death was made to fail

Мне всегда было интересно, каково это — умирать. Что люди думают перед тем как Смерть настигает их, чтобы унести душу далеко от погребенного тела? Каково это — быть смертным? Я родился на Небесах. Самый младший из архангелов, по задумке — самый любимый из четырех братьев. Мне было, у кого брать пример. Михаил, Рафаэль и Люцифер действительно многому меня научили, хоть я и не любил, когда мне указывают. Нам казалось, что все совершенно, что никого больше и не нужно. Однако Отцу этого было мало, и он создал ангелов послабее — моих младших братьев и сестер. Нашим домом считался Рай, так что мне также было интересно, как себя чувствуют те самые люди, что стремятся попасть туда. Хотя факт того, что многие из них часто до фанатизма увлекались религией и были до мозга костей «правильными», слегка настораживал даже меня. Я всегда был несерьезным. По крайней мере, так говорили Отец и братья. Любил отшучиваться, умел разрядить обстановку, часто использовал свои силы не по назначению — не только мое потенциальное детство прошло со смехом, но и остальная жизнь. Чую, если буду жить вечно, то только с улыбкой на позаимствованном лице. А самое забавное в этом то, что ангелам не положено что-либо чувствовать. Никаких эмоций, никаких переживаний и никакого кайфа. Меня это смущало. А когда Богу стало недостаточно нас и еще некоторых существ, он создал человека. Кажется, это было его самым прекрасным творением. По крайней мере, сам Господь считал так, приказывая нам любить людей сильнее, чем его самого. Наша скромная семейка уже тогда пустила трещинку, которую потом успешно увеличил Люцифер. Тогда Отец ушел. А я повиновался. Своеобразно, но повиновался.

***

Мой взгляд упал на высокого парня лет, кажется, двадцати шести (я сбился со счета), с беспорядком на месте волос и глазами-подсолнухами. Почему подсолнухами? С первого раза, даже приглядевшись, нельзя было точно описать их цвет. Светло-карий, зеленый на голубом фоне… почему нет подсолнухового цвета? За двадцать шесть лет я до малейшей детали изучил его внешность, но не могу банально описать оттенок этих глаз. Судя по всему, он собирался застрелиться за неимением смысла жизни, а моя задача — не допустить этого. Так поступают хорошие хранители. Мамочка пела старшему брату о том, что его берегут ангелы, что, по сути, является правдой, а младшему, видимо, забыла. Или архангелы уже не в счет? Хотя… часто архангелы гораздо хуже рядовых бойцов. На своем же примере могу сказать, что тот же Кастиэль, что охранял Дина Винчестера, был гораздо аккуратнее и ответственнее в этом деле. По крайней мере, Дину не заливали в рот демонскую кровь в полугодовалом возрасте, он не был зависим от неё, не был одержим демоном. Черт, даже когда он по своему желанию спасти брата отправился прямиком в преисподнюю, Кас любезно вытащил бедолагу оттуда. А что делал я? Я продолжал быть несерьезным, временами вспоминая о Сэме и навещая его просто для профилактики. Я искренне считал, что у меня есть дела и поважнее взрослого ответственного мужчины. Ровно до того момента, когда в груди начало неприятно колоть от чувства вины перед младшим Винчестером после разговора (а точнее, ссоры) с Кастиэлем. Тогда было принято окончательное решение больше не отлынивать от выбранной самостоятельно работы. Ведь меня никто не заставлял, верно? Я мог и не послушать отца, забыть про людей раз и навсегда, расслабляясь в шикарных отелях с отборными красотками. (На самом деле, я так и делал) Именно тогда все и началось. Сэм Винчестер, который казался неглупым, довольно самоуверенным и любвеобильным, мог действительно страдать. Нет, не так, как страдают обычно люди, не напоказ, а именно внутри. Душа человека видна лишь ангелам. Зачастую мы смотрим только на душу, не на внешний облик. Хотя в моем случае, на протяжении всех тех двадцати шести лет я, похоже, любовался лишь оболочкой, как-то не додумавшись заглянуть внутрь. Ну или просто выколол архангельским клинком свое умение читать людей. Сэм Винчестер не был суицидальным, просто искал малейшие поводы прекратить свое существование. А я даже не пытался искать поводы присматривать за ним. Но не сейчас, ведь Сэм стоит у зеркала в ванной с заряженным пистолетом в правой руке. Бормочет что-то на подобии «я наивный придурок» и «это все из-за меня». Я слышу все его мысли, но ухватиться могу лишь за одну — «без меня все наладится». Наверняка, ему нужна помощь. Иногда Очень часто я жалею о том, что выбрал именно такой способ слежки и заботы, ведь меня не было в поле зрения парня, а я его видел прекрасно. Хотелось от безысходности подойти со спины и невесомо обнять, шепча о том, что все будет хорошо. Однако я все еще не мог этого сделать. Тем временем Сэм продолжал заливать раковину слезами, такими горькими и неприятными, что казалось, они разъедают белый фарфор. Протерев глаза тыльной стороной ладони, он посмотрел в зеркало. Раскрасневшийся, уставший и совершенно безжизненный человек смотрел на Винчестера оттуда. Грязные, уже давно не встречавшиеся с водой, но все еще очаровательные волосы прикрывали часть лица, выражавшего одновременно все и ничего. Ему было противно смотреть на это, а я лишь думал, что даже эти глаза с неразберихой вместо цвета не могут внести красок в жизнь Сэма. Хотя одно я знал наверняка: эти глаза не потухнут, пока я рядом. Мне интересно, что они будут выражать при первой встрече со мной. Готов спорить, Винчестер сощурит их так, что едва будет видно зрачок. А ведь сейчас он даже не думает, что позади него есть еще кое-кто. Лицо охотника, изувеченное шрамами после схватки с очередной нечистью, медленно начало расслабляться по щелчку моих пальцев. Лишь веки чуть дрогнули, когда пистолет выпал из ладони и встретился с хрупким кафелем. Позаботившись о том, чтобы наш самоубийца не упал головой в унитаз, я перенес его на кровать номера, в котором они с братом остановились. Дальше было исцеление ран на лице и теле, замена плитки в ванной, на которую упало оружие, и долгое рассматривание ярко мерцающей души. Да, я решил наверстать упущенное, пока подопечный неподвижно лежал на матрасе, тихо посапывая. Сияние было практически ослепительным: гораздо ярче тех, что я наблюдал раньше. Будто впервые вижу кого-то насквозь. А ведь Сэм даже и не подозревает, что у него есть немного безответственный архангел-хранитель. Душа Винчестера будто действительно сгорала, настолько свет от нее был ярким. Она хоть и несравнима с разумом человека по количеству информации, которую можно добыть, эмоции и чувства передает замечательно. Душа Сэма Винчестера не совсем чиста, далека от несуществующего идеала, если так можно сказать. Есть довольно много вещей, о которых он действительно сожалеет, а это сильно сказывается на состоянии души. Чувство вины и саморазрушение — одни из самых эффективных способов ее осквернить. Кажется, с этим у Сэма проблем как раз-таки не было. Однако я не думаю, что осквернение собственной души является хорошим хобби. Если бы душа не была, по сути, густым потоком энергии, то парень бы наверняка просто ее разбил своими же собственными мыслями. Я хоть и не восстанавливал души и не собирал их по кусочкам, думаю, что ради Винчестера мог бы попробовать. Я считал, Сэм этого заслуживает. Если поставить эту унылую тушку на ноги и дать мотивацию, он сможет все. Спасет каждого, кто нуждается в этом, остановит любой начатый апокалипсис и накажет всех тех, кто пытался навредить человечеству. Неважно, насколько разбит он сейчас, когда он соберется — а он соберется — мир будет в безопасности. Тем временем я буду ждать подходящего момента, чтобы показаться на его неопределенного оттенка глаза. Говорят, глаза — зеркала души. Мне действительно хотелось поискать сходства между мерцанием потрепанной эссенции и блеском глаз-подсолнухов, ибо вплоть до этого момента я даже не задумывался об этом. И тогда мне в голову пришла идея.

***

Я находился посреди длинного коридора. Здесь не было ни дверей, ни окон, лишь темно-бордовые, ничем не примечательные стены и одинокий торшер, каким-то необъяснимым образом освещавший все помещение. Честно говоря, ничего интереснее или позитивнее во сне Сэма я увидеть и не надеялся: вряд ли ему снятся единороги с телом рыбы или наоборот. Лишь в глубине души я ожидал подсолнухов на фоне голубого неба. Видимо, не сегодня. Винчестер не был тем типом людей, от которого добьешься шутки в тяжелое время. А его глаза даже в самое светлое и счастливое время таили за радужкой завуалированную тоску и горечь. Если это и есть причина, по которой человеческие очи являются зеркалом души, то я могу подтвердить широко распространенное мнение. Сделав несколько шагов вдоль коридора, я окончательно убедился в отсутствии фантазии у парня: ничего не менялось на протяжении сотни метров. Даже здесь мне ничего не мешало переместиться по щелчку пальцев, чем я и воспользовался. В конце коридора был слышен хруст, который я узнаю из тысячи: кто-то жевал печенье. Обернувшись на звук, я увидел Сэма. Он сидел за столом, спиной ко мне, и тихо всхлипывал после каждого укуса. Больно было смотреть на то, как он не может перестать плакать даже во сне. На столе стояла тарелка с выпечкой, а рядом записка, которая гласила:

Скучала по тебе! Люблю тебя!

Вспомнив, кем она была написана, я понял, что в груди неприятно щемит. Это ведь частично и моя вина. Хотя, в отличии от Сэма, я не собираюсь долго себя корить. Вместо этого я хочу попытаться вытащить его из состояния, до которого он успел себя довести. Так поступают хорошие хранители. Мне совершенно не составило труда принять облик девушки-блондинки в простом шелковом белом платье. Я помнил Джесс, помнил некоторые ее фразы, привычки и мысли Сэма о ней. Он действительно сильно любил ее, спорить об этом было бессмысленно. Когда Винчестер был уже готов делать ей предложение руки и сердца, то обнаружил ее на потолке собственной комнаты. А ведь он мог завязать с охотой раз и навсегда, если бы Джессика не сгорела. Закончить институт, жениться на ней, стать юристом, жить семейной жизнью с парой-тройкой детишек и не запираться в ванной с пистолетом. Я сделал пару шагов к стулу Сэма и положил руку ему на плечо. Парень в ответ лишь прикрыл глаза и громко всхлипнул, создавая все новые дорожки слез на щеках. Невольно на ум мне пришли их частые разговоры: — Что бы я без тебя делал?  — Разбился бы и сгорел. Она была права, хоть Винчестер и не разбился буквально. С момента ее смерти прошло около четырех лет, а Сэм все еще винит самого себя, ведь мог быть рядом. Как ни странно, по той же причине ответственность висит и на мне.  — Сэмми… — начал я медленно, мягко, вытирая непривычно длинными пальцами слезы с чужого лица, — Пожалуйста, продолжай жить. Я знал, что в таком обличии Винчестер меня точно послушает; кто вообще станет пренебрегать словами мертвого дорогого человека? Не особо хотелось читать ему здесь лекции на протяжении нескольких часов, лучше просто высказать самое важное и наблюдать за результатом. Не могу сказать точно, этого ли хотел Отец, когда приказал любить и оберегать этих созданий, но я действительно буду рад, если мне удастся поднять своего подопечного с колен. Этому миру еще нужны Винчестеры. А если он лишится одного из них, то вскоре лишится и второго. Само собой, я не мог такого допустить. Наконец Сэм открыл заплаканные глаза, заставляя меня почувствовать едва ли не физическую боль от этого зрелища. Я не хотел видеть его таким и наблюдать за постоянными попытками суицида. Тем временем, он отчаянно быстро поднялся со стула, обвивая меня-Джессику руками и прижимая к груди. Я слегка опешил, не ожидая такого поворота событий, но все же понимал нужду Винчестера в объятиях любимого человека. Поэтому я и завел свои руки ему за спину, прижимаясь сильнее. Сам Господь наверняка не помнит, когда этому парню в последний раз улыбалась удача, так что я не спешил отталкивать его. К тому же, разве не таким образом мне хотелось его утешить? Сон Сэма — идеальная возможность пообщаться с ним вживую.  — Что я буду делать без тебя? — зарываясь в волосы своей девушки и вдыхая родной аромат, спросил охотник. Он наверняка задавался этим вопросом с самого дня ее смерти, пытаясь начать жить заново. А учитывая то, что это привело его к отношениям с Руби, демонской крови и апокалипсису, с Джесс было бы гораздо лучше.  — Не разбейся и не сгори, — прошептал я ему куда-то в грудь, что неравномерно вздымалась от долгого плача, и неохотно попытался оттолкнуть. Винчестер отстранился, смотря на меня своими глазами, полными печали и отчаяния. Казалось, солнце скрылось за горизонтом или облаком, и теперь подсолнухам в них не хватало тепла и света.  — Обещай мне больше не пытаться убить себя, — несколько завороженно, но все еще довольно твердо попросил я, уже даже не пытаясь оторвать взгляд от глаз подопечного.  — Я… не могу, Джесс, — беспомощно опусая голову, ответил Сэм, — Я начал апокалипсис, и все потому, что я безнадежен и толку от моего существования нет! У меня не получается не разбиться и не сгореть без тебя. Все было бы хорошо, если бы ты была рядом, — обреченно высказался он в духе любого Винчестера — принижая себя и игнорируя собственный героизм.  — Мир нуждается в тебе, Сэм. В сильном, готовом ко всем неприятностям тебе. Ты еще необходим своей семье и тем незнакомцам, которых спасаешь из раза в раз от монстров. Никто не остановил бы апокалипсис кроме вас с братом, а без тебя Дин — бесполезная половина дуэта, которая скорее снова продаст душу демону, нежели смирится с твоей смертью. Мне хотелось, чтобы он услышал каждое слово и осознал, насколько ошибается в своих убеждениях.  — Пожалуйста, отпусти прошлое и смотри вперед, — сказал я, снова наблюдая за дорожками слез и стирая их с щек Винчестера, — Отпусти меня, Сэмми. Парень смотрел на меня покрасневшими глазами, напоминая перепуганного ребенка, не знающего, что делать дальше. Слезы высохли, а дыхание изо всех сил старалось выровняться, что получалось с трудом. Во взгляде охотника было столько боли и тоски, что отражали всю его жизнь. Джесс была не первой, кого он лишился, и наверняка не последней. Когда я хотел уйти из этого затянувшегося сна и искать другие способы повлиять на Винчестера, он притянул меня к себе для поцелуя, заставляя меня оторопело застыть. Вся та боль, что не хранилась во взгляде щенячьих глазок, как оказалось, выражалась в поцелуе. Сэм почти умоляюще сминал мои губы, прежде чем оторваться и прошептать:  — Обещаю, — открыв глаза, он не обнаружил возле себя никого, а мне оставалось только задумчиво касаться пальцем губ, на которых клеймом горел поцелуй.