Foolish Flower

Айви смотрит на нее. Раскиданные по подушке светлые волосы, забавно приоткрытый в полудреме рот, чуть подрагивающие от сна ресницы. Она не знает, что снится этому ангелу, да и не особо хочется узнавать. Кто знает, что может происходить в голове психички. В ее сне могут быть как радужные пони, так и лютая расчлененка, даже режиссер «Техасской резни бензопилой» позавидует. Она убирает локоны с чужого лица, смотрит на синяк, стискивает зубы. Злится. На Джокера и из-за собственной беспомощности. Ничего не может поделать. Не может перевернуть все в голове этой дурехи, которая при любой возможности возвращается к клоуну, не видит, что ее используют, не хочет слышать о том, что Джокер не любит ее. Айсли не спит всю ночь, готовит какие-то мази, пытается сделать хоть что-то, чтобы ее ангел пришел в себя, стал выглядеть живее. Дома нет почти ничего съестного. Нет, конечно, имеется множество овощей и сои, потому что рыжая давно присоединилась к веганскому движению. Только вот Квинн не жалует это «жалкое подобие мяса», морщит нос от одного упоминания брокколи и ненавидит овощное рагу. Вместо этого предпочитает пиццу или что-то из мексиканской кухни. Что уж тут поделать, они совершенно разные. Но как говорится, противоположности притягиваются? Или же не в этом случае? Она пытается приготовить фруктовый салат, но руки не слушаются, слегка подрагивают. Упрямо перехватив рукоять ножа, она нарезает яблоки, мандарины, бананы. Добавляет грецкие орехи и мед, перемешивает все это дело. Заваривает травяной чай, больше похожий на какое-то снадобье, добавляет туда какую-то зеленую микстуру, перемешивает. Ставит все на поднос, приносит в спальню и ставит на прикроватную тумбочку. Будит свою принцессу. Харли нехотя поворачивается, пытается разлепить ресницы, сонно осматривает комнату, словно не помнит, где она. Неужто надеялась, что это все сон и сейчас она проснется в убежище Джокера, а после завяжет хвостики, приведет себя в порядок и пойдет печь ему блинчики с подгоревшей корочкой? Смотрит, прожигает Айви синевой своих глаз. Губ поджимает, словно пытается сказать что-то, но молчит. Берет в руки тарелку, принимается пережевывать сладкое сочетание фруктов, хрустит орехом. Не решается что-либо сказать. А Памела и не требует от нее слов. Харли никогда не рассказывает о том, как именно и что с ней делает Джокер. Айви и так все это видит, отмечает взглядом каждый новый рубец, новый кровоподтек и синяк, оставленный тяжелой мужской рукой. Да, он не может похвастаться развитой мускулатурой, однако за его худощавостью скрывается нечто страшнее любого бойца. Безумие. А безумные люди сильны. Даже если проигрывают тебе в комплекции. Квинн доедает салат и берет в руки чашку, пьет жадно, делая глоток за глотком. Ей тяжело, она ослабла. Нужно возвращаться в форму, да только нет никаких сил на это. Чертов старикашка выжал из нее все соки, впитал в себя весь энтузиазм, энергетический вампир, вашу мать. И осознавать это тяжело. Потому что вечно-веселая Харли сейчас не улыбается, не смеется до коликов, не острит. Она молчит. Переваривает, видимо. Может, даже Харлин, сидящая где-то в глубине ее воспаленного сознания, решит вразумить несчастную. Но Айви снова просчиталась. Вопреки тому, что Харли не в ладах с Харлин (Арлекин предпочитает относить их к разным людям), именно Харлин первая влюбилась в Джокера. И просто помогла выпустить Харли на свободу из уголков своего сознания. Она была безумной с самого начала, не так ли? Нужен был лишь рычаг, чтобы подтолкнуть ее к этой жизни, всего один плохой день. И Джокер этим воспользовался, получив не только свободу, но и игрушку для избиений, послушную сучку, цепную сучку, цепную псину красавицу-протеже. Айви лечит ее. Обрабатывает раны, пробует на ней свои новые средства, чтобы ускорить регенерацию. И когда синяки бледнеют, кожа вновь становится эластичной, а на губах Арлекина расцветает улыбка, Айсли выдыхает. Харли трещит обо всем на свете, уплетает за обе щеки мороженое, смотрит какой-то старый ситком и смеется в голос, запрокинув голову назад. Айви улыбается, ей нравится видеть блондинку такой. Беззаботной, счастливой, с улыбкой на устах, а не очередной корочкой запекшейся крови. Она сидит, чуть склонив голову набок, рассматривает эти искрящиеся синевой глаза, эту бледную россыпь веснушек на щеках. Не понимает, почему девушка вечно их замазывает, но раз уж хочется — пусть. Лишь бы была счастлива. Лишь бы сияла так, как сейчас. И никаких Джокеров. Никакого насилия. Одна лишь любовь. Совсем не дружеская, нет. Она неловко, словно школьница какая, приобнимает Квинн за плечи, прижимает ближе к себе, вот так, еще немного, кожа к коже, чтобы светлые хвостики соприкоснулись с рыжими волосами. А она только и рада, кладет свою безумную голову на плечо Айви, жмурится довольно, доедая несчастное фисташковое лакомство с особой жадностью. Словно это последнее мороженое в ее жизни. Судьба злодеев такова — никогда не знаешь, сколько тебе еще отведено на этом свете. Кто-то постоянно хочет тебя убить, и черт знает, когда это действительно произойдет. Сегодня или через несколько десятилетий… Нужно жить так, словно каждый день — последний. Такая философия у Харли, ничего не поделать. Именно поэтому она делает все, что хочет. Ей все дозволено. В силу безумия и в силу того, что все недовольные будут убиты, в конце концов. Пэм не пресекает границу. Ей очень хочется зайти за них. Хочется прикоснуться к чужой коже там, где не позволительно. Хочется сминать чужие губы раз за разом в чувственном поцелуе. Ей хочется, чтобы Квинн ночами выкрикивала ее имя. Только ее. Никакого Джокера. Пусть забудет о нем. Пусть он исчезнет. Пусть просто растворится, словно его и не было. Пусть. Пусть. Пусть. И небеса словно слышат ее. Харли не вспоминает о клоуне. Занята чем-то своим. Бегает, выгуливает гиен, таскает украшения из ювелирок, возвращается с визгами «Рыжая, ты взгляни, какие Брюлики!». Представляет себя королевой выпускного бала, играет в диснеевскую принцессу. Напяливает на себя дорогие платья, вставляет в уши бриллианты. Крутится перед зеркалом, спрашивает, как выглядит. И Айви хвалит ее образ каждый раз, хотя на деле хочется сказать, что она гораздо привлекательнее без одежды, без цацок этих. Она бы повалила ее на стол, стоящий неподалеку, зацеловала ее, оставила бы на тонкой шее багровые метки, чтобы все знали, что она принадлежит ей. И только ей. Но чем она тогда лучше Джокера? Если сделает все без желания Харли… Тогда в этом нет смысла. Просто никакого. И она искренне хочет, чтобы Харли желала ее. Но не может залезть к ней в голову и исправить там что-то, переписать команду «Любить Джокера» на «Любить Айви». Потому что это сделать сможет лишь сама блондинка, ничего с этим не поделать, увы. А она любит, только не так, как нужно Пэм. Как сестру. И обнимает она ее, как сестру, целует в щеку, как сестру, смотрит фильмы, как с сестрой. Сестра, которой у Харли никогда не было. Но все идет своим чередом. Все хорошо и даже стабильно. Совместные будни, прогулки и разговоры по ночам, казалось бы, лучше и быть не может. Айви просыпается поздно. Уснула в кресле, читая книгу. Не заметила. Часы давно пробили полдень, а в квартире все еще нет шума. Харли не крутит колеса, гиены не воют. Странно. Спят, чтоль? И Айви поднимается с кресла, устало трет переносицу. Идет в спальню, приоткрывает дверь. Губы трогает улыбка. Квинн укрылась одеялом с головой. Постоянно мерзнет, видимо. Присаживается на край кровати, гладит через одеяло. — Детка, вставай, уже день. — Тянет она. Чуть хмурит брови. Трясет одеяло. Но отклика никакого. Нет ни сонного бормотания с привычным «еще пять минут», нет визгов, нет ничего, ни звука. Она разворачивает одеяло, видит лишь подушки. Внутри словно что-то обрывается, а сердце колотится все быстрее. Она оглядывается, в поисках чужих вещей. Нет. Нет. Нет. НЕТ. Она подлетает к шкафу, открывает его и видит… Пустоту. Ничего нет. Она собрала вещи. И ушла. Бросила ее одну. Решила вернуться к Джокеру? Бросить ее вот так? Не сказав ни слова? После всего, что она для нее сделала? Нет, может быть, она просто решила отправить все в стирку? Но тогда… Айсли ищет гиен в квартире, но не находит ничего… Просто ничего. Пусто. Она упустила ее. Просто позволила уйти. Вернуться к Джокеру. И в квартире стало слишком пусто…

Пусто. Как и в груди. Ничего.