Лисьи следы

Допросная кристальная. Белого так много, что полосы на стене для измерения роста кажутся чем-то жутко ирреальным. Словно это единственное, заставляющее по-настоящему понять, что это всерьёз. Вряд ли во сне было бы нечто некрасиво-правильное. Пальцы теребят край растянутого свитера. То ли с волос, то ли из глаз течёт вода, но вопреки всему не чувствуется ни холода, ни горечи. Светло-зеленый стал тёмно-зелёным из-за влаги; что-то необратимо изменилось ещё тогда — он прежде не замечал разницы в оттенках. — Ты знаешь, почему ты здесь? — кивок. — Знаешь, что пропал Ян Чонин? Детективу Ли фактически плевать на факт исчезновения человека. По нему видно, что подобная работа напрочь отключает такие чувства, как искреннее беспокойство. Классическая ежедневная процедура, что же. — Знаю. Собственный голос кажется глухим и чужим. Хочется пить, а колени начинают дрожать — запоздало, это вызывает злость на самого себя. Почему нельзя было побояться раньше? Если бы что-то изменилось, а Феликс бы не был эгоистом, то, возможно, ничего бы и не произошло. Вряд ли Чонина уже найдут. Думать о худшем не хочется никому, но думается; статистика пропавших без вести всегда была неутешительной, как бы профессионально ни работала полиция. — Что было вчера и сегодня утром? — тон Ли меняется на более расслабленный и… дружественный. Детектив откидывается на спинку стула, будто бы они старые приятели, встретившиеся за стаканчиком пива. — Расскажи, как прошёл твой день. Чем ты занимался, с кем разговаривал и встречался? — Вчера после работы я пришёл домой… Ли Минхо кивает, подталкивая говорить дальше. — …Около трёх часов он позвонил в дверь и я открыл. Чонин выглядел счастливым и довольно долго пытался что-то мне объяснить, но выходило плохо… А потом, — ком в горле мешает, боль почти что невыносимая. Он сглатывает. — Потом мы занялись сексом у меня дома. — Это всё? — Да, больше я его не видел.

***

— Сынмин-хён говорит, что лучше сделать упор или на историю, или на биологию. Ну, это в нашем случае. Вряд ли меньше чем за год мы сумеем выучить всю физику, а с химией у меня не ладится с седьмого класса. Да и зачем они? Я думаю, что всё-таки буду поступать в техникум, чтобы хоть какая-то корочка была. А потом хочу стать егерем. Чонин чешет кончик носа и делает широкий шаг, чтобы не наступить прямо в лужу. Почему в асфальте огромная дыра, если его клали буквально осенью (что удивительно) — загадка; да и с чего бы в ноль градусов луже тут появиться? И Чонин, в принципе, на ментальном уровне ощущает себя этой самой дырой, потому что в семнадцать лет впервые начал чувствовать себя некомфортно: в теле, в голове, в обществе. Просто как-то резко все друзья начали встречаться с девушками и влюбляться очень серьёзно, а у него не было ещё никого. Беспокойство смутное и пустое; Чонин боится, что разочарует окружающих в будущем. Не то что бы депрессивно преувеличенные загоны некоторых приятелей или же одноклассников тому виной, просто, наверное, это и называется рубежом между «уже не ребёнок, но ещё не взрослый». Чонин намеренно не слушает супер грустную музыку (иногда) и не думает о том, что всё в жизни плохо; так по определению не может быть — Чонину так кажется. Остаётся только надеяться на простую истину: мир цикличен. А снег в горах вечен, как и холод внизу. Психологи скорее всё же правы, ведь отсутствие родного отца в самые важные моменты жизни — отпечаток на всю жизнь. Половина детства в окружении исключительно женщин (друзья в школе и детском саду не в счёт) — Чонин прекрасно понимает, что уж точно оставило след, даже если тот невидим для окружающих. Смутно себе представляет причём тут это вообще, если проблема-то немного в другом, но всё же. Чонин, кажется, не умеет влюбляться по-серьёзному. Как тут не беспокоиться? — Мокрый снег сегодня обещали, — глухо отзывается Ян, потому что Джисон на удивление молчалив и задумчив. — Я не взял зонт, а ещё я думаю, что это идея не так уж и хороша. Мне кажется, что нам дадут хорошего пинка и нам ещё аукнется. Это всё-таки рискованная затея. Эй, ну почему ты молчишь? — Я думаю о пропавших без вести. Каково это… быть так. Джисон вроде бы смотрит перед собой, однако взгляд пустой. Чонин понимает, что сподвигло подумать о людях, чья судьба так и осталась неизвестной. Город довольно-таки большой, но только в плане территории и окружающих его снега и гор — туда кроме егерей и охотников-любителей в здравом уме вряд ли кто сунется; население: три тысячи семьсот девять человек. Неудивительно, что бесследное исчезновение человека вызывает шумиху, а в мегаполисе никто и не обратит внимания на такую мелочь. Здесь жизнь ценится и больше, и меньше, чем в местах, где нет снега. Чонин кладёт ладонь на плечо друга, чуть сжимая сквозь перчатки и джисоновскую куртку. Порой Джисон слишком много думает о плохом, накручивает себя, а для него это не очень хорошая практика. — Не беспокойся, Джи-Джи. Ни ты, ни я никогда не потеряемся, родные тоже. Куда же нам теряться, а? Хан неловко улыбается, при этом поджимая губы, и говорит, что он в норме. Местные слишком привыкли к холоду, снегу и только весенне-летней максимальной температуре в пятнадцать-двадцать градусов. В горах белым-бело и снег буквально искрится, ослепляя на солнце; Чонин думает, что это место всё равно самое лучшее на свете, кто бы что ни говорил. Чонин учится в первом классе старшей (и единственной) школы в городе и вопреки некоторым словам своих немногочисленных одноклассников никогда не хочет уезжать куда-то в другое место. Единственное, что для него по-настоящему важно, так это углубиться в историю — очень интересный предмет, да и знания должны помочь (скорее всего). — Да, наверное, ты всё-таки прав. Чонин не из особо ушлых и смелых, но по сравнению с Джисоном, который лишний раз старается не привлекать к себе внимание, — да. Подло (на самом деле не так уж) подталкивать друга к смелости, но не хочется. У Хана вид жалостливый, а Чонин считает, что это будет поступком не по совести. Большая часть местных учителей — это люди, которым перевалило за шестьдесят. В маленьком городе все держатся за свое рабочее место, если, конечно, ты не разводишь скот и кое-как не занимаешься выращиванием растений на продажу. Чонин не видит в этом ничего зазорного, как и многие ребята его возраста, просто так хочется найти «свежие лица». Феликс — неплохой приятель, живущий на следующей от Яна улице, вскользь упомянул, что ещё два месяца назад в школу устроился новый учитель истории. Это временно, пока что Сунхэ восстанавливается после инфаркта. На самом деле, это «свежее лицо» имеет совсем другое образование, но деваться некуда. К тому же, этот человек действительно хорош в данной области. Чонин, как и весь его класс (сперва), упустил данное событие, потому что то расписание не попадало, то потом за окном были не слишком аномальные минус двадцать пять градусов. Как заключение (ведь обычно Чонин болеет очень-очень редко): воспаление лёгких — ну и всё на этом; а Джисон, кажется, порой вообще не замечает перемен. — Извините, — чуть громче, чем обычно окликает Чонин. — Да? Я слушаю? Нового учителя зовут Хван Хёнджин и ему чуть больше двадцати пяти лет — последнее всего лишь слухи, но похоже на правду. Он оборачивается, прерываясь от складывания тетрадей в рабочую сумку. Уроков с ним ещё не было, но будут завтра. Чонин думает, что для типичного образа учителя истории, ну, если брать в расчёт стереотипы, Хван Хёнджин красивый. По-мужски, без такой одежды, которая добавляет в возрасте десяток лет, и очков. Это, вероятно, хорошо в какой-то степени. А идея всё-таки дерьмовая, потому что впечатление уже навряд ли хорошее о нём. Суть-то была проста: дополнительные занятия, а ещё разрешение сидеть вместе с Джисоном. По крайней мере до того момента, как Ли Сунхэ вновь выйдет на работу; «потому что Ян и Хан не умеют сидеть вместе и впитывать знания». — А можно мне, пожалуйста, на следующем занятии поменяться местами с одной девочкой? И ещё можно спросить?.. Учитель немного хмурится и наклоняет голову, пристально рассматривая его. Чонин неловко поджимает губы и в который раз говорит себе, что это самая худшая авантюра. Надо было повременить, а не думать, что всё пойдёт как по маслу. Поняв окончательно, что Чонин полный идиот и, когда волнуется, говорит невнятно (Ян уже успевает дать такую характеристику самому себе) он выпрямляется. Разница в пол головы, и Чонин никогда не был в числе парней невысокого роста. Впрочем, особенно обозленным тоном учитель не говорит, что радует. Ну, разве что потом как-нибудь всё-таки выйдет боком; Чонин рад, что, по крайней мере, это не случилось с бедолагой Джисоном. — Послушай, я вижу тебя впервые в жизни. Понятия не имею, из какого ты класса и с кем пытаешься поменяться местами. Так что, вероятно, ты предполагаешь, что я тебе отвечу. Верно? — Ян Чонин, — и лучше было б проглотить язык. — Хорошо, Ян Чонин. А теперь, надеюсь, мы друг друга поняли. И на будущее: не делай так больше. Договорились? Спросишь, — он неопределённо машет ладонью — жест почему-то внезапно отдаёт тычком по чониновским рёбрам; он приподнимает уголки губ. — Когда увидимся хотя бы перед уроком с твоим классом. Ян стыдливо и заторможенно кивает, уходя. Он не помнит, извинился ли вообще вслух, а не только мысленно, сказал ли «до свидания» У Чонина возникает чувство, что уже видел его вне стен учебного заведения, и мутные, как грязная вода в лужах, воспоминания скребутся внутри черепной коробки. Это неприятное и раздражающее чувство. Однако правда ведь мог когда-то пройти мимо Хёнджина и не заметить, потому город небольшой. Бессмысленно и практически не важно. Не стоит думать о таком; вот только про дополнительные занятия не успел спросить — к лучшему.