***
— Пожалуйста, Тадако! Ты же мой лучший друг! Я ловлю себя на мысли, что мой голос звучит как-то слишком жалостливо по телефону, но тут же отбрасываю свои мысли вместе с гордостью. — Пожалуйста! Мне очень нужно быть на гонках в Киото. Но я снова под домашним арестом. А у тебя же там отель, вот и скажи моему отцу, что берёшь меня с собой туда, чтобы обучать отельному бизнесу. — Опять врать твоим родителям… Надоело мне это, Сэм. Они же мне доверяют… А если узнают? Конец дружбе наших семей, твой отец разорвет партнёрство с моим отцом! — Соберись, Тадако! Никто ничего не узнает. Хватит быть таким трусом! — Ладно, так уж и быть! Снова буду прикрывать твою бедовую задницу. С одним условием. Мы действительно вместе поедем в Киото, и я на гонках буду с тобой в машине. Только так, никак иначе. — Ну ты и слизняк, — усмехаюсь я. — Будешь хорошим бизнесменом, твой отец будет тобой гордиться. Ладно, погоняешь со мной. Только постарайся не обделаться, а то я помню твои глаза, когда дрифтовал с тобой в последний раз. Когда я уже покидаю дом, на крыльце меня ловит за руку брат, резко разворачивает к себе и шипит, злобно сверкая глазами: — Ты можешь врать родителям, сколько угодно! Но меня ты не проведешь. Я знаю, что ты собрался на очередные гонки. — Понятия не имею, о чем ты, Иоширо, — отвечаю я, вырывая свою руку из его цепких пальцев. — Я еду с Тадако в его отель. А ты мне просто завидуешь. Что я живу так, как хочу. Ты бы сам хотел так жить, но у тебя кишка тонка. Вот и живи, радуя отца. А у меня другой путь. Я вижу, как темнеют глаза Иоширо от гнева, он хочет ещё что-то сказать мне, но тут же подъезжает Тадако к нашим воротам, останавливается, сигналит, выбирается из автомобиля и машет мне, снисходительно улыбаясь. Я иду к Тадако, не оборачиваясь. Когда мы садимся в его автомобиль, друг удивлённо смотрит на меня и спрашивает: — Что нужно было Иоширо? — Да так… Ничего. Думал, что я буду его до сих пор бояться. Но маленький мальчик Сэтсуо вырос, отрастил зубы, и может теперь поставить его на место. Погнали, Тадако. Заберем моего железного коня, и вперёд в Киото! Где я уделаю местных гонщиков. Перед тем, как седан Тадако отъезжает от моего дома, скрываясь на запутанной сети улиц моего района, я бросаю взгляд на зеркало заднего вида и усмехаюсь, видя, каким тяжёлым взглядом провожает меня старший брат. Его руки сжаты в кулаки, на лице играют желваки, но ничего он мне не может сделать. Пускай пытается меня подловить, ничего у брата не получится. Я откидываюсь на сиденье, включаю магнитолу, услышав там Bon Jovi «It's my life», включаю погромче и открываю окно. В салон врывается жаркий воздух, наполненный запахом асфальта и выхлопных газов от машин. Когда я вижу, куда поворачивает Тадако, то резко поворачиваюсь к нему: — Стой! Только не на эту трассу! Мы здесь в пробке простоим долго. Давай я тебе покажу нормальную дорогу. Заберём моего Мустанга и погоним в Киото. — Почему именно Киото, Сэм? Захотел на храмы посмотреть? Или на императорский дворец? Или же побывать в бамбуковой роще Сагано? — Тадако, неужели я похож на человека, который любит таскаться по достопримечательностям? Но на бамбуковую рощу я бы посмотрел… Я слышал, что бамбук там от дуновения ветра издаёт мелодию, похожую на ветряные колокольчики. Но только если будет время. — Ты не ответил на мой вопрос. Почему Киото? Из всех городов Японии. — Не знаю. Шидзу сказал, чтобы я поехал туда и уделал там всех. Сказал встретиться с организатором гонок. — Опять этот твой оябун… Не нравится мне всё это, Сэм. Ничем хорошим это не закончится. — Если ты продолжишь, Тадако, — говорю я, бросая на друга такой гневный взгляд, что он неуютно ежится от него. — Я не возьму тебя с собой на гонки. — Молчу-молчу. И почему я всё ещё дружу с тобой? — говорит шепотом Тадако. — Что ты сказал? — Ничего. Друг внимательно следит за дорогой, сжимая руль, и подчёркнуто не смотрит на меня. Тогда я чувствую, как укололо меня чувство вины, поэтому хлопаю друга по плечу и говорю Тадако: — Не дуйся, Тадако! Ты же мой единственный друг. Я поссорился с Хиро, потому что он достал меня. И не могу же я Шидзу назвать другом! Где я, а где он. Он мой сенсей, порой вселяющий ужас, а не друг. — Я просто волнуюсь за тебя, Сэм! Ты сам не замечаешь, но ты уже влетел в неконтролируемый занос. — Всё будет хорошо, Тадако. Не будем больше об этом. Поехали за моим Мустангом и погнали в Киото! Когда мы приезжаем в Киото и находим нужное место в каком-то спальном районе среди узких улочек, я удивляюсь, что не вижу здесь других гонщиков. — А где все? — удивлённо спрашивает друг. — Не знаю… Может быть, я место перепутал? — Ты и место мог перепутать? Ты же идеально ориентируешься где угодно! Как рыба в воде. — Как мустанг на просторах прерий, — задумчиво отвечаю я, вглядываясь в безлюдную темную улицу. После получаса ожидания я вижу, что на улицу поворачивает джип, ослепляя своими фарами. Автомобиль останавливается рядом с нами, откуда выходит мужчина в майке, и на руках и плечах у него татуировки. Прекрасно знакомые мне татуировки. Такие у якудза, мужчина подходит ближе к нам, достаёт из кармана руку и чешет нос. Тогда я замечаю ещё одну примету якудза, да того, кто успел провиниться и понести наказание: отсутствующая фаланга мизинца. — Это вы, парни, от Шидзу? — хриплый прокуренный голос раздаётся среди шума двигателя. — А вы… Организатор гонок? — спрашиваю я, недоверчиво осматривая незнакомца. — Организатор? Не знаю, о чем ты. Я приехал за товаром. Где мой товар? — Товар? — Шидзу говорил, что спрячет его в машине. — В машине? Пока я стою, глупо хлопая глазами и пытаясь понять, о каком товаре говорит якудза, Тадако возвращается в салон моего Мустанга и начинает там копаться. Затем подзывает меня к себе. Когда я подхожу и заглядываю в салон, он достает откуда-то из-под сиденья, показывает мне свёртки с белым порошком и гневно шипит: — Вот, для чего тебя твой обожаемый сенсей отправил в Киото! Никаких гонок нет, он просто хотел тебя использовать как наркокурьера. — Не может быть… — Только не говори, что не знал, что он занимается наркотой! — Нет, но… Вот я и стал настоящим преступником. Хотя стритрейсеры всегда вне закона, да я стал преступником уже тогда, когда в 14 угнал спорткар у того напыщенного гонщика и разбил его… И пока я пытаюсь в ужасе привести мысли в голове в порядок и решить, что же делать дальше, то слышу звук полицейской сирены. — Вот черт! Легавые! Якудза запрыгивает в свой джип и отъезжает, а Тадако тянет меня за руль. — Поехали, Сэм! Поехали! Через несколько секунд я вжимаю педаль газа, набирая скорость. Тадако испуганно смотрит в зеркало заднего вида и кричит мне: — Быстрее, Сэм! Копы у нас на хвосте. Если они нас догонят, конец и тебе, и мне. — Мы оторвемся. У копов не такие мощные тачки. Мой Мустанг нас не подведёт. Двигатель Мустанга рычит подо мной, ночной ветер врывается в салон, мимо проносятся огни высоток и автомобили в неспешных потоках. Автомобили пропускают полицейскую машину с завывающей сиреной, но я уезжаю от них всё дальше. Сливаюсь в одно целое со своим спорткаром, на секунду даже забывая о том, что спасаюсь от тюремного заключения. Просто наслаждаюсь скоростью и дрифтом, кипящим адреналином в крови, от которого бешено бьётся сердце и перехватывает дыхание. Вскоре мы покидаем Киото, оставляя позади и огни ночного города, и преследующих нас полицейских. Мчимся по серпантину, я прохожу повороты на максимальной скорости, дрифтуя. Когда мы оказываемся на обрыве над морем, Тадако просит меня: — Остановись! Стой же ты! Копы уже не едут за нами. — Ты прав. Мне нужно остановиться и кое-что сделать. Я резко останавливаюсь под визг шин, глушу двигатель и иду открывать багажник. Тадако выскакивает из машины и бежит ко мне. — Сэм, ты что делаешь? — Надо поменять номера. Эти номера копы могли видеть. Обычная предосторожность для стритрейсера. — Понятно… У тебя есть нож? — Да, в бардачке. Небольшой складишок. Когда я несу номера, чтобы приладить их, убрав старые, то вижу, как Тадако над обрывом распарывает свертки с наркотой и высыпает их в залив, чьи воды бьются о скалы. Подбегаю и ловлю его за руку: — Стой! Ты что творишь? Ты хоть представляешь, на какую сумму здесь порошка? Что я скажу Шидзу? Я должен был ему это вернуть. — Ничего ты ему не должен, Сэм! Он подставил тебя! Наврал тебе! Я же тебя спасаю! Мы оторвались сейчас, а если постовые дальше нас поймают? Ты не можешь сбегать от всей полиции. Скажешь Шидзу, что копы вас накрыли, что тебе пришлось избавиться от этого, чтобы не поймали и не вышли на него. И уйдешь от него. — Он якудза! Ты ничего не понимаешь! Нельзя просто так уйти от него. — Ты сам загнал себя в этот тупик, Сэм. Ничем хорошим это не закончится. Я смотрю, как нервно Тадако вытряхивает порошок, который подхватывает ветер. Друг бросает полиэтиленовые пакеты из-под наркотиков в море, и мы недолго наблюдаем за тем, как пропадает в водах то, что чуть не отправило меня за решетку. Затем я иду прилаживать номера.***
— А на подъезде к Токио нас остановил постовой полицейский. Но к моим поддельным правам он не мог прикопаться, наркотиков в машине уже не было, так что я избежал большой беды. Чтобы вляпаться потом в другую. Но тогда меня спас Тадако, если бы не он… Агата крепко обнимает меня и тянется к моему лицу, целуя в щёку. — Мой бедный мальчик… Помотала же тебя жизнь. — Я сам был виноват в этом, тенши. Это всё последствия моих выборов. Так что я себя жертвой обстоятельств вообще не считаю. — А потом ты связался со мной, чуть не погиб из-за меня тогда в Японии. — Агата, не говори так! Ты ни в чём не виновата… Ты самое лучшее, что было со мной в жизни. Я тебя не заслуживаю. Но безумно благодарен тебе за то, что ты выбрала меня. Агата удобно устраивается на моём плече, я бережно обнимаю её, вспоминая, как она приехала тогда ко мне в больницу… Когда я очнулся после наркоза, ведь мой живот зашивали, и увидел её, то еле как мог прошептать: — Ты жива… Прости, что не смог тебя защитить… — Сэм! Я бы умерла, если бы ты погиб. Но Дилана арестовали, все живы, кроме Эллиа… — Эллиа? Мне очень жаль. Кто бы мог подумать, чем обернется эта поездка… Агата тогда подошла ближе ко мне и начала тянуться, а я отвернулся от неё: — Не смотри на меня, милая… Эта авария меня изуродовала. — Не говори так! Ты же прекрасно знаешь, что синяки проходят, а порезы затягиваются. Шрамы украшают мужчин. Агата подошла тогда ближе ко мне, своими нежными пальцами притянула ко мне своё лицо и начала осыпать его поцелуями поверх швов и повязок. И её поцелуи были лучшего любого обезболивающего. Её дыхание успокаивало, и мне хотелось сгрести в её охапку. Когда я потянулся к Агате, желая обнять её, то начал морщиться из-за совсем свежего шва на моём животе. — Сэм! Что ты делаешь?! Тебе нужен покой. Я пойду поговорю с твоим врачом, узнаю всё о лечении. И принесу тебе что-нибудь вкусное. Сейчас я встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания о той поездке, обернувшейся таким ужасом. Не хочу думать о всех потерях. Хочу только помнить ту заботу и любовь, которой меня окружила Агата. Моя будущая жена снова обнимает меня, запрокидывает голову, смотрит на меня с бесконечной любовью и нежно улыбается. — Ну продолжим готовиться к свадьбе? — Продолжим.