a hundred one, counting bellamy

Грязь забилась под ногти Кларк, и она не уверена, сможет ли когда-либо ее отмыть. Она была почти уверена в том, что это теперь просто часть нее, с которой нужно смириться. У некоторых вещей есть непоправимые последствия. — Кларк? — Джексон поймал ее взгляд, когда та наконец подняла взгляд с ее рук, сложенных на коленях. — Ты снова помогала в саду? — Нет, — она выпрямила спину. — Не в саду. Джексон скептически хмыкнул. Что, в его собственном кабинете — на удивление уютном маленьком уголке, достаточно естественного света, полки и полки книг и бумажек, анатомические плакаты, некоторые из которых нарисованы рукой Кларк, все дотошно организовано, но что еще ожидать от одного из немногих врачей — даже одно короткое хмыканье было таким же весомым, как пощечина. Здесь был запах старого дерева, пыльной ткани и герани. — Помогала Эхо с цветами? — Мхм. Подумала не ей же одной тащить всю флору фермерского дома на своей спине. — Ты не о цветах обеспокоена. В чем дело? Как всегда внимательный и понимающий, чтоб его. Это всегда заставляло Кларк чувствовать себя некомфортно, будто чесотка. Он ведь даже толком степени по психиатрии не получил. Она вздохнула. Сжала кулаки на коленях. Подмяла под себя ноги в глубоком кресле. Сама она не замечала, что так делает. Как и то, что спит, свернувшись в клубок, неважно это разгар лета или пик морозов, будто если она свернется достаточно, то никто не заметит, что она существует. Не замечала, пока Мэди не стала ее копировать. Сворачивалась она, конечно, не по тем же причинам, что и Кларк, но… Беллами предположил, что это может быть последствием ее заключения на Бардо. Говоря это, он обычно виновато отводил глаза и стискивал челюсти, будто это его вина, что она больше не может оставаться в одиночестве в закрытых пространствах. Поэтому в доме в теплое время обычно все окна открыты настежь. В этом ключевая разница, говорили они, на Бардо не было окон. От мысли дрожь прошла по спине. Она зарылась еще глубже в кресло. Джексон за своим большим столом вряд ли ее осуждал. Завидовал даже, если смотреть на возраст его собственного несчастного избитого кресла. — Это ничего, в самом деле, просто… что-то вроде суеверий. Джексон закивал еще до того, как Кларк успела закончить. Конечно, он знал. Некоторые предпочитали забыть, но это точно прошло их двоих стороной. — Год прошел, — он сказал, обычная теплота в его голосе скованная напряжением. — Год прошел, — кивнула Кларк, снова переводя взгляд на грязь под своими ногтями. — С тех пор, как я устроила бойню на переговорах. — И с тех пор, как вы вернулись с Бардо и предотвратили еще одну войну. Две, если считать, что в конце концов мы использовали твою идею с переговоров, про уничтожение диска разума Рассела при условии, что он останется в живых. — Это все равно не были очень простые первые пару месяцев, — возразила Кларк. Честно, все, что стоит на ее памяти, это темнота, мешки с трупами, которые таскали туда-сюда, заплаканные и злобные лица, тонна работы над замком и еще больше объяснений того, какого вообще черта произошло. Но было и пару хороших моментов. Собирать списки тех, кто вернется с ними на Землю — когда они утвердят все детали и перестроят Санктум, слегка помогут с новым комплексом. Разрешение Джексона на медицинскую практику. Первый день, когда Мэди пошла в школу без страха того, что из нее сделают мишень. Беллами. Последний не требовал объяснений, не требовал описания дней рядом с ним — потому что это была бы огромная часть этих дней. Ее виски начали пульсировать, она зашипела и прикрыла глаза от света, который слишком резко стал невыносимым. Это прогресс. По крайней мере у нее не мелькают непрошенные образы перед глазами и ее не бросает в холодный пот. — Кларк? — Все хорошо. Это так, мигрень. Они звали это «мигрени», чтобы избежать «долгоиграющие последствия многомесячных пыток». Всех устраивал договор, особенно Кларк. Она облизнула губы, собираясь со словами. — И еще скоро годовщина смерти моей матери. Мимо нее не ускользнуло, как мгновенно Джексон натянул маску профессионализма. Он молчал, ожидая, пока она закончит мысль — потому что обычно она не разбрасывается такими фразами за просто так. Видит бог, она вообще едва ли чем разбрасывается. Чудо, что Джексон терпел ее в качестве пациента весь год. — И знаешь… был всего год, так? — Джексон кивнул, Кларк заламывала пальцы. — И это не такой большой срок, не в глобальном масштабе, ни в каком, но… Но некоторые мелочи о ней уже начинают ускользать. Как часто она носила хвост. Напевала ли, когда готовила. Что говорила моему отцу каждый раз, собираясь на работу. Она чеканила каждое слово, как отрепетированную речь или отчет. Может, это и было заготовленной речью, и первый поток мыслей пришел со слезами, колотящимся в рыданиях телом, сокрушающим горем и невероятным стыдом. Стыд, в конце концов, проходил. Горе — нет. Был бы не первый раз, когда старшая Гриффин пускала слезы дома, чтобы беспристрастно отчитаться на терапии. Слегка нездорово? Да. Можно ли ее переубедить? Об этом можно и не мечтать. Джексон подался вперед, локти на столе. — Кларк, это нормально забывать какие-то мелочи о любимых. Это невыносимо больно, но это такая же естественная часть потери, как и… — Насколько в этом естественно сомневаться в том, это обычная вещь или последствия пыток? Джексон поджал губы. Кларк усмехнулась, и сейчас в звуке было что-то действительно сломанное. — Я напеваю, когда я убираюсь дома. Когда готовлю. Просто чтобы пораздражать Беллами, — в странном жесте самозащиты, она тоже подалась вперед и вцепилась пальцами в ручки кресла. — И я понятия не имею, это потому что это моя мать раньше напевала эту песню или потому что я это делала на Бардо, чтобы окончательно не слететь с катушек. Тишина. Из открытого окна было слышно, как кто-то снаружи хлопнул дверью. Кларк вздрогнула. Она плохо относилась к тихим дверям, но еще хуже только к громким. Привыкла к этому моменту, но ради всего святого, вы настолько отчаянно хотите менять стекла? Кларк тяжело выдохнула и снова обмякла в кресле. — Оно все утекает, как вода сквозь пальцы, — пробормотала она, скорее себе, чем Джексону. Но Джексон слишком хорошо ее знал, чтобы дать этой маленькой фразе просто ускользнуть. — И это совершенно нормально, — не успела Кларк закатить глаза, как он продолжил. — Это часть жизни каждого до единого живущего человека. Некоторые из нас не помнят, что мы ели на завтрак, даже если сами его готовили. И это правда, что ты никогда не узнаешь, потеряла ли ты это или другое воспоминание из-за пыток, или из-за того, что люди просто забывают вещи. Но ты можешь сфокусироваться на том, чтобы делать новые воспоминания. Застревание в прошлом… оно не приведет ни к чему хорошему. — Не само застревание меня волнует, — возразила Кларк, сцепляя пальцы в замок. — А то, что из всего прошлого, ускользает только то, за что я пытаюсь цепляться, все хорошее, все обнадеживающее, и каждое утро я просыпаюсь только чтобы понять, что кошмары не уходят. И мне страшно закрывать глаза, потому что каждый раз становится все темнее. Джексон покачал головой, выражение не скорбное, но сочувствующее. — Я не верю, что это правда. Что все хорошее ускользает. Можешь сейчас назвать мне хоть одно хорошее воспоминание времен Земли? Поколебавшись секунду, Кларк откинула голову обратно на спинку сиденья и прикрыла глаза, и за закрытыми веками она видела что-то иное, чем кабинет Джексона. — Рычаг на горе Везер. «Вместе». Они достаточно обсуждали этот небольшой момент, чтобы Джексону хватило нескольких слов, и он слегка улыбнулся, почти победно. Что никогда бы не признал, конечно. — Но проблема в том, — Кларк все еще сидела с откинутой головой и прикрытыми глазами, не в силах снова увидеть солнечный свет и маленький уютный кабинет, — что я не знаю, я помню это потому, что это связано с Беллами, или потому что после этого следовала бойня. И какой вообще есть способ узнать наверняка? — Не у всего обязательно должна быть причина, Кларк, — мягко возразил Джексон, голос в два раза тише, будто бы Кларк уснула. И она, все также с закрытыми глазами, улыбнулась, широко и закусив губу, чтобы это не было видно так очевидно. — Господи, ты звучишь как Беллами. — Потому что из вас двоих он самый умный. Кларк распахнула глаза и воскликнула в шутливом возмущении. Когда Джексон прекратил наконец смеяться, Кларк покачала головой. — Беллами тоже всегда говорит о том, чтобы смотреть не назад, а вперед, что построение нового мира это наш шанс на искупление и далее и далее, — она повела плечом с мягкой улыбкой. — Хиппи. Джексон, однако, не обратил внимание на шутку, брови сведены к переносице. — Значит, ты простила себя за все, что случилось? — Я этого не говорила, — она усмехнулась, неловко потерла плечо под футболкой. — Но Белл верит, что я заслуживаю спасения, а я верю ему. Тут нет выбора, кроме как доверять. Ему же лучше, что это работает в обе стороны. Совершенно не помогает, что Мэди всегда встает на его сторону. И я не говорю конкретно про эту тему, она постоянно ему поддакивает, как будто они организовали подпольный клуб. Задумчиво кивнув, сделав свои выводы из того, что Кларк сказала, Джексон глянул на часы и спросил: — Так как Беллами? Я давно его не видел. — Помогает с новым комплексом, но сегодня еще многие начинают собирать вещи, так что не ожидай увидеть кого-то еще. До вечера, по крайней мере. Джексон усмехнулся. Через десять минут сеанс заканчивался. Вечернее событие вызывало много споров по началу. Стоит делать или нет, этично это или чересчур. А когда согласовали, что оно того стоит — каким образом его проводить. Кларк смотрела в зеркало и до сих пор с удивлением ловила взгляд той, кто смотрел на нее в ответ. Кто-то со здоровым румянцем и не впалыми щеками. Отросшие чуть ниже плеч волосы, последнее время чаще собранные в тугой хвост. Кто-то с достаточно здоровым режимом сна, чтобы мешки под глазами сошли на нет. Кто-то, на ком ответственность за остатки человеческой цивилизации не отражалась физически, как синяки и гематомы. Заслуга Беллами, в самом деле — для них обоих не секрет, сколько раз она пыталась измотать себя в край с работой, которая могла подождать до завтра. Стоя напротив распахнутого шкафа, она не услышала звук шагов, поэтому осознала присутствие Беллами только почувствовав руку на своем предплечье и то, как его губы припали к небольшому месту соединения между плечом и шеей. — Значит, ты пойдешь в футболке и рабочих ботинках? — его голос прозвучал совсем рядом, совсем не скрывающий поддразнивания. — Могу изваляться в грязи, как ты, и мы пойдем в сочетающихся костюмах. Беллами фыркнул, и она всей кожей почувствовала это, дрожь пробежала по позвоночнику. Он обернул руку вокруг ее талии. Она впервые за весь день выдохнула. Так он в основном и добивался желаемого. Настойчивые пальцы на ее руке, поцелуй в шею и поддразнивание — эффективная комбинация, оттаскивающая ее и от стопок бумаг посреди ночи, и от попыток пропустить сеансы с Джексоном. После того, как он увидел тихий угол в сознании Кларк в симуляции, их совместную жизнь, он совершенно не стеснялся настолько нагло пользоваться своим положением. Иногда Кларк шутила, что он остался с ней только ради большой комнаты в фермерском доме. Беллами смеялся, запрокинув голову и впечатывая мимолетный поцелуй ей в волосы. Кларк продолжала повторять шутку с большим намерением. Вечер был шумным, но не в том смысле, в котором Кларк привыкла. Больше похоже на первый день Единства на Земле. Беллами ответил, что в каком-то смысле это и был день Единства. Следующие пару дней должны быть занятыми. Переуточнять списки тех, кто отправляется с ними на Землю — почти все земляне, преступники с Элигия, некоторые санктумцы и дети Габриэля. Выкапывать замурованный камень Аномалии — небольшая мера предосторожности от бардоанцев. После их ухода Камень снова закопают. А дальше — годы перестраивания человеческой цивилизации на Земле. И как показал последний год на Земле, у них может быть хороший шанс. Пока, в последний незанятой вечер, они стояли под открытым небом, музыка лилась из колонок в открытых окнах. Бар перенесли ближе к озерцу посреди двора перед дворцом — доступность превыше всего. Скоро люди начнут выносить фонарики. Кларк старательно не думала о том, что ровно год назад здесь же лежали мешки с трупами. Она запрокинула в себя то, что оставалось в ее стакане, старательно проглатывая жгучую горечь в горле, потянула Беллами за рукав, ближе к тому пространству, где люди танцевали — все, кроме санктумцев, крайне неумело и просто нелепо, но после нескольких стаканов того, что бы там ни давали в баре, всем глубоко плевать. Кларк сама не могла похвастаться хорошей координацией движений. Такт музыки был слишком хаотичным, и она периодически кружилась не ради эффектности, но потому что подол ее юбки занятно развевался, хотя у нее и кружилась голова. Она остановилась, чувствуя жар на щеках и пот на висках. Беллами откровенно усмехнулся ее румянцу, за что заслужил легкий удар в плечо, смазанный. Она вернулась к бару. Приходилось периодически возвращаться, чтобы не погрязнуть в видениях мертвецов и застывших кукольных глаз. Но она держала это под контролем. Мэди она не видела большую часть вечера — она была слишком занята своими делами с друзьями со школы, и Кларк не могла ее винить. Но когда пришло время запускать фонари, Беллами не позволил ей спокойно отсидеться в стороне. С тех пор, как фонари были самодельными, они служили чисто практичной цели — взлететь. На вид никто не возлагал надежды, и Кларк была благодарна, что у некоторых фонари получились даже хуже, чем у нее. Музыка затихла, и было слышно только громкий ропот голосов, ожидающих сигнала отпустить зажженные фонари, мириады мелькающих огоньков на каждую душу здесь. Прямо за пару минут до решающего момента, Беллами слегка толкнул ее плечом и кивнул куда-то наверх. — Падающая звезда. Загадай желание. Кларк оторвала взгляд от ночного неба, только чтобы посмотреть на Беллами и со всей искренностью ответить: — Я даже не знаю, что загадать.