Не то время, не те люди

Он

      На место Скинни появился некий Фредди. Прайм привел его прямо в дом, знакомиться с остальными.       Почему-то этот новичок ему сразу не понравился. Он был какой-то… скользкий, как червяк и шнырял глазами по всему дому.       Почему-то постоянно улыбался ведьме.       Изощренно как-то улыбался, непонятно.       Не то чтобы он ревновал или как. Прекрасно знал, что ведьма принадлежит только ему.       Но больно уж этот Фредди нагло лыбился ведьме.       На немой вопрос своей девочки, мол, чего он тихо бесится, только пожал плечами. Объяснить бы не мог, что к чему.       Но потом наплевал на этого Фредди.       Ему много кто не нравился.       Самое главное, чтобы новичок не обосрался в первом же деле.       Посмотреть на Фредди они смогли уже через недельку. Прайм выпнул их на другой край света, и пока летели на нужную точку, он иногда косился на новичка, все никак не понимая, что же все-таки в нем было не так. На двух машинах они быстро добрались до заброшенного городка, жители которого благополучно разъехались после развала страны. Все шло вроде бы отлично, но уже через час после захвата здания начались странности. Фредди первым перестал выходить на связь, а после один за другим из эфира исчезали и другие. В итоге остался только он и Дарси, что сидели на этаже вдвоём и собирали в чемоданчик найденные документы. Они изначально шли за этими бумажками, пока не начался полный адовый пиздец. Непонятно откуда начали лезть люди, а ведьма молчала на запросы, словно ее вообще тут не было.       Под конец стало ясно, что их ждали.       Он не стал рыпаться, когда на него накинулись скопом человек десять.       Не дергался, когда начали затаскивать по одному остальных ребят.       А Фредди оказался крысой.       Стоял над ними с оружием наперевес и снова ехидно лыбился. Когда стало понятно, что ведьму так и не поймали, он слегка поуспокоился. И начал вспоминать, как надо освобождать стянутые кабельными стяжками кисти. В кои-то веки познания в анатомии помогли и ему.       Улучив момент, он смог высвободиться. Фредди он свернул шею сразу, как только добрался до него, но сплоховал, позволив себе в горячке броситься за другим убегающим чужаком, вместо того чтобы идти на помощь ребятам.       Его усадили туда же, скрутив еще туже и сильнее.       Появившиеся двое сходу принялись пинать всех подряд и тыкать в них ножами.       Но ему было пока что все равно.       Ведьму ведь они так и не нашли.       Взбешенные враги быстро угомонились, ковыряясь в какой-то технике. А когда понял, что эти ублюдки все еще ищут его ведьму, возликовал.       Но потом пыл потух.       Он услышал, что она кричит где-то на задворках.       И сам завыл как можно громче, изо всех сил желая, чтобы ведьма услышала его и действительно пошла вон.       Бежала как можно дальше.       Но потом сердце остановилось, когда увидел, как ее тащат за одежду, как мешок с картошкой.       Он не был готов к той боли, что моментально расчленила его на миллионы кусочков от залитого кровью любимого лица.       Его ведьму бросили у стены, а он только и мог что смотреть как растекается лужа под ней.        Бегавший по комнате с новым криками выхватил пистолет.       И сделал четыре выстрела в неподвижно лежащее тельце.       От каждой пули его дергало так, словно это в него выпустили почти в упор самые страшные пули. Его вырубили ударом ноги, когда двое мучителей устали слушать его завывания и смотреть, как он, прямо на их глазах, обезумевший от горя, пытается освободиться и броситься к ней.       Ему было слишком больно, и он вообще оказался не готов к такому.       Был без сознания так долго, что кровь под ведьмой успела подсохнуть. Один из мучителей снова что-то кричал о мести, бегая по всей комнатке, но он и не слушал. Ему было пофиг, ему хотелось умереть. Лечь рядом с ней и вырвать расколотое сердце, чтобы тут же умереть.       Так и лежал бы, безучастный ко всему, если бы не уловил тихий всхлип.       До боли знакомый плач, резанувший почерневшую душу, заставил его поднять голову.       И он не знал, чего больше у него.       Облегчения, что вылезло от того, что его девочка все еще жива. Радости, неописуемой радости от вида шатающейся ведьмы, что умудрилась грохнуть обоих мучителей, или тревоги от ее безумно-больных глаз, что были двумя ярчайшими лучами света для него.       Или было больше ужаса, когда она упала лицом вниз и едва хныча, ползла к трупу за ножом.       От его шепота та, что была всем смыслом его никчемной жизни, судорожно задрожала. Каждая ее слезинка была ножом в его тело. Ловил глазами каждое движение, пока она безмолвно плача, пыталась доползти хоть до кого-нибудь. Его девочка завыла, глядя ему в глаза, когда ближайший к ней Дарси был ею же освобожден, и выхватил из слабеньких пальчиков нож.       Он даже не понял, кто именно разрезал на нем пластиковые путы.       Он сразу на пластилиновых ногах бросился ее поднимать.       Отход он не запомнил.       Смотрел только на ведьму, крепко прижатую к груди. Не понял, как они сумели добраться до самолета. Не понял, что скалит зубы, когда он полубезумным разумом понял, что его девочку хотят осмотреть.       Он позволил разрезать на ней одежду, но не понял, почему Финли отшатнулась с побелевшим лицом.       Не понимал, что шепчет, горячечно целуя покрытое корочкой крови любимое лицо.       И не понял, когда его душа начала окончательно засыхать вместе с коченеющим тельцем у него на руках.       А когда понял, что ведьма все-таки осмелилась уйти, без него, продолжал прижимать ее к себе. Но ощутил, что мир посерел, стал пустым, безжизненным, как картонный манекен. Ни звуков, ни запахов.       Ведьма забрала с собой весь его мир.       Люди вокруг стали пустышками, бесполезными, как пыль.       И тело у него на руках тоже стало каким-то… ненужным.       Необъяснимо как, но он словно лишился самого себя. Был как тень, никому не нужная тень. Он тоже стал пустышкой — ведьма перестала подпитывать его волю.       Холодную бесполезную куклу он позволил забрать из своих рук без проблем.       Было все равно.       Бездна в разуме толкала его куда-то, он делал что-то.       Но было абсолютно все равно.       Через какое-то время понял, что он у себя дома. Как он добрался, привез его кто, как давно он тут, не волновало вообще. Больше беспокоило, что все вокруг было ненастоящим, каким-то нарисованным. Воздух и тот ненастоящий, нарисованный. Кто-то вроде кружил по квартире, но все эти серые комки теней тоже были ненастоящими. Из всех чувств он ощущал только безграничную тоску.       И бешенство.       Его ведьма осмелилась уйти, оставив его в одиночестве. Но долго злиться не мог, снова уходя в омут горечи.       Он скучал.       По ее запаху кожи, по ее тихим огненным слезам, по мелким колючим взглядам, что она постоянно на него бросала, выцарапывая свое имя у него на лбу. Страдал без ее мимолетных украденных поцелуйчиков, остался без жара цепких объятий.       Он скучал по ней.       Скучал и тонул в себе, пока не очнулся сидящим за маленьким белым столиком… посреди психов. Мир был все еще безвкусным и бесцветным, но он ошарашено смотрел, как слоняются по стенам и скачут пациенты.       Его засунули в дурку.       Хотя по-честному, его не сильно это взволновало. Дурка так дурка. Он давно знал, что в случае чего, Люк его сразу упечет. Видать, случай этот все же настал.       Мир продолжал быть полупрозрачным, но он уже на следующий день стал наблюдать. За пациентами, за персоналом. За собой.       Он был как выпотрошенная шкура.       Бесформенная шкура неизвестного, но никому не нужного животного.       Через неделю поймал себя на желании выйти… погулять. И видимо, он все время молчал, настолько глухим был голос и язык едва ворочался, как не свой. На просьбу, можно ли ему выйти на прогулку, раздающая таблеточки медсестра отпрыгнула от него.       Врач пришел к нему сам, но вопросы задавал совсем уже тупые.       Он помнил как его зовут, и помнил возраст.       И почти даже понимает, почему он здесь.       От вопросов врача воспоминания налетели ураганом….       Было уже не так сильно больно, но все равно не сумел сдержаться. Слезы потекли сами, и врач участливо предложил ему что-нибудь рассказать.       Но он ронял на грудь свои слезы молча.       Доброму докторишке все равно было не понять.       Его выпустили гулять в тот же день. Сад был красив, но он вдруг понял, снаружи ему еще тяжелее.       На прогулке он в итоге был ровно четыре минуты.       Гулять он больше не ходил, ему было легче просто лежать и глядеть в потолок. И перебирать в голове воспоминания.       Вскоре после того, как он осознал, где находится, к нему пришли посетители. Не что бы он хотел видеть своих родителей, но все-таки родители. Видимо, им удосужились сообщить об улучшении его состояния.       Именно из причитаний бесполезной для общества матери он узнал о смерти Люка. Оказывается, в тот вечер Тайлер привез не только его ведьму, но Люка в мешке.       Он даже и не подозревал об этом.       Может, оно и к лучшему.       Но скупое замечание от отца, что его папа и мама сидят без денег, пока он тут прохлаждается, подняли некое гневливое чувство.       И тут же стало все равно.       Теперь это только проблемы его родителей. Напоследок мать выпалила, что им пришлось продать все вещи Люка, чтобы якобы оплатить похороны. И его эскалейд тоже был продан без каких-либо сомнений.       Он встал первым и попросту ушел.       Ему были безразличны эти двое.       Спустя еще время он вдруг задумался, на какие шиши тогда его тут вообще держат и как долго. Ответ дал лечащий врач — Тайлер оплачивал его лечение, да и торчал он тут, оказывается, почти год.       Телефонный звонок ему разрешили сразу.       Хотя на его звонок никто так и не ответил, Тайлер приехал в тот же день. В этот раз не он один молча ронял слезы. Они сидели на скамейке в парке, стыдясь смотреть друг другу в глаза. Они не сказали ни единого словечка, они понимали друг друга.       На следующий день он сам сказал своему врачу, что он готов. К чему готов, добрый докторишка даже не спросил.       Его выкинули из лечебницы почти сразу, выдали старую одежду, что висела как половая тряпка на швабре, пакет с какими-то мелочами и пожелали удачи. Тайлер уже ждал его за коваными резными воротами дурки.       Сунутый в руки набитый деньгами пакет оттягивал ладонь, словно весил тонну.       На вопрос, может ли Тайлер показать ему, где похоронена его ведьма, водитель лишь покачал головой, мол, не надо ему это.       На первой же заправке он просто вышел из машины, пока Тайлер платил за бензин.       Намек с пакетом денег он понял отлично.       Как ни странно, до того забытого богом среди снега поселения он добрался без происшествий. Шериф уже успел смениться, но ключи от своего дряхлого домика забрал без проблем. Даже имени называть не пришлось, на маленькой бирке с ключами висела его морда, и он хоть убей не мог припомнить, когда это он успел засветить рожу. Даже пикап ему достался тот же самый.       Будто и не уезжал никуда.       Но встреченный на пути его новый-старый друг осекся, когда он вышел из купленного пикапа перед баром. Раскрыл рот на обрадованном лице… и осекся, глянув ему в глаза. Он даже с ним не поздоровался, просто прошел мимо.       Было плевать.       Женщина-егерь, замершая за спиной старого-нового друга, аккуратно потянула прочь своего мужчину.       Как ни странно, именно этой женщине он был благодарен как никому другому за понимание.       Мир так и не приобрел цвета.       Он как-то и к местному коновалу успел зайти, чтобы глаза проверить. Глаза были здоровы, но мир все еще казался каким-то тонким. Плоским.       Начал по-новому обживаться, даже свою заначку с оружием нашел. И патроны тоже.       Жил в своей лачуге, пока в одну ненастную ночь к нему не постучались.       Он был сбит с толку, увидев, кого принесло.       Папаша Прайм долго стоял под навесом в ожидании приглашения войти и сразу вошел в дом, едва он отошел в сторону, безмолвно пропуская внутрь. Гость долго стоял, ждал, пока он не указал кивком на единственный диван.       Финн Прайм говорил тихо. Но надрывно так, что самому муторно было. И руки, сцепленные на животе, дрожали мелко. Начал говорить без каких-либо предисловий.       Прайм даже не поздоровался по сути.       — Знаешь, как в моей жизни она появилась? Не знаешь? Хочешь, расскажу? Может, интересно тебе. По лицу твоему нихрена ведь непонятно, слушаешь ты меня вообще или нет. Я… по молодости куролесил, мама не горюй. За свои грехи обоими сыновьями расплатился. Младшего рак сожрал за полгода, старший потом разбился на машине. Под наркотой за руль сел. Жена бросила, не выдержала. Я и забухал. Пил, морды кому-то бил, снова пил. Баб менял так часто, что потом даже не разбирал, как какая вообще выглядит. Столько болячек нацеплял, что ужас просто. Кое-как лечился и снова бухал. И вот как-то я по стенке полз от очередной шлюхи и споткнулся обо что-то. Рожу себе разбил об асфальт. О девчонку маленькую споткнулся, в пьяном угаре не заметил даже. На вид ей лет от силы десять максимум было. Не плакала, ничего не делала, просто сидела прямо на голом асфальте и молча на меня таращилась огромными глазенками. Я и подползать на четвереньках стал, все-таки ребенка задел, мало ли что. А она как увидела, что я подбираюсь, молча подол своего ободранного платьица задрала и ножки раздвинула. Я аж охренел. Подумал, что спьяну показалось мне. Алкоголь как кувалдой вышибло, когда разглядел всю. Протрезвел за секунду, Бен. Вот прям за одну секунду, веришь? Ноги у нее по самые ступни в крови были. Под задранным подолом бурое месиво. А мелкая так и сидела, смотрела на меня, пока я в себя прийти пытался. К ней подполз, платье дернул, поправить хотел. А она ко мне подлезла и к ширинке потянулась. Ты бы знал, как меня от бешенства закрутило. Думал, пойду искать, на куски рвать, кто там с ней это все сотворил. Одумался, сцапал мелкую за шкирку и в машину потащил. Она как поняла, что трахать ее никто не будет, вырываться начала. Молча все вырывалась, ни звука не пикнула. В машину как закинул, утихла. До ближайшей больницы неслись, как на пожар. Мозгов хватило мне ее просто подбросить у дверей приемного покоя. Иначе бы в оборот взяли, еще бы и всех собак на меня навесили. Где нашел, когда нашел, а точно просто нашел, а не ты ли это все натворил. Оставил там и уехал. Решил, что благие дела с моей стороны уже сделаны, дальше копы там сами разберутся. Неделю она мне потом снилась, Бен. Ножки вот эти с потеками. Платье невесть чем извазюканное. И лицо безразличное снилось. Спать боялся потом. Реально боялся глаза закрыть. Бухло не помогало, вообще не помогало. Наркота только хуже сделала. Я и сорвался искать. В том районе через пару дней уже примелькался, шпана местная чуть не наехала. Нашел ту проститутку, у которой в ту ночь тусовался. Еще зацепки нашел, за ниточки потянул. Чуть головы не лишился, когда копать начал. Но нашел. Тех, кто адресок нужный подкинули, на месте уложил. Педофилам не место в этом мире. В квартиру ту даже стучать не стал, сам зашел, как свой. Дым коромыслом, наркоши по комнатам. Мелкую в самой последней каморке нашел. Два хмыря уже штаны стянули и дрочили. Готовились, мрази. Медленно убивал обоих. Глотки сразу вскрыл, чтоб не орали, и по кусочкам резал. Пока резал, девчушка так и сидела с раздвинутыми ножками. Я потом и других вырезал. Всех, кто в квартире был. Одеяло на нее накинул, в охапку и свалил. Старых друзей попросил, они там трупы прибрали. Девку в больницу определил к другим знакомым, и на ту квартиру вернулся. Всех, кто приходил, на месте убивал. Человек тридцать грохнул. И баб, и мужиков. Всех, кто за порог хоть шаг делал. Десять дней сидел там. Старые друзья уже потом открыто намекали, что устали за мной тела в мешках уносить. Копы когда нагрянули, едва ноги унес. Пока девчонку латали, услуги друзей отрабатывал. Там прижать, там прибить. Только отработал, за заказы по старинке взялся. Лечение бабла нехилого требовало. Потом тоже денег надо было, документы там сделать ей, всяких психологов нанимать. Копам рты закрыть тоже деньги нужны были. Так с Тайлером и сошелся. Три месяца она торчала по всяким больничкам. Ни слова не сказала. Между делом копал, что вообще происходило. Матери у нее не было, отец ее за двадцатку за час сдавал. Двадцать за час, сотня за ночь. Как взрослую сдавал. Я тогда недосмотрел, слишком рано уехал, папашка ее каким-то хреновым чудом прямо у дверей больницы перехватил. Квартиру приличную когда нашел, сразу к себе забрал. Нянек штук пять за ней смотрело. Врачи сразу сказали, мозги у нее уже все. Взрослые не все такое переживают, а она ребенок. Уже потом и сам замечал, что да как. При няньках в стену смотрела, при мне хоть головой вертела иногда. Няньки почему-то одна за другой сливались, мол, трудно с ней. Малая уже спокойно двигалась по квартире. Только вот личности у нее аж три оказалось. Я бабла чуток подзаработал, сам с ней сидел. В одеяло заворачивал, и в парк вез, где людей не было. На траву сажал и сам отходил подальше. Потом даже тетрадку завел, записывал, что какая личность делает, как ведет себя. Еще два года друг к другу привыкали, сама ходила со мной. Сзади всегда держалась. А когда она в каком-то магазине сама меня за руку дернула и на куклу страшнючую пальцем показала, я на радостях всех кукол там купил. Потом дома ревел как младенец над этими куклами. Еще через полгода и первое слово выдала. Папой назвала и стакан свой протянула, мол, налей сока попить. Снова разрыдался, аж глаза опухли потом. Потом и имя свое назвала. Первая личность, основная, как очередной психиатр сказал, Рей себе придумала. Документики еще раз переделывал на это имя. Вторая вылезла, не сразу, но придумала себе Риппи. Третья так и не сказала ни слова. Очередной мозгоправ тогда сказал, что… ну… именно третья всегда выходила, когда ее… ну… того… Третья как сторонний наблюдатель был, вроде бы тут, а вроде и нет. Я третью один раз только видел. Не уследил, по телику порнуху крутили, а я не переключил. Потом жалел, что вообще родился. Семь месяцев расшевелить пытался. В основном первая была, годами приручал, как зверька дикого. Оживала медленно, но оживала. С посторонними потом без проблем разговаривала. Жили не тужили, пока бабло кончаться не стало. Снова за мелкие заказы взялся, чтобы дольше дня дома не покидать. Денежка снова зазвенела в кармане. И все ничего, но я потом обосрался. Сумел уйти, но без сознания двое суток под мостом валялся в мусоре. Детка моя все два дня одна сидела. Пока домой полз, копы загребли. Кое-как отмахался, до Тайлера смог достучаться. Домой приперся, дочка на шею бросилась. Первый раз за все годы слезы ее увидел. Взахлеб ревели оба. Тогда и задумался, что с ней будет, если меня вперед ногами понесут. На Тайлера надежды не было, его самого в любой момент грохнуть могли. Собрался с силами и начал потихоньку ее по спортзалам таскать. На лету схватывала все. Бабло начал откладывать. К шестнадцати годам ножик себе попросила. Потом и ствол захотела. Как со своими руками с оружием управлялась. Самостоятельная стала, я на дела покрупнее уходил. К семнадцати уже на полную силу с ней спарринговался, безо всяких поблажек. Понял, что детка себя в обиду не даст, когда челюсть мне сломала одним ударом. Только непонятная смена личностей все карты путала. День такая, день сякая. Потом, правда, основная больше времени управляла. Но память полной была только у второй, что Риппи себя называла. Рей помнила только то, что было именно с ней. Так и жили, пока она в какой-то вечер сразу несколько раз туда-сюда прыгала по личностям. Риппи победила. Я с Тайлером и его группой на дело собирался. Непыльное дело было, буквально часов на десять, дольше ехать собирались. Риппи нервничала по-страшному, я уж хотел няньку вызвать какую. Только за телефон взялся, она мне по затылку врезала моей же битой. Очнулся к трубе примотанный скотчем, намертво замотанный. Вопросы задавал, успокаивал, чепуху нес, чтоб освободила. Только зря дергался, рот тоже скотчем заклеила. Тайлер за мной приехал, с порога тоже битой получил. Рядом со мной положила, тоже замотала. Дней пять так держала, с ложечки кормила, в туалет по одному под прицелом водила. А потом ножик кухонный рядышком положила и в туалете заперлась. Тайлер извернулся, достал до ножа. Меня освободил и сразу смылся. А я еще долго сидел под дверью туалета, дочку оттуда выковырять пытался. В четыре ручья ревели, когда вышла. Тайлер через пару дней нарисовался. С ящиком бухла наперевес. Его группа без нас ушла на то плевое дело, только их там уже ждали. Всех положили до единого. Командование все это время выживших искало. А тут столько времени прошло и Тайлер объявился. Чем отбрехался, не знаю, но пришел с бухлом. И ей гору сладостей притащил. С тех пор больше так не делала. Тайлер новую группу себе собрал. Следующий раз она подошла ко мне и прямо сказала, что она не хочет, чтобы сегодня куда-то шел. Ни я, ни Тайлер. Ты не поверишь, но я ее послушал. Тайлера вырубил сам, он отказывался, сомневался. Через сутки отпустил. Он вернулся еще с одним ящиком виски. Должны были идти две группы, его потом долго обвиняли в том, что он своих же сливает. Обе группы там же остались, их тоже положили. Кутерьма была крупная. Разборки мощные были. Тайлер третью группу набрал. Мало кто к нему хотел идти после всяких слушков, но набрал. Тут детка моя и вылезла. Я с вами буду и точка. Отговаривали, да толку ноль. Она к тому времени снайперки свои осваивала. Людей укладывала, как кегли, не морщась. Думал, на первую цель у нее мандраж будет. Промажет там или истерики закатит. Потом доперло, что работает только Риппи. Рей наотрез отказалась работать. После и вообще цикличность личностей уловил. Снова тетрадка, снова записи. Потом и мистика какая-то пошла. Риппи откуда-то гипнотизировать научилась. Проблемы кое-какие начались. Рей все меньше и меньше выходила. Как до нее дошло, что может исчезнуть как третья, гусей погнала. Говорила, что хоть какой-то контроль в своей жизни иметь хочет. Да ты и сам-то знаешь, как она развлекалась. Я пытался первое время… ограничивать там, запрещать. Мужиков от нее оттаскивал, когда она спьяну по подворотням зажималась. После плюнул, не стал навязывать свои правила. Потом переломали меня, и ты появился. Ты думаешь, я не знаю, что это ты был? Ты помог ей перейти. Хотел грохнуть тебя сразу, как понял, да Тайлер отговорил. Да и детка моя не простила бы. Мол, лучше из своих кто-то ей… помогает, чем какой дрыщ с улицы. Я и потом видел, как ты на нее смотрел. Любая баба бы писалась от счастья от того, как ты смотрел на детку мою. Замечал, как тебя корежит. Замечал, как по ночам уже она сбегает и в машину к тебе прыгает. Тебя замечал, когда ты из подвала утром сваливал. Рей-то потом так и ни разу не появилась… Они типа обе в одну слились. Она тебя загипнотизировала ведь, Бен. Тебя и несло. Это не по- настоящему все было, понимаешь? Мне мужики рассказали, на чьих руках она ушла. Но ты крепкий парень, не сдался. А я вот все. Я… сломался, приятель. Всех детей своих похоронил. Устал я. Я… не могу больше. И сам не могу.       Прайм что-то еще бормотал, но решение пришло в одну секунду.       Щелчок в голове, и он встал с кресла, в котором просидел весь монолог гостя.       От исповеди старика разум был пуст как никогда.       Еще щелчок, уже от взводимого Глока, и Папаша Прайм повернул на него свои абсолютно сухие запавшие глаза. Улыбнулся робко и протянул тихо:       — Я уж решил, ты не додумаешься. Благодарить не буду, Бен. Но ты все правильно делаешь.       Выстрел получился совсем как пшик, глушак на стволе был качественный. Голова Прайма лишь дернулась и упала развороченной стороной на спинку дивана.       Со стороны казалось, что Папаша просто прикорнул, заснув сидя.       Только ошметки мозгов и костей веером разлетелись вокруг.       Второе решение тоже пришло за один миг.       Если и был рай там или ад, за все грехи ни ей, ни тем более ему рай не светил.       Лицо почему-то сильно саднило и он ушел в ванну.       Прохладная вода не помогла.       Зато вдруг мир вдруг снова стал цветным.       А зеркало вместо его головы показало в отражении лицо какого-то черноволосого хмыря, что до боли знакомым безразличным взглядом смотрел в ответ. И глаза у отражения были черные, как у него. Еще и зрачки внезапно красные, как два огонька. Прям копия какая-то, но все равно…       — Пойдешь искать? Одобряю… Ты молодец, — разлепило губы отражение.       Хотел было ляпнуть, что это вообще не его собачье дело — но смолчал.       Какая теперь разница, с кем он разговаривает.       Черноволосый бледный хмырь, получив легкий кивок, едва заметно растянул уголки сжатых губ.       Сквозь голову чужака отразился матовый глушитель у виска.       Хмырь был прав, он пойдет искать тот самый котел, в котором варилась его ведьма.       Заученное движение пальца было слегка смазанным от неудобного положения кисти. Отражение бледного лица исчезло сразу, как только пуля покинула глушитель.