Шелест кукурузного моря

Во мне что-то изменилось — сломалось и не хотело чиниться обратно, не хотело срастаться, как бы во снах я ни пытался это сделать. Всё валилось из рук, просачивалось сквозь пальцы, не давая возможности ухватиться, удержать хотя бы на несколько секунд возможность исправить случившееся, загоняя меня в очередной тупик лабиринта, из которого не было выхода. Я всё бежал и бежал, совершенно запутавшись, где север, где юг, где Андрей, где родители, где друзья, где мой родной дом… Утро выдалось тяжёлым и беспокойным. Полудрёма продолжалась несколько часов, и сквозь неё я слышал, как проснулись ма и батя, как они снова украдкой заглядывали к нам в комнату, как они засобирались на работу и ушли, а я всё лежал и пытался не открывать глаза, чтобы не подавать виду, что уже не сплю. Скорее, даже для самого себя не хотелось этого делать, потому что знал, что, как только встану, снова придётся окунаться в пасмурный день и решать очередные проблемы. А пока получалось обходить их стороной, пусть уже всё тело и затекло, находясь на краю кровати, но подняться — означало спрыгнуть с этого края, словно с обрыва, а парашютом я так и не обзавёлся. Почему-то, даже понимая, что вот они — родители и Андрей — рядом, я чувствовал, что мне просто необходимо для начала найти их во сне, ведь сон — это наше подсознание, а в нём сейчас творилась неразбериха, которая сказывалась на общем состоянии. Даже на пробежку решил не идти. Однако, устав вести бесполезные поиски, я всё же сдался и для начала просто открыл один глаз, затем второй, и, только когда вынырнул из себя, почувствовал, что кровать вся влажная. Первое, что прилетело мне в голову, что из-за дурацких снов я весь взмок, а второе — что Андрей сейчас напоминал мне работающий радиатор: от него шёл дикий жар. Андрей всё ещё спал, как-то слишком тяжело дыша, и иногда тихо мычал, словно от боли. Я резко сел на кровати и поднёс к его лбу руку — горячий и мокрый. Видимо, у Андрея поднялась температура: то ли из-за того, что он щеголял в прохладную погоду в одной футболке, то ли из-за чего… Попытавшись разбудить его, я встретил только мутный расфокусированный взгляд. — Андрей, — прошептал, — ты как? Тот что-то пробубнил мне в ответ и снова провалился в сон, отворачиваясь и зарываясь в плед по самый нос. Подскочив, я помчался в родительскую спальню. Стянув с их кровати тёплое одеяло, вернулся обратно и посильнее укутал Андрея, подоткнув края. Затем сходил на кухню, покопался в холодильнике в поисках жаропонижающего на полочках, где у ма обычно всякие таблетки и мази валялись, но, ничего не найдя, просто принёс Андрею воды. Мне удалось напоить его, но с трудом, потому как его лихорадило и он вообще мало чего соображал. Мой мобильник был разряжен, поэтому я, взяв шнур, снова ушёл на кухню, чтобы телефон не орал тут как припадочный из-за кучи уведомлений. Подключив к розетке, врубил его и, пока ждал, когда тот загрузится, заметил на столе записку. Ма написала что-то типа «еда в холодильнике», «бабушке звонили» и «надо брать билеты». От последней фразы сердце угукнуло как сова, встрепенулось и судорожно простучало набатом несколько раз за одну единственную секунду. Где там мамина валерьянка? Похоже, мне она тоже уже нужна. — Алло, мам? — позвонил ей. — У Андрея поднялась температура. Не могу найти никаких таблеток. — Начал опять копаться в холодильнике. — Чё мне делать? — уронил какую-то баночку. Поднял — валерьянка. Хм… — Привет, дорогой, — сказала ма по ту сторону трубки, и я поставил баночку обратно. Потом, может быть, вернусь к ней. — Сначала градусник возьми у меня в тумбочке, в нижнем ящичке. Там же есть «Парацетамол». — Может, ещё что надо? — закрыл холодильник. — Я просто не знаю. — Если невысокая, то, возможно, это из-за стресса, — предположила ма. — Да? — удивился я и пошёл по коридору в комнату родителей. — А такое может случиться? — Вполне. Термоневроз. — Термо… что? — не понял я и заглянул к Андрею: тот продолжал лежать в прежнем положении. — Невроз, — повторила ма. — Эт как? — завернул в комнату родителей. — Ну, реакция такая, — пояснила ма. — Бедный мальчик, столько всего навалилось, — заохала в трубку. — Его отец говорил, что тот часто в детстве температурил, — вспомнил я и, открыв нижний ящик маминой тумбочки, начал копаться в куче разных блистеров, баночек, каких-то ещё пузырьков и скляночек. Нашёл градусник и нужные таблетки. — Ну вот. Но если высокая, то, скорее всего, простудился. Тогда точно таблетку, обильное питьё, — начала перечислять, — в холодильнике есть мёд, давай ему с чаем. Приду пораньше как раз сегодня, займусь им. — Да, хорошо, — задвинул ящик обратно и потащил найденное на кухню. — Градусник, таблетки, питьё, мёд, я запомнил. — И скажи ему уже, что его отец жив. Пока ещё. — Да, точно, — совсем вылетело из головы. — Надо срочно сказать, я чё-то даже не подумал. Правда, Андрей сейчас находился в таком состоянии, что его и метеоритом, летящим прямо на нас, не удивить. — Вот-вот. Ты как вообще? — поинтересовалась ма. — Да со мной всё норм, — я зачем-то пожал плечами, хотя она же меня не видела. — А это… — М-м-м? — Батя не сказал, чего там его бабушка? — Ну, — вздохнула ма, — бабушка в шоке от всего была, но она готова принять Андрея. Говорит, никак не могла с ним связаться. Его отец посылал её. В общем, разговора нормального у них не получалось, — подытожила. — Понятно. Ну, эт хорошо. Да, — закивал сам себе. — Ох, наконец-то Андрей найдёт свой угол, — сказала ма радостно, а мне снова захотелось валерьянки хлебнуть. — Да, угол. Это замечательно. Ладно, ма, я пошёл тогда, — подсоединил разряжающийся телефон к шнуру. — Давай, если что — звони. — Ага, пока. — Целую, — услышал напоследок. Вздохнув, я сбросил вызов и упал лицом на стол. Моя душа вопила из-за того, что Андрей скоро уедет. Не успели мы начать, как уже предстоит всё закончить, и способа остановить его никак не получалось найти. Так будет верно и лучше для него, я это прекрасно понимал, но… Но, но, но. Хотелось растянуть время, как использованную жвачку, и болезнь Андрея сейчас была мне на руку, — как бы ужасно это ни звучало, — потому что, зная его натуру, тот первым делом понесётся покупать билеты, чтобы в очередной раз сбежать: не потому, что он так хотел, а потому, что считал это правильным. Будь я на его месте, тоже не желал бы привязываться к людям и привязывать их к себе, ведь по сути я ничего не мог бы им дать, кроме проблемного себя. Но дело в том, что Андрей нужен был мне любым: проблемным, больным, здоровым, весёлым и грустным… Конечно, лучше здоровым и весёлым, но он мне нравился всяким. Главное, чтобы у него всё наладилось, и только поэтому я должен отпустить Андрея тогда, когда он того захочет. Он и так постоянно жил в клетке, из которой не мог выбраться, и лишать его свободы я не собирался… Поэтому решил подарить ему остатки денег на билет в один конец. Я зашёл в комнату и начал тихонько тормошить Андрея. Он развернулся, выглянул из-под одеяла и наконец подал хрипловатый голос: — Прости, — сказал, — я вчера так быстро уснул. Твоя мама… — Привет, — улыбнулся я, и, присев рядом на корточки, погладил его по голове. — Я же говорил, остерегайся, она коварная, — напомнил. — Да уж, — он слабо усмехнулся. — У тебя температура. На, измерь, — дал ему градусник, и он сунул его под мышку. — Как всё прошло? — Андрей приподнялся на трясущихся руках, видимо, желая сесть. — Твой отец жив, — сразу же выдал я, и тот, облегчённо вздохнув, снова упал головой на подушку. — Хорошо, — прошептал, закрывая глаза. Отключился, что ли? Я снова потормошил его немного, но, не дождавшись ответной реакции, натянул на него одеяло и сел на пол, кладя макушку на кровать. За окном проезжал поезд, намекая, что совсем скоро тот, кто лежит сзади меня, поедет на одном из них. Вспоминая, как в детстве я покачивался в кровати, представляя, что путешествую, я задумался о том, что на самом деле ни разу ведь никуда и не ездил на поезде и даже не представляю, каково это вообще. Столько раз слышал стучащие колёса и всегда только будучи снаружи. — Капитан! — Андрей подбежал ко мне, поправляя бескозырку. — Да, мой милый юнга? — спросил я, падая на сиденье. — Похоже, мы находимся на немного неправильном корабле, — Андрей оглядел кабину и закусил губу. — С чего ты так решил? — удивился я, глядя на приборную панель. — Потому что мы не плывём, а едем, — он плюхнулся на сиденье рядом. — Всё правильно, потому что до туда, куда мы мчимся, иначе не добраться! — довольно ответил я и кивнул вперёд. — Куда же мы направляемся на этот раз, мой капитан? — спросил Андрей, вглядываясь вдаль. — К настоящему морю, мой милый юнга! — я повернулся к нему и подмигнул. Наши флотские брюки и матроски вмиг превратились в костюмы машинистов, бескозырки сменились фуражками, а попугай Сашка, сидевшая на моём плече, претерпела метаморфозы и стала початком кукурузы, в итоге упавшим мне на коленки. Я отложил её в сторону, закатал рукава и подал сигнал через тифон. — Кеш? — Да? — я поднял голову и повернулся. Андрей протягивал дрожащей рукой градусник. — Прости, я тебя разбудил? — прохрипел. — Нет, я не спал. Точнее, спал, но не должен… Короче. Так, у тебя тридцать восемь. — У меня сейчас такие дикие глюки были, — промямлил Андрей. — Сашка, то есть, попугай стала кукурузой, а мы с тобой ехали на море. Прикинь… — и снова вырубился. — Эй-эй, не спать. Подожди, — я выдавил из блистера таблетку и дал Андрею запить. Его хватило на один глоток, затем он поморщился слегка и снова свернулся калачиком. Я встал, сходил за телефоном и удлинителем, вернулся, воткнул всё это дело в комнатную розетку, отключил звук и засел в сети. Не хотелось покидать надолго Андрея, мало ли, вдруг снова проснётся, а он в чужой квартире и один. Да и вообще — рядом с ним чувствовалось какое-то необъяснимое умиротворение, чуть разбавленное переживанием за его здоровье, особенно когда тот ворочался и мычал во сне. В итоге я просидел так часа три. Успел пообщаться с ребятами, Толик уже всем красочно описал, как я отбивался от тех хмырей — ха! — девчонки только и делали, что писали мне, какой же я смелый, а Стас канючил из-за того, что мы с Толиком, видите ли, не позвали его на стрелку. Потом я пытался почитать книгу, которую мне скинула Сашка, про двух парней, боровшихся за свои чувства, но не смог дочитать и до середины, потому что что-то меня в ней оттолкнуло: то ли там было слишком много этих самых чувств, то ли их история слишком сильно напоминала нашу, — после чего я решил отвлечься и покопаться в интернете в поисках университетов и информации о том, как туда поступать и что для этого вообще нужно. Сначала читал про всякие инженерные специальности, но в итоге как-то незаметно перескочил на художественные, и тут в груди что-то ёкнуло. Ещё и чей-то тред в твиттере меня натолкнул на кое-какую мысль… Входная дверь захлопнулась, и я пошёл встречать ма. Она расспросила по поводу Андрея, похвалила, что я за ним присматриваю, поругала, что так и не дал ему мёда, будто это какой-то волшебный эликсир, и сказала, что завтра с отцом поедут покупать Андрею в дорогу всяких там тапочек, мыла и сумку, хотя он особо и не имел никаких вещей для неё. Все его пожитки могли уместиться в его маленький рюкзак, который куда-то исчез, так что даже его не было. Но мама сказала «купим», и я не стал вмешиваться. Может, Андрей и согласится, но что-то мне подсказывало, что их добрые намерения ещё быстрее заставят его покинуть наше уютное гнёздышко. Потом пришёл батя и сказал, что вытрясет с отца Андрея денег на проезд и заставит того в ближайшее время забрать документы со школы, чтобы можно было Андрея без проблем перевести в другую. Бабушка же, по словам бати, оказалась очень приятной женщиной, которая любит печь пирожки, а ещё довольно прогрессивной, и даже вела какой-то канал на «ютубе» про готовку. Да. Мне даже стало немного завидно, ведь наша бабуля умела только угли печь, разве что, поэтому на дачу мы всегда привозили еду с собой, дабы не отравиться, а интернет для бабули — вообще нечто запредельное и от лукавого. Затем и ма, и батя оба накинулись на меня и предстали передо мной двуглавым Змеем Горынычем, выпытывая, где же я вчера успел подраться, что вообще случилось и почему я до сих пор не переоделся. Я им рассказал всё, как было. Ну, почти, опуская разные щепетильные и особо острые моменты, но ма всё равно пошла хлестать валерьянку, батя же на удивление одобрительно похлопал меня по плечу, но предупредил, чтобы я не скрывал больше от них таких проблем, а особенно, если у моих друзей отцы — наркоманы. Друзей, ага, подумал я, и меня как накрыло волной жара, будто от Андрея передалось на расстоянии и через стенку, но на самом деле это произошло от мысли, что когда-нибудь мне придётся рассказать своим родителям правду о своей ориентации. Когда-нибудь, когда встану на ноги и не буду зависеть от них материально, а то мало ли… Выгонят ещё, да и за последние дни и так случилось слишком много негативных событий, ещё одного я не переживу. Переживу, конечно, но пока не готов переживать ещё и по поводу этого. Короче. Поговорили мы с родителями, я их заверил, что деньги на билеты есть и что не нужно никого трясти, ещё сказал им огромное спасибо за помощь, на что они как-то странно на меня посмотрели, типа «ты чего, мы же твоя родня», но после того, как я увидел, какой бывает родня на самом деле, мне мою хотелось просто боготворить уже. Потом ма заварила для Андрея чай с лимоном и мёдом, и я вызвался сам ему отнести. Тот продолжал спать, поэтому я, не желая его лишний раз тревожить, отставил кружку на стол, а сам опять сел рядом с кроватью и решил-таки дочитать на телефоне ту историю про ребят. Закончилась она плохо, и мой мобильник чуть не полетел в стену. Что за гадство? Нельзя было сделать счастливый финал? В дверях появилась ма: — Ты чего тут в полной темноте сидишь? — прошептала. — Я тебе диван в зале постелила. И где наше… одеяло. Понятно, хорошо, достану другое. — Я ещё немного тут побуду и пойду, — сказал я тихо. — Ладно, не засиживайся. Мы спать, а то завтра рано вставать, поедем в гипермаркет с твоим отцом. — Хорошо, — кивнул я, и ма скрылась за дверью. В зал идти я не собирался, конечно же. Прокрался свозь темноту, закрыл замок, и снова прилёг рядом с Андреем — аккуратно, стараясь не будить. Потрогал его лоб — судя по всему, температура спала, но тот дрых так крепко, что даже не дёрнулся, не шелохнулся из-за моих прикосновений. А мне хотелось трогать его, проводить пальцами по коже, по косточкам, чтобы Андрей снова засмеялся. Хотелось целовать его и обнимать… но в итоге я, не смыкая глаз, просто провалялся всю ночь, погружаясь в телефон и в свои мысли. Рано утром я добрался на цыпочках до зала, чтобы отвести от себя всякие подозрения, что я спал не там, и успел как раз вовремя. Стоило моей голове упасть на подушку, как из комнаты родителей зазвенел будильник, и они дружно начали своё Броуновское движение по квартире: то туда, то сюда, то что-то у них упало, то чайник зашумел, то батя вышел покурить, и в мою комнату потянуло табаком. В конце концов, я всё же отключился, как только те переступили за порог, и мне снова снилась какая-то муть про поезд, только в нём я ехал уже один и разговаривал с кукурузой… Очнулся я от шума воды в ванной. Андрей, видимо, наконец пришёл в себя и решил принять душ. Быстро же он поправился. Может, и правда нервы не выдержали и организм ослаб, а новость об отце взбодрила? Я поднялся, пошёл в комнату, заправил кровать и положил на неё своей чистой одежды, выкопав из шкафа размеры поменьше — то, что давно уже не носил. Потом двинулся на кухню, отложил уже ненавистный мне телефон, поставил чайник, чтобы в кои-то веки попить с утра кофе с моим солнцем. Да, не антикафе, зато бесплатно и нам не будет никто мешать. — Доброго утра, рейнджер, — сказал Андрей, появившись на пороге кухни, и я от неожиданности выронил банку кофе из рук. Та разбилась на кучу осколков, разбрасывая всё своё содержимое по полу. Не услышал шаги из-за работающего чайника… — На счастье, — вздохнул я и обратился к Андрею: — Как ты? Он смотрел на меня немного припухшими глазами — выглядел очень заспанно и помято, особенно в моих неотглаженных штанах и футболке, — и смущённо закатывал рукава. — Примерно, как она, — кивнул на разбитую банку. — Прости, что я так внезапно слёг, у меня иногда бывает… — Да брось, — перепрыгнув через стёкла и кофе, я подошёл к Андрею. — Ерунда. Ну, банку склеивать я не буду, а вот тебя попробую. — Звучит сексуально, — улыбнулся тот, а я только сейчас понял, что сморозил. — Я не это имел в виду… — Да я понял, расслабься, — усмехнулся тот, а затем, потормошив влажную макушку, спросил: — Расскажи, что вообще произошло, пока я был в отключке? — Ну, во-первых, теперь твой отец не будет тебя обижать. — Андрей поджал губы и только собрался что-то сказать, как я поторопился добавить: — А во-вторых, — придвинулся к нему вплотную, — ты скоро поедешь к своей бабушке. — Что? Куда? Почему? — Андрей прислонился спиной к стенке и вопросительно глянул на меня. — Как? — Мой батя, — я облизнул губы и стал водить подушечками пальцев по рукам Андрея, заранее пытаясь успокоить, — сказал твоему бате пару ласковых, и тот согласился. — Но… — Андрей зажмурился на секунду. — Я не могу его оставить, — отрицательно покачал головой, — он же… — Он козёл, — подытожил я, а тот, вздохнув, сложил руки на груди, словно его мои касания раздражали. — Андрей, пойми, ты ни в чём не виноват и ничем ему не обязан… — Что он рассказал? — спросил серьёзно. — Ничего, что… — Что он сказал, Кеш? — Он всё сказал! — не выдержал я, глядя поочерёдно то в один его глаз, то в другой. — И даже больше, и этим «больше» показал всю свою грязную суть. Он манипулировал тобой всё это время, давил на больное, — ткнул его в область сердца, — выгораживал себя, а ты постоянно чувствовал вину, но это не правильно. — А что правильно? — поймал мою руку и сжал. — Что я на самом деле полный сирота? — повёл плечом и шмыгнул носом. — Что я был не нужен ни собственной матери, которая гоняла к папе, ни папе, который мне не папа? А настоящему отцу и тем более не сдался ещё до рождения? Что правильно из этого, а что нет? — сжал ещё сильнее, впиваясь в мою кожу ногтями. — Ты был нужен ей, — ответил я спокойно, — иначе бы она не переехала вместе с тобой. — Ей было похер, что я делаю с собой, — отпустил мою руку, а взгляд его теперь гулял по пространству, игнорируя мой. — Курить — кури на здоровье. Пить — пей, но немного. Татуировки — пожалуйста. Пирсинг — да хоть весь продырявься, плевать! А я ведь даже рассказал ей смысл эскиза, — всё же посмотрел на меня да так, что у меня чуть ноги не подкосились от печали в его глазах. — Ты уже, наверное догадался, но я всё же скажу — да, я хотел получить прощения. У родителей. За то, что я такой. — Какой? Тебе папаша твой с детства голову забивал какой-то ересью, а мать тебя только пыталась огородить от него, — пытался переубедить. — Тогда бы она развелась бы с ним, — но он продолжал настаивать на своём, чуть ли не задыхаясь словами. — Тогда бы не пыталась снова и снова наладить с ним отношения. Она всё прекрасно знала, но плевала на меня! — нервно смахнул рукой слезу и стал моргать часто-часто, разглядывая потолок. — Андрей, тише, — я слегка наклонился к нему и погладил его влажную щёку большим пальцем. — Ты прекрасный человек, — поцеловал в другую, и он закрыл глаза. — Ты не заслуживаешь такого отношения, слышишь? — Он едва кивнул, но я чувствовал, как ему это тяжело далось. — Мои родители тоже порой ведут себя глупо, но не потому, что желают зла, — решил поделиться своими мыслями. — Твоя мама просто не знала, как поступить, а твой папа… Он и правда никакой тебе не папа — и хрен с ним, отпусти это. Что бы ты ни делал, в том, что произошло, твоей вины нет, — продолжал поглаживать. — Ни в том, что у матери случилась беда, ни в том, что твой батя начал колоться, ни в том, что он с какого-то перепугу инвалид, ты вообще тут ни при чём, пойми. Он всё перевирал, пытался надавить на тебя с детства, вот твоя мама и свалила. Она любила тебя, Андрей, а от этого козла пора сваливать. Андрей с подозрением посмотрел на меня: — Ты правда так считаешь? — прошептал. — Конечно, — я улыбнулся, крепко обнял его, притянув к себе, и держал так до тех пор, пока его прерывистое дыхание не начало выравниваться. — Знаешь, — сказал тихо на ухо, — если бы я умел рисовать цветы, то нарисовал бы их для тебя. И сам бы набил даже, если бы ты мне разрешил. — Хах, нет. Ты бы всё испортил, — наигранно проворчал тот. — Тогда придётся проходить курсы у Паши, — я отпрянул от него и взметнул бровь вверх, — потому что ему я тебя больше не хочу доверять. — Дурачило, — хмыкнул Андрей. — Какой есть. — Спасибо, — потёрся об меня виском. — Пожалуйста, солнце. Теперь ты поедешь туда, куда мы всегда мечтали… Кстати! — вспомнил я и, взяв его за руку, повёл в свою комнату. Затем стал рыться в шкафу под любопытный взгляд Андрея и достал деньги. — Вот, возьми, пожалуйста, — всучил. — Это тебе на билет. — Что? Я не могу, — начал отнекиваться, пытаясь вернуть мне их, но я снова всучил обратно. — Я тебя не спрашиваю, это подарок. Вообще у меня был другой подарок, — пробормотал, — но мне не очень на них везёт, однако часть его осталась. Щас… — нашарил в кармане всю измятую коробочку и, закусив губу, протянул Андрею. — Вот. — Это… — он аккуратно открыл её и достал серёжку. Подойдя к окну, поднёс на свет, отчего та вся запереливалась. — Звезда? — Да, звезда, — кивнул я. — Решил, что тебе подойдёт. Он повернулся ко мне и покачал головой: — По-моему, кто тут из нас двоих солнце, так это ты. — Нет уж, я рейнджер. — Хорошо, рейнджер. — Он отсоединил части серьги и начал вставлять в ухо: — Наверное, там уже всё заросло. Ай… Ну, как? — вдел и продемонстрировал. — Мне нравится, — я подошёл к нему, разглядывая подарок. — Мне всё нравится. Ты мне нравишься, — вдруг сказал, хотя это, наверное, и так было понятно, но вот так прямо, без всяких там обходных фраз, я ещё не признавался. А когда, если не сейчас? — Ты мне тоже, — сказал Андрей, приблизившись ко мне. — И мне жаль. — Мне тоже жаль, — я вздохнул, и, наклонившись, упёрся лбом в его лоб. Мы закрыли глаза и сплелись пальцами. Наверное, я бы мог стоять так вечность, ну или чуть меньше, но у нас не было столько времени в запасе, пусть и казалось, что сейчас оно наконец растянулось или вовсе замерло, и до нас не долетал ни стук колёс, ни гул соседей на верхнем этаже, ни мяуканье чьего-то кота, которого нерадивые хозяева забыли на балконе. Все эти звуки — они словно находились за тонкой стенкой мыльного пузыря, а мы — внутри него. — А где твои родители? — прервал момент Андрей, и мыльный пузырь лопнул, погружая нас обратно в какофонию. — Они в магазин поехали, — я снова не хотел открывать глаза, словно не желая просыпаться, — ещё не скоро вернутся. — Дашь мне номер своего отца? Хочу поблагодарить его за всё. Глаза всё-таки пришлось открыть. — Д-да, конечно, — я закивал. — Пойдём, — двинулся на кухню, где оставил мобильник, Андрей — за мной. — А я пока схожу помоюсь. Два дня не мылся… —  Я отыскал контакт бати: — На, — протянул телефон Андрею. — Привет передавай, — сказал я, и тот усмехнулся. Я оставил его там и пошёл в комнату. Наконец стянув с себя одежду, понял, что перед Андреем лучше в таком виде не щеголять: по всему телу расцвели синяки после той драки, о которой я ему так и не рассказал. И перед мамой с папой тоже лучше в таком виде не показываться, да. Прошмыгнув в ванную, я заперся, включил душ и наконец расслабился под бьющими каплями, смывая с себя пару суматошных дней и спутанные мысли. Голос Андрея, глухо звучащий за дверью, успокаивал и настраивал на позитивный лад. Андрей был более-менее здоров, сейчас находился рядом, он улыбался, ему понравилась серёжка… Столько, казалось бы, приятных мелочей, но они складывались в нечто большое, что заставляло трепетать и наслаждаться каждым мгновением. Однако в одно мгновение всё снова изменилось. Я услышал грохот захлопывающейся двери, поэтому, чуть не падая, вылетел из душа и, быстро накрутив на бёдра полотенце, вышел из ванной, пробежался по квартире, но от Андрея и след простыл — даже кофе с осколками банки подмёл. Схватив телефон, я позвонил ему, однако на той стороне оказалось занято. Решил сразу написать Андрею сообщение, но тот опередил меня: оказывается, уже прислал пару минут назад. Солнце: Прости, поехал на кладбище Солнце: Потом ненадолго заеду к Паше Солнце: Лёгкого пара! Я выдохнул. Вот ты параноик, Кеша. Конечно, ему надо время и место всё обдумать, а рядом с тобой хрен подумаешь, всё лезешь к нему и лезешь, но… Но остались какие-то считанные дни, чтобы побыть вместе, а потом — потом снова неизвестность, снова холодный космос. Солнце отдалится на миллионы световых лет, и придётся чуть ли не заново продираться сквозь чужие планеты, спутники, метеориты и кометы… Я: хорошо, жду тебя дома, солнце Куда себя деть, я не знал. Все мысли были заняты Андреем. Он сказал, что заедет к Паше? Мне как раз в голову пришла немножечко безумная идея, как подбодрить Андрея. И себя. Заодно верну Паше долг за дешманский телефон, да. Поеду на студию, решил я, схватил остатки денег, быстро переоделся в чистое, накинул толстовку, прихватил на всякий случай ещё одну кофту для Андрея и вывалился из дома, даже не высушив волосы. На улице распогодилось, но ещё ощущалась прохлада, поэтому я ёжился, пока двигался в сторону остановки, но Андрей вообще поехал только в том, что я ему вытащил, отчего мне стало вмиг ещё прохладнее. Надо было сразу ему что потеплее доставать, ведь он не из тех, кто сам берёт чужие вещи. По пути, пока проходил по частному сектору, мне встретился откормленный чёрный котяра, который напоминал того самого котёнка. Он сидел у калитки одного из дворов, вылизывался с довольной мордой и лишь ухом повёл на меня, даже не посмотрев. Уже в маршрутке я позвонил Паше, предупреждая, что заеду ненадолго, и спросил, не появлялся ли Андрей, тот ответил типа «нет, не приходил, но обещал», дал добро на моё присутствие, главное, чтобы я не мешал. А я не успею ему помешать, сделаю дело и буду гулять смело. Добрался я минут за сорок, чуть не уснув в маршрутке на заднем сиденье. Когда зашёл в студию, то первым делом приметил, как многолюдно стало по сравнению с тем днём, когда мы были тут вместе с Андреем в прошлый раз. На диванчиках сидело несколько человек, увлечённо разглядывая эскизы и обсуждая, кому что подойдёт. На ресепшене какая-то девушка отвечала на звонки, делая заметки в журнале. Играла спокойная музыка, которая только вызывала зевоту и совершенно не ассоциировалась с Пашей. Казалось, он должен врубить какой-нибудь хард-рок или что там слушают обычно такие, как он, но, наверное, музыка специально подбиралась под клиентов: ненавязчиво создавала атмосферу уюта. Только не для меня. Как бы я ни старался, всё равно продолжал нервничать и чувствовать себя не в своей тарелке. Девушка отвлеклась, оторвав трубку от уха: — Здравствуйте, вы записывались? — Не, я друг Паши, — подошёл к ней и облокотился на стойку. — А, вы Иннокентий? — Я кивнул. — Он пока занят. — Тогда я подожду. Вон там, если можно, — указал на кухню, и девушка, согласно моргнув, продолжила разговаривать по телефону. Я поплёлся через маленький коридорчик, мельком заглядывая в комнату, откуда доносилось жужжание, и увидел Пашу в действии: он сосредоточенно набивал татуировку на спине какого-то парня, который постоянно морщился. Мысленно пожелав им обоим удачи и терпения, я направился на кухню. Посмотрев на кофемашину, вздохнул из-за того, что мы так с Андреем и не попили вместе кофе. Кинув запасную кофту на стул, я открыл тот самый волшебный ящик в столе, покопался в барахле и отрыл чёрный фломастер, который как раз пригодится мне для сюрприза. Заодно пришла идея, что надо мой внутренний ящик представлять как этот — такой же вместительный, с кучей отделов и всяких безделушек на все случаи жизни. Тогда, может, для различных жизненных проблем всегда найдётся внутри меня что-то, что поможет мне справиться с ними в два счёта. Закусив губу, я с предвкушением развернулся и уставился на фотографию Андрея на стене: на сухие ветки, которые так хотелось оживить. Колпачок фломастера отлетел в сторону, а рука уже стала криво вырисовывать цветы: несколько ещё нераскрывшихся бутонов на руках, несколько распустившихся на груди, рядом с сердцем, которое было мне так дорого и так желанно, что собственное уже заранее тосковало… Не хотелось устраивать Андрею сюрприз в виде себя, хотя он и так уже понимал, что я тот ещё сталкер, однако всё же я решил тут же свалить, как нашкодивший ребёнок. Оставил деньги для Паши на ресепшене и поехал обратно домой, надеясь, что Андрею понравится то, что он увидит, когда явится на студию. Но на всякий случай успел-таки сфотографировать на телефон, если вдруг Паша в гневе сотрет моё произведение искусства. Когда я вернулся домой, мне сразу же пришло сообщение. Солнце: Со мной всё ок Солнце: Скоро поеду к Паше, потом сразу к тебе Улыбнувшись, я доковылял до своей кровати и, задёрнув шторы, увалился на неё, закрывая глаза предплечьем. Устал. Хотелось тишины, или ничего не хотелось: трудно было разобраться во всех своих мыслях и чувствах. Они погружали меня в какое-то царство мрака, где единственный источник света постепенно угасал, и меня сковывал страх, что ничего не получится, что всё снова вернётся на круги своя, как и раньше. Всё летело в бездну: все мои желания, стремления, все мои удачи — всё перевернулось вверх дном, смешалось в одно месиво, которое окутывало со всех сторон и не позволяло двигаться. Так я и остался лежать на одном месте. В вязком полусне, в дрёме, лишь пару раз вставая ответить на звонок от бати и от ма, которые задавали какие-то глупые вопросы, и приходилось расплывчато отвечать на них, потому что мозг уже просто не соображал и хотел сбросить лишний груз, но как это сделать… Меня разбудил щелчок замка двери комнаты. Через секунду кто-то взял меня за руку, и, открыв глаза, я на время решил, что всё — ослеп, но оказалось, просто уже наступила ночь. Вот это вздремнул. — Привет, сталкер. Спасибо за очередной сюрприз, — тихо сказал Андрей, садясь на кровать, и я резко поднялся с подушки, пытаясь разглядеть его, но он — словно призрак — растворялся в темноте. Ещё немного, и так оно и будет, но пока что он находился здесь. Я протянул руку — он поластился к моей ладони и почти промурлыкал: — Паша, конечно, тебя материл, но мне очень понравились цветы. И спасибо за кофту. Прости, что уехал так… Мне надо было к маме. — Я понимаю. Ничего, — заверил я. — А родители вернулись? — Да, они в зале. Телевизор смотрят, — хмыкнул. — Хорошо. Ты не голоден? — Нет, твоя мама заставила меня поесть, — сжал мою ладонь. — Ещё они накупили мне всякого в дорогу, и еды тоже. — Еды? Уже? — удивился я. — Да, — он начал разминать мне каждый палец, явно волнуясь. — Я созванивался сегодня с бабушкой. Она меня и правда ждёт. — Здорово, — искренне обрадовался я. — И когда ты уезжаешь? — Завтра, — ответил чуть слышно, — утром. — Что? Так рано? — не хотел верить я, хотя так часто об этом думал. — Прости, я не могу сидеть у вас на шее. — Но это не… — Но он закрыл мне рот рукой. Меня бесило, что ничего не вижу, не вижу его глаз, его мимику. Хотелось встать и зажечь свет, чтобы посмотреть, с каким лицом он обо всём этом говорит, потому что голос его звучал слишком спокойно, будто всё хорошо, но внутри меня что-то рвалось на части и верещало на всю округу. — Вы и так слишком много для меня сделали. Так что… Спасибо тебе большое, — убрал руку. — За всё. — Всё же убегаешь от меня, — вздохнул я. — Это правда в последний раз, рейнджер. И я пока ещё ту… Но теперь уже я не дал ему договорить, потянув на себя и поцеловав в губы. Слишком долго держался, слишком много переживал и уже не мог справляться со своими чувствами, которые рвались наружу. Мой язык ласкал язык Андрея, словно слизывая его последние фразы. Каждая из них била хуже любого пинка, любого удара по голове — оно било в грудь, в самое солнечное сплетение и отдавалось болью по всему организму. Андрей уедет завтра. Он исчезнет. Мозг был перегружен и до сих пор не хотел слушать и слушаться, отчего и руки совсем мне не подчинялись, просто делали, что им заблагорассудится, и в итоге я перестал сопротивляться, отдаваясь накопившемуся желанию. Отодвинувшись в сторону, я повалил Андрея на спину, а сам аккуратно сел сверху и снял с себя разом и кофту, и футболку, отбрасывая их в сторону. Андрей на мгновенье замер, и я услышал, как тяжело дышу. «Тяжело» — самое подходящее слово, потому как мне и правда с трудом давалось сделать полноценный вдох. Воздух словно стал плотным, густым, он застревал где-то в районе глотки и не давал сказать больше ни слова, только лишь едва слышно с трудом прошептать Андрею в губы, как я уже скучаю по Андрею, — а дальше — прыжок — и снова свободное падение, бесконечное, в тандеме. Только я и Андрей. Мы обнимались и целовались, изучая тела друг друга — запоминая каждую косточку, каждую мышцу, все паутины вен. В темноте Андрей не замечал моих синяков, да я и сам их не замечал. Другая боль превосходила физическую. Он тоже стянул с себя футболку с кофтой, и я решил прямо здесь и сейчас нарисовать губами цветы везде, по всему телу так, как умею — оставляя засосы, — отчего Андрей каждый раз вздрагивал и тихо постанывал, окончательно сводя меня с ума. Он таял под моими ладонями, как мороженое, откликаясь на прикосновения мурашками, вспотевшей кожей и покусыванием мочки уха. Я хотел Андрея, он — меня, но мы оба понимали, что ещё рано, что не готовы, поэтому просто тёрлись сквозь оставшуюся одежду и ласкали руками, доводя друг друга до оргазмов. Мы наслаждались снова и снова и не могли остановиться, будто открываясь всё сильнее, обнажая не только тела, но и души, будто и не было за стенкой родителей, будто завтра — не наступит. Было сладко и горько, липко и сухо, наполнено и пусто… Когда родители негромко постучали в дверь, спрашивая, не собираемся ли спать, мы уже и так засыпали с Андреем — в обнимку, всё ещё целуясь и находясь в каком-то дурмане чувств: одновременно в эйфории и в упадке. Наутро я подорвался пораньше — как ошпаренный. Андрей лежал под боком и тихо посапывал, отвернувшись в сторону окна. Что-то внутри меня скользнуло — острое, колкое, заставляя подняться, одеться, вылететь из дома и нестись на стадион, пока оставались хоть какие-то силы. Будто я старался таким образом избежать того, что должно было произойти, будто так у меня вышло бы уберечься от этого. Сегодня последний день, последнее утро с Андреем, и вместо того, чтобы ещё немного полежать с ним рядом, я мчался как сумасшедший по стадиону, наплевав на синяки, на дыхалку, на ритм, на наушники — сейчас это всё было настолько неважно, настолько бесполезно… Сейчас я словно опять видел многое глазами Андрея, чувствовал его желание бежать, а не бросаться в омут с головой. Но вчера мы оба бросились, отдались друг другу, пусть неумело, пусть не зная, как правильно, как можно и как нельзя — но мы не могли оторваться друг от друга ни на секунду, вдыхая запахи волос, тел, целуя как в последний раз, жадно, оставляя отметины там, где они уже стояли, касаясь там, где всё трепетало и покрывалось каплями слюны, пота и не только… Всего этого можно было избежать и теперь не умирать от томления, покручивая в голове кадр за кадром наше сближение. Вот почему Андрей не решался, вот почему сбегал, чтобы не было вот этого вот всего, но оно случилось. Случилось всё: мы встретились, мы влюбились, мы сдались… Я не знал, сколько прошло времени. Ноги уже заплетались от напряжения, а горло раздирало сухостью, но остановиться — значило вернуться туда, где меня ждало разочарование. Страх оказался сильнее меня. Сколько бы я ни держался, всё равно понимал, что наступит момент, когда наши с Андреем пути разойдутся, и вот на очередном кругу я заметил впереди, у входа на стадион, знакомый силуэт, из-за которого вместо очередного вздоха получился всхлип. Я стал приближаться к Андрею, чуть притормаживая, но в воображении всё происходило со скоростью света. Слишком быстро. — Остановись мгновенье, ты прекрасно! — Андрей резко преградил мне путь, а я споткнулся и полетел прямо к нему в объятия. — Всегда бы так, — усмехнулся Андрей, а мне было не до смеха, но я всё равно улыбнулся. — Решил присоединиться? — спросил я, уставше сев задницей прямо на дорожку. — Скоро уезжаю. — Он постоял-постоял и тоже сел напротив меня в позу лотоса. — Понял, что тебе надо было проветриться, и, наверное, ты не пойдёшь меня провожать, — пожал плечами, — но это даже лучше. — Опустил взгляд и пробормотал: — Тем не менее решил, что не смогу уйти, не попрощавшись. — Да. Я немного увлёкся, — произнёс я, сквозь не покидающую одышку, — прости. — Ты про бег, — хитро глянул на меня, — или про вчерашнее? Я закатил глаза и цокнул: — И про то, и про другое. Да. — В любом случае, не стоит извиняться, — подмигнул мне. — Я всё понимаю, рейнджер. — Затем вздохнул и дёрнул бровью: — Твой батя уже вызвал мне такси. — Что ж, эм… — я облизнул губы и поджал их, раздумывая, что сказать. В голове гудели поезда, кричали пираты, орал попугай, взрывался попкорн, повсюду цвели цветы и увядали, и я сначала, чтобы очнуться, зацепился взглядом за красные кеды Андрея, потом посмотрел на его футболку, вспоминая о том, как вчера «рисовал» под ней… — Не забывай меня, хорошо? — всё же сказал. — Будем на связи? Жду сообщения от Дроу, — покивал сам себе. — Он обязательно тебе напишет, — ответил Андрей. — И пришлёт баночку своей волшебной слюны. — А знаешь, — я почесал макушку и, сняв резинку, потормошил волосы. — Не надо. — Почему? — опешил Андрей, но я не спешил его расстраивать. И без того достаточно поводов. — Сам за ней приеду. Через год, — улыбнулся ему и добавил: — Помнишь, ты спрашивал, кем я хочу быть? И я такой про путешествия стал тебе затирать. — Ну. — Ну вот. Возьму и поступлю где-нибудь в Краснодарском крае в институт, а не здесь. Я гуглил, есть там какой-то институт Культуры, или как… Короче. Чем не путешествие? — пожал плечами. — Так что… Никуда ты от меня не денешься, так и знай. Он посмотрел на меня так нежно, что внутри снова что-то кольнуло. — Буду ждать с нетерпением, — протянул мне руку, и я пожал её — крепко, не желая отпускать, но она, конечно же, выскользнула. Андрей подмигнул мне — без улыбки, — затем поднялся, отряхиваясь, и, немного постояв и посмотрев на меня сверху вниз, развернулся и ушёл за ограду, больше не оглядываясь в мою сторону. Я упал спиной назад, разбрасывая руки в стороны и наблюдая за перистыми облаками в небе. Они окрасились в слегка розоватый цвет, и казалось, что ещё не утро, а уже вечер, потому как солнце-то моё ушло, и теперь на смену ему придёт луна — с тёмной стороной, которую в итоге я исследовал, пусть и не до конца, но, по крайней мере, сделал шаг по поверхности и приготовил подзорную трубу. Закрыв глаза, сначала я представил, как гуляю там, огибая кратеры, как беру почву на анализы, как погружаю артефакты на свой космический корабль, чтобы вновь отправиться в путь к звезде… а затем представил, как люди приходят с утра пораньше на стадион, а тут валяется человек. Нужно было подниматься, но… Но меня на секунду придавили рукой к земле и поцеловали, передавая эстафету в виде последней карамели. Прощай, Андрей.