a hundred one, counting bellamy

Проснувшись в туманное утро четверга, гораздо позже, чем обычно — часов десять, если часы на прикроватной тумбе не врут — Кларк дала себе минуту, чтобы насладиться тишиной в доме. Был поздний октябрь, и было еще тепло, но Кларк только закончила свое последнее дело, и она и ноги не хотела ступать на улицу. Дело было не сказать что интересное, что-то финансовое и требующее бесконечной беготни за бумажками и целую толпу людей, с которыми она переговаривала одни и те же вещи разными терминами. Вставала она в районе шести утра, плюс-минус, перелистывала стопки бумаг, которые она предварительно вываливала на кухонный стол, пока ее кофе заваривалось на столе, и после пыталась привести себя в более-менее презентабельный вид. Легкий макияж, брюки и блузка, желательно туфли на небольшом каблуке, тугой хвост — чтоб этот адвокатский этикет. Но в десять утра октябрьского четверга, она не обязана была носить ничего, кроме теплого халата на рубашку и махровых носков, благослови боже того кто их придумал. Сонно проведя по второй стороне кровати, однако, она не почувствовала ничего, кроме канвы холодных простыней. Значит, уже ушел. Мэди, она поняла, тоже. Так что ничего не мешало ей пролежать в постели еще минут десять. Может двадцать. Час? Черт его знает. Остаток дня Кларк одновременно занималась всем и ничем, ее день был до тошноты обычным, и Кларк любила каждую секунду. И кошмаров не было уже несколько недель — так долго, что напряжение в теле Кларк начало ослабевать не протяжении каждого часа, что приближал ее к наступлению ночи. Все менялось к лучшему. С другой стороны, придя вечером со своих лекций, Беллами выглядел измотанным — и не в хорошем смысле слова. — Тащи свой зад обратно в кровать, — сказала она, приподнимаясь на локте. — Уже почти одиннадцать, тебе вставать рано. — Осталась всего пара рефератов, — отмахнулся он, не отрывая взгляда от бумажек, которыми был завален его стол на постоянной основе. Кларк была уверена, что последний раз видела цвет поверхности этого стола в день его покупки. — Оставь это на завтра, — протянула она, опуская ступни на холодный пол и серьезно задумалась о покупке ковра. Кларк прошлепала босыми ногами до его стола и, обернув руки вокруг его шеи на манер объятия, уткнулась подбородком в его макушку — касаясь губами его волос, но не совсем целуя. Он — наконец — отложил ручку, расслабил плечи и откинулся назад в руки Кларк. — Я только закончила дело, имей немного уважения и поделай ничего со мной, — пробормотала она приглушенно. — Убедила, — он тяжело вздохнул, почти театрально. — Ужасно жить с адвокатом. Она улыбнулась ему в волосы, в это время суток — концентрированный хаос из темных кудрей. — Ты проверял, как там Мэди? — После ее тренировок? Спит, как младенец, — у него невольно вырвался мягкий смешок. Перед важным днем ей нужно отоспаться как минимум сутки. Это у нее от матери. — Заткнись, — она слегка толкнула его в плечо. — За это ты нас и любишь. — Я и не спорю. На ее столе зажужжал телефон. У нее, в отличие от стола Беллами, было все рассортировано до мелочей — по крайней мере сейчас. Она делала небольшую генеральную уборку после каждого закрытого дела. Над последним она работала почти без перерывов и выделяя на сон часов пять ежедневно. Это было почти традицией, дать себе отдохнуть и дать себе право не прикасаться к телефону, чем она, возможно, даже периодически злоупотребляла. Поэтому от Беллами она отошла лишь затем, чтобы поставить телефон на беззвучный режим. Вернулась в кровать, чтобы получить легкий поцелуй в уголок ее губ, и в линию ее челюсти, и, может быть, ее горло — и в конце концов уснуть, едва ее голова действительно коснулась подушки. Уткнувшись носом в ключицу Беллами, скомкав в руке ткань его футболки и чувствуя его ногу, привычно покоящуюся между ее икрами, она чувствовала себя в безопасности. Было тепло, и все пахло их кондиционером для белья и его одеколоном, и его вдохи совпадали с ее выдохами — и наоборот. Примерно в районе трех часов ночи, Кларк подскочила на кровати с комом в горле, заглушающим ее отчаянный крик. Запустив руки в спутанные волосы, чтобы почувствовать хоть что-то материальное под своими пальцами, она уткнулась лбом в колени. Одеяло на ее стороне кровати лежало бесформенным комом, самими своими очертаниями кричащим о панике и холодном поте и беспомощности и кошмарах. Кларк думала, что это было в прошлом, эти кошмары. Несмотря на бесконечные уговоры Беллами, едва не мольбы, она так и не сходила к врачу. То не было времени, то сил, то все деньги ушли на убытки после перелома руки у Мэди. Но, возможно, она просто знала — это бы не изменило ровно ничего. Эти кошмары не были плодом ее нездорового воображения и не были и результатом стресса от ее работы. Они были живыми. Они имели вкус и запах, и они ощущались остро и болезненно. И несмотря на весь их ужас, за ними неминуемо следовало чувство потери — потери чего-то важного, но чего именно — Кларк так и не смогла вспомнить. Раньше, это были словно сказки. Не те, которые сейчас рассказывают детям по ночам, но было в них что-то от братьев Гримм. Сотня детей в странном, неизведанном и будоражащем мире, и приключение заканчивается чередой побоищ и тяжелых выборов и ужасов наяву. Странные, размытые видения, короткие, но одно хуже другого. Кларк могла чувствовать пряный запах леса и крови, листьев и пота, соленого моря и разложения. Все мешалось. Потом, пару месяцев спустя, кошмары неожиданно стали более конкретными. Какими-то точными и ощутимыми. Кларк могла видеть ослепляющий свет ламп и людей в белых и черных костюмах, странные приборы и угловатые комнаты. Слышать разговоры о «симуляции» и каких-то побочных эффектах и свое хриплое, слабое дыхание. Чувствовать железные наручники, теплую струю крови над верхней губой и то, как мерзко ее же собственный холодный пот высыхал на ее висках, заставляя короткие волосы прилипать к коже. Это были худшие. Давящие на какие-то струны внутри Кларк, о существовании которых она ранее даже не подозревала. Она просыпалась всегда молча, крик застрявший тугим комом где-то у самого основания ее горла. Она вцеплялась холодными пальцами в теплые, смятые простыни. Она заправляла спутавшиеся от ее бесконечных метаний волосы за уши. Ей давно стоит подстричься. Она снова накидывала на себя одеяло и отворачивалась к окну, пытаясь поймать остатки сна, всматриваясь в мрачные силуэты многоэтажек. И, как и месяцы — почти целый год — ранее, у нее не получалось. И тогда она, выпутавшись из душащего одеяла и из рук Беллами, шла на кухню, мельком заглянув в комнату Мэди через приоткрытую щель, и ставила чайник. Подождала, пока тот закипит, опершись бедром о кухонный стол. Села за стол с дымящейся кружкой и начала ждать второй волны. Это, сказать честно, не было чем-то рационально объяснимым, но точно самым запоминающимся. После подскакивания в постели в холодном поту… Это было словно второе пробуждение. Только хуже, сильнее, жестче. Это было безнадежное осознание чего-то, чего она сама толком и не знала. Она наклонилась вперед, опираясь локтями о стол и вцепляясь в кружку, как в спасательный круг, она дрожала и она чувствовала себя холодно и пусто, так безнадежно и ужасающе пусто. Она не была Кларк Гриффин, успешным адвокатом из Вашингтона с мужем и дочерью и скромной квартирой, доставшейся ей от родителей. Сейчас она просто чувствовала себя как дрожащая от холода и беспомощности оболочка, едва ли живой человек. Ей казалось, протяни она руку — и все вокруг растворится, как туман поутру. И потом, совершенно из ниоткуда, кошмары начали убывать. Становиться все реже, все легче. — Это же хорошо, — Беллами улыбался за ободом своей кружки кофе после того, как Кларк ему рассказала о своих наблюдениях. — Чем раньше забудешь об этих снах, тем лучше. И Кларк, кивнула соглашаясь. И также, где-то на самых дальних просторах ее подсознания, она чувствовала себя виноватой. Но она наконец избавилась и от этого, почти окончательно и позволила себе расслабиться, хоть ненадолго. До ночи с четверга на пятницу в октябре, на улице туманно и пустынно. Сегодня Кларк снилось совершенно другое место. Там было ярко, и удивительно, и у нее отнимало дыхание от видов. Здесь было что-то, названное второй луной, и здесь были поля, простирающиеся на многие-многие метры вперед, и чистое ночное небо и замок где-то на возвышении. И, как и любая другая сказка во снах Кларк, она начала превращаться в болезненный кошмар. Если раньше все ее сны были больше похожи на видения, почти воспоминания, то сейчас это было что-то более правдоподобное. Как говорят умные люди в костюмах, осознанный сон. Это было словно присутствовать там, в этом удивительном месте, иметь возможность делать там все, что душа пожелает. Но она скоро поняла, что и здесь она лишь беспомощный наблюдатель. Когда она ударила Беллами прикладом пистолета по голове и оттащила в небольшой домик прямо на краю этих восхитительно красивых и симметричных полей. Это не было первым разом, когда она видела его фигурирующим в ее снах — более того, он составлял почти большую их часть. Но этот Беллами из ее снов, он чем-то отличался. Беллами, которого она знала, смеялся над ее идиотскими каламбурами, собирал домашние растения на своей книжной полке с такой же интенсивностью, с какой и книги, и знал наизусть все длинные монологи из Голодных Игр и Игры Престолов. Тот, что был в ее снах, был почти таким же, но разительно отличался в мелочах. Была в нем какая-то закрытость и тяжесть в его плечах. Что-то едва уловимое и надломленное. Но улыбался ей он все также, тепло и слегка склоняя голову к груди, создавая какое-то призрачное чувство, будто это был их небольшой секрет, его улыбка. Что-то, что не должно было выходить за рамки их небольшого момента. Что-то, что Кларк должна была хранить, как старое фото у груди или как память о теплых летних вечерах. И она хранила. Она чувствовала, что хранила, как в реальной жизни, так и в этих странных, до больного реалистичных кошмарах. В этих снах, Кларк чувствовала своими руками, как привязывает его к стулу, как забирает у него его оружие, как садится на стул напротив, скидывает неудобную куртку с плеч и просто… ждет. Мысли этой Кларк из ее кошмаров и ее собственные путались до тех пор, пока больше не имели значения. Кларк отпустила любые попытки как-то повлиять на происходящее, остановить собственные худые, бледные и неузнаваемые руки, и решила — к черту. Она просто наблюдатель. Это просто сон. На ней нет никакой ответственности за это. И с решением пришло чувство вины, сжимающее горло. Но с ним Кларк могла жить. Ночь за ночью, и Кларк в своих кошмарах дошла до последнего дня — того самого вечера, с большой комнатой во дворце и почти сотней людей в странных одеждах вокруг длинного стола. Того вечера, когда она начала стрельбу. И несмотря на это, Беллами вернулся за ней. Стрельба превратилась в простое, старое доброе побоище. И все — по ее вине. Она поняла, что не хочет уходить. Не хочет сбегать в безопасность и пережидать худшее где-то еще — она хотела остаться здесь, сдаться, и будь что будет. Но Беллами продолжал тянуть ее к выходу. Уговаривать. Подвергать себя риску. Тогда она услышала собственное хриплое: — Бардоанцы. Они здесь. И тогда… Тогда она с криком проснулась. Больше не крик, а хриплый и порывистый вздох. Почувствовав на плече давление чужой руки, она вздрогнула, мысли разрывались от тысячи «а что, если…», Кларк почти чувствовала в воздухе порох и кровь. — Кларк? — голос Беллами — ее Беллами — звучал откуда-то сзади нее. — Кларк! Вставай! Прикроватная лампа горела мягким оранжеватым светом на его прикроватной тумбе, длинные тени плясали на светлых стенах. Она повернулась только чтобы встретить обеспокоенного, встрепанного и еще сонного Беллами, опирающегося локтем одной руки на кровать, и второй рукой держа Кларк за плечо. На лице немой, очевидный вопрос: «Снова началось?» — Я в порядке, — почти автоматически пробормотала она, падая обратно спиной на кровать, лицом повернувшись к Беллами и сложив руки на животе. — Кларк… — она знала по голосу — он был готов начать спорить, и серьезно, даже в его полусонном состоянии, поэтому она оборвала. — Нет, честно, — Кларк облизнула пересохшие губы и потянулась еще слегка подрагивающей рукой к его ладони. — В этот раз было легче. — Раньше ты не кричала, — заметил Беллами. Это действительно его беспокоило, если говорить на частоту. Не то, чтобы он хотел, чтобы она действительно подскакивала по ночам с криком и еще и будила Мэди, но он хотел знать, когда ей было плохо, и быть рядом с ней — чего она обычно не позволяла. Молчаливый ужас позволял ей изолироваться от любимых для их же блага, как бы сильно ей иногда не хотелось разбудить Беллами, услышать мягкие, утешающие слова его хрипловатым голосом после сна и почувствовать теплые руки под своей рубашкой. Но, каждый раз, сидя на их кровати и смотря на его умиротворенное лицо сверху вниз, она не могла. Она не была настолько эгоистичной. Беллами одновременно любил это и ненавидел в глубине души. — Честно, — повторила она и, поймав пальцы его свободной руки, поднесла их к своей щеке. — Эти кошмары, они начинают быть… более структурированными, что ли. Более понятными. Я знаю, когда это сон, и когда стоит проснуться. Все будет хорошо. Полуправды и обещания легко слетали с языка, привычные и почти не оставляющие за собой горького послевкусия вины. Все еще видя сомнение на его лице Кларк, слегка склонив голову, прижалась губами к его пальцам. Мягко выдохнув, повернула его руку в своей и впечатала легкий поцелуй в ладонь, едва ощутимо пахнущую ее собственным шампунем. Он так и не избавился от привычки во время сна запускать руку в ее волосы — а она и не торопилась возмущаться. Она прижалась щекой к ладони Беллами и снова взглянула на него, снизу вверх. В одном свете его прикроватной лампы она проследила за узором из веснушек на его лице — путь, который она проделывала сотни раз — и до обеспокоенной складки между его бровями. — Пообещай, что сходишь к врачу. Кларк некомфортно поерзала под одеялом, простынь прошуршала в такт ее движениям, и Беллами повторил: — Пообещай, — он переместил руку с ее щеки на подбородок, слегка приподнимая его указательным пальцем и как бы заставляя посмотреть себе в глаза, прямо и честно. Он не отрывал от нее глаз, в глазах читалась просьба и почти исчезающая искра надежды на то, что она послушает голос разума. Как она могла ему отказать? Кларк кивнула, едва заметно, но не отрывая от него взгляда. — Обещаю, — и в этот раз, она имела в виду то, что говорила. Она попытается. Все также приподнимая ее подбородок, Беллами подался вперед и поцеловал самый кончик ее носа, ненамеренно скрепляя сделку. — Тебе принести что-то? — он чуть отстранился. — Воды, таблетку от головы? У ее кошмаров был и другой побочный эффект — головные боли. И сейчас она действительно чувствовала раздражающее гудение в висках, которое вероятно будет только нарастать на протяжении ночи — если бы она была единственной бодрствующей, она, вероятно, пошла бы за таблеткой самостоятельно. Но сейчас это отошло на второй план, как белый шум. Сейчас она только хотела… — Останься, — легко слетела просьба с ее губ, на грани шепота, но твердо. Беллами тяжело выдохнул: — Хорошо. И другого разрешения ей и не требовалось. Вытянув руку, она притянула его за ворот домашней футболки с логотипом Лед Зеппелин и требовательно впечатала в его губы поцелуй, запечатывая собственное обещание быть в порядке и его обещание — остаться. Его рука проделала путь с ее подбородка к спутанным волосам, слегка потягивая за них и приподнимая ее голову, и вторая легла теплым грузом на щеку, обрамляя ее лицо. И Кларк позволила себе приподнять край его футболки — так медленно, будто она делала это впервые, будто ее руки не проделывали это сотни раз. Она позволила себе изучить его позвоночник, его ребра и бедренные кости, выпирающие над домашними пижамными штанами. Замечая будто в первый раз, и замечая сбивающееся дыхание Беллами с каждым сантиметром его собственной кожи, что она исследует. Она чувствовала, как он вздрагивает, каждой частью тела, что они соприкасались — ее голень между его, их бедра, их губы — особенно губы. И в конце концов, Кларк толкнула его обратно на подушки, устраиваясь сверху, бедрами обрамляя его пояс. Кларк едва сместилась, губами прокладывая себе путь с его губ до его щеки, до его скулы и мочки уха, двигаясь к шее и ключицам — очередной способ изучения, помимо ее блуждающих рук. Беллами дрожал, как осиновый лист на ветру. И взамен, он потянулся к пуговицам на ее рубашке. Она разомкнула губы напротив смуглой кожи его ключицы, слегка отстраняясь, и испустила дрожащий выдох прежде, чем нырнуть обратно. И последние крупицы ее тревоги растаяли моментально, окончательно запирая ее в соблазнительной иллюзии безопасности, из которой она уже не сможет выбраться. ***