Путь к самому себе

Возвращаться домой было довольно странно. Его не было двадцать лет – не такой уж и срок для мадзоку, но Вольфраму упорно казалось, что за время его отсутствия все вокруг: величественный Замок-на-крови, взращенный материнской любовью прекрасный цветочный сад, да и он сам – потускнело. Вряд ли он снова услышит звонкий голосок дочери: Гретта давно выросла, превратившись в статную молодую леди, которая, согласно слухам, мудро и справедливо управляла родной страной. Вольфрам мог бы гордиться, но, если честно, его собственных заслуг в этом было немного: он уехал, когда дочь была совсем малышкой, вряд ли она помнила упрямого гордого юношу, изредка читавшего ей сказки по ночам. Все это время с ней оставался Юури, ее главный и любимый отец, Вольфрам, если разобраться, был не особенно нужен. Воспоминания болезненны, но давно уже старался ничего от себя не скрывать. Когда молчишь с окружающими, притворяться еще и перед самим собой глупо. Ему некомфортно. Будь он таким, как раньше, наверняка бесился бы от слишком участливых взглядов родных. Неужели чувствуют себя виноватыми? Они могли вмешаться, могли уговорить Юури не принимать поспешных решений, но никто из подданных наивного жизнерадостного правителя не решился сорвать с короля розовые очки. Вольфрам мог бы и сам, но обида и гордость заставили его промолчать. Раньше он часто пытался представить, чтобы случилось, если бы в тот злополучный день ему хватило духу сказать всю правду. Мог ли он это себе позволить? Он – мужчина, воин, сын самой представительной семьи Шин-Макоку, официальный жених мао… Возможно, если бы Юури отнесся к его словам чуть более внимательно… Но во взгляде короля читалась неподдельная радость, окончательно заставившая мадзоку навсегда проглотить язык. Нет, Юури не думал в тот момент, что Вольфраму придется уехать, он был искренне рад за друга, нашедшего, как ему казалось, свою судьбу. Мысль о долгожданной свободе так окрылила правителя, что добрый японский мальчик и не заметил ни тяжелый взгляд Гвендаля, ни побледневшее лицо Конрада, ни слезинки, блеснувшие в изумрудных глазах Шери. Сам Вольфрам забыл, как плакать, в тот день. Он с трудом мог дышать из-за боли, разрывавшей его изнутри. Верная долгу родня предала его, а любовь всей его жизни с такой легкостью отправила его в лапы льва, что в тот миг ему хотелось лишь одного – закрыть глаза и сделать вид, что все, включая неудачную поездку в земли людей, ему просто приснилось. Увы! Это была реальность. Реальность, с которой нужно было учиться жить. Его долг исполнять желания правителя. Его мать и Конрад подчинили свое сердце велениям Истинного короля, почему он думал, что в его случае будет по-другому? Все началось в тот миг, когда их маскировка была раскрыта шпионами Великого Шимарона. На помощь королю демонов пришли его верные люди, самого Вольфрама зачем-то подхватил Адальберт, вызвав бурную волну возмущения со стороны молодого лорда, гордость которого была серьезно задета довольно унизительной формой спасения. Позже, уже в лагере Ганца, Бильфельд ловил на себе ехидные взгляды его человеческих дружков. Еще бы! Нечасто увидишь гордого лорда, путающегося в непривычно пышной девчачьей одежде. – А ты хорошенький! – усмехнулся фон Гранц, глядя на красного от смущения и злости мальчишку, исчерпавшего весь запас ругательств, позволенных представителю знатной семьи мадзоку. У Гранца явно были какие-то планы, по крайней мере он не спешил встречаться с королем демонов и избавляться от своего нежданного, слишком суетливого гостя. – Может, дашь мне нормальную одежду? – обиженно спросил Бильфельд. – Прости, малыш, у меня в лагере нет детей. Вряд ли тебе в пору наряды моих бойцов. Но если хочешь, можешь ходить голышом, никто возражать не будет. – Я не ребенок! – фыркнул Вольфрам, еще больше краснея от непристойного предложения своего спасителя. Сил спорить особо не было. Его тошнило от концентрации хосеки. Он с ума сходил от беспокойства и ревности, зная, что обожаемый король Юури остался в окружении врага, пусть даже сопровождаемый верными людьми. – Я заложник? – спросил он, когда Гранц соизволил принести ему что-то похожее на нормальную мужскую одежду. – Почему ты так решил? – спросил Адальберт. – Ты держишь меня взаперти и явно не торопишься встретиться с королем. – отозвался Бильфельд. – От тебя слишком много шума, – поморщился Гранц, – еще сбежишь. Он заметил, что неопытные руки юного лорда путались в девчачьих застежках. Усмехнувшись, он силой притянул парнишку к себе, умелым движением расстегнув платье. – Спасибо, – отстраняясь, смущенно пробормотал Вольфрам. – У короля неплохой вкус, – сказал Адальберт, внимательно глядя в изумрудные глаза и думая о чем-то своем. – Это был его выбор? Или расчеты твоего брата? – Не твое дело, – зло буркнул Вольфрам, спешно натягивая мужской наряд. Ему было не по себе от пристального взгляда спасителя, беззастенчиво следящего за процессом. – Что-то король не торопится спасать своего возлюбленного, – ехидно заметил фон Гранц, закрывая за собой дверь. Он был прав, но в тот момент Бильфельд отказался это признать. Король Юури, сопровождаемый своими людьми, увлекся расследованием, твердо уверенный в том, что его златокудрый друг в абсолютной безопасности и скоро присоединится к отряду. Этого не произошло. Вольфрам не знал, что именно руководило фон Гранцем, он явно был в курсе всех королевских действий, но сотрудничества не оказал. – Отпусти меня, слышишь! – возмущался мадзоку. Бесполезно. Адальбер лишь усмехался в ответ. Вольфрам знал, что его ищут. Пусть не король, но братья-то должны были беспокоиться. Маршал Шин-Макоку не доверял предателям, а Конрад… Конрад занят персоной его величества, – вздыхал про себя фон Бильфельд. Терпение не входило в довольно краткий список добродетелей лорда. Он не догадывался, насколько близок к истине. Лорд Валторана, до которого дошли слухи об исчезновении племянника, действительно направил в земли людей отряд, вернувшийся, однако, ни с чем. Товарищи Адальберта идеально владели мастерством маскировки, отыскать их логово было под силу лишь тем, кто мыслил подобным же образом, но единственный мадзоку, кто годился на эту роль, был занят королевским расследованием и никак не мог помочь младшему брату своих друзей. Дни шли за днями. Вольфрам злился, печалился, скучал. Адальберта, кажется, забавлял, спектакль с участием одного из членов семьи, к которой у Гранца давно накопились вопросы. Он ничего не имел лично против Вольфрама, но странный характер отношений Веллера и леди фон Винкотт, равно как и молчаливое согласие королевской семьи с роковым выбором его невесты доводили Адальберта до бешенства. Он старался не показывать своих чувств, но даже Вольфрам, слепо доверявший своему королю, вызывал у гордого лорда приливы сдерживаемых до поры ненависти и раздражения. Однажды гроза все-таки разразилась. Адальберт вернулся из города злой, как черт. Накануне они вновь пересеклись с Веллером, и Гранц опять не добился ответов. Мало того, он проиграл: пытаться выплеснуть гнев посредством меча в руках бессмысленно, если перед тобой тот, в ком течет кровь лучших мечников Великого Шимарона. Не будь Вольфрам таким упрямым, Гранц обошелся бы парой ехидных шуток, но Бильфельд был на грани, его достало сидеть взаперти и зависеть от чужих прихотей. Два огненных лорда схлестнулись. На стороне Гранца были накаченные мышцы, опыт и злоба. На стороне Вольфрама – фамильная гордость и красота. Обжигающая, стихийная. Совсем не та, что нравилась Адальберту, но взбешенный фон Гранц неожиданно для самого себя не нашел ничего другого, как силой взять упиравшегося мальчишку. В шоке от того, что случилось, он вышел из комнаты, шатаясь, как пьяный. – Придурок, – в след прошипел Вольфрам, дрожащими кулаками стирая с лица непрошенные слезы. Это было последнее слово Бильфельда до самого возвращения в Шин-Макоку. Движимый раскаяньем, Гранц на следующее утро снарядил лошадей, всю дорогу зорко оберегая пленника от возможных опасностей. Извиниться у гордого Адальберта не хватило духу. Если бы Вольфрам знал, что это был лишь первый шаг на пути к испытаниям, он, наверное, предпочел бы сразу остаться у Гранца. Он приехал домой притихшим и виноватым, не находя себе места и не смея взглянуть в глаза жениху. Его семья заметила, что что-то не так. Но ни мать, ни братья не торопили его с объяснениями. Он не выдержал сам, под вечер явившись в кабинет маршала и рассказав – не о насилии нет, слишком позорный факт, чтобы признаваться в этом даже собственным братьям – но о своей измене венценосному жениху. – Ты должен сказать королю, – бескомпромиссно заявил Вальде, прекрасно понимавший, что Вольфрам не мог сделать ничего подобного по собственной воле. – Нужно либо признаться, либо молчать до конца дней, – согласился опечаленный Веллер. Он тоже обо всем догадался, но измена жениху в случае Вольфрама равнялась измене стране. Не в их привычках было молчать о таких вещах, телохранитель и маршал надеялись на доброе сердце короля, который всегда прощал грешников. Простил же он девочку, попытавшуюся его убить. Они были правы по сути, хотя и ошиблись в деталях. Смертной казни не состоялось. Король выслушал сбивчивое признание запинавшегося Бильфельда не испытав ни ярости, ни досады. Напротив, радостно обняв друга, наивный японский мальчик искренне пожелал ему счастья с избранницей, сказав, что не только отпускает бывшего жениха на волю, но и приказывает немедленно жениться на даме сердца. Даже не удосужившись спросить, кем была та самая «дама»… – Как будет угодно Вашему величеству, – сумел выдавить из себя побледневший Вольфрам. Королевские советники, не ожидавшие подобного расклада событий, предпочли промолчать, не сговариваясь, решив, что брак с насильником лучше, чем водяные драконы, которые могли обрушиться на голову неугомонного младшего брата. Помешать пытался Мурата, но Вольфрам сам подал ему знак не говорить правды. Он не собирался признаваться в своем позоре тому, кто только что с легкостью от него отказался. Бильфельд не помнил, как вышел из королевской комнаты. Земля плыла под ногами, сердце бешено билось, готовое в любой момент выскочить из груди. Он спешно собрал сумку и умчался обратно в земли людей, не попрощавшись с семьей и отказавшись от помощи Йозака, предложившего проводить его до границы. Недели, проведенные с Гранцем, помогли ему немного понять человеческую логику. Он знал, где найти Адальберта. Он предстал перед своим обидчиком бледный, с горящими гневом глазами – живое воплощение правосудия. – Нам нужно поговорить, – решительно произнес Бильфельд. Фон Гранц, пожав плечами, пошел за ним к выходу из таверны. Он давно готовился к вызову. Правда, он ожидал поединка с лучшим мечником Шин-Макоку, который придет отомстить за брата. Драться с Вольфрамом не хотелось. По меркам Адальберта это было бы слишком нечестно. – Церемонии с ножом и вилкой не будет? – усмехнулся фон Гранц. – Не будет. – бросил сквозь зубы Вольфрам, резко ударивший Адальберта по левой щеке. Первые секунды фон Гранц не мог осознать того, что случилось. – Что ты…?! – Ничего личного, – отозвался Бильфельд (его голос звучал с непривычным надломом), – это приказ короля. Здравый смысл призывал их обоих отказаться от безумной затеи. Но обиженный на судьбу Адальберт оказался не способным на широкие жесты. – Если твоя семья настолько готова лизать зад своим королям, я принимаю твое предложение, – заявил фон Гранц. – Но имей в виду, я не пропущу ни единой ночи, отпущенной мне с моим прекрасным супругом. Вольфрам содрогнулся, но не подал вида. Гранц сдержал слово. Долгое время для Адальберта эта была лишь месть гребанному миру мадзоку и гребанным королям, которым опять вздумалось играть его чувствами. Будь Вольфрам девушкой, Адальберт никогда не позволил бы случиться подобному, но Вольфрам был братом Конрада, и это решило все. Гранц бросился в омут, с каким-то мучительным упоением разрушая собственную личность и их совместную и без того печальную жизнь. Вольфрам жил, как в тумане. Нужно было сойти с ума или срочно взять себя в руки. Разум Вольфрама, к его великому сожалению, устоял. Сначала Адальберт по привычке пытался его запирать. – Может, хватит играть в тюремщика, – хриплым, внезапно повзрослевшим голосом заявил Вольфрам после очередной ночи «любви». – Я сам сделал тебе предложение. Разве похоже на то, что я собираюсь бежать. Он не сказал, что бежать ему некуда. От себя не убежишь. Где бы он не находился, злобные драконы, поселившиеся в его душе с рокового приказа Юури, рвали его на части. По всем канонам жанра его сердце обязано было остановиться, но оно предательски билось в груди – факт, природу которого Вольфрам упрямо отказывался осознавать. – Зря, – отозвался Гранц, сознательно отводя взгляд от синяков, навеки приставших к запястьям молодого супруга, которого от слишком сильно сжимал в объятьях. Вольфрама синяки нисколько не волновали, как и черная тоска Адальберта, изливавшаяся на него по ночам. Боль мальчика была совершенного иного свойства, и Гранц был всего лишь физическим воплощением его реальных страданий. – Я воин, а не принцесса, – заявил он в следующий раз, когда Адальберт отказался брать его в очередную авантюру. В отличии от оптимиста Юури, беспечно позволявшего жениху таскаться за ним в любые самые рискованные походы, Гранц предпочитал, чтобы мальчик остался дома. Он никогда не признался бы вслух, что привязался к Вольфраму. За несколько лет супружества его бешеная злоба на мир постепенно успела остыть. Интуитивно он понимал, зачем Бильфельд может искать опасности, Адальберту совсем не хотелось хоронить мужа, и так достаточно пострадавшего от демонов, терзавших самого Гранца. С появлением Вольфрама переносить смерть Сюзанны-Джулии стало несколько легче. Ему жаль было терять это чувство, хотя Адальберт прекрасно понимал, что отношения, начавшиеся с насилия, не могут закончится хорошо. Вольфрам взрослел и становился мужчиной. Задумчивый и серьезный, он все больше походил на дядю. Рано или поздно его дух окрепнет, и он сможет порвать порочный круг нелепых королевских желаний. Адальберт не сомневался в том, как именно это случится. Обычно он не позволял мужу командовать, довольно сурово пресекая из без того редкие попытки истинных эмоций Вольфрама прорваться наружу. Но в тот раз Адальберт уступил, поймав себя на мысли, что скорее всего стареет. Он ни разу не пожалел о внезапно проявленной мягкости: Бильфельд оказался прекрасным воином и – к удивлению Гранца – вполне неплохим стратегом, видимо, педагогические труды братьев, не прошли даром. Жизнь редко оправдывает ожидания. Все случилось совсем не так, как представлял себе Гранц. Их нездоровая связь действительно прервалась, но совсем иначе, чем рисовалось его воображению. Это не было ни поединком чести, ни бунтом повзрослевшего, наконец, соперника. Напротив, воспитанный на благородным примере братьев и короля, Вольфрам даже попытался его спасти. Если бы мадзоку могли использовать свою силу в землях людей, их мрачное сотрудничество продлилось бы дольше, но Вольфрам не мог призвать на помощь огненных львов, а сила хосеки всегда вызывала у мальчика мучительный прилив тошноты, так что Адальберт оставил свои попытки научить мужа пользоваться магическими камнями. Это был очередной конфликт с людьми Великого Шимарона. Правь королевством справедливый король Конрад, война бы давно закончилась, но Веллер предпочел остаться вассалом мальчишки-иностранца. Схватка дорого обошлась людям Адальберта, они победили, но многие его союзники погибли, сам Гранц был тяжело ранен, Вольфрам, к счастью, не получил ни царапины. Гранц знал, что ему остались считанные часы, что его смерть будет мучительной, что вид его с вывернутыми наружу кишками внушает лишь омерзение, но в всем этом была даже какая-то извращенная справедливость. – Не вздумай остаться, – хрипло дыша, сказал он Вольфраму, – это не твоя война. – Не тебе решать, – отозвался по-прежнему упрямый, хоть и повзрослевший супруг. – Дай слово, что вернешься домой. Бильфельд пожал плечами. Его жизнь в очередной раз уходила в прошлое. Вряд ли он станет плакать по Адальберту, но начинать все заново – не самая привлекательная для него перспектива. Адальберта не стало спустя два дня. Он так и не нашел сил, чтобы извиниться перед обиженным мальчиком. Верный своему слову Бильфельд действительно вернулся в то место, назвать которое домом у молодого лорда не поворачивался язык. Они не сразу узнали своего мальчика. Казалось, резко помолодевший лорд Валторана, внезапно, по ему одному ведомой причине, сменивший фамильную форму на шимаронское одеяние, приехал в Замок-на-крови погостить. Стать истинного наследника Бильфельдов проглядывалась в каждом движении Вольфрама, но в отличии от своего гордого дяди он совсем не чурался людей. Хоть приятели умершего мужа и остались ему чужими, военная обстановка, как ни крути, сближает невольных товарищей. Люди Адальберта отдаленно напоминали Йозака: такие же неунывающие, смешливые, пожалуй, чуть больше обиженные на жизнь, но в целом хорошие ребята. В первые же минуты Вольфрам поймал себя на мысли, что ему не комфортно среди строгих, всегда подтянутых офицеров своего короля. Он слишком отвык от придворной жизни, изысканных угощений, уютных диванов и мягких ковров. Единственное, что его по-настоящему радовало, что изматывающее чувство тошноты, сопровождавшее весь его невеселый брак, отступило, стоило ему шагнуть на земли мадзоку. Он мужественно выдержал необходимость приветствовать королевскую семью. До него доходили слухи, что бывший жених, отчаянно открещивавшийся от браков с парнями, не устоял в итоге перед ангельской красотой правителя Малого Шимарона. Брак, объединивший их земли, считался благом для Шин-Макоку и стран-союзников. Люди болтали, что это далеко не политическое решение и что молодой король демонов души не чает в супруге. Тогда Вольфраму было слишком тошно, чтобы распознавать детали. Сейчас ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что все услышанное – несомненная правда. Сияющая королевская пара ворковала, как голубки. Немного слащаво, но в целом они почти не отличались от большинства человеческих пар, которых он мог наблюдать во время своих поездок с Адальбертом. Свирепый дракон в душе по привычке дернулся, но, смерив внимательным взглядом женоподобного короля Сарареги, Вольфрам испытал облегчение от того, что совсем не соответствует вкусам бывшего жениха. Занятый своими мыслями, он с трудом осознал, что добродушный король Юури только что выразил искреннее сочувствие другу, не так давно потерявшему любимого мужа. – Должно быть, ты все себя от горя. Вольфрам был вне себя от желания, чтобы его оставили в тишине. Все, что здесь он увидел, казалось каким-то игрушечным, он чувствовал себя солдатом, вернувшимся после войны и осознавшим, что вырос из всего, что было когда-то дорого его сердцу. Наверное, те же ощущения испытал Веллер, вернувшись из Руттенберга. Но у Веллера была любящая семья и миссия, порученная истинным королем. Что было у Вольфрама? Заснувшие было драконы ощерились и принялись за работу. Вольфрам отмахнулся: какой смысл искать причины там, где все равно ничего изменить нельзя. Сославшись на усталость, он покинул трапезный зал и весь вечер бесцельно бродил по саду. – Зря ты отправил меня сюда, – ворчливо обратился он к тому, кто не мог услышать. Вряд ли эта была последняя попытка поиздеваться, скорее, Адальберту хотелось, чтобы Вольфрам исполнил то, на что ему самому не хватило смелости: вернулся домой, чтобы начать жить заново. Начать жить заново придется, но только как… Подобно Конраду, стать верным телохранителем короля? После всего, что было? Забавная была бы история… Он мог бы поехать к дяде, но об одной мысли о море, нутро Бильфельда взбунтовалось. Нет, хватит с него хосеки и морских волн. Шин-Макоку – страна большая, он как-нибудь обойдется без короля и без морских путешествий. Каким же надо быть идиотом, чтобы добровольно таскаться за кем-то по всему миру, несмотря на сильную морскую болезнь. – Вольфрам? Почему ты не в замке? – спросил его звонкий девичий голос. Он сразу узнал Гизелу. Как и большинство мадзоку, оставшихся на этой земле, ее совершенно не тронуло время. – А ты? – Мне там не место, – задумчиво отозвалась девушка. Глаза цвета морской травы, казалось, смотрели в душу. – Мне тоже, – эхом ответил он. Гизела была близкой подругой Джулии. Зная ее мятежного жениха, она все поняла без слов. – Пойдем, – сказала она, осторожно взяв его за руку, – я не могу излечить твою душу, но кое в чем я смогу помочь. Она привела его в скромную девичью комнату, насквозь пропахшую целебными травами. Он невольно дрогнул, когда тонкие девичьи пальчики принялись расстегивать его одежду. Другая тень, коренастая и высокая, промелькнула перед его мысленным взором. – Не стоит, – смущенно произнес лорд, вновь столкнувшись с ее пристальным взглядом. Ему было неловко от того, что девушка уловила страх, которым предательски отозвалось тело на легкие касания ее рук. – Я друг, – настойчиво прошептала она, – я не трону, я только хочу помочь. Он покорился нежности, звучащей в ее словах. Мягкие волны мадзюцу бережно катились по телу, аккуратно залечивая синяки, оставшиеся после их последней ссоры с супругом. То, что случилось дальше, им обоим показалось немного странным. Вольфрам никогда не думал о женщинах. Но Гизела искренне хотела помочь. Ее улыбка и взгляд лучились теплом и неподдельной заботой. Изголодавшаяся душа Бильфельда потянулась навстречу ее стараниям. Свирепые драконы, терзавшие его столько лет, нехотя отступили. – Вот видишь, – ласково шептала она, отвечая на его поцелуи. Вольфрам знал, что они вернутся. Гизела тоже знала: ее собственный голубой дракон всегда возвращался. – Уедешь? – спросила она под утро, наблюдая за тем, как он одевался. Ему показалось или в ее голосе сквозит едва заметная грусть? Бильфельд обернулся: – Ты хочешь, чтоб я остался? – неожиданно произнес он. Девушка улыбнулась. – За тебя всегда решали другие, может, стоит попробовать решить самому? – Ты права, – отозвался он, задумавшись. – Гизела, а ты хотела бы уехать куда-нибудь? – Куда? – Туда, где нет замков и моря, где растут целебные травы. – Где много красивых цветов, весело поют птицы и воздух дышит свободой, – мечтательно подхватила девушка. Образ лесного озера одновременно пришел им в голову. – Вряд ли нас отпустят надолго, – печально вздохнула она. – Неважно. Ты поедешь? – Хотелось бы, но… Вольфрам знал, что дальше последует привычная тирада про долг перед королем и страной – все его близкие твердили ее наизусть, как молитву. Он не дал ей договорить: его ладонь бережно коснулась ее левой щеки, заставив изумленную девушку смутиться и покраснеть. – Так ты поедешь? Она кивнула. Он снова сел на кровать, ласково обняв подругу. Уходить из ее комнаты расхотелось. Впервые за двадцать лет в его душе расцвела надежда.