Paradoxxx

Едва Нацу переступил порог заведения, он сразу понял – здесь ему не понравится. Дело было то ли в атмосфере, нарочито-веселой, коей было пропитано помещение: воздушные шары лаконичных, казалось бы, фиолетовых и серых цветов, едва заметно покачивались; было душно, еще не слишком шумно, и в воздухе витал сладковатый неприятный запах. Сладости Нацу не любил. То ли, вероятнее, дело было в его внутреннем упадническом состоянии, не располагающем к веселью. Глянув на коллег, он понял, что те тоже не слишком расположены к вечеринке. Но задавать риторический вопрос: «зачем мы пришли?», сильнее ввергая в упадок и без того натянутые отношения, он не хотел. Также Нацу знал, что в течение получаса людей станет многим больше, и он встретит множество знакомых, с которыми надо будет поддерживать разговор, смеяться их шуткам и вести себя так, будто раскол сплоченного, десятилетнего коллектива для него сущий пустяк. - Нацу? – окликнул его Маса, кивая на самый дальний столик, в темном углу. Мысленно Нацу поблагодарил коллегу, малодушно подумав, что, может, Хиро вручит подарок от группы, вежливо покивает на разговоры, кажущиеся ему пустым трепом, и можно будет уйти. Фоном играла приглушенная музыка, выписывая виртуозные высокие звуки соло-гитары, не иначе, придуманным и написанным виновником торжества. От этого Нацу снова стало не по себе: слишком уж строй и мотив напоминал игру бывшего согрупника, без которого, как ему чудилось, все пошло вкривь и вкось и все никак не могло выровняться. Гладкий мрамор под ногами был неуютно скользким. Предательски заныла спина: запись нового трека, как и всегда, была сложным и энергоемким делом, от которого, как внезапно понял Нацу, прежнего удовольствия он уже не испытывал. На самом деле, жизнь Нацу не была особенно плохой: все шло своим чередом. Но когда то, что идет своим чередом, тянется до бесконечности – а ощущалось оно именно так – становится тоскливо. - Простите, - услышал он голос Масы. – Мы думали, здесь свободно. Нацу выглянул из-за спины басиста, оглядывая того, к кому он обращался. С этим мужчиной лично он знаком не был, тем не менее, фигура была слишком значимой для японской рок-сцены, чтобы не знать ее вовсе. - Ничего, - ответил ему Сойк. – Если хотите, можете присоединиться, я не возражаю, - он чуть замялся, помедлив со следующей фразой. – Я никого не жду. Хотя он говорил достаточно тихо, Нацу почудилась в его голосе горечь. Также ему показалось странным, что добросовестный коллега имениннка, должен коротать время на празднике, пусть еще официально не начавшемся, в темном углу за банкой пива. Нацу хотел уже было отказаться, но Хиро безапелляционно подсел к Сойку, следом опустился на жесткое деревянное сиденье напротив него и Маса. Приглядевшись, Нацу понял, что не ошибся – Сойк действительно выглядел слегка потерянным, совершенно недовольным происходящим, и будто бы вовсе не желающим здесь находиться. Его длинные волосы блестели в приглушенном свете лампы, низко свесившейся с потолка к столешнице, тонкая, на вид облегающая, кофта обтягивала подкачанные, наверняка сильные, руки, в губе тускло поблескивала серьга, глаза были жирно подведены черным. Узкие, тонко выщипанные брови придавали лицу, с ярко выделенными скулами, надменное, высокомерное выражение, глубокая же чернота его глаз не выдавала ничего – ни отторжения, ни принятия случайной компании. Нацу, обычно тонко чувствующий других людей, а оттого, не подпускавший к себе практически никого, откинулся на спинку лавки, понимая, что в реальной жизни Сойк выглядит совсем не так, каким он обычно выглядел с афиш и интернет страниц. Его лоб уже вполне заметно прорезали следы от пока еще неглубоких морщин, резко выраженная носогубная складка ожесточала лицо, тонкие вены голубели на смуглой коже широкой шеи. Он потянулся за сигаретами, лежащими в центре стола, невольно демонстрируя плотно облегающие повязки на запястьях - видимо, уже начались проблемы с суставами. Нацу подумалось, что лучше бы у него тоже болели запястья, нежели ломило поясницу, а правая сторона мучительно горела от плеча и до лопатки. Он поморщился, поерзал, вторя действию Сойка, закуривая, привычно глубоко затягиваясь, вдыхая ментоловый дым. Маса рядом поморщился, доставая телефон. Неловкая пауза затягивалась, пока Хиро, наконец, не спросил: - Как дела? – и Нацу чуть было не усмехнулся этому неуместному вопросу. Однако, Сойк ответил что-то, чего Нацу уже не услышал, из-за визгливого гитарного тремоло, но Хиро улыбнулся в ответ, ниже, ближе к столу склонился Маса, встревая в разговор, и Нацу понял, что лично не знал Сойка здесь только он. Словно читая мысли, непроницаемый взгляд Сойка уперся в него самого, изучая, едва не оценивая. - Это Нацу, наш барабанщик. Удивительно, что вы не знакомы до сих пор, - губы Хиро тронула глумливая улыбка. Нацу вспомнил, что не так давно, когда Far East Dezign объявили о распаде, он, не стесняясь в выражениях, обсуждал Сойка и как тот преданно отправится за именинником в следующую неудачную группу с однотипным звучанием заливистого гитарного тэппинга. Кажется, Хиро теперь был невысокого мнения обо всех гитаристах в целом – и Нацу понимал его, понимал, но поддерживать не мог, обреченно жалея о том, что было раньше. Еще Хиро едко и недвусмысленно шутил об отношении Сойка к Леде, и будто бы даже удивлялся, что тот «таскается за ним без малого двенадцать лет, и таскаться не перестанет». Слова звучали нарочито грубо, и, в целом, не были в стиле Хиро, однако последние полтора года изменили их всех, и изменения были не в лучшую сторону. - Здравствуй, Нацу, - чуть громче произнес Сойк. – Я Сойк. Рад знакомству, —он протянул раскрытую ладонь через стол, Нацу пожал ее, отмечать крепость рукопожатия, пытаясь выдавить из себя улыбку и выбросить из головы шуточки Хиро о его связи с Ледой. - Взаимно, - пробормотал он, не заботясь, услышат его или нет. Отдав дань манерам, Сойк вернулся к своего тихому разговору с Хиро, Маса же уткнулся в телефон. Музыка стала тише. Нацу не заметил, когда Леда появился в помещении, но он уже находился в центре, радостно улыбаясь, принимая поздравления от подходивших музыкантов, продюсеров. Как и предполагал Нацу, многие лица были ему знакомы, и большинство этих знакомств он хотел бы не продолжать. Объективно, Леда никогда не нравился Нацу, ни как человек, хоть их общение было поверхностным, а, зная высокомерие Леды, тот, вероятно, его и не помнил совсем, ни как музыкант, хотя все вокруг без устали восхищались его техникой и виртуозностью. Самодовольно Нацу считал, что Казки куда техничнее и оригинальнее, талантливее и скоростнее, и не дольше, чем год назад, мог бы даже сказать это Леде в лицо. Однако, Казки рядом не было, хотя Нацу и не удивился бы, встретив его здесь. Мысли о Казки отозвались тупой неприятной болью в душе, уже порядком поутихшей, но все еще существующей. Порой, Нацу казалось, что дискомфорт будет с ним на протяжении всей оставшейся жизни, напоминая, что он все еще дышит, грея собственным дыханием собственное одиночество. И теперь он совсем перестал верить кому бы то ни было – вернее, верил только в одно, что если подойти к людям слишком близко, они непременно станут причиной неприятностей – и именно в этом люди никогда его не разочаровывали. Хиро поднялся, прерывая разговор с Сойком, подошел к Леде, поздравляя, склоняя голову, протягивая подарок от группы. Что именно было в блестящей коробке, Нацу не знал, оставляя выбор презента коллегам, непременно решившим принять приглашение, наверняка, сами не зная зачем и сейчас, вероятно, чувствуя себя такими же лишними и неуместными, как и сам Нацу. За короткое время пребывания в арендованном по случаю зале, он уже поймал на себе несколько сочувствующих взглядов, раздражающих сильнее собственного пребывания на этом мероприятии. Мимолетное внимание жгло жалостью, будто бы они уже заявили о дисбенде, хотя речь о таких кардинальных переменах даже не поднималась, и не поднялась бы никогда, пока Хиро и Маса остаются друзьями, связанными нерушимыми, вольфрамовыми узами. Сочувствие сквозило мимо Нацу, огибая своей стыдливой прилипчивостью столик, за которым он сидел. Нацу снова обратил взгляд к Сойку, насмешливо думая, что поникший барабанщик одним своим видом заслуживает все эти ощущения куда сильнее, нежели их сплоченный косяк. Тот открыл вторую банку пива, поглаживая волосы, сидя неестественно прямо, будто бы силясь не смотреть в сторону Леды. На мгновение установился контакт: взгляды сошлись в молчаливом понимании, и разошлись в стороны. Нацу снова повернулся к имениннику, Сойк уставился в пепельницу. К Леде подошли музыканты Matenrou Opera, он заулыбался шире, возбужденно кивая Соно. От постоянных перемещений людей по залу шары закачались сильнее, мельтеша назойливо, настойчиво, но, отчего-то, приковывая взгляд. Наконец, Нацу распознал приторный, как и сам Леда, запах шоколада. Он, в своем, несомненно, любимом амплуа, наслаждался фигурой центра внимания. Рядом заерзал Маса, отвечая на сообщение, и прося пропустить его, выпуская из тесных объятий давящего застольного молчания – Хиро куда-то запропастился, так и не вернувшись к прерванной с Сойком беседе. Нацу снова уставился на Сойка, не зная, чем еще себя можно занять. Возможно, если бы это было корректно, он ушел бы прямо сейчас, пропадая в грезах о горячей, даже обжигающей ванне, по дороге домой, как-нибудь растер ноющую поясницу, и упал на ждущую его жесткую кровать, погружаясь в сон. Он бы выспался и отдохнул перед завтрашним адом в виде продолжения записи. Он бы чувствовал себя лучше потом, не вынужденный находиться в месте, где он сам не желал быть, и где вовсе не был желанным гостем, и ушел бы, если бы рядом был, как раньше, Казки. Теперь же следовало ставить собственные желания ниже потребностей группы, и не нарушать хрупкое согласие, установившееся между ними тремя. Жертвовать своим комфортом ради чего-то большего – выглядит и звучит благородно, но выполняется всегда с трудом и скрежетом, и на практике высокие цели никогда не имеют того лоска, с которым подаются идеей. Сойк резко поднялся со скамьи, хватая пачку сигарет и зажигалку. Уже выходя, он, зачем-то, окликнул Нацу, приглашая за собой: - Не хочешь выйти? - Давай, - легко согласился тот, смазанно радуясь передышке от напускной веселости. Стояло девятое июня. Не смотря на одиннадцатый час, в воздухе все еще царствовала духота, легкие дуновения ветра разбивались о высотные здания, не достигая разгоряченной, как оказалось, кожи Нацу. Сойк оказался ниже его самого, и теперь задумчиво смотрел вверх, то ли на провода над ними, то ли на звездное небо, изредка подмигивающее золотистым свечением звезд. Слова казались неуместными, Нацу молчал. - Ты не взял сигарет? – не оборачиваясь спросил Сойк, протягивая ему свою пачку. Нацу кивнул, потянулся к пачке, склонился ниже, успевая уловить яркое пламя кремниевой зажигалки. - Крепкие, - прокомментировал он, щурясь. Горечь ободрала горло. Сойк промолчал, кивком соглашаясь с Нацу. Снова растянулась пауза, но, без шума празднества, она уже не казалась гнетущей. Нацу вновь вернулся мыслями к работе, прикидывая, как можно изменить ритм в сторону более ломаного, непроизвольно, боковым зрением, улавливая Сойка, также погруженного в свои мысли. Нацу показалось, что тот тоже задумался об игре, или он, отчего-то, хотел, чтобы так оно и было, и направление их мыслей сошлось. - Ты играешь на Zildjian? – спросил Сойк. - Да, - внезапно для самого себя заулыбался Нацу. – А ты ведь на Tama? - Все так, - согласился Сойк. – Хотя, тарелки от Zildjian мне нравятся больше, чем Tama. - А мне нравится их кардан. Идеален для скоростной игры, - не соврал Нацу, действительно использующий педали этой фирмы. - Ну, в вашем жанре без скорости никак, - усмехнулся Сойк. – Когда играл вместе с Sel’m, думал, что сдохну после каждого концерта. - Я до сих пор так думаю, - тихо рассмеялся Нацу. – После лайва меня хоть выжимай. - А меня тогда и вовсе следует выбросить, - отозвался Сойк, и снова Нацу почудилась горечь в его словах. – Сплю потом по двенадцать часов. - Да все так, - отмахнулся Нацу, интуитивно решая не продолжать и возвращаясь к обсуждению технических характеристик барабанных установок и прочим нюансам, связанных с игрой на ударных. Они скурили еще по сигарете. За разговором скрылась липкая духота летней ночи, кончики пальцев Нацу начало покалывать, в преддверии разливающегося по телу тепла. Сойк о чем-то пошутил, вызывая ответную реакцию в виде легкого смеха, сохранившегося полуулыбкой. - А вообще, это все фигня, - заключил он. – Не страшны расходы, затраты, и даже здоровье, - вдруг совершенно серьезно произнес он. – Нет в мире ничего страшнее нас самих, - уже тише добавил он куда-то в сторону. Нацу не нашелся сразу, что можно было бы ответить на эту странную, неуместную фразу, а когда придумал, по его мнению, достойный ответ, Сойк уже предлагал ему выпить пива внутри.