, когда он вновь услышал его голос, вновь бы почувствовал разливающееся тепло внутри от любви к одному единственному человеку, который бы смог спасти его. Вытащить из дыры, боли и проблем. Но Питер не хотел быть спасенным. Он уже ничего не хотел. Сердце — предатель, стучало в груди, забитое в самый дальний угол клетки пташкой, набатом отдавая вместо положенного тому слегка замедленного пульса «Ответь! Ответь!», но он не хотел. Не хотел.        Потому что такие как Питер не заслуживают спасения. Такие как Питер не заслуживают любви и помощи, потому что такие как он никогда ее не просят. Думая, что сами вылезут из этого и еще от одной дозы ничего не будет, думая, что все это временные трудности, думая, что вся их жизнь заключена в одном единственном дне, где сейчас ему хорошо без мыслей о существовании в ненужном мире и проблемах. Питер не надеялся, что как в сказке, сериале, книге, вот-вот из-за угла выскачет белый конь, труся своей роскошной, золотистой гривой, шевеля мощным хвостом с прекрасным всадником на спине, который, словно самый чудесный охотник рассечет своим острым мечом из серебра все его проблемы и переживания, заберет Питер отсюда в своих мощных, сильных руках и увезет в страну волшебства и веселья, где нет ПРЛ, где нет наркотиков и сигарет, где нет боли и разбитого сердца. Где нет людей и врачей в белых халатах, так и жаждущих протянуть свою руку помощи парню, который купается в черной липкой смоле без единого гребенного шанса на выживание. Питеру и думать о таком было смешно, представляя, что будто бы он муха, попавшая в мед, с каждым рывком вверх, погружающаяся вниз, как он барахтается, но его затягивает все ниже. Было смешно, потому что это было правдой. Чертовой, совершенно не веселой правдой, которую приходилось принимать такой, какая она есть. Единой.        Телефон умолк на долю секунды, прекращая загнанный стук его сердца, чтобы вскоре разорваться новой, очередной болью где-то в глубине души. «Да почему мир еще не придумал лекарства, способного защитить человека от нежеланной влюбленности?!» — сокрушался в голове парень. Почему нежеланной? Потому что любовь Питеру была ни к чему. Она только рушила его жизнь, потому что ему нельзя было влюбляться. Потому что, блять, он не достоин любить и быть любимым! Не достоин осквернять любовь своими жалкими, ничтожными чувствами и мечтами о том, что когда-нибудь Тони полюбит его хоть на долю той любви, которой Питер обожает Старка.        Тони был другом семьи. Он всегда был рядом с Паркерами, сколько Питер помнит себя. Еще давнишняя дружба между Беном и Говардом укрепила их связь, так что Тони с радостью заходил в гости на финиковый пирог и кружечку горячего, крепкого итальянского кофе. Питер был слишком мал, когда впервые понял, что просто обожает Старка. Тони всегда приходил к ним, не смотря на огромную разницу в возрасте общался с Питером очень легко и просто, играл, собирал Лего и строил разных роботов, которые после удачно пугали Мэй. Питер заливисто смеялся, а Тони улыбался уголками губ и трепал мальца по голове. Он любил это улыбку, потому что только Старк мог так улыбаться, одними уголками губ, с теплотой в глазах и нежностью в душе. В один из таких дней юный Питер понял, насколько сильно обожал Тони со всеми его приколами. Они росли, соответсвенно Тони был намного старше, но никого это не смущало. Старк считал, что заменяет маленькому Питеру отца, когда парень уже был по уши влюблен в своего старшего друга. Вот ведь ирония, не правда ли?        Старк был первым, кто узнал о болезни Питера и первым, кто пытался поддержать его. Даже нудные, но столь необходимые сеансы у психотерапевта не могли заменить мальчику минутного общения с Тони и его прекрасного смеха, теплых объятий и слов. Не могли заменить тех веселых шуток и смеха, случайных объятий и касаний плечами, но Тони, по мнению Питера, всегда считал мальчишку не большим, чем славным малым или карапузом. Кем угодно, но не объектом желания и парой Старку. Конечно, Питеру было безусловно обидно, что его чувства воспринимались ни за что большее, нежели детские, вовсе нелепые объятия, но теперь ему точно все равно. Причем, уже давно.        — Да подними ты этот ебучий телефон! — взорвался Флеш бурей негодования, от возмущения дернув ногой, от чего на пушистый ковер, наверное, белого цвета, в свечении гирлянд было не разглядеть его, пролилась черная жидкость, и кто-то из присутствующих глухо ругнулся.        — Сам подними, — огрызнулся Питер в ответ, пытаясь смириться с настойчивой вибрацией в кармане. Отчасти, он даже не хотел поднимать трубку телефона, потому что все, что сейчас мог бы сказать ему Тони, так это: «Как ты? Все в порядке?». Может, он поймет, что Питер «спит» и отстанет? Хотя, кого бы парень пытался обмануть: Старк точно знал, что тот не спал. Он бы и не удивился, если бы тот знал о его местоположении. Только вот одна загадка оставалось неясной: он возится с парнем только потому, что хочется разнообразия в жизни?        Бизнес отца Тони, Говарда, давнишнего друга Бена передался по наследству Старку-младшему со всеми акциями и зданиями, внушительным состоянием и разработками. Сам Тони был умен предельно, чтобы уже в 17 окончить МТИ, а в 19 начать управлять компанией. История сдачи экзаменов нравилась Питеру больше всего (ему вообще нравилось, когда Тони нес что не попадя, лишь бы не молчать в компании мальца). Он управлял «SI», но все еще, почему-то, возился с проблемным ребенком — Питером. Вскоре сам парень понял, что любовь к мужчине была больше, чем просто привязанность, а любой диалог приносил куда больше боли потом, нежели счастья сейчас. Ему и так было плохо, а тут и такая напасть ввиду глупой любви. А когда Тони объявил о помолвке с Пеппер, Питер просто не вывез, окончательно чахнув в своей боли разбитого сердца. Корил, за то, что вообще его имеет, может влюбляться и сейчас так глупо страдает, когда Старк веселится в компании новоиспеченной невесты. Поэтому и произошел передоз. Поэтому Питер чуть ли не расстался с жизнью, но даже когда ему было так спокойно, он все равно слышал тот самый голос.        С Тони они не разговаривали ни разу, после того, как он попал в больницу. Ни единого чертового раза, сначала в больнице, потом в наркодиспансере, на приемах у психотерапевта и прочих нудных лекциях. Ни разу не говорили, даже не обменялись смс-кой, и Пит стал было винить себя, что в этом его вина, потому что никто не знал ни о наркотиках, алкоголе или курении, а тут такая новость. Пит, находясь в больнице, думал о том, что Тони вовсе не захочет его больше видеть, потому что он стал самым крупным разочарованием. Они так и не поговорили, а Старк, зачем-то, названивает прямо сейчас, в такой неподходящий момент. Когда Питер принял решение сжигать мосты. Когда Питер, наконец-то понял, что не будет счастливого конца. Что все это изначально было глупым и ненужным. Питер понял и погрузился в нирвану наркотиков.        — Иди ты нахуй, просто выключи его, — мягко отозвался Флеш на предложение Пита, на что парень улыбнулся уголками губ, совсем как Тони, вычеркни его из своей головы, и немного пошевелился на своем месте. Спина неприятно затекла, а ноги вовсе онемели, хотя, может это действие сигарет, когда в ногах ощущается едва заметное покалывание, а после полный покой на душе.        Телефон, как проклятый, перестал звонить. Питер выдохнул, расслабившись снова, но тут же последовал ряд бесчисленных смс-ок. «Да что, блять, он хочет?!» — взревел Питер в голове, ей-Богу, была бы его воля, тот дернул свои волосы со всей ему присущей силы и мучительно застонал.        Ловко выкрадывая телефон из кармана Питера, Мишель, своими длинными пальчиками включила его, моментально понизив яркость, дабы не потревожить никого из комнаты. Да их всего то тут было человек пять, кого бы она смогла потревожить?        — Это Тони, — протянула она, щурясь, но все еще листая что-то в телефоне, — он звонил тебе шесть раз, — надо же, Пит помнил только два раза, — и тут куча смс: «Привет, Пит», «Почему не берешь трубку?», «Питер, ты спишь?», «Питер, я знаю, ты не спишь!», «Ты обиделся, что я не навещал тебя?», «Прости, я был занят подготовкой к свадьбе, ты понимаешь», «Питер, ты точно дома?»— читала Мишель одну смску за другой, но сердце Питера остановилось именно на той, что была про свадьбу. Снова эта свадьба, Боже, да почему Старк просто не оставит его в покое?! У него уже жена, скоро будут дети, а Питер просто маленький наркоман с проблемами в голове и неустойчивой психикой!        — Мишель, сделай милость, — любезно попросил ее Питер, — пошли его куда подальше и со всеми почестями, — парень улыбнулся, а Мишель принялась строчить с особым энтузиазмом, немного высовывая язык от переполняющих ее эмоций. Да, он знал, что девушка может написать много лишнего, за что ему было непременно стыдно таки к завтрашнему, ой, уже сегодняшнему утру, (время на часах неумолимо двигалось к пяти утра), но раз вычеркивать Тони, так вычеркивать красиво. Потому что Питер устал от этого. Пусть Старк живет своей жизнью, пусть, потому что Питер ему не нужен. Питер, наверное, никогда бы и не был нужен ему, так, развлечение одинокими вечерами. Теперь у него семья и невеста, прекрасная невеста, Пеппер просто обворожительная девушка, милая и заботливая, а все что Пит может дать Тони, так это проблемы и дозу. Интересно, Тони употреблял когда-нибудь?        — Готово! — Мишель победно улыбнулась, ее глаза искрились нетерпением все рассказать, — «Дорогой Тони, это Мишель. Питер сейчас не может подойти к клавиатуре, потому что занят нахождением мира и становлением внутреннего баланса за недрами твоего глубокого разума, но все еще просит передать, чтобы ты шел далеко и надолго в очень неприличное место, где я бы не хотела оказаться, ну, знаешь, я все-таки по девочкам. Так вот, уважаю, люблю, целую и обнимаю, но то, что ты идешь нахуй — факт. Пока!», — с гордым видом окончила читать свое отправленное Старку сообщение Мишель, улыбаясь во все тридцать два. Питер помедлил пару секунд, а затем разразился дикими смехом, представляя ошарашенное лицо Тони. Пусть теперь он помучается от чувства, что испоганил что-то между ними, как Питер страдал в больнице от незнания, зол ли Тони на него или просто умер, не в силах навещать Паркера. Он бы и до сих пор корил себя, если бы попросту не понял: это его жизнь. Это его решение, это его дела, это его заботы, это его проблемы и решать будет их он сам. Уж точно Тони лезть не должен туда, куда бы не следовало. Благо, уже залез. В самое сердце, оставаясь там высеченным и кровоточащим именем каждый раз, когда Пит слышит «помолвка» и «Тони» в одном, гребанном предложении.        — Он вас точно убьет за такое, — фыркнул Флеш, приподнимая одну бровь. Он устало потянулся на диване, от чего его коленки едва слышно хрустнули, а валяющаяся туша рядом едва заметно пошевелилась.        — Я сам себя убил, поэтому второй раз умирать не страшно, — пожал плечами Питер, смакуя буквы предложения на вкус. Действительно, ирония, потому что Пит знал, что всем этим убивает себя, а что лучше, если его убьет любовь, диагноз или он сам? Как видите, предпочитал он третье. Старк тому был совсем не страшен, может, это даже будет ему поблажкой, если он хотел бы каким-то образом открестится от парня, то вот! Идеальный шанс, так еще и оставить Питера виноватым, ведь кому как не ему собирать грехи людей сейчас, когда скоро он совсем отчается? А может, даже и уже…        — Тебе не пора домой? — в Питера прилетела тряпка, заставляя наконец-то открыть глаза на все происходящее вокруг. Немного поморщившись, он увидел сидящего на противоположной от парня стороне Флеша, лежащую на нем же самом Мишель, пару обездвиженных тел, голубоватое свечение гирлянды, повешенной специально по поводу вечеринки, где-то вдалеке музыка, гул, дым, и море непонятных запахов и вкусов. Взглянув одним кротким взглядом на часы, тот лишь заметил, как стрелка неумолимо движется к шести часам утра, а за окно светает. Все еще на ватных ногах он поднялся с дивана, пытаясь не упасть в ту же секунду, держа равновесие. Это было, несомненно, сложно, ибо таки хотелось упасть в приятную мягкость дивана назад, чего Пит не позволил. Впихнув себе в карман телефон, захватив купленную на дискотеке дозу даже не попрощавшись, направился к выходу. Опираясь на стены, он пытался пробраться через толпу одноклассников, просто людей и множество бутылок. К слову, о бутылках, прихватив с собой пол бутылки вина, он без зазрения и капельки совести начал хлестать терпкий напиток с горла, крепко держа бутылку за основание. Вино было мускатным, немного горчило, но в целом, давало столь необходимый эффект, когда нечто горячее, обжигающее растекается по твоим легким, погружая в приятный дурман. Спустя пару мгновений остатки вина оказались перелиты в Питера, бутылка выброшена на аккуратно подстриженный газон. Было, надо признать, холодное утро, потому что немного поёжившись, Паркер принялся спускаться со ступенек, борясь с желанием споткнуться и упасть прямо на асфальт, раскроив себе башку вдребезги, моментально избавившись от проблем.        Отряхнув голову от пагубных для себя сейчас мыслей, он легко приметил, что хозяйкой дома, и, по всей видимости, дискотеки оказалась Лиз (еще бы ему не знать этот дом), а сама она удачно сидела на газоне, смотря на красное солнце, что поднималось над городом, одаривая его своими золотистыми лучами. Не обратив на нее никакого внимания, Пит стал удаляться от места крупного нелегального сборища все дальше и дальше, пока музыка, голоса не стали тише, и кроме себя самого сейчас у него ничего не было. На самом деле, Пит ненавидел оставаться один вообще. Потому что в такие моменты он всегда оставался на едине с собой, только с собой и своими мыслями и никем больше. И часто такие мысли кончались чем-то вовсе не хорошим, Питер просто пытался не слушать их и не принимать всерьез. В общем, он постоянно был накурен или просто под чем то, дабы не давать прохода собственным словам в тупой голове.        Дело оставалось за малым: подняться по пожарной лестнице в свою комнату, залезть на балкон и пройти через открытое окно к своей комнате, где его ожидает расстеленная кровать и муляж на ней, в виде Питера. Если бы тетушка зашла, она бы точно увидела, что Питер «спит», и со спокойной душой ушла. Раз та еще не подняла тревогу, значит, все в полном порядке и его не хватились. Разве что Тони, Господь, снова этот Тони!        Уже почти подходя к своему дому, Питеру осталось пересечь пару улиц и поворотов, когда сзади он услышал звук едущих совершено тихо колес машины, едва заметный рев двигателя и свит, направленный в его сторону.        «Боже, за что мне это?» — взмолил в голове Питер, но нашарив в кармане три пакетика с дозой, сдержался от желания ударить себя по лицу. «Конечно», — едва ли не шипя протянул он у себя в голове, ускоряя шаг. Еще бы он не знал, кто это мог бы быть.        — Паркер, давай подвезу! — выкрикнул знакомый голос откуда-то сзади и Пит буквально почувствовал, как его спина прогибается под этим напористым взглядом. Тони немного прибавил газу, равняясь с Питером. Теперь и машина и он двигались в единую ногу, — я ехал на работу, расстроенный, что ты меня послал и тут такая встреча! — восторженно произнес Тони, одной рукой руля. Питер лишь нахмурился, глубже зарываясь в свой капюшон, ускоряя шаг. Господи, почему именно сейчас? — не поделишься, где был, м? — Питер не поворачивался, но даже так мог представить саркастичную улыбку Тони и его лицо. Такое идеальное, красивое.. лицо.        Питер мысленно дал себе пинка под зад, всеми силами пытаясь не споткнуться. Очень хотелось. Хотелось невероятно сильно.        Машина сзади притихла, Пит вышел стремительным шагом вперед, уже было подумав, что Тони правда отстал и спокойно выдохнул. Только вот через пару минут его за руку дернул Старк, заставляя взглянуть ровно в его глаза.        Во-первых, глупо было думать, что сам Тони Старк когда-нибудь отстанет от Питера. Может, когда-нибудь и да, но уж точно не сейчас. Во-вторых, зрачки Питера были предельно расширены, в любом другом случае он бы испугался, но не сейчас, ведь ему было.. мягко сказать, все равно. Может, из-за не до конца вышедшего из крови наркотика, а может потому, что Тони.. черт, да даже не было вторых вариантов и оправданий, просто потому, что Старк в любом случае вызывал сумасшедшее сердцебиение, ужасный страх и ужас того, что его зрачки-сердечки расскажут всю правду о подлинных чувствах парня.        — Ты употреблял? — грозным голосом спросил Тони. Его рука покоилась на плече Питера, то сжимаясь, то разжимаясь сильнее и слабее, а взгляд был прямо устремлен в глаза Питера. Старк не изменился: кому бы сказали, что они давнишнее друзья, никто и не поверил бы. Тони выглядел статней: аккуратно подстриженная бородка, уложенная стрижка, такие добрые, глубокие карие глаза, которые Питер просто обожал. От него всегда пахло приятным парфюмом, терпким кофе и только лишь иногда сигаретами, но Пит давно не помнит, когда бы то было в последний раз. Для всех Тони выглядел именно так, но только не для парня: Пит всегда ставил в противовес строгому Тони того, с кем он собирал Лего до самого вечера, того, кто водил его купаться на озеро, того, кто был всегда домашним, с растрепанными волосами, домашней футболке и спортивных штанах черного цвета. Кому бы не рассказал — никто и не поверит же.        — Питер, я тебя спрашиваю! — повторил Тони с нажимом, вовлекая парня из своих чудесных, радужных мыслей о их совместном прошлом в такую глупую, ужасную и противную реальность, где прямо сейчас он увидит в глазах Старка разочарование, которого не мог увидеть тогда, когда его увозили на каталках и грузили в карету скорой помощи.        — Я уже посылал тебя? — с иронией спросил Питер, легко стряхивая руку со своего плеча. С непринужденным выражением лица он обошел стоящего как истукана Тони, дальше направляясь по своему заданному пути.        — Что я сделал не так? Где я облажался?! — буквально завопил Старк, поднимая руки к нему. Он будто бы молился неизвестным Богам, только бы понимать этого несносного мальчишку. Да и сказать, что Тони виноват в том, что пытается строить свою семью и счастье уж точно нельзя было. Это было бы просто глупо, по отношению ко всему и особенно самому Старку. Пеппер прекрасная женщина и всегда ею будет, заботится и терпеть Старка.. ему такая и нужна была. Только вот Пит не понимал, чем он не угодил Тони: он навещал его каждый день, они вместе смотрели фильмы, он делал ему самый вкусный кофе и даже когда Питеру было особенно плохо, он находил время позвонить Тони и убедиться, что тот в порядке и спит, а не засиживается в своей лаборатории допоздна. Питер всегда заботился о нем как никто не делал этого, но вот только это было не то. Совсем не то, и парень прекрасно осознавал это, все равно убеждая, что Тони любит его маленькой частью души, даже как сына или друга, все равно. Если теперь у него есть чудесная мисс Поттс, соответсвенно и Питер не нужен. А может он никогда и не был нужен, являясь отрадой для души и обычным клоуном, дабы скрасить одиночество Тони?        Что ж, теперь у Тони есть Пеппер: они красивая пара. Такой независимый, красивый Старк и Пеппер, элегантная девушка с подтянутой фигурой, просто прекрасными волосами и восхитительной улыбкой. Она будет любить Тони и составлять тому компанию, пока Пит умирает. Медленно и мучительно. Да не то, чтобы парень когда-нибудь вообще винил кого-то в том, что раньше не заметили. Он и не хотел, чтобы его тайное увлечение становилось явным, потому скрывал все достаточно тщательно. Он постоянно тревожился о проблемах других людей и попросту не замечал, что с этим теряет способность самому просить о помощи. Самому карабкаться наверх, к протянутым рукам, а вскоре и впрямь понял, что не заслуживает помощи. Он не никогда не просил и привык жить в этом. У Тони всегда были свои проблемы: бизнес, акции, продажи, статистики и прочее, теперь еще и свадьба на носу, когда бы ему было дело до крошечного и потерянного мальчика в таком огромном городе?        Питер все так же шел, не оборачиваясь назад. А так хотелось разбежавшись, кинуться в теплые объятия, вдохнуть терпкий парфюм и в последний раз попросить о том, что Тони уложил его спать. Но Питер шел, не оборачиваясь, оставляя позади всю свою боль. Он должен избавиться от этой ненужной любви, должен освободить Тони, должен исчезнуть из его счастливой и размеренной жизни.        — Питер, тебе сложно поговорить со мной? А если я скажу Мэй, что ты снова принимаешь? — все пытался достучаться до него Тони, что правда сказать, получилось очень даже впечатляюще, ибо Питер действительно остановился, подняв взгляд на почти светлое небо, в последний раз вздохнул воздух перед тяжким разговором, а он уверен, что тот будет достаточно тяжелым, чтобы вымотаться.        — Если не вернешь меня домой раньше шести тридцати, то сам оправдывайся перед Мэй. С каких пор ты решил меня шантажировать? — раздраженно проговорил Питер, оборачиваясь назад. Тони все еще стоял на месте, не шелохнувшись: только сейчас Пит заметил, что тот был одет по-домашнему: футболка и спортивные штаны.        — А-а-а! — Тони отрицательно покачал головой, — вопросы тут задаю я. Значит, ты все-таки принимал? — скорее, задал риторический вопрос Тони, посмотрев на Питера лишь с сожалением. А он знал, что это бесит. Он знал, что Пит не любит, когда его жалеют, значит, преднамеренно пытается вывести его из себя. Знаем, плавали, старые схемы Мистера Старка.        — Я обязан тебе отвечать? — огрызнулся в ответ Пит. Благо, они стояли под деревьями, так что их почти и видно не было.        — Видимо, в больнице у тебя еще и зубки выросли, — Старк усмехнулся, — я звонил тебе.        — Я знаю, — сказал Пит и пожал плечами.        — И почему же ты не ответил?        — Захотелось поигнорировать тебя. Может, ты бы понял, каково это, когда открыто динамят тебя, — тело все еще слегка вело, но Пит держался уверенно.        — Ты о чем? — свел бровь в переносице Старк.        — Угадай, — усмехнулся парень.        — Если ты про то, что я не звонил и не писал, я не думал, что это дозволено.. — начал было Старк.        — Ты прекрасно знал, что дозволено. Мэй навещала меня, а ты нет. Даже в больнице ты не пришел и не позвонил ни разу. Тем более, для такой личности, как Тони Старк — это не представилось бы невозможным, — недовольно фыркнул Пит.        — Ладно, признаю, мой косяк. Я правда хотел, но.. я не знал, с чего начать. «Привет, как ты?» — слишком банально. Было ясно, что ты в плохом состоянии, а что я мог еще сделать? Я и так виню себя за то, что не разглядел раньше.. что ты заботился обо мне, а я совершенно не думал, что у тебя есть проблемы. Ты всегда мне все рассказывал, да и к тому же, ты, наверное, слышал о моей помолвке…        — Ну вот, все испортил, — простонал Питер, закрывая глаза руками. Старк правда выглядел виноватым и эти слова — он всегда хотел услышать именно их, но последняя фраза о помолвке напомнила лишь о том, что он никогда не будет Питера. О том, что Тони никогда не будет принадлежать ему.        — Прости, не думал, что помолвка.. тебя огорчит, — сказал Старк.        — Вот именно, — ухмыльнулся Пит, — не думал. Ты никогда не думаешь, а рубишь с плеча, — выпалил Питер, развернувшись на одних пятках. Отлично, теперь он был по-настоящему зол.        — Значит, тебя выбешивает то, что я женюсь? — как-бы усмехнулся Старк.        — Тебе, сука, смешно? Мне вот нет! — рявкнул Питер. Как же хотелось по..бить, к чертям собачьим, Старка!        Тони лишь тихо рассмеялся, на что Питер встал в ступор. Это был тот самый, потрясающий смех, как будто бы журчание.. речки. Тот самый смех, которым он смеялся в особенные моменты, будь то нелепая шутка Питера, теплый вечер с фильмом в объятиях и попкорном. Только сейчас Пит понял, насколько вообще соскучился по этому.        Питер чуть ли не пыхтел от злости, гневно решившись уходить.        — Я позвоню тебе днем! — выкрикнул где-то позади Питера Старк.        Придя домой, Пит успешно проник незамеченным, приваливаясь к обратной стороне двери.        Где-то на дороге, встречая глазами рассвет, Тони устало выдохнул и потер переносицу.        «Так и не объяснил, что брак — всего лишь фикция», — подумал Старк, вздымая карие глаза к розовому небу.