***
У него были кудрявые, грязно-малиновые волосы, едва достающие плеч. Худощавое тело в чёрных джинсах и футболке казалось ещё меньше, чем есть на самом деле. От Фазанов, предпочитающих носить свою форму – брюки, белая рубашка, серые свитера, - он довольно сильно отделялся. Не выделялся. А именно отделялся... Из-за этого отделения он, сам того не зная, стал тенью среди Фазанов. Тенью, которую Логи в упор не видят. Лупят любимчиков Акулы, пойманных в коридоре: выбитые зубы, сломанные носы… А этот будто и не из этой песни – стоит себе тихо у стенки, наблюдая за разворачивающейся сценой. А что ещё делать? Не драться же ему со стаей взбешённых Логов в самом-то деле. Так, быть тенью фазаньей группы отчасти стало удобно. А отчасти нет. Фазаны на него косо смотрели. Вернее, Джин на него косо смотрел, а остальные просто завидовали его «везению», но всё же продолжали общаться. Впрочем, всякому везению когда-нибудь приходит конец.***
Общаться с Фазанами было невыносимо. А немота только усложняла задачу. Братья Поросята подарили ему целый и аж наполовину чистый блокнот, чтобы излагать свои мысли понятным для всех языком (никто из первой не пожелал совершить немыслимую попытку выучить пару фраз на языке жестов). Но проще от этого не стало. Слишком много времени нужно было, чтобы разобраться во всех каракулях, которые на самом деле были буквами. А тратить время в пустую – занятие не для Фазанов. И всё, что ему оставалось делать, так это – слушать, слушать и слушать. Ему читали лекции, нотации, домашку и иногда правила. Рассказывали «свежие» новости Дома, тут же их обсуждали и высказывали своё мнение, периодически на что-то жаловались. «Ты очень хороший собеседник, Немой» - говорили они. И он тут же выходил из оцепенения, не веря в то, что эта пытка, наконец, закончилась. О, как это раздражало! Собеседник? И о чём же они тут только что собеседовались? «Хорошо поговорили, Немой». Сука, да лучше б Соплёй назвали, не так обидно было б, честное слово! Нервы. Нервы, нервы, нервы… Сдают потихоньку. Ему ведь многого-то и не надо: просто чтоб хоть кто-то поинтересовался, о чём он действительно думает, какой мыслью хочет поделиться. Вот если бы… если бы в один миг к нему вернулся голос… он бы рассказал. Рассказал бы всё! Что знает и не знает, что может и что нет, что любит (всего-то: рассветы, закаты, апельсины, чёрные вещи, старые книги, расстроенные гитары, театральные представления и папоротники, стихи и шутки, и холодный зелёный чай без сахара) и что не любит. Фазанов. И всё, что с ними связано. И ещё одну большую красную и потрёпанную тетрадь в клеточку с выпадающими листами, где на первой странице корявыми чёрными буквами выведено: «Правила для проживающих в первой. Пункт первый. Правила ношения обуви для колясочников. Учащимся первой группы категорично запрещается носить обувь, привлекающую внимание…» Ах, как жаль, что у него нет пуантов…. Реакция Джина была бы бесценна.***
В тихом омуте водится многое, В тихом омуте черти живут, И ещё есть одно одноногое, Что Нечистою Силой зовут…
Стишок получался корявеньким, но какие-то странные чувства не позволили ему вырвать листок из уже почти исписанного блокнота. Да, раз уж для разговоров он не пригодился, то в нём стало можно записывать какие-то свои мысли личного характера. Какое-никакое, а развлечение. Ему нравилось здесь сидеть. Диван на Перекрёстке в такое время пустовал, все Фазаны давно уже спали, и потому он мог позволить себе посидеть в тишине (нормальной тишине, а не под храп Нафа. Или Нифа. Хотя, может, они все трое в унисон храпят) и спокойно покопаться в своих мыслях. Тут на диван, рядом с ним, кто-то плюхнулся и, развалившись, занял почти всё свободное пространство. Худое тело, завёрнутое в кожанку, зелёные волосы и оббитые железяками сапоги – в этом «кто-то» легко угадывался Лэри. Закинув ногу на ногу, вожак Логов медленно растёкся по дивану, как сливочное масло под июльским зноем, но тут же подскочил и, похлопав по карманам своей кожанки и ничего там не обнаружив, опять растёкся, но уже более грустным и расстроенным маслом. Он повернул голову и его печальный, полный боли и разочарования, взгляд остановился на замершей фигуре… кого? «И давно он тут?» - мелькнула мысль в нетрезвой голове лога. Чуть приподнявшись, Лэри ещё раз посмотрел на парнишку и, наконец, с особой вежливостью, свойственной исключительно Логам, выдал: - Эй, слышь, сиги есть? Такого поворота он явно не ожидал. Вообще он даже не знал, что его удивило больше: сам факт того, что к нему обратились, или же специфика вопроса. Однако сигарет у него не было. Да и откуда бы им у Фазана взяться? Насколько он знал, из первой никто не курил. На это вообще, кажется, было особое табу. Разочаровав Лога вывернутыми пустыми карманами, он ещё долго чувствовал себя виноватым и потому решил, во что бы то ни стало раздобыть где-нибудь пачку сигарет. Так, на всякий случай. Решив, что на этом их странная беседа закончилась, он уже собрался возвращаться в первую. - Скажи, почему жизнь – такое дерьмо, а? Он обернулся и посмотрел на Лэри. Тот рассеянным взглядом пялил в точку на полу. Вид у него был на редкость кислый. Немому ничего не оставалось делать, кроме как пожать плечами. - Вот и я не знаю. Воцарилось молчание. Немного подождав, он снова предпринял попытку переместиться в коляску. - Почему мне так плохо? – вновь подал голос Лэри. Тут уже напрашивался вопрос: «А сколько ты выпил? Может, в твоем состоянии плохо это уже совершенно нормально?», но это, конечно, сказано не было. Говорить с пьяным Логом – не более приятно, чем с трезвым Джином. Поэтому он решил оставить несчастное тело предаваться философским размышлениям в одиночестве и, в конце концов, уехать спать. Время-то позднее, есть риск оказаться в полной темноте и не добраться до спальни вообще. Оказавшись в коляске, он тут же двинулся по направлению комнаты, но вдруг замер. Всхлипы. Сидя спиной к Логу, он отчего-то уже знал, что тот сейчас лежит на диване, свернувшись калачиком. И плачет. Он развернул коляску. Так и есть. Тело Лэри уже настолько вжалось в поверхность дивана, что казалось вот-вот и они продиффузируют между собой. Н* устало вздохнул. Оставить его одного? Ну какой свиньёй он будет после этого? Паршивой. О-очень паршивой свиньёй. Подъехав ближе, он ещё минуту посмотрел на вздрагивающее тело и легонько коснулся рукой чужого плеча. Дрожь прекратилась. Лэри продолжал лежать, не двигаясь, его холодные пальцы вцепились в чужую руку. Так они и сидели. Пятнадцать минут? Тридцать? Час? В какой-то момент Н* стало страшно: что если они так и останутся тут? Перспектива ночевать на Перекрёстке не очень-то радовала. Лампочка в конце коридора мигнула три раза, и коридор погрузился в кромешную темноту. Лэри, наконец, зашевелился и вроде даже попытался сесть. - Вот гадство… Было темно, хоть глаза выколи. Но он слышал, как лог шарит по карманам в поисках фонарика. - Да что ж за срань… Возня продолжалась, а результата ноль. Вдруг луч света рассёк темноту коридора. Н* и Лэри уставились на него. Из-за поворота показалась чья-то фигура. - Эй, приятель! Не посветишь? А то я свой фонарь посеял… Голос у Лэри был неуверенный. Конечно, мало ли кто тут может в темноте ошиваться. Фигура не отвечала и молча приближалась к ним. Лэри начало маленько потряхивать. А Н** просто трясло так, что колёса скрипели. Когда, наконец, неизвестный поравнялся с ними, у Лэри от испуга отвисла челюсть. Чёрных длинные лохмотья, лицо, скрытое под маской с нарисованными на ней большими зубами пираньи. И капюшон, закрывающий остальную часть лица. В звенящей тяжелой, как бетонные блоки, тишине было слышно, как нервно цокает Лэри об пол каблуком, как стучат, отбивая чечётку, зубы у Н**. И мерное дыхание ночного гостя. Его большая рука в чёрной перчатке протянула Лэри свой фонарь и, не дождавшись ответной реакции, положила на край дивана. Лэри очнулся и, схватив фонарь, направил его на незнакомца. - Сука блять, - выругался лог, – Это что сейчас было? Он взглянул на недоумевающего колясника, тот только пожал плечами. Коридор пуст. Неизвестный исчез. Растворился в темноте. - Нет, это срань, валим отсюда.***
В третьей комнате было неспокойно. Ещё утром Птичий вожак, жаловавшийся на невыносимую боль в ноге, отбыл в Могильник. Ну, как отбыл… его отволокли. Ральф отволок. Успокоив своих Птичек обещанием скоро вернуться, Стервятник попросил их присмотреть за стоящей на плите кастрюлей. Попросил. Для Птиц это было что-то сверхъестественное. Папа обычно давал указания. Попросил? Что бы это значило? Ох, это всё явно неспроста… Весь день Птички не сходили со своих мест. Сидели и пялили на кастрюлю. А в ней всё так же что-то бурлило, шипело и… воняло. Из-под крышки валил сиреневатый дым. Знай Птички, что там варится, может, было бы и чуть спокойней. Но они не знали. И эта неизвестность пугала их ещё больше. Вот Папа знал… а он всё никак не возвращался.***
Его назвали Удильщик. Зубастая рыбина, плавающая в кромешной мгле и приманивающая своих жертв светом фонаря. Да, у него были острые белоснежные зубы. На маске. Он «плавал» по пустым тёмным коридорам, когда уже весь свет был выключен. И частенько заплывал в Кофейник. К картёжникам. Его никогда не видели днём. Или же ночью, но без маски. И он никогда не говорил. Одни его боялись. Другие – побаивались. Были и такие, кто просто уважал, но с расспросами никто не лез. Кроме пьяного Лорда. Удильщиком его окрестили картёжники. Кажется, Лорд, когда проиграл тому кольцо с гербом, а потом взамен выиграл складной нож с драконом на рукояти. Тогда Удильщику позволили оставить свой след на их стене и приняли в клуб. И вот теперь у Кофейника размалевалась большая рыба с зубастой пастью и свисающим с башки фонарём. Потёки белой краски придавали рисунку ещё больший эффект. Наткнись как-нибудь на неё в потёмках – описаешься со страху.***
Когда вся первая уже собралась на обед, он решил остаться. Есть не хотелось совсем. А вот провести минут пятнадцать, а то и двадцать, если повезёт, в гордом одиночестве посреди дня и даже, боже мой! спокойно покататься по коридорам – от этого он бы не отказался. «Болит голова. Поеду в Могильник» - он сунул эту записку Джину и стал ждать его реакции. Тот не возражал, только посоветовал, тщательно вымыть руки после возвращения. А то ведь не дай бог ещё можно притащить в группу какую-нибудь заразу! Все ушли.***
- О! Слушай, а можешь тут коня нарисовать? Мне уже давно хотелось…Знаешь, как отличительный знак что ли… Такой чтоб вселял ужас! Понимаешь? Я поначалу думал, Курильщика попросить. Но он ведь всегда такой упёртый, как… как… ну кто там упирается всегда? Ну, в общем, ты меня понял. Это его истинно фазанье занудство - «Нет, не буду, я не по стенам не рисую»… Ну, так как? Лэри щенячьими глазами смотрел на него. Казалось, вот-вот и слюни пустит. Что ж, коня так коня. Рисовать он, по правде говоря, не умел. Лошадей тем более. Но ведь попытка – не пытка, да? Он взял кусок мела из рук лога и подъехал к стене. Не пытка, говорите?***
Спустя полчаса работа была закончена, а не стене красовался чуть корявый скелет чуть корявой лошади. Лэри, очнувшись ото сна, отлип от противоположной стены и, пребывая в неописуемом экстазе, залип на рисунок. - Ух ты, какая крыска! – послышалось за спиной. Рыжий, опёршись плечом об угол, стоял около них, ковыряясь пальцем в ухе. - Это скелет коня! – вскрикнул Лэри, краснея от возмущения и… стыда. - Да? – Рыжий лишь вскинул бровь и сильнее ухмыльнулся, - А мне-то казалось, вы друзья, а теперь вот ты ему что, надгробный портрет пишешь?… Странно, я ведь его сегодня с утра видел, вроде ни-че-го такой был… не-раз-лозжив-ший-ся, хе-хе. До Лэри доходило долго… - Что?! Придурок! – Дошло, - Это обычная кобыла! При чём тут Конь? Это лошадь! Скелет ейный! Не понимаешь что ли, крыса тупая? - Тупая крыса?! – Рыжий резко отскочил от стены и злобно оскалился, - Тупая крыса, говоришь? Я тебе сейчас все кишки наружу выверну, лог несчастный!!! Лэри вдруг осознал, что перегнул палку, но было уже поздно. Грозный вожак Крыс, сжав кулаки, надвигался на него, и испуганный лог попятился к стене. Схватив его за ворот кожанки, Рыжий оторвал Лэри от пола и впечатал в вертикальную поверхность. Злые глаза смотрели сквозь стёкла очков на искривленную от ужаса физиономию лога. - Рыжий, не трогай его! Все трое обернулись. Из тёмного угла вышел Слепой, весь в паутине и штукатурке. - Пускай ответит за слова! – крикнул Рыжий и, встряхнув хорошенько подвешенное тело, ещё раз приложил его башкой о стену. Лэри зашипел и предпринял ещё одну бесполезную попытку освободиться. - Я сказал, поставь его на место! – рявкнул Слепой, и Рыжий всё-таки разжал кулаки. Лэри плюхнулся на пол и тут же поспешил отползти подальше от крысиного вожака. Рыжий оттряхнул свой пиджак от невидимой пыли и, выпрямившись, посмотрел на Слепого. - Что-то ты сегодня слишком бледный, - ядовито процедил он. Слепой сильнее сжал кулаки. - А ты слишком живой, - он выдержал паузу и, улыбнувшись, добавил: - Для Смерти. И уже через секунду эти двое сцепились, как собаки. Лэри, сидевшего в стороне, внезапно охватило беспокойство за своего вожака. Он тут же вскочил и бросился на Рыжего, вцепившегося мертвой хваткой за космы Слепого. Он в ужасе наблюдал за этой дракой. Слюни, сопли, крики, стоны… Клубок из переплетённых друг с другом тел катался туда-сюда по пустому коридору. - Я тебя убью, ублюдок! - Сам ублюдок! - Пусти меня!!! Рыжий, придавленный туловищем Слепого, со всех сил пнул ногой только что подбежавшего Лэри в грудь. Костлявое тело побитого лога пролетело всего-то метра полтора и врезалось в коляску с Н*, таким образом проехав ещё пару метров, пока транспорт не крякнул и одним колесом провалился в бездну. Лэри очнулся и охренел от ситуации. Полусидя-полувися, он держался за бортик коляски и колено немого, который, пытаясь вернуть равновесие, махал руками, тогда как его коляска уже двумя задними колёсами съехала с двух лестничных ступенек. Сзади послышался шум. Обернувшись, Лэри увидел летящую прямо на них кучу-малу… - Ох, ё… Ба-бах! И вся эта куча уже кубарем падала вниз по лестнице, пока, наконец, не достигла пункта назначения. На первом тоже было пусто. Все уже потихоньку начали приходить в себя, когда на шум прибежали Сфинкс и Чёрный, на шее которого восседал Табаки. Спустившись на первый, они тут же застыли, с изумлением глядя на эту картину. Под лежавшей рядом перевернутой коляской прилипло к полу что-то явно живое и кудрявое, Рыжий, весь в синяках, растянулся у стены. Недалеко от него лежал и Слепой со спутанными до невозможности волосами и ободранной щекой. С Лэри всё было сложней. Его подбородок был уже на первом, тогда как вся остальная часть всё ещё пребывала в неопределённом пространстве. Кажется, его потеряли во время падения. Чёрный, стоя с выкаченными на лоб глазами, просвистел что-то вроде «ни-ху-йя…» и перевёл взгляд на ошарашенного Сфинкса. Тот, не мигая, продолжал созерцать это диво. Завывший у его ноги лог, отвлёк его от этого занятия. - Вот это да-а-а-а!... – протянул Табаки. Улыбка с его лица не сходила ни на секунду и, наоборот, кажется, стала только шире. – Ребята, да вы… вы просто всадники апокалипсиса! Смерть…- он указал пальцем на полуживого Рыжего, - Загрязнение... – палец переместился на Слепого, - Война… - Лэри сгрёб все свои конечности в единое целое и целиком переместился на первый этаж. – И-и-и-…. Тут лицо Табаки сделалось задумчивым. Он даже улыбаться перестал. - Мор, - закончил за него Чёрный. - Да! Точно, Мор! – подхватил Табаки и вновь вернулся в обычное состояние. С потолка упал неизвестно как ранее там висевший сапог Лэри; одна из лампочек перегорела. - Ха-ха, конец света! – радостно прокомментировал это событие Шакал. - Что тут творится? – грозно рявкнул Сфинкс. - ЧТО ТУТ ТВОРИТСЯ? – громкий, походящий на рык голос раздался за их спинами. Высокая чёрная фигура спускалась с лестницы. – Я спрашиваю, что за хрень тут творится? Ральф был ужасно зол. Разве что молнии не метал. - Я… Какого чёрта?! – и ещё один седой волос появился у него на голове, когда он увидел вывалившееся из-под коляски нечто с неестественно вывернутой рукой и разбитым носом. - Ё#аный стыд! Сукины дети! Да какого х… - Ральф подскочил к неподвижному телу и, аккуратно взяв на руки, направился в Могильник. - А с вами я ещё разберусь, - буркнул он, скрываясь за поворотом. - А-а-а… кто это был? - Ты про Ральфа или… - Нет, про того… которого другой. - Так ведь… Ик!.. Мор, вроде… Да?