Омега

Откровенно говоря, Гарри был не так уж и удивлен. То есть, конечно, он был удивлен, не каждый день совершаются путешествия во времени, но не так уж и удивлен. Его жизнь уже вот настолько странная. К тому же каждый храбрый исследователь Выручай-комнаты (как и каждый дурак, трогающий всякие подозрительные часы) всегда готов к неприятностям любого сорта. Гарри был готов скорее ментально, чем как-то еще, и в 1944 оказался в компании одних только мантии, карты и палочки. Этого было недостаточно по любым стандартам, но он предпочитал быть здесь с ними, чем без них. Первую неделю Гарри Поттер выживал. Буквально. Лондон был в середине войны с обеих сторон; люди были испуганы и подозрительны, а как понимали, что денег у странно одетого парня нет, становились только хуже. К концу недели Гарри обзавелся работой (в пекарне), комнатой (над пекарней), едой (из пекарни) и небольшим количеством денег (Гарри Поттер продавал хлеб, да, мы поняли, идем дальше) и решил, что пора переходить ко второй части плана — поиску помощи. Он думал пойти к Дамблдору, но быстро отмел эту идею. За последний год вера в волшебного старика немного подкосилась, и Гарри откровенно боялся, что новый, минус пятьдесят лет жизни, Дамблдор может сделать с таким удивительным источником знаний, как путешественник во времени. К тому же он понятия не имел, где искать профессора в середине лета. Кроме Дамблдора в его жизни был только один достойный доверия взрослый — Сириус, и Гарри решил, что стоит попытаться найти свою семью (и мысль об этом отдалась странным покалыванием в его груди). В мире, в котором существовали Маховики и артефакты, способные перенести человека на полвека назад, это не должно быть таким уж большим делом, верно? Неверно. В итоге все решилось легко и просто (Гарри, возможно, пришлось рыдать перед Карлусом Поттером) благодаря доброте его родственников (дедуля наставил на него палочку и даже пытался кинуть что-то подозрительно зеленое при первой встрече) и удивительным навыкам убеждения самого Гарри (гоблинам пришлось доказывать их родство, а Веритасеруму — правдивость его истории), оставив Гарри Поттера в компании мантии, карты, палочки и огромного семейства Блэк, шедшего вместе с Карлусом по умолчанию. Таким образом, он все еще был в 1944 году без единой идеи о том, как вернуться назад, но теперь у него была семья (настоящая, кровная семья!), и Гарри почти даже не возражал. Теперь, спустя ровно два месяца после неудачного путешествия и целой недели учебы в Хогвартсе, он начинал успокаиваться. Он пытался храбриться, разыгрывая монету непобедимого Героя, но, откровенно говоря, был просто в ужасе. На пятьдесят лет в прошлое, без денег и знаний — Гарри думал, что он умрет прямо здесь и сейчас, на грязной пустой улице, на которой впервые появился. Когда он нашел Карлуса и угроза мгновенной смерти прошла, пришел страх за все остальное. Гарри вспомнил о друзьях, оставленных позади, и войне, которую должен был закончить. Он сходил с ума от волнения, надумывая тысячи сценариев того, как все пошло ужасно не так в его времени, и к началу августа почти уверился, что теперь, без Мальчика-Который-Выжил, мир попросту схлопнется. Он не думал, что мир крутится вокруг него, вовсе нет. Его хорошо учили в маггловской школе, он знал, что мир крутится вокруг Солнца, спасибо большое. Он не был уверен, что сам мир это знал. После смерти Дамблдора люди вокруг помешались. Все надежды, которые они возлагали на лидера светлой стороны, упали с высоты Астрономической башни на хрупкие плечи подростка. Гарри забивался во все доступные щели, пытаясь хоть ненадолго спрятаться от бесконечных вопросов, советов и наставлений. Все — от его однокурсников до еще недавно ненавидевшего его Министерства, — кажется, ждали, что он бросится на Волдеморта вот прямо сейчас и за пару взмахов палочки разберется с самым могущественным темным волшебником столетия. Он проводил больше времени в Выручай-комнате, чем в гостиной собственного факультета, и даже начал находить успокоение в холодных стенах Тайной комнаты, в которой прятался от вездесущей Гермионы. Верные змейки отказывались ей открываться, как бы усердно она ни повторяла шипение Гарри. Теперь он жалел об этом. Он должен был выйти вперед, встретиться с Волдемортом лицом к лицу, а не гнить рядом с василиском. Он погиб бы, Гарри не строил лишних надежд, но он был бы полезен, он бы умер ради общего блага и- И он не чувствовал бы себя таким жалким. Трус. Обманщик. Дезертир. Он не был героем, который им нужен, но он должен был сделать хоть что-то — что угодно, — чтобы помочь им. Теперь он не мог сделать ничего и днями изводил себя мыслями о том, что произойдет после его исчезновения. В какой-то момент Дорее, жене Карлуса, притащившей в жизнь одинокого холостяка свору шебутных Блэков, очевидно, надоел нервный подросток в ее доме. К середине августа было решено вернуть Гарри в Хогвартс, были подготовлены все необходимые бумаги, превращавшие Гарри в давно потерянного и счастливо найденного кузена Карлуса, и даже был собран прощальный ужин (за две-то недели до отъезда), на котором его познакомили с новоприобретенными братиками и сестричками. Первого сентября Карлус и Дорея проводили его на поезд, смахивая скупые слезы, и Гарри пришлось до боли закатить глаза, чтобы спрятать всепоглощающее счастье. И вот теперь, спустя ровно два месяца после неудачного путешествия и целой недели учебы в Хогвартсе, Гарри Поттер наконец начинал успокаиваться. Сначала захваченный в череду бумаг, требуемых для жизни в новом (старом?) времени, потом в «семейное единение» и обычные подростковые волнения о грядущем учебном годе, в Хогвартсе он с благодарностью провалился в привычные школьные будни. Остановиться и организовать ретроспективу на все произошедшее Гарри смог только сейчас, впервые замечая, как давно он не думал о судьбе мира и о том, как он продолжает крутиться после его исчезновения, вместо этого почти философски взирая на перипетии судьбы. Ага, его жизнь уже вот настолько странная. Самым странным новшеством было быть в Хогвартсе и не быть Мальчиком-Который-Выжил. Его все еще узнавали в лицо и останавливали совершенно незнакомые люди, но теперь это было не «Гарри Поттер, какая честь!» и «Гарри Поттер, сочувствую вашей потере», или «Гарри Поттер, у меня тут есть пара мыслишек о политическом курсе Англии...», а поздравления с возвращением в семью и «Хэй, ты же тот новенький!». Это было неожиданно приятно. Он нашел себя на Слизерине, окруженный бабушками и дедушками своих однокурсников из прошлой (будущей?) жизни. Это тоже было неожиданно приятно. Они на удивление мало чем отличались от гриффиндорцев его времени. Они так же собирались после занятий в общей комнате и так же сплетничали о «той девчонке, которая…», делая ту же самую домашку по Трансфигурации, которую Гарри делал в начале шестого курса в красно-золотой гостиной. Конечно, здесь было немного (много) больше радикалов, и больше чем несколько фамилий Гарри увидит в будущем с метками на левой руке, но еще тут был Альфард — веселый и непоседливый, напоминающий Сириуса своими дурацкими шутками и небрежным хвостиком; тут была Вальбурга, его сестра, с темными кудрявыми волосами — «с блэковскими волосами», — восторженно думал Гарри, пропуская пальцы сквозь свою неуправляемую шевелюру — и высокими каблуками; тут был хмурый Орион, удивительно серьезный для второкурсника; иногда тут была даже кузина Лукреция — старшая сестра Ориона, единственная блондинка на всю семью и единственный ворон на все змеиное гнездо. К концу недели он даже стал ближе к Абраксасу — хотя привычное «заткнись, Малфой» все еще вырывалось. (Типа, эй, не его вина, что он такой тупой.) И еще… Еще тут был Том Реддл. И Том Реддл пах — хотя и ужасно незаметно. Это было бы абсолютно нормально, все пахли, невольно выдавая свой эндотип всем вокруг, если бы не одно но. Темный Лорд его времени не пах. Вообще. В принципе. Гарри полагал, что это приемлемая плата за новое тело, пусть и такое уродливое. В смысле, может, чем-нибудь и пах, Гарри не нюхал, но то, что Волдеморт не был ни альфой, ни бетой, ни тем более омегой, было ясно каждому, кто давал себе время задуматься. (То есть не очень многим. Люди в его присутствии обычно много времени не проводили, а если и проводили, то уйти и рассказать всем о своих наблюдениях уже не могли.) То, что до этого эндотип у него все-таки был, все это время проходило как-то мимо Гарри. Конечно, он это знал, но никогда не понимал. Для него Волдеморт всегда был безликой фигурой из кошмаров, и это не поменял ни дневник на втором курсе, ни воспоминания на шестом. Над гениталиями Темного Лорда Гарри не задумывался. Типа, фу. Том Реддл делал это сложнее. Не то чтобы Гарри задумывался над гениталиями своего однокурсника. Еще раз: фу. Просто… Том был идеален. Буквально идеален, в самом жутком смысле этого слова. Аристократические черты лица, аккуратный завиток, каждое утро падающий на одно и то же место, начищенные ботинки и отглаженная одежда — сошедшая с обложки журнала картинка, а не человек. Он даже пах подходяще: пылью и книгами, заставляя Гарри вспоминать послеобеденные часы в нагретой солнцем библиотеке, которые он проводил в компании Рона и Гермионы. Том был бетой — это понятно было с первого взгляда, но даже в этом он был ненормально хорош. Его запах был еле различим; чтобы уловить его, нужно было подойти на расстояние рукопожатия, а чтобы разобрать отдельные нотки, пришлось бы встать к нему вплотную. Это давало приятную передышку ото всей подростковой альфо-омежьей какофонии, и с этим активно соглашались все, с кем Гарри рискнул обсудить Тома Реддла. Он никогда не спорил — вместо этого он благовоспитанно опускал голову и прикрывал глаза — соглашаясь и не желая бросать вызов, думали окружающие, — планируя кое-чье кровавое убийство, полагал Гарри. Он никогда не приказывал — хотя и приказывал постоянно, заменяя этим все — даже мелкие ежедневные просьбы, вместо жестких слов используя вежливые улыбки и «спасибо, пожалуйста». Как при этом он умудрялся оставлять приказ приказом, было за гранью понимания Гарри, но то, что Том приказывал, а не просил, было понятно всем, и никто не решался оспорить его право это делать. В общем и целом Том Реддл был идеальным бетой из влажных фантазий домашнего консерватора, и Гарри легко мог представить его на агитационном плакате, под которым обязательно будет написано что-нибудь о защитниках-добытчиках, хранителях очага и основах общества. Это было пугающе и немного ужасно удивительно, и Гарри ни на секунду не отводил от него взгляд, с энтузиазмом дракона коллекционируя все разы, когда его настоящая личность просвечивала под идеальной маской: Том Реддл злобно смотрит на тупоголового альфу, перебившего его, Том Реддл высокомерно улыбается, победив в очередной дуэли, Том Реддл презрительно фыркает на излишне прилипчивую омегу, Том Реддл, Том Реддл, Том Реддл. Моментов было разочаровывающе мало, хотя Гарри смотрел ненормально много. Из воспоминаний Дамблдора Гарри знал, как Том в этом хорош, но это было просто смешно. Они делили комнату, Мерлина ради! Помимо Гарри там были Альфард, Мальсибер и Малфой, все трое — ближайшие последователи Волдеморта, и он ждал, что хотя бы в комнате Том будет позволять своей маске спадать. Нихера. Это выводило из себя. Прошла всего неделя, а Гарри уже не мог заставить себя выкинуть из головы что-то замышлявшего Темного Лорда. То, что он что-то замышлял, для Гарри было очевидно: он Темный Лорд, это буквально в описании работы. Это было очевидно, но Гарри не знал ни что он задумывал, ни как его на этом самом задумывании поймать. Если так пойдет и дальше, к Рождеству он получит второго Драко Малфоя, и в этот раз рядом не будет верных друзей, готовых дернуть его назад. Да и Гарри сомневался, что Реддл будет с ним так же аккуратен, как был Малфой, когда заметит нездоровый интерес.