Путь к самому себе

На рассвете Вольфрам прощался с дядей. Лорд Валторана выглядел опечаленным и нервно стучал пальцами по столу: – Я надеялся, что ты поедешь со мной. – Прости, я должен проводить Бериаса в последний путь. И море – не моя стихия, ты ведь знаешь. – Тебе не обязательно выходить в море, – возразил глава семьи Бильфельдов. – Предлагаешь мне засесть в замке и бездельничать как какой-нибудь напыщенный хлыщ? – усмехнулся юноша. – Ты наследник Бильфельдов, ты мог бы управлять поместьем в мое отсутствие. – Вряд ли мои решения тебе понравятся, – честно ответил Вольфрам. – Да и вряд ли я способен быть лордом. – Поздно, наследник их рода никогда не станет таким, как прежде. Власть, тщеславие, честь, порядок, справедливость, закон – эти слова ничего для него не значат. Он никогда не опозорит имя своей семьи, но управлять гордыми, заносчивыми родичами у него нет желания. В его жизни и так слишком мало смысла, чтобы тратить время на ту мишуру, которую любят аристократы. – Бродягой, конечно, быть лучше, – чуть было не съязвил Валторна, но вовремя спохватился. Несмотря на горячий нрав, он слишком любил племянника, чтобы ссориться перед расставанием. – Иногда мне жаль, что ты больше не маленький мальчик, которого я мог бы увести силой, – вздохнул дядя. – Не волнуйся за меня. – Помни, что, что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло, ты всегда можешь приехать. И, пожалуйста, береги себя, я не хочу тебя потерять. – Спасибо, дядя. Ты тоже береги себя, – отозвался Вольфрам. Они обменялись краткими, скупыми объятиями. Хотя Бильфельды и повелевали огнем, им не всегда удавалось одолеть собственное упрямство. Чем старше становились мужчины их рода, чем больше потерь выпадало на их долгие жизни, тем сложнее им было выражать свои истинные эмоции, которые прятались за вспышками гнева и язвительными речами. Они ругались со всеми, кого любили, кроме слуг и детей. Ругались страстно, до одури, до впивавшихся в собственные ладони ногтей, а вот нежность проявляли с трудом (лучезарный Шин-О был единственным исключением, но ведь он был богом и не был Бильфельдом). И лишь когда ситуация действительно становилась серьезной, они моментом умудрялись взять себя в руки, и старались сделать именно то, что больше всего было нужно родным. Вольфрам хотел, чтобы его отпустили. Валторана сходил с ума от мысли, что его мальчик опять попадет в неприятности, но уважая племянника, не посмел мешать. – Береги себя, – прошептал Бильфельд-старший еще раз, взглядом провожая благородного юношу, когда тот сходил на пристань. Вольфрам обернулся и кивнул в знак прощания. Осеннее солнце светило ласково, хотя и не грело. Лес встречал их пожаром красок: бледно-лимонных, золотых, ярко-оранжевых, алых, багровых. Листва под конскими копытами хрипло, но счастливо пела, приветствуя любимых детей. Мадзоку возвращались домой, и лишь мертвое тело бога, которое они бережно охраняли в пути, омрачало их радость.