Так получилось...

[Кэтрин — сестра Луи; Лестат ищет себе новую игрушку, но неожиданно находит компаньона] Он хотел умереть. В самом деле, хотел — и почти умер, видит Бог. Он довел себя до той самой границы тоски и безумия, за которой и самоубийство уже не кажется грехом. Он готов был проститься с жизнью безо всяких сожалений и кинулся в объятия смерти и тьмы, как только предоставился случай. Да, Луи де Пон дю Лак жаждал смерти, но когда его желание исполнилось, то смерть обернулась удивительным и страшным перерождением, изменившим ход вещей навсегда. Для Луи наступила вечная ночь… В которой он никогда не оставался один. Пожалуй, именно это и являлось его новой настоящей трагедией. Лестат де Лионкур был демоном, что в предрассветный час приникает к шее своей жертвы, чтобы вкусить ее крови. Его источающее удивительное и мистическое сияние белое лицо могло быть как ликом ангела, так и ликом дьявола. Луи, поначалу принявший Лестата именно за ангела, очень скоро понял, что его новый друг был дьяволом. Тем особым родом чудовища, которому воистину неведомы ни сострадание, ни благородство, ни какие-либо эмоции, схожие с человеческими. Лестатом руководили пороки — он был мелочен и алчен, мстителен и зол на весь мир, он был коварен и жесток, ненасытен и беспощаден. И он был так пугающе красив! Его безупречное лицо, его обольстительная улыбка — о, как лжива была эта маска добродетели, как обманчиво было веселье в компании этого монстра! Луи стал его новой игрушкой поневоле — кто знает, что заставило Лестата влить в жилы Луи свою отравленную кровь и возродить его к жизни в вечной ночи? — Одиночество, — насмешливо кривил губы Лестат, когда Луи спрашивал его об этом. — Мой дорогой, мой милый, мой любимый Луи, я просто не хотел и не мог больше быть один. А твой полный отчаяния, померкший взор затронул мое мертвое черное сердце. Я подумал, что именно ты, постигший горе и муку, сможешь понять и принять меня таким, каков я есть. — Ты омерзителен, — отводя взор от Лестата, шептал Луи. — Если бы я знал, что ты сделаешь со мной, я бы никогда не позволил тебе… — О, наивный, славный Луи! — заливисто смеялся Лестат в ответ, и в глазах его появлялся жестокий блеск: — Ты думаешь, я стал бы спрашивать твоего позволения? Я выбрал тебя. Этого должно быть достаточно для нас обоих. Они жили в поместье де Пон дю Лаков. Скрывались днем, а ночью правили свой кровавый бал. Точнее, правил Лестат — Луи лишь плясал под его дудку покорной марионеткой, играя и перед семьей, и перед рабами роль себя прежнего, которым он не был уже давным-давно. Кэтрин была единственной во всем поместье, кому нравился Лестат. Сама она была прелестна: с жемчужными зубками, тонкой белой шейкой, на которой так заманчиво пульсировала голубая жилка, с темными кудрями, убранными по последней моде, а ее наряды не уступали нарядам модниц из Нового Орлеана. Кэтрин де Пон дю Лак была изящна и женственна до неприличия, а еще — остра на язык и несомненно умна. Луи никак не мог понять, чем же ее подкупил Лестат — его сестра была не столь наивна, чтобы купиться на безупречную внешность. Более того, она всегда была из тех, кто безошибочно мог распознать в людях гниль. Как могла она не видеть гнили в Лионкуре, когда тот не просто прогнил — он сам эту гниль и олицетворял?.. Луи находил лишь одно объяснение тому — Кэтрин могла чувствовать людей. Лестат же был не человеком — демоном ночи. И от этого демона Луи стремился уберечь сестру всеми силами. — Ты не тронешь ее, Лестат. — Каким огнем пылают твои очи, мой дорогой Луи! — восхищенно усмехался Лестат, но за каждой усмешкой его всегда таилось зло. — Наконец-то ты не похож на дохлую рыбу. Вот такой компаньон мне и нужен! Яростный, дерзкий. — Я видел, как ты говорил с Кэтрин в саду. — Она сама была не прочь слегка побеседовать. Я ей нравлюсь, Луи, вот ведь штука! Нечасто я могу похвастать искренней симпатией столь прелестной девицы. Обычно приходится использовать чары. Но там, где чары, там смерть, сам знаешь, — притворно вздыхал Лестат, и ноздри его хищно раздувались, когда воздух вокруг них сгущался от гнева, который испытывал Луи. — Ты не тронешь мою сестру, Лестат. Ты дал клятву. — Чего стоит клятва проклятого, дорогой мой Луи? — дразнил его Лестат. — Ах, полно, полно, не взорвись… Между нами все честно. Никто, в чьих жилах течет родная тебе кровь, не пострадает от моей руки. И Лестат выполнял свою клятву — его клыки и руки рвали безжалостно рабов и одиноких путников, жильцов соседних поместий, посетителей злачных заведений, что располагались поблизости, но никогда тех, кого любил и оберегал Луи в своем доме. В доме, который и Лестат считал теперь своим. Они провели так месяцы — таясь с рассветом и поднимаясь на закате, чтобы нести смерть по окрестностям. Луи ненавидел это, презирал самого себя, но новая его сущность всегда побеждала, оказываясь сильнее бренной и страдающей души: он убивал не так много и не так жестоко, как Лестат, но все же убивал. Убивал, обещая себе, что больше не станет этого делать, что станет питаться лучше кровью крыс, чем вновь уподобится белоликому демону, чьи золотые кудри были символом самого черного зла. Обещал себе, что выйдет на солнце и погибнет, что бросится в огонь и развеется пеплом, но… Он всегда был трусом в глубине души, и решиться на нечто даже после того, как уже умер однажды, так и не смел. Луи де Пон лю Лак убивал снова и снова, пока мор не довел рабов в поместье до отчаяния. Они шептались о «хладных» и тревожно били по ночам в барабаны и высоких костров, а затем отчаялись настолько, что и само поместье обратили в костер. Они бежали из горящего дома в спешке, едва успев схватить ценные бумаги и деньги, бежали подобно тем крысам, которых так жаждал пожирать Луи, но гнев рабов был обращен уже не к ним одним. Рабы считали, что все де Пон дю Лаки должны умереть, чтобы мор отступил. Они стреляли в Кэтрин, и это безжалостный злодей Лестат первым замер в дверях пылающей комнаты, увидев ее, раненую и истекающую кровью, лежащую на полу. — Лестат… — прошептала она, из уголка ее рта сочилась струйка крови, и стремительно бледнеющая кожа так ярко, так невыносимо прекрасно контрастировала с этой алой струйкой. — Спаси ее, Лестат! — взмолился Луи, бросаясь к сестре, чтобы подхватить ее на руки. — Спаси ее, я отдам тебе все свои деньги, я буду покорен тебе до скончания времен! — Я запомню эти слова, мой милый Луи… Бежим, пока это еще возможно! Лестат не дал ей умереть навсегда. Луи молил и плакал, алая влага текла по его таким же белым и сияющим, как у Лестата, щекам, а демон ночи забирал жизнь его сестры и дарил ей новую, где тьма и жажда тесно сплетутся воедино. Луи не думал тогда, на какие муки обрекает сестру — он думал лишь о том, что не желает терять ее. Ее, свою родную кровь, свою последнюю связь с человечностью. В малодушном желании быть хоть частично тем Луи, которого стер навсегда с лица земли Лестат, Луи невольно поспособствовал появлению нового монстра. Кэтрин де Пон дю Лак пришла в вечную ночь с голодным оскалом, и голод свой она утолила безжалостно и молниеносно, под руководством Лестата ворвавшись в скромный дом, попавшийся на их пути. Они не пощадили никого: ни стариков, ни детей, и Луи с ужасом внимал крикам, терзающим ночную тишину, и с отвращением к самому себе осознавал, что жаждет присоединится к их пиру. — Мы поедем в Новый Орлеан, — пьяный от крови, Лестат обнимал Кэтрин за плечи. Кэтрин, прелестная Кэтрин с губами, выпачканными в кровь невинных, улыбалась ему: — Ах, я всегда мечтала покорить Новый Орлеан! Мы ведь станем выходить в свет, правда? Луи, Луи, ну улыбнись же! Мы теперь такие могущественные! Мы сможем жить вечно и вечно брать, что мы хотим! — Мы — убийцы, Кэтрин, — прошелестел в ответ Луи, ощущая, что становится еще более одиноким и непонятым прямо в этот миг. — И что же? — беззаботно откликнулась сестра. — За все приходится платить, я всегда знала это. О, Лестат, и отчего ты выбрал его? Тебе с самого начала нужна была я! — Моя безумная фурия, я в восторге! — захохотал Лестат и принялся кружить Кэтрин в безумном танце. — Ах, как хорошо нам будет вместе, как весело! Но нам нужен Луи, дорогая Кэтрин, нужен! Он станет нашим гласом разума, когда мы ослепнем от жажды и вседозволенности и станем слишком беспечными. Да, Луи де Пон дю Лак жаждал смерти, но когда его желание исполнилось, то смерть обернулась удивительным и страшным перерождением, изменившим ход вещей навсегда. Для Луи наступила вечная ночь… В которой он никогда не оставался один. Пожалуй, именно это и являлось его новой настоящей трагедией — он стал чудовищем, обремененным двумя еще большими чудовищами, которые ни за что не согласились бы его отпустить.