a hundred one, counting bellamy

Все, что она чувствовала все время – это гудение во всем теле, словно бы ее тащили по земле. Сказать точно было сложно, воспоминания о том, как ее схватили возле палатки Габриэля, были смазанными. Яркий, белый свет бил в глаза, поэтому она просто перестала их открывать. Ощущалось это так, словно все лампы в комнате направили ей в лицо. Здесь не было запахов. В палате Маунт Везер, по крайней мере, были запахи химикатов. В хирургической, в которой она проводила часы, будучи студенткой на Арке, – о, это было словно столетия назад, - там вечно стоял въедающийся запах металла и резины. Этой комнаты словно не существовало. Она застряла между приятными воспоминаниями юности и ужасом надвигающейся катастрофы, и того, что будет после нее, в мрачном предвкушении снова ощутить всю кровь на своих руках. И физически, и метафорически – и того, и другого хватало в ее памяти. Это то, что делали эти люди в белых костюмах. Пытались копаться в ее голове. Дверь в помещение почти бесшумно открылась. Почти. Кларк научилась слышать едва различимые звуки – потому что они были единственным, что она слышала впервые за несколько часов полной тишины в этой комнате. Эти часы тишины, пока она была прикована к креслу без возможности хотя бы поднять голову и осмотреться, были совершенно бесполезны для них. Кларк предполагала, что это тоже было частью пытки. Но основной их частью были их попытки вытащить из нее ее же воспоминания. Первое время они утекали, как вода сквозь пальцы, лишь иногда удавалось удержать их, вцепившись в ручки кресла и сверля яростным взглядом железное устройство у себя над головой. Она понятия не имела, как оно называется, и, признаться честно, даже знать не хотела. Тогда мужчины разочарованно вздыхали, словно бы ожидали от нее большего, и только настойчивей начинали лезть ей в голову. Один из них, более седой и более сдержанный, появлялся только время от времени. Ему же лучше, потому что чем чаще она видела его лице, тем сильнее хотела в него плюнуть. Второй мужчина казался приятнее и, в каком-то странном смысле, даже сопереживал ей. Он был моложе. Темные волосы. Темные глаза. Все, что Кларк сейчас могла о нем вспомнить. Он был единственным человеком в помещении, когда она невольно дала им знать о Маунт Везер, о том, последнем дне. И это воспоминание она была рада показать. Она была здесь уже порядка полторы недели. Сложно было точно сказать, сколько она успела отдать им. - О боже. Это ужасно, - Кларк только хмыкнула в ответ. Мужчина видел главный зал после облучения пятого уровня ее глазами. Три сотни трупов. Она знала, что он это видит. Но не ожидала, что он скажет далее, - Это ужасно, что это с вами случилось. Мне так жаль. Кларк недоуменно распахнула закрытые глаза. Она рассчитывала на ужас, на отвращение, но сочувствие? Она задалась вопросом, видел ли он рычаг. «Вместе». Ком встал в горле. Этого она не могла им отдать. К концу первой недели она перестала задаваться вопросом, почему никто не идет за ней. Ей даже удалось выкинуть из головы мысль открутить какой-нибудь гвоздь и начать вести отсчет дней, царапать на таких ровных, белых стенах ее камеры. Лишняя трата сил и времени. Потом того мужчину заменили кем-то другим, постарше, посерьезней. Безразличнее. С прошлым мужчиной Кларк почти не разговаривала, но задала вопрос этому, как только он переступил порог: - А что случилось с прошлым? - Его сочли некомпетентным, - его голос казался холоднее тех железок на ее разгоряченных руках, что сдерживали ее на этом кресле. Некомпетентным. За то, что он сочувствовал ей и решению, которое она была вынуждена принять в Маунт Везер. И теперь неизвестно, как это на нем отразилось. Звучало до больного знакомо. Кларк снова прикрыла глаза, и усталость неподъемным грузом впервые навалилась на нее за всю эту неделю. Мужчина надел перчатки, чтобы снова начать копаться в ее мозгах. И тогда… Она запела. Несложная песенка, такую напевала ей ее мама в детстве. Всего три куплета, одинаковый ритм. Кларк иногда напевала эту песню в тихие моменты, когда задумается о чем-то – и ни о чем не думает в то же время. Эта песня тянулась красной нитью через всю ее жизнь, не привязанная ни к чему конкретному, но напоминающая о чем-то мягком и светлом. И то, что она не ассоциировалась ни с чем и ни с кем конкретным, сейчас так играло ей на руку. Хриплым голосом, в мятой, светлой и чужой одежде, с каплями холодного пота на лбу, выдавливала из себя заученные куплеты, закрыв глаза от яркого света. Какая-то часть ее разума отдавала себе отчет о том, что выглядит она сейчас чуть более чем безумно, но другой части было слишком плевать. В конце третьего куплета она облизнула пересохшие губы. Она скорее сорвет голос, чем даст им хоть что-то еще. Пару раз она все-таки срывала голос. Она даже мысленно перестала вести счет дням, а еду давали редко и не всегда в срок, поэтому ей было сложно сказать. Но прошло точно примерно столько же, сколько с первого раза, когда она запела. Со временем ее настолько стало тошнить от этого пресного овощного рагу и подобия каши, что она просто перестала брать их в рот, несмотря на то, что это единственная доступная ей еда. Иногда она прикасалась кончиками дрожащих пальцев к своим щекам, впалым и холодным, как и все остальное в этом месте. Пение никогда не было ее любимым занятием. Разве что старой привычкой, вроде накручивания волос на палец, и делала она это тихо, потому что была честна с собой и понимала, насколько сильно иногда фальшивит и перебарщивает с выражением. И это только добавляло ей желания петь громче, чтобы все эти кретины услышали это со всех уголков, где бы она сейчас ни была. Все ее вопросы о том, кто они и откуда взялись, отпали также к концу первой недели. Кларк узнала, чего они от нее действительно хотят, уже на второй день - Ты находишься в бескрайней пустыне с простирающимся фиолетовым небом. Рука тянется к твоей. Чья она? В попытке удержать непрошеные образы в собственной голове, она издала тихий стон, извернувшись в неудобном кресле и вцепившись в его ручки вспотевшими руками. Прибор над ее головой мигнул, а мужчина начал что-то увлеченно листать перед собой, пока наконец не подал голос: - Кто такой Беллами Блейк? – Кларк пождала губы, яростно желая сейчас только убрать взмокшие пряди с висков, - В каких вы состоите отношениях? Она не смогла удержать истеричный смешок. После они спрашивали ее по большей части только о Беллами – поэтому она делала все, что в ее силах, чтобы думать о чем-то отвлеченном или вообще не думать. Но что-то всегда ускользало. К концу каждого такого сеанса ей казалось, что все ее внутренние органы перемешало миксером. После она всегда ложилась спать на белую, жесткую постель, независимо от того, насколько сильно у нее болела голова в этот раз. Когда отпадала необходимость контролировать себя, все образы, эмоции, мысли – все накатывали хаотичной волной звуков и странных ощущений, которые у нее просто не оставалось сил разобраться. Ее всегда тянуло свернуться в клубок, защищаясь, словно они воспользовались не только ее разумом, но и телом. От чувства вины и стыда оставался только тошнотворный ком в горле. Он все еще иногда появлялся после сеансов даже две недели спустя и больше, когда она больше не надеялась, что за ней придут, и когда счет дней перестал иметь смысл. Приходили мысли о том, что это не она должна чувствовать себя виноватой – но ускользали, как только она касалась головой подушки. И больше никогда не вспоминала о них. Эти мысли казались полным вздором. Признаться честно, все ее мысли казались вздором. Пение было не только мерой отвлечения от мыслей, что сдали бы ее любимых и друзей, но и чем-то успокаивающим. Иногда во время пения она не могла скрыть улыбку, но чаще с уголков глаз срывались слезы и катились по уже мокрым от пота вискам. Интересно, есть ли у них здесь камеры? Она была почти спокойна о том, что больше от нее ничего не получат. До тех пор, пока что-то пошло не так. До тех пор, пока они не начали включать прибор на полную мощность. *** Кларк одернула куртку, непривычно на ней сидящую, и вышла из тени деревьев – прямо по направлению к палатке Габриэля. Еще издалека она увидела, как Эхо вышла из палатки и запрокинула голову, переводя дыхание. Она еще не полностью осознала ситуацию, вообще не имела ни малейшего понятия, что только что произошло, но чувствовала мелкую дрожь в руках. Услышав звук шагов, она резко обернулась. - Где ты пропадала? – она удостоила Кларк подозрительным взглядом, но та лишь растерянно пожала плечами и ответила: - Подумала, может получится найти Октавию по следам за палаткой, - она покачала головой, - Но тут ничего нет. Совершенно. Как вообще такое возможно? - Не спрашивай у меня, - смутное предчувствие Эхо по поводу Кларк почти сошло на нет, - В Азгеде не часто люди растворяются в зеленом тумане после ножевого ранения. - А что с этой девушкой? Октавия ведь назвала ее Хоуп? Где она? - В палатке. Габриэль остался с ней, - Эхо повела плечом, - Раз уж она вышла прямо из Аномалии, то теперь он от нее не отстанет. Кларк задумчиво кивнула и спросила, не обращаясь ни к кому конкретно: - Что мы теперь скажем Беллами? Не найдя, что ей ответить, Эхо резко выдохнула и отвела взгляд в лес. Ей было сложно представить, как она будет ему объяснять пропажу его сестры, особенно после того, как Кларк была на грани. Неожиданно Кларк была единственным человеком, который хоть приблизительно представлял ее смятение и переживания по поводу Беллами. - Я даже не знаю, как он отреагирует. Особенно после того, как он только вернул тебя из мертвых, - она выдавила усмешку. - Он что? – голос Кларк звучал растерянно. Словно она не понимала, о чем Эхо вообще говорит. Впервые Эхо обернулась и посмотрела прямо девушке в глаза. Она не знала Кларк и уж точно не была экспертом в медицине, но бледный, измученный вид девушки ее встревожил. Была ли она в таком же состоянии когда только вышла в лес в поисках Октавии минуту назад? А когда вернулась в Санктум пару дней назад? И почему она настолько чертовски спокойная? Даже не состояние здоровья Кларк ее волновало. А то, что, при таком виде и в такой ситуации, выражение ее глаз было абсолютно равнодушным. Эхо словно бы смотрела в глаза мертвеца. Но не успела она ничего сделать, как позади них, со стороны палатки, послышался треск, и секундой спустя Габриэль, задыхаясь, выбежал из палатки. - Она сбежала! Хоуп! Она… - он замолчал, набирая воздух в легкие. Кажется, прежде чем уйти, Хоуп отбивалась и Габриэлю досталось. - Значит, мы должны ее перехватить, - Эхо двинулась по направлению к странным звукам, которые слышала прежде, чем Габриэль вышел из палатки, но ее руку перехватила Кларк, останавливая. - Нет, не стоит, - она покачала головой, - Она не знает эти леса так, как Габриэль и местные. Мы найдем ее. Эхо отдернула руку. - Да что с тобой происходит? – она недоверчиво посмотрела на блондинку, - Она ударила Октавию ножом! - Я знаю, и я хочу найти ее и узнать где Октавия также сильно, как и ты, - она всплеснула руками, - но бегать за ней по лесам было бы лишней тратой времени. Кларк словно бы сама дернулась от своей последней фразы. Это звучало, в самом деле, разумно. Вместо погони они, возможно, могли бы выследить эту Хоуп. - Поверь мне, - наконец в глазах Кларк промелькнуло что-то кроме холодного равнодушия, но Эхо была слишком сбита с толку всеми странными событиями, произошедшими всего за какие-то пятнадцать минут, чтобы обращать на это внимание, - Я знаю, как необходимо найти Хоуп. Позволь мне помочь. Работая вместе и не устраивая споры на каждом шагу, мы быстрее расправимся с этим. И быстрее вернемся в Санктум. К остальным. Эхо, тихо выругавшись себе под нос и под неодобрительным взглядом Габриэля, неохотно согласилась. Та эмоция, мелькнувшая на лице Кларк и про которую Эхо так никогда и не вспомнит, была едва ли эмоцией. Это была нервозность. Собственные слова про «лишнюю трату времени» напомнили ей про времена заключения в бункере Послушников, которые, она надеялась, никогда не повторятся. Она видела, что Эхо начинает ее в чем-то подозревать. Пока несущественно, и ей же лучше, если так и останется. Приказы были четкие. Устранить Хоуп, как только она справится со своей работой. Добраться до Санктума. Навести небольшой хаос. Найти Беллами Блейка. Доставить на Бардо живым. Добровольно или нет.