Шелест кукурузного моря

Теперь мне казалось, что мой мир сузился до одного человека. Друзья и родители будто оставались где-то за его пределами, за пределами моих мыслей, только периодически туда бессовестно залетали, раскурочивая мой с трудом наведённый порядок, и снова вытеснялись Андреем, для которого я этот порядок и наводил. Разложить всё по полочкам мне помогали некоторые фильмы, найденные в интернете с пометкой «18+». Нет, не порнографического характера, а те, где поднимались темы ЛГБТ и всего прочего, ведь теперь чёткое осознание моего влечения дало ясно понять, что никуда мне не деться от надвигающихся с немыслимой скоростью перемен. Подробное изучение твиттерских тредов и некоторых статей подсказало, что, возможно, я и не гей вовсе, ведь оказалось, что ориентаций — великое множество. Моя голова пухла от обилия информации и решила остановиться на слове «демисексуал»*, чтобы больше не мучиться хотя бы от непонимания того, кто я есть. Мы с Андреем были знакомы уже очень давно, и воспоминания о детстве, которые теперь частенько штурмовали мои сны, говорили о том, что у нас уже тогда была тесная привязанность, но, поскольку расстались мы с ним резко, может, на фоне шока я вычеркнул на много лет из головы нашу дружбу. Теперь же чувства лавиной накатили от наших коротких встреч и переросли в нечто большее. Демисексуальность как раз и говорит о том, что человека влечёт к тому, с кем он имеет тесную эмоциональную связь. Не хотелось вешать на себя очередной ярлык, от которого вроде и легче, и сложнее одновременно. Что мне теперь с этим делать, было всё равно непонятно, но, наверное, людям нужно причислять себя к какому-то сообществу. Словно стадо? Да, возможно. Сейчас же, где бы я ни находился, Андрей стоял рядом со мной. Не настоящий Андрей, конечно, а его образ. Всё так же улыбался, даже если ему хреново, посмеивался над моей неуклюжестью, над моей скованностью, шептал что-то на ухо — и не разобрать было, что именно. Хотелось услышать его голос, поговорить с ним, снова прикоснуться, но настоящий Андрей объявился только день на третий после нашей ночёвки. И то — в интернете. От его новой страницы пришло пару сообщений с ошибками — лишние пробелы в словах, — которые выдавали то, что печатал он точно на моём глючном телефоне… Андрей написал, что напрочь забыл все свои пароли, а поскольку номер сменился, то и восстановить у него их никак не получалось, да и желания не было. Теперь же на его аватарке красовался какой-то чёрный кот: будто тот самый котёнок, из-за которого мы с Андреем, можно сказать, снова встретились, только усатый вырос и немного раздобрел. А ещё я успел заприметить, пока Андрей ещё не привёл страницу в нужный для него самого вид, когда у него день рождения. Я был уверен, что дата стояла правильная, ведь через время он её скрыл, как делают многие люди. А родился он почти семнадцать лет назад, прямо в день, когда у нас туса у Дашки на даче. В какой-то степени я надеялся, что Андрей придёт на неё, ведь откуда-то он знал Валю. Скорее всего, через знакомых со своей школы, ведь оказалось, тот хмырь перевёлся к нам оттуда. Одновременно мне этого очень не хотелось, ведь явиться на встречу для меня было делом чести — не побояться этого Валю и тех самых ребят с ножами и решить все вопросы там — прилюдно, — но при Андрее решать их совершенно не входило в мои планы, тем более в его день рождения. Но что загадывать наперёд, лучше разбираться с проблемами по мере поступления, подумал я, и пока забил. Андрей стал писать мне чаще, а во время наших переписок родители поглядывали на меня, как-то глупо улыбаясь, отчего появилось подозрение, что выглядел я в такие моменты довольно нелепо, возможно, смущённо и чуть более счастливо. Но ни ма, ни батя ничего мне не говорили, а лишь интересовались, типа между прочим, как там у меня дела на работе и смогу ли я через неделю смотаться на дачу к бабушке, хотя кого ещё недавно вообще интересовало моё мнение на этот счёт? Может, решили, что я всё-таки завёл себе девушку. Наивные. К слову, об их осведомленности я тоже задумывался. Да куда там! Не то что задумывался, а уже нафантазировал себе с сотню вариантов событий, начиная с того, как говорю им, что мне нравится парень, и заканчивая тем, что просто сваливаю в закат, обрывая все связи и сжигая мосты. Мысли о том, как мне теперь дальше жить, слишком часто стали копошиться в голове, выстреливая в самый неподходящий момент картиной одного из худших исходов, отчего я случайно ронял тарелки, резался бритвой или спотыкался. Давился ещё, ну, как обычно. Мне жутко хотелось и в то же время я до ужаса боялся кому-либо признаться в том, что чувствую, что гложет меня и царапает изнутри, не давая перевести дух. Сообщения от Андрея только катализировали моё состояние, и мне уже становилось страшно подумать о том, что же будет со мной при нашей следующей встрече. А так… после того как он погостил у нас, всё снова вошло в своё стандартное рутинное русло: мама приходила с работы уставшая, поэтому постоянно ко мне за что-нибудь цеплялась, будь то творческий беспорядок на столе, разбитая кружка от бабушки или посудина из императорского фарфора, подаренного тётей; папа же приходил с работы злющий, поэтому его лучше было вообще не трогать и не дышать в его сторону, а то можно было ещё под горячую руку попасть и получить пару подзатыльников и пинка под зад, чтобы не мешался. А то и на ещё одну работу заставит идти? Дабы избежать лишних нареканий с обеих сторон, я как можно раньше покидал дом под предлогом пробежки и как можно позже возвращался под предлогом шашлычки. А по поводу Андрея, единственное, что они сказали, чтобы в следующий раз я предупреждал заранее о гостях и что они надеются, это будет происходить не часто. Намёк понят. Принят. Осознан и… И мне стало как-то уже всё равно, ведь я в очередной раз таял и сходил немножечко с ума на каждое «привет, хорошего дня» от Андрея, пытаясь уединиться хотя бы на пару минут, чтобы полностью погрузиться в наше кратковременное общение. Оно мне было нужно, оно — как ниточка, та самая, которая из груди в форточку и через улицу, затем в чужое окно и другую грудь, да. Если она снова надолго оборвется, то мне не останется ничего, кроме как посчитать все произошедшие события сном. Ярким и таким живым. Писал Андрей редко, но постоянно закидывал меня кучей разнообразной музыки, отчего мой плейлист возрос до небес, и теперь каждая утренняя пробежка становилась очередным открытием себя самого. И пусть я не понимал толком всех этих английских словечек, но сами мелодии что-то будоражили во мне. Я чувствовал, что Андрей подбирал их специально для меня, что-то вкладывал в них, я придумывал сам значения фразам, представлял, что их поёт он или я ему. Для него. Дыхалка постоянно сбивалась к чертям из-за таких мыслей и воспоминаний о том, как меня касались тёплые шершавые подушечки пальцев в тёмной комнате, но слушать что-то другое совершенно не получалось. Хотелось впитывать то малое, что мне предоставляли. Жадно, с упоением. Я даже стал засыпать под музыку после теперь уже обязательного «спокойной ночи». При каждом ответе палец останавливался на букве «с», но дописывать «солнце» не решался. Слишком бестактно, глупо и мило, а то, что между нами, возможно, я сам себе напридумывал. Однако Андрей всё же Солнце. Даже летом родился, конечно же он не мог быть ничем другим. И пусть для кого-то это просто еле заметная тусклая звезда на небе среди остальных, но для меня — огромная, согревающая издалека, а вблизи — испепеляющая. Как же сложно было к нему подобраться… Позвать гулять я не решался, в гости пригласить — тем более, но номер всё-таки смог попросить, и, когда получил его, у меня аж сердце куда-то к глотке прокралось, будто вылезти попыталось, но, сглотнув, я вернул его на анатомическое место, хоть и казалось, что сердце вовсе забыло, где раньше находилось. Всё металось из стороны в сторону и металось. Однако позвонить мне тоже не хватало смелости, поэтому отложил всё это дело на потом, пока что медленно, но верно подступаясь к человеку дождя, дабы не спугнуть. Хотя кто тут был ещё больше напуган — отдельный вопрос. Взвесив все «за» и «против», я понял, что кому-кому, а Сашке можно попытаться рассказать о нас. Обо мне. Короче, не важно. О том, что со мной и почему стал так редко с ней гулять, да вообще с кем-либо, и почти сам никогда первым не писал в последнее время. Конечно, можно было с ней поговорить на вечеринке у Дашки, но до неё ещё оставалось несколько дней, да и слишком много чужих ушей на квадратный метр. Бросать в лицо внезапную новость тоже не хотелось. Прощупать почву — вот о чём я задумался, и мы договорились с Сашкой пойти очередным утром на наше с ней особенное место, чтобы, как раньше с ней делали, встретить рассвет с горячим чаем из термоса и поболтать о том, о сём. Только она не догадывалась, какое именно на этот раз будет «о том, о сём», да и я ещё сам не был уверен, что решусь вообще как-то эту тему поднимать. Вообще, не спать всю ночь — плохая идея, но меня чуть ли не лихорадило от предстоящей прогулки. Родители привыкли, что их сын может заниматься бегом и в пять утра, и в четыре иногда, а поскольку на улице распогодилось, то и светать начинало очень рано, что отметало всякие подозрения. Нацепив спортивный костюм и кроссы, я отправился за Сашкой, ведь одной по темноте шататься очень опасно. Птицы уже вовсю пели свои трели, предупреждая меня о том, что до рассвета могу и не успеть. В итоге так и получилось. Наше с Сашкой место находилось за кукурузным полем, но на его территории, и, когда я встретил её и мы чуть ли не наперегонки бежали в обратную сторону, по пути уже застали поднимающееся солнце. Всё равно это выглядело красиво. — Ну вот, — раздосадовалась Сашка, когда мы уже шли по полю, отмахиваясь от длинных сочных листов и стеблей, — не подгадали. Ну я хоть успела нам чай заварить, — кивнула на свою сумку через плечо. Сашка выглядела так, будто собралась на какой-то праздник: ботинки навороченные, вельветовые штаны и сверху джинсовка с розами из страз, переливающихся на ярком свету. — Зато с погодой нам повезло, — воодушевлённо сказал я, — и гляди, какая кукуруза уже высокая, — перешагнул через оросительный шланг. — Ты вообще легко тут можешь затеряться, мелкотня-я-я, — усмехнулся. — Ой, как тебе там вид с высоты птичьего полёта? — поддержала шутку Сашка. Мы свернули направо, выйдя на широкую проезженную дорожку, ведущую к огромному то ли гаражу, то ли сараю вдалеке, и быстро перебежали, чтобы нас никто не заметил, после снова оказываясь в очередных зарослях кукурузы. — Не такой уж я и высокий, — хмыкнул я, пропуская Сашку вперёд. — А вот ты в мире гномов живёшь. — Да, ага. Для тебя большая часть населения мир гномов, — с сарказмом произнесла Сашка, слегка обернувшись, а затем, натянув один стебель, запульнула им в меня. Он ударил по носу, и я чертыхнулся. — Ты так вытянулся за последнее время, — говорила уже куда-то вперёд, снова уходя вглубь, — что у меня шея устаёт смотреть тебе в лицо. — И правильно, в нём нет ничего интересного. Перед нами появился небольшой овраг, за которым заканчивалось поле, и я, обогнув Сашку, подал ей руку, когда начали спускаться вниз. — Ошибаешься, — она посмотрела внимательно в мои глаза, затем полностью окинула взглядом, и, схватившись за мою ладонь, пошла за мной. — Думаю, ты многим нравишься. — Надеюсь, тебе нет. — Подумав, обернулся и добавил: — Ой, прости. Язык мой — враг мой, пронеслось у меня в голове. Я не мог нравиться Сашке, правда? Она же мне как сестра, не более. Да и мне Леси хватало. Ещё одной девушки, пытающейся до меня достучаться, я бы не выдержал. — Аха-ха, блин, Кеш, — мы остановились внизу оврага, и та снисходительно глянула на меня снизу вверх, будто она выше, а не я, — прости, но мне нравится другой. Я демонстративно протёр лоб рукавом, типа смахнув пот, и потянул Сашку наверх. Там нас встретили кусты шиповника, через которые пришлось пробираться, цепляясь всем чем только можно и нельзя за ветки. — Ну как же так, — сказал я, — Толик тоже на днях мне говорил, что мы останемся с ним только бро, — иронично вздохнул. — Никто меня не любит. — Думаю, ты найдёшь ещё свою принцессу, — раздражённо отвоёвывая у шиповника свою сумку, ответила Сашка и поспешила за мной. Ага, или принца, хотел произнести я, но промолчал. Мы наконец очутились у обрыва, поросшего травой. Там, внизу, виднелись маленькие домики с садовыми участками. Они расстилались почти до самого горизонта забавными цветными пиками крыш. Солнце светило прямо на нас, и я расстегнул спортивную кофту. Подходя к краю, удивился: — Ого, смотри-ка — кто-то сюда бревно подогнал уже, — пнул лежащее рядом дерево — не сдвинулось. — Кто-то поумнее нас, а то мы всё на пледике да на пледике, — Сашка села на бревно, выдохнула, сняла джинсовку и аккуратно положила рядом. Достав из сумки термос, поставила его на землю и давай разливать по стаканчикам душистый чай. Вроде как, с мятой. — А чем тебе пледик не нравится? — хмыкнул я. Стянув с себя кофту, кинул на траву и подсел к Сашке. Воздух тут казался очень чистым, будто мы уже находились не в черте города. Хотя какая там черта, когда ты живёшь в жопе мира. До нас доносились крики петухов, лай проснувшихся собак, а трубы на крышах начинали потихоньку дымиться. — Тем, что он быстро намокает из-за росы, а ещё его потом хрен отстираешь от грязи и пролитого чая. Не твой, вот ты и не бесишься! Я потянулся за своей кофтой — и правда влажная и уже с какими-то пятнами. Попытался оттряхнуть, но, поняв, что теперь поможет только стиральная машина, просто положил слева от себя. — Ну было бы странно, наверное, идти на пробежку с пледом и с термосом, — пожал плечами, забирая протянутый горячий стаканчик. — Ты всё боишься показывать родителям, чем живёшь? — Сашка отпила чай. — Не знаю, — стал прокручивать в руках стаканчик, вспоминая про мёртвую муху, — с каждым годом всё больше скрываю от них. Особенно сейчас. Вместе с мухой перед глазами появился образ Андрея, который что-то мне шептал. Что-то, похожее на «будь собой» и остальные ободряющие словечки. Я помотал головой, а Сашка пробурчала: — Звучит подозрительно. — М-м-м? — повернулся к ней. — В смысле? — В коромысле, — она закатила глаза и, отставив стаканчик, стала собирать распущенные волосы в пучок на голове какими-то хитросплетениями и резинкой. — Ты что, влюбился? — изогнула бровь, а у меня внутри всё рухнуло, словно сбросилось с оврага. — Весь такой одухотворённый шёл, а до этого вечно пропадал, ещё эти секретики и твоё «особенно сейчас». — Я отвернулся и посмотрел вперёд, пытаясь зацепиться за что-нибудь взглядом. — Слушай, Кеш, — коснулась моей ноги Сашка, и я недоверчиво покосился на неё, — мне-то ты можешь сказать. Я, слава богам, тебя не рожала и не твоя мать. Нормально! — А что, я плохой сын? — типа расстроенно произнёс. — Я не достоин тебя? — отпил чай и обжёгся. — Надеюсь, ты не в меня влюбился? — Она сильнее сжала мою ногу и охнула, закрывая другой рукой рот: — Ой, прости. — Один — один, — хмыкнул я и тихо добавил, снова разглядывая поверхность чая: — Нет, не в тебя, — облизнув губы, подул, отпил — ещё и слишком крепкий. — О-о-о, так значит угадала, — захлопала в ладоши Сашка, — всё же в кого-то втрескался! — начала сидя пританцовывать. — Типа того, — мне стало до жути неловко. — Да. — Я её знаю? Стало ещё более неловко. — Что за банальные вопросы? — недовольно пробурчав себе под нос, я поднялся и подошёл к краю. Пнул туда камушек — тот улетел далеко и долго ещё падал, пока не врезался в чей-то забор. Если не решусь, то поступлю так же. — Банальные? — послышалось сзади. — Ладно, эм… Она знает, какой ты иногда придурок? — Ха-ха, как смешно, — повернулся к Сашке. — Хотя, да, это уже не так банально. — Ну так что? — та выжидающе посмотрела на меня, а я уже сейчас был готов расставить в стороны руки, словно птица, и упасть назад, вниз, ударяясь о землю и валуны, только лишь бы не отвечать на её вопросы. Зачем только затеял эту встречу, этот разговор? Да я бы, наверное, даже не смог признаться, если бы в девушку влюбился. На что вообще рассчитывал? А на что смогу рассчитывать при разговоре с родителями? Нет, он мне точно не сдался. Нужно просто валить, когда придёт время. Отец будет только рад, а вот мать… — Слушай, — я вздохнул, снова попялился на чай, будто там можно найти спасение, и, не найдя его, в несколько глотков осушил стаканчик. Поморщившись от горечи, предложил: — Давай я кое-что скажу, а потом ты подумаешь, насколько бы ты не хотела быть моей матерью? Блин, прозвучало, будто ей нужно оценить меня как сына по десятибалльной шкале. — Да уж, Кеш, небанальность — это про тебя, — та покачала головой. — То есть, насколько бы я не хотела, чтобы ты мне что-то говорил, или ты не об этом? Я уже запуталась… — Думаю, и то, и то, — смял стаканчик и стал в нём ковыряться, раздербанивая на мелкие кусочки. — Окей, валяй. И тут мои руки как начали трястись, пришлось положить подобие стаканчика в карман, потереть ладони и типа подышать на них из-за того, что те замёрзли. Хотя какой на фиг холод? Солнце припекало меня сзади нещадно, что я даже вспотел. Или не из-за этого вспотел, что скорее всего. В итоге вслед за стаканчиком спрятал в карманы обе руки. — Так вот, — собрался с духом, посмотрел себе под ноги и потихоньку, по собственной длинной тени, которая словно являлась моим тёмным «я», начал подбираться взглядом к Сашке, но остановился у носков её ботинок, — что бы ты ответила, если бы я был твоим сыном и сказал вдруг, что-о-о у тебя никогда не будет внуков? — облизнул губу и прикусил её. — Крикнула бы «аллилуйя!» — радостно воскликнула та, я аж дёрнулся. — Но ты же знаешь, что я не люблю детей. — Потом она поднялась и стала подходить ко мне словно к зверю, аккуратно и медленно, заставляя всё же взглянуть ей в глаза. — Но затем спросила бы тебя, почему у тебя не будет детей, — коснулась моего плеча, и я понял, что трясусь весь сам, а не только мои руки, — и причём тут вообще наш разгово… — Мне нравится парень, вот причём, — сказал я и, вздохнув развернулся, снова подумывая о том, что лететь вниз не такая уж и плохая идея. — Ага… — задумалась она. — Ну тогда вопрос о детях довольно уместен, — в итоге ответила Сашка и встала рядом со мной, сложив руки на груди и тоже глядя куда-то вперёд. — Я бы на месте матери сказала «главное, чтобы ты был счастлив, Кеш». И на своём месте скажу то же самое. Как я смог вообще выпалить слова про парня, не понятно. Наверное, во всём было виновато чайное опьянение, или Сашка добавила в напиток какое-нибудь ведьминское зелье правды. — Хах, надеюсь, моя ма отреагирует так же, если я когда-нибудь решусь ей сказать, — горько усмехнулся я. На что Сашка многозначительно промолчала, и было ясно почему. Ведь на самом деле от родителей не стоило ожидать положительной реакции, но, чёрт подери, как же я обрадовался тому, как повела себя она. Моё тело всё ещё дрожало, словно застряло в морозилке, даже зубы стучали, и казалось, что всё происходит не в реальности, что вот сейчас проснусь и передо мной не цветные крыши, а потолок — серый и унылый, — и под ним я такой же. Затем мы стояли молча, наверное, целую вечность, и если бы не Сашка, то я бы ещё несколько вечностей простоял без слов, однако она взвалила на свои плечи ответственность и попыталась меня растормошить. — Ну и, — подёргала меня за рукав, и я посмотрел на неё, — кто же этот принц? — наклонила набок голову и хитро сощурилась. — Надеюсь, на белом коне? Она слегка улыбнулась, а мне стало совестно, ведь Сашка тоже призналась буквально недавно, что ей кто-то нравится, но я даже не спросил её, думая только о своих проблемах. — Он без коня, — ответил ей и, немного расслабившись, покачал головой: — Вокруг меня одни меркантильные люди, куда ни глянь. — Я для тебя желаю только самого лучшего, — Сашка приобняла меня одной рукой, и я положил ей на макушку свою голову. Стоять так было не очень удобно, зато приятно. — Спасибо, — прошептал я, прикрыв на пару секунд глаза. — Кто он — не скажу, пока не скажешь, кто нравится тебе. А вдруг ей нравился Стас, и она ждала моей поддержки? Или не Стас… Тогда ждала её ещё больше. Однако Сашка напряглась, отпрянула и недовольно посмотрела на меня: — Вот так, значит? А я к тебе со всей душой… — А что, разве я не должен был поинтересоваться? — не понял. — Я наоборот обрадовалась, а ты, оказывается, не специально не спросил, — она вернулась на место и снова начала разливать чай, достав из сумки ещё один стаканчик для меня. Запасливая какая. Не буду больше её чай пить, а то ещё что выпытает. — Вот так, а я уже тебя в соулмейты** записала. — Ой, ну и не надо, — я пожал плечами и вздрогнул, когда из кармана послышалась мелодия звонка. На связи оказался Серёга, который, кашляя и чихая в трубку, объявил, что заболел, отчего слёзно попросил выйти на смену, а он, тем временем, распишет в сообщении, что и как надо делать. Запасной ключ валялся где-то дома в моём творческом беспорядке, планов на день особо у меня не предвещалось, подводить Серёгу не хотелось, да и лишние деньги — не лишние, поэтому я, конечно же, согласился и заверил, что всё будет окей. Сбросив вызов, глянул на часы и понял, что скоро придётся выдвигаться домой, о чём и сказал Сашке. Та не сильно расстроилась. Видимо, у неё со своей пассией что-то намечалось, ведь не просто так вырядилась, да и сама-то в последнее время не особо часто со мной общалась, если уж на то пошло, о чём я задумался только на обратном пути, но как-то отмёл эти мысли на второй план, ведь телефон снова дал о себе знать — на этот раз короткими сообщениями. И не от Серёги, а от Андрея. Дроу Пагудин: С доб рым утром Дроу Пагудин: Удач ной пробеж ки Да уж, Андрей, побегать мне сегодня придётся. Иннокентий Сам: и тебе утра доброго, отличного настроения Затем я, пожевав губу, подумал-подумал и добавил: Иннокентий Сам: надеюсь, скоро увидимся? Дроу Пагудин: Снова у меня спраш иваешь Дроу Пагудин: Ты иногда такой смеш ной Дроу Пагудин: Да, скоро увидим ся, обещаю Моё сердце словно сжалось и разжалось несколько раз за секунду, аж дыхание перехватило. — Ладно, отчаливаю от тебя и от твоего принца, — вытащила меня в реал Сашка, хлопнув по плечу. — Пошла я домой, удачи тебе на работе. — Спасибо тебе! — крикнул ей уже в спину, и Сашка махнула рукой, не оборачиваясь. И правда, спасибо ей за всё. Я был уверен, что она никому не расскажет мой секрет. Вообще, после нашей встречи и разговора мне стало чуточку свободнее и одновременно чуточку страшнее, ведь если до этого я один ехал по шоссе под названием «влюбился» и мог в любой момент одёрнуть себя, притормозить, съехать на обочину или вовсе свернуть обратно, то теперь же рядом со мной, на пассажирском кресле, сидела Сашка, и уже не отвертеться от своих слов. Теперь мне было, что скрывать от людей, и я чувствовал себя немного странно, не так, как раньше, — необычнее, что ли. Всегда считал себя заурядным, но сейчас и у меня хранились тайны, которые мы поделили с Сашкой на двоих. И пусть я не назвал имени своего, как она говорит, «принца», но почему-то мне казалось, Сашка и так догадалась кто он. Что касается смены — выдалась она чересчур нервной, но поскольку я находился на каком-то душевном подъёме, то неплохо так справлялся со всеми неурядицами, которые возникали: то размена не было, то не успевал начистить овощей, то в туалет очень хотелось, но клиенты всё шли и шли, то кому-то пересолил, кому-то переперчил, а на закрытии у меня обнаружились лишние триста рублей, которые я хрен знает откуда взял. Наверное, не додал сдачи. Отложив их в отдельный конвертик и подписав его «может, вернутся», кинул эти деньги вместе со всей выручкой в сейф. Завтра с Серёгой разберёмся, подумал я. Но, как оказалось, работать мне пришлось в одного не только один день. Серёга вдруг решил, раз у меня в итоге получилось целую смену проработать и не спалить его шашлычку, то он может ещё несколько дней спокойно поболеть, что в итоге и сделал. — Здравствуйте, что бы вы хотели? — спросил я очередного клиента, и тот, немного подумав и почесав редкую бородку, заказал, как обычно, порцию говяжьего шашлыка с майонезом и кетчупом, плюс чай с лимоном. Такой заказ — самый популярный, и даже не приходилось уже считать на калькуляторе, сколько денег брать. Когда мужик расплатился и отошёл к столику, я взялся за приготовление. Пока нанизывал шашлык на шампур, подумывал о том, что, в принципе, неплохо было бы вот так поработать подольше. Зарплата выходила гораздо больше, чем когда я просто помогал Серёге, а ведь мне в голову пришла одна безумная идея, на которую лишних деньжат отложить точно не помешало бы. А именно — подарок. Только вот какой именно подарок, я ещё не придумал, но решил, что раз у Андрея скоро будет день рождения, то было бы неплохо подарить ему что-то… Чёрт, это и правда безумная идея. Кто я ему и кто он мне? И как вообще я ему его подарю? Не на вечеринке Дашки же. При всех. Ага, щаз-з-з. Да и его, может, там и не будет. Надо спросить, типа невзначай… Но если придёт, то-о-о… мы всё равно домой, возможно, пошли бы вместе, так почему бы и нет? Да? Ну если не решусь и пойму, что дело — фигня, то просто оставлю его себе. Да. С такими мыслями я почувствовал какой-то невероятный азарт. Будто появилось не просто второе дыхание, а третье, нет, десятое! Или будто на шее вдруг прорезались жабры, и в итоге получалось дышать под водой, когда уже невмоготу было задерживать воздух. Или будто у меня появились крылья, и в момент прыжка с обрыва они удержали меня в небе, взмывая моё тело ввысь. Я перевернул готовящийся на мангале шашлык и включил электрочайник. Хм, вот Андрей вечно пытался меня как-то растормошить, цепкими фразочками подтолкнуть на действия, которые я бы без его помощи никогда бы не сделал, и у него это неплохо получалось. Так, может, попробовать то же самое проделать и в его сторону? Подтолкнуть так подтолкнуть на какой-нибудь отчаянный шаг… Прыгнуть с парашютом, точно! И как мне в голову сразу не пришло? Вода вскипела, и в пластмассовый стаканчик полетел чайный пакетик, кусочек лимона и пара ложек сахара. Полился кипяток… В конце концов, скажу, что-о-о… ну, ребята не смогли, заняты, все дела, и, чтобы не пропадали деньги, вот типа и предлагаю ему. Да. Отличный план. Просто невероятный, Кеша, ты такой идиот, боже. Он же боится высоты и наверняка откажется. Можно, конечно, взять его на понт, но Андрей не из тех, кто поведётся. Ладно, попытка не пытка. Кинув на подложку свежий шашлык, я поднёс его и горячий напиток к окошку. Мужик поблагодарил меня и даже оставил на чай скомканную купюрку. Неплохо-неплохо… Мы люди не гордые, от такого не откажемся. И Серёге не скажем. Он мне постоянно твердил, что больше, чем нужно, никогда не берёт и мне не советует, только если какая-то форс-мажорная ситуация. Репутацию не хотел подрывать, видите ли, ну, а мне кажется, что моя ситуация — самая что ни на есть форс-мажорная. Да. И те триста рублей надо будет забрать, никто за ними всё равно не возвращался. Одиночные рабочие дни пролетали довольно быстро: я крутился как волчок по всей шашлычной, ломал голову в конце дня, закрывая смену и записывая отчёты, приползал под ночь домой еле живой, а на утро после пробежки снова шёл на работу. И так день за днём, день за днём. Но мне нравилось, я впервые чувствовал, что могу справляться с чем-то более сложным, чем просто убраться дома или на крайняк приготовить яичницу. Плюс в течение дня мы продолжали переписываться с Дроу. Наше общение в основном стало состоять из тупых шуточек, обсуждения каких-нибудь фильмов и книг, обменом всяких фото заинтересовавших нас тату, а его музыку я уже включал даже в шашлычке, притащив из дома маленькую портативную колонку… Я, конечно же, очень ждал этого его «обещаю» насчёт встречи, но понимал, что пока мы оба работаем, то точно это его «скоро увидимся» ещё не скоро наступит, а сам всё ещё трусил. Да и в течение всех этих дней я не то чтобы с ним, а даже с Сашей, с Толиком и со Стасом не встречался. Ну как можно хорошо провести время с амёбой? Никак! Вот в том-то и дело, а именно амёбой я себя и чувствовал вечером. В окошко постучали, и я, вытерев об фартук руки, развернулся, натягивая улыбку, но она вмиг реально искренне расползлась по моему лицу. За стеклом ухмылялся никто иной как Андрей. Его лохматыми волосами играл порывистый ветер, который уже пару дней не прекращался, а глаза будто светились, точнее, они наверняка слезились, но от света лампочек снаружи шашлычной казалось именно так. Я указал ему пальцем назад, на служебный, так сказать, выход, и пошёл открывать замёрзшему бедолаге дверь. — Как у тебя здесь тепло, я окоченел уже, — потирая ладони, он ввалился внутрь. Дверь чуть не улетела вместе с ветром от сквозняка, а салфетки устроили хоровод по всему пространству. — И музыка шикарная играет, — хмыкнул. — Ты тут каким судьбами? — захлопнув дверь, я протянул ему руку, и тот пожал её, обхватывая ледяными пальцами. Не хотелось отпускать, но пришлось. — Давай чай заварю? — Не откажусь, — он, бросил на пол свой небольшой рюкзак, присел на табуретку у разделочного стола, а я стал собирать раскиданные салфетки и небрежно укладывать на стол, попутно доставая пару стаканчиков и ставя нагреваться чайник. — Да вот со студии, мимо проезжал, пораньше освободился. Думаю, ну забегу, раз ты пока один работаешь. Ты ж не против? — Нет, я только рад. — И я правда был так рад, что обжёгся паром от кипятка, кинул пакетики мимо стаканчиков и рассыпал сахар на клеёнку. Смахивая его на пол, решил, что потом приберусь, а сейчас, пока не было клиентов, посижу с Андреем, посмотрю, как он пьёт чай. Как он, согревшись, снимает лёгкую кофту. Как он с любопытством разглядывает всё вокруг, щурясь и улыбаясь. — Ты здесь? — проговорили его губы. Я залип. — Д-да, задумался, — я резко встал и пошёл за веником. — Прости, ты что-то сказал? — обернулся на него. — Говорю, уютно у вас тут. Тебе же ничего не будет, что я вот так тут сижу? — наблюдая за тем, как я подметаю, он приподнял ноги. — Да нет, только штраф или увольнение, но ты не волнуйся, пей чай, — подмигнул ему и смёл сахар и остальной мусор в совок. — Ха-ха, я заплачу за него. — Исключено, — я выставил перед его лицом ладонь. Ишь чего вздумал. — За счёт заведения. О! — отбросил веник с совком и ринулся к холодильнику. — Даже вот так, — элегантно кинул в его чай дольку лимона. — Фига у вас тут сервис. Удивительно, что очередь не стоит. — Вот-вот, и я об этом подумал. Не ты ли всех распугал? — ехидно спросил я. За окном и правда никто уже не стоял, только машины и автобусы проезжали мимо, сверкая фарами. Вечерело, солнце скрылось за домами через дорогу, и небо облепили розово-синие облака. — Конечно я. Чтобы не мешали нам с тобой, — довольно ответил Андрей и хлебнул чаю. Его лицо скривилось, видимо, из-за кипятка или от кислого лимона. Или от того, что я наверняка слишком много добавил сахара. Моя же челюсть непроизвольно упала вниз, мне даже показалось, что стукнулась об пол, на его откровенные слова. От смущения я не знал, куда себя деть, поэтому снова взял веник и стал подметать то, что уже не надо было подметать. — Может, тебе помочь? — Мне? Не, не надо. Я уже почти всё, вот там ещё нужно немного… — залепетал я, а в голове шестерёнки крутились и крутились… Что за «не мешали нам с тобой»? Вот это «нам с тобой». — Всё в порядке? — чужая рука упала мне на плечо, и я, дёрнувшись, отстранился. Капец, так и до инфаркта недалеко. — Ты какой-то дёрганый. — Да, я… — Снова задумался? — повёл бровью. Я, блин, словно Золушка, подметал тут всё суетливо, а мой чёртов принц, который не на белом коне, а с заштопанными штанами и с уже еле заметным синяком под глазом, только и делал, что ухмылялся. Мы, как и герои сказки, по сути не могли встречаться. Это же нереально, правда? У меня всегда хорошо работала фантазия, и то, что мне постоянно казалось, что он даёт мне какие-то намёки, только лишь игра моего воображения, наверняка. У Золушки и принца получилось быть вместе, но мы же не в сказке сейчас находились. — Ага, путешествую по параллельным мирам, — пожал плечами, выпрямившись, а Андрей заглянул мне в глаза, и я только сейчас заметил, что я и правда вытянулся, как сказала Сашка, а не Андрей усох, как мне показалось после его трёхнедельного исчезновения. Огромное Солнце стало чуть меньше меня и всё ещё оставалось таким недосягаемым. И тут Андрей сделал маленький шаг навстречу, но мне не хотелось отстраняться, как и размышлять о всяких там сказках, космосе и прочей лабудени. — А мне там найдётся место? — спросил он тихо, даже как-то ласково и с надеждой в голосе. Если бы моя граница комфорта являлась чем-то физическим, например, прозрачной стеклянной стенкой, то он бы уже давно её разбил — настолько близко находился. Моё сердце бешено запрыгало, а в ушах заглохли звуки, когда тот приблизился ещё на несколько сантиметров, и до его родинки под глазом оставались считанные миллиметры. Я чувствовал тепло, исходящее от его лица, до носа долетел лимонный аромат, а пульс бил мелкими молоточками где-то в районе висков. Внезапно раздался стук в окошко, от неожиданности веник выпал, Андрей отпрянул и, как ни в чём не бывало, ушёл обратно, присаживаясь на табуретку, а я судорожно стал обслуживать запоздалого клиента, прокручивая в голове то, что только что происходило. Чёрт! Он правда хотел… хотел… Блин, я точно не мог себе этого придумать. Пока я готовил очередную порцию шашлыка, Андрей допивал чай и исподлобья следил за моими движениями, провожая взглядом мои руки, пальцы, казалось, даже ногти не остались без пристального внимания. Когда я подал через окошко заказ и развернулся в сторону Андрея, тот улыбнулся и начал доставать какие-то листы из своего рюкзака. — Кстати о параллельных мирах, — он дёрнул бровями и показал мне рисунок, на котором был изображён то ли млечный путь, то ли вихрь какой-то другой спиральной галактики. — Я тут нарисовал для тебя несколько эскизов… Может, тебе что-то понравится. — Это чудесно, — я забрал лист и стал рассматривать: галактику обрамляли туманности, звёзды разбрасывались по всему листку то яркие, то блёклые, создавая объёмную картину космоса. — Ты правда волшебник. — Говорил же, что только учусь, — подмигнул Андрей, и показал следующий эскиз. — Просто хотел тебя как-то отблагодарить за то, что приютил, и вообще… Обещал устроить сюрприз. — Да, — взял новый лист, — ты ещё обещал скоро увидеться, и вот, — кивнул на Андрея, — ты здесь. На тебя можно положиться… Боже, — ахнул я, — как красиво! — Со следующего эскиза на меня глядела морда псины, скалящаяся, а оба глаза были в виде Луны и Земли. — Ты же боишься собак! — Поэтому довольно долго рисовал, ха-ха. И даже специально для тебя вложил смысл, прикинь, — довольно скрестил руки на груди. — Какая честь, — я покачал головой, опуская листы вниз. — И какой же? — наклонил голову набок. — Ну… — тот замялся, облизнул губы и добавил, серьёзно глянув на меня: — Только не смейся. — Я согласно кивнул, сел напротив него, положив листы на стол и, отхлебнув перезаварившегося чая, приготовился слушать. — Думаю, если ты вдруг решишься набить именно эту татуировку, то я перестану бояться хотя бы одну собаку, ведь она станет частью тебя. А Луна и Земля — они вместе уже давно и находятся всегда рядом, сколько бы лет ни прошло, — и замолчал. После таких слов мне уже не были интересны остальные эскизы, потому что теперь я обрёл уверенность в том, что именно хотел бы себе набить. Я допил чай, мельком пробежался по другим рисункам и сказал Андрею, что остановлюсь на собаке. Он в ответ заулыбался и сказал всё равно взять их все — как подарок. Весь оставшийся рабочий вечер мы просто болтали и шутили. Ничего особенного, ни намёка на то сближение, будто и не было ничего, что я даже почувствовал себя немного или много сумасшедшим, но напоминать — выше моих сил, поэтому тоже продолжал делать вид, что я ничего такого не помню и вообще — мы тут просто плюшками баловались. Зато я выяснил, что учился Андрей в платной гимназии, у них там была своя форма аж с нашивками; что он участвовал в школьном КВН и их команда даже где-то заняла призовое место по городу; что мама его была не против татуировки и что она вообще никогда не была против его закидонов, отчего внутри меня всё покрылось белой, но завистью. Моя мама мне никогда бы просто так не разрешила сделать тату или пирсинг, пришлось бы её долго уговаривать, вымаливать или проще сделать втихаря, а потом просто поставить перед фактом. Насчет отца вообще лучше даже не задумываться. Для него все татуировки — признак, что ты сидел. Что ты зек. А если ещё не сидел, значит сядешь. А тут передо мной находился живой экспонат свободы. Прям хоть портрет рисуй, чтобы запечатлеть в истории. Если бы я умел рисовать, я бы точно его нарисовал, без вопросов. А так я могу разве что ёжика нарисовать и подписать «Дроу». А рядом, как Солнце и Луна, нарисовать Енота. Но сколько бы мне Андрей не рассказывал про свою жизнь, никогда не упоминал отца. Конечно, они, видимо, долго не жили вместе, раз он вернулся сюда после смерти матери, и, может, поэтому они не могут найти общий язык, но не до такой же степени, чтобы сыну даже нормальные штаны не купить? Хотя Андрей подрабатывал, может, ещё и купит себе, но как-то спрашивать самому про всю эту семейную тему неловко, поэтому я не стал закидывать его расспросами, а просто слушал. А слушать мне пришлось много, его так пёрло на разговоры, что хрен заткнёшь, из-за чего закрытие смены происходило ну о-о-очень долго, на улице уже знатно стемнело, а мы еле успели сесть на последний автобус. Когда мы наконец доехали до нашей остановки и даже умудрились её не проспать, то почти весь оставшийся путь я чувствовал неловкость, которая сковывала все мои движения. Будто я превратился в робота, и не в одного из тех, которых изобрёл Илон Маск, а в какого-нибудь из старых советских фильмов: каждый шаг давался с трудом, суставы будто скрипели на всю округу, а вместо головы на плечах красовалось ведро. Дело было даже не в том моменте в шашлычной, а в принципе в том, что мы шли близко друг к другу, чуть касаясь локтями. До этого же мы сидели рядом в автобусе, и я снова уснул на плече Андрея… Работа вытягивала из меня все силы, что даже в этот раз не получилось не сомкнуть глаз по дороге, да и музыку Андрей как назло включил ещё такую… успокаивающую. Специально, что ли? Вечерняя прохлада пронизывала сквозь кофту, ветер тормошил волосы, и я натянул капюшон, чтобы не продуло, а то любило у меня периодически ухо стрелять. Андрей же шёл вразвалочку, руки в карманах, на лице — улыбка, а сам он что-то мычал, будто напевая мелодию. Я стал замечать за ним всякие мелочи, например, как он шаркал ногами, и меня это не раздражало, а даже наоборот — казалось милым. Ещё он часто мельком поглядывал на меня с прищуром. А если ему попадался под ноги камушек, то Андрей со всего размаху пинал его вперёд. Он никогда не сутулился, будто ему в спину шпалу вставили. А когда он начинал разговор, то его голос всегда сначала звучал с хрипотцой и только потом выравнивался и становился мягким, спокойным. Ему бы сказки рассказывать или колыбельные какие петь. Ветер немного поутих к моменту, когда мы подошли к кукурузному полю, тихо шелестевшему своими крупными листьями. По пути нам встречались редкие фонари, тускло мигающие и тихо потрескивающие, а вокруг них летали всякие насекомые. — Знаешь, — начал Андрей, поглядывая наверх, — почему мотыльки летят на свет? Он снова будто прочитал мои мысли, я даже уже не удивился. — Эм… Без понятия. Почему? — спросил, а тот, цокнув, ткнул меня в бок локтем: — Ну ты хотя бы подумай. — Ладно-ладно, только не бей. Ну… Может, они думают, что там тепло? — Андрей помотал головой. — Потому что думают, что это еда? — Опять отрицательно помотал. — Хм… Они хотят суициднуться? — Тот усмехнулся и снова помотал головой. — Не знаю, может, они просто тупые? — Это было бы слишком просто, — посмеялся. Ну не особо я шарил в биологии, да и с логикой порой бывали проблемы, что уж. — Вообще, я читал, что они воспринимают темноту как потенциальную опасность, и, когда видят свет, летят к нему, чтобы понимать, где кто находится. Ещё читал, что темнота для них — как закрытое пространство. Наверное, она давит на них и пугает. Возможно, если бы биологию вёл Андрей, то она стала бы для меня любимым предметом. — Ну, ты точно не насекомое, раз боишься высоту, а не темноту, — заключил я. — Конечно, я же ёж, забыл? — потёрся локтем об мой локоть, или мне это показалось, но тело моё сковало ещё пуще прежнего. — Хах, нет, не забыл, — пробормотал я, наверняка выдавая своё волнение с потрохами. — Так вот, — тот продолжил. — Думаю, нам можно у них многому научиться. Они всегда настороже, и если чувствуют опасность, то бегут к свету, а не терпят темноту, притаившись и боясь шелохнуться лишний раз. Мне стало понятно, что он не просто так решил мне тут про насекомых позатирать. Андрей пусть и довольно прямой человек, но… свои страхи, истинные, которые тревожат его день ото дня, с которыми он встречается, каждый раз приходя домой, он нежно лелеет где-то за пазухой, не показывая их никому. А сейчас, пусть и завуалировано, но пытался что-то мне сказать. — Ты поэтому сбежал тогда из дома? — решился его спросить, а он угукнул, снова пнув камень. — Любишь же ты сбегать. — Прости, кстати, за это. На самом деле мне часто кажется, что я не справлюсь с чем-то, если останусь на месте, поэтому предпочитаю свалить и всё обдумать в спокойствии. — Ага, сваливаешь из темноты на свет, чтобы разобраться в себе? — И не только в себе. Скорее, чтобы посмотреть на всё со стороны. — Когда мы подошли к очередному фонарю, Андрей остановился, и я повторил за ним. Он прислушался к чему-то и спросил: — Сильно устал? — Смотря что ты хочешь предложить, — я скрестил руки на груди и изогнул бровь. — Ты ведь никогда не был на море? — Я удивлённо глянул на него. — Пойдём за мной, — тот махнул рукой и, быстро подбежав к ограде, лихо залез на неё, будто делал это каждый день. — Кукурузы еще нет, чтобы пожрать, но и в нас еще есть шашлыки, — крикнул сверху. Я не понимал, зачем Андрею нужно было узнавать у меня про море и на фига понадобилось вдруг идти на поле, но не стал спрашивать. — Окей, только у меня есть свой способ, — прошёл чуть дальше и, отодвинув одну дощечку, протиснулся на территорию поля. — Часто тут бываю, — пожал плечами спрыгнувшему на землю Андрею. — У меня даже место любимое есть. — Супер, тогда идём туда! — Ну, пойдем, — я пожал плечами. — Только я ни хрена не вижу в темноте, придется на ощупь и на память. — Если что, хватайся за меня. Свет от фонаря долетал сюда очень слабо, но очертания Андрея всё же можно было разглядеть: он оттопырил локоть в сторону, и мои пальцы потянулись к нему быстрее, чем я успел подумать. Когда они коснулись кофты и несильно обхватили чужое плечо, мои мысли закрутились в голове смерчем, сметая всё на своём пути: всю ту дурацкую неловкость, какие-то глупые сомнения и запреты. Внезапно мне стало отчётливо ясно, что всё именно так, как должно быть, и я стою с тем человеком, с которым мне нравится стоять и держать его, пусть и не так, как можно было бы ещё, но хотя бы просто — за него. — Спасибо, вы настоящий джентельмен, — сказал ему манерно, и мы двинулись вперёд, между рядами кукурузы. Листья шуршали и поглаживали по лицу и как всегда цеплялись за кофту. Ноги периодически спотыкались то друг об дружку, то о землю, то о шланги, а в памяти рисовалась траектория, по которой нам предстояло добираться до заветного места. — Не представляю, куда ты меня ведёшь, — произнёс Андрей. — Ты же, надеюсь, не маньяк? — И я на это надеюсь, да. Так, сейчас направо… — И Андрей потянул меня в сторону. По лицу треснул стебель, и тот заржал, извиняясь. Они что, с Сашкой заодно? Затем мы пошли дальше и это снова повторилось. Он опять засмеялся, а я за это больно ущипнул его через кофту. Андрей айкнул и вновь запустил в мою сторону стеблем. В общем, мы снова начали шуточно драться. Я вообще потерялся, где мы там находились, знал точно, что уже валялись на земле, на примятой кукурузе, которая, мне казалось, была уже везде. Но больше меня волновало то, что везде был ещё и Андрей. Его руки, его тихий хохот, прерывающийся рывками, пока я пытался его уложить на лопатки… Я тонул в его голосе, прикосновениях, тонул в нём. Выбившись из сил, мы оба повалились на спины — ну прям как дома, пронеслось у меня в голове. И правда, рядом с ним всегда создавалось ощущение, что я дома. — А зачем ты спросил про море? — поинтересовался я, пытаясь отдышаться, и подложил под голову рюкзак, с трудом стянув с себя. Затем слегка повернулся в сторону Андрея. Он закопошился на месте, и его голова бесцеремонно оказалась у меня на животе. — Ух, ты тяжёлый, вообще-то. — У тебя есть и капюшон, и огромный удобный рюкзак, а у меня капюшона нет и рюкзак маленький, так что терпи, — поставил перед фактом, но мои, блин, бабочки, снующие туда-сюда там, внутри, под его макушкой, наоборот остались очень довольны. — Я всегда хотел побывать на море, но меня мама вечно отправляла в какие-то лагеря, где были речки, озёра, горы, короче, в походы всякие, а на море — нет. Хотя на югах бабушка живёт. Но мы с ней почти не общаемся с давних пор, она по папиной линии, так что… Как-то так. А ты тогда сказал, что хотел путешествовать. — Да, определенно. — Я смотрел на тёмное небо, где горели яркие звёзды. — И почему мы пришли сюда? — А вот почему. Прислушайся, — тихо сказал Андрей, — представь, что это шумит море. — Он присел, и я только собирался повторить за ним, но он прижал меня к земле, надавив на грудь ладонью. — Расслабься, закрой глаза и представь, у тебя же это отлично получается. — Я послушался, хоть и мне было не по себе. — Волны плещутся, ударяясь о скалы. — Ветер усилился, и поле зашуршало. — Покрываются миллиардами пузырьков, образуя пену. Чайки летают и кричат свои песни, а затем — всё затухает, наступает практически штиль, волны мелкими набегами лижут песок, а вдалеке, у горизонта, садится солнце, окрашивая небо акварельными красками… Под его тихий шёпот я стал проваливаться в свои фантазии. Я лежал уже не посередине поля где-то на краю земли, а на пляже, согреваясь солнечными лучами. Особенно грело там, где находилась рука Андрея. Почти жгло. Где-то играла музыка, раздавались негромкие голоса — чьи-то беседы. По небу плыли те самые перистые облака, периодически нагоняя на меня тень, а воздух тяжелел от соли, которая даже на губах ощущалась. Я облизнул их, но соли там не оказалось. Однако через долю секунды оказалось нечто другое — мягкое, тёплое, с горечью и привкусом лимона… Вздох — и мои глаза открылись. Андрей сразу же отстранился, но мои пальцы, снова не слушаясь, притянули его обратно за ворот кофты. Его губы вновь прильнули к моим. Чужой приглушённый стон совершенно свёл меня с ума. Я крепче прижал Андрея к себе за шею, словно боясь, что он сбежит, но он и не сопротивлялся, а наоборот — навалился всей своей приятной тяжестью, просунув ладони в мой капюшон и обхватив голову холодными ладонями. Он коснулся моего языка своим и стал поглаживать его, даря запредельную нежность, которой просто не могло существовать на свете. Я начал задыхаться: то ли от его веса, то ли от нашего поцелуя, но я был уверен, что и Андрей тоже, судя по тому, как учащённо и тяжело он дышал. Сколько прошло времени? Секунда? Час? Год? Если это сон, то могла пройти и вечность. Как же не хотелось, чтобы всё это было лишь сном, лишь моим чёртовым воображением. Мне нравилось целовать Андрея, обнимать его, чувствовать, вдыхать его особенный запах, ведь Андрей для меня особенный. Его касания — как он сжимал в кулак мои волосы — не сильно, а приятно. А затем… А затем он всё же сбежал. Как обычно это и делал — внезапно, я даже не успел уцепиться за него, только лишь крикнуть — или прошептать? — вслед: — Постой! Но в ответ услышал только шорох кукурузных стеблей и отдаляющийся топот. Я мог бы подняться и устремиться за Андреем, но почему-то так и остался сидеть на месте, словно прикованный к земле — к пляжу у моря. Вновь упав на спину, закрыл глаза и прислушался к ветру. Сегодня я обязательно допишу в сообщении «солнце».