a hundred one, counting bellamy

Гораздо позже Беллами думал, что если бы знал изначально, что все закончится так, то он не изменил бы ни единой вещи. Несмотря на явные сожаления и саднящие потери. Гораздо раньше, Беллами и остатки команды с Земли ворвались в следующую палату, в которой предположительно должна была лежать Кларк под наблюдением. И там была Кларк. Она и только она еще стояла, тяжело дыша, скальпель в руке и говорящие целую историю красные узоры на белой больничной рубашке. Два тела, ни единого знакомого лица. Взгляд на лице Кларк, который он не видел долгое, долгое время. Нечто между желанием извиниться и сбежать, и этой интенсивной, пугающей концентрации. Когда ее взгляд приземлился на Беллами, все ее существо излучало смятение, будто она не понимала, как он здесь оказался, и в следующую она шагала неустойчивым, но стремительным шагом по направлению к нему, и он встретил ее на полпути. Несмотря на то, что выглядела она шатко, обнимала Кларк яростно, и впивалась ногтями в его лопатки под вспотевшей футболкой так, будто от этого зависела ее жизнь. Она уткнулась носом в его плечо и втянула воздух, хотя запах вряд ли отличался от ее собственного — слегка металлический, слегка застоявшийся, слегка солоноватый, пот и кровь, грязь и соль. — Я пыталась им сказать, — ее ломаный голос звучал приглушенно и чуть мягче по краям от того, что она не потрудилась отстраниться от него, чтобы начать говорить. — Я пыталась им сказать, но они не слушали, они не слышали, и я им говорила, но они не слышали, понимаешь? У меня не было выбора, у меня не было выбора, я не… Он уткнулся лбом в ее макушку и держал ее, пока бесконечные монотонные фразы не превратились в бессмысленное бормотание и затем — бессвязный шепот, пока дрожь в теле не сменилась подрагиванием всего тела от неровных, глубоких вдохов. Беллами тоже дрожал. — Нам надо идти, — бормотал он ей в волосы, раз за разом, но не находил в себе сил отстраниться. Казалось, он потеряет почву под ногами, если отстранится от Кларк. Казалось, если он отстранится от нее, то снова откроет глаза в темном лесу. И в этот раз ничего не будет сдерживать тех, кто прячется за деревьями. Поэтому, в конце концов, отстранилась Кларк. Смахнула слезы тыльной стороной ладони, глянула за спину Беллами. — Где остальные? — Пошли за Эмори, — ответил он, руки все еще на ее плечах, но это не выглядело так, будто Кларк возражала. — Мы должны встретиться через пару минут в коридоре за углом. Нам надо убираться. Пока его взгляд не упал на одного из людей в белом в халате на полу. Он неловко отступил и склонился над телом, даже если из-за этого у него слегка начало двоиться в глазах. При более близком рассмотрении оказалось, что это был не халат, но обычная белая форма — можно было различить разницу в крое даже под свежим, отблескивающим в белых лампах слое крови. Голова была отвернута в другую сторону, и Беллами рискнул повернуть голову — сейчас тяжестью с приличный мешок земли — чтобы увидеть лицо. Распахнутые и застывшие в возмущении глаза. Рот — сейчас в насыщенном красном, только подчеркивающем бледность кожи — все еще приоткрыт, и Беллами почти ожидал услышать ядовитые слова, исходящие из него. Единственный звук, который он — оно — издало, был влажный хлопок, когда другая щека Андерса упала в лужу собственной свежей крови из практичного, можно сказать профессионального глубокого надреза на шее. Беллами согнулся надвое, чувствуя интенсивное жжение в горле, и опорожнил содержимое желудка едва метром дальше от тела, хватаясь за болезненно скручивающиеся внутренности, будто кто-то на вилку насаживал. Что не было многим — желчь и недоваренные остатки его последнего обеда. К металлическому привкусу воздуха добавился ядовито-кисловатый. Он вытер рот рукавом и пот с лица — тыльной стороной ладони. Он едва почувствовал руку на своей спине, вычерчивающей успокаивающие круги. — Симуляция сделает это с тобой, — со знанием дела прокомментировала Кларк позади него. Беллами выпрямился, сохраняя еще хоть какое-то чувство собственного достоинства, хотя для него не было большим удивлением, что он не горел от стыда. Больше он был обеспокоен тем, что бледная, уставшая девушка напротив него, видно опирающаяся только на одну ногу, наконец выглядела как она, и он не мог перестать видеть в этом какой-то подвох, очередной трюк. Последние несколько часов и вовсе казались лихорадочным сном. — Ты как себя чувствуешь? — осторожно спросил он, в глубине души зная, что времени на душевные разговоры у них нет, но понимая, что не сможет спокойно идти дальше, если не узнает. — Ты это не… — Хочешь знать, что я все еще я? — она слегка усмехнулась, ухмылка измотанная, но довольная. — Все в порядке, я не воткну тебе нож в тот же момент, как ты отвернешься. — Ты знаешь, что я имею в виду. — Знаю, — она глянула на тела, снова на Беллами. — Обычно… обычно эти симуляции заканчивались тем, что их или отключал кто-то извне или… Из ее виноватого взгляда, направленного в пол, Беллами понял: — Или ты убивала меня. Дерганый кивок, взгляд все еще направлен упрямо в пол. Она прочистила горло. — Они говорят, что сбои в работе симуляции — например, самоубийство — могут привести к летальному исходу. Почти наверняка приведут… Но они не рассчитывали, что у меня не тот случай. Не с диском разума в голове. Думаю, поэтому мой мозг не сварился в процессе. И Андерс не получил того, что хочет. И посмотри к чему оно привело. Она схватилась руками за локти, но по какой-то причине не могла перестать смотреть на тело Послушника, будто гребаный магнит. Беллами положил руки ей на плечи и склонил голову, вынуждая посмотреть себе в глаза — куда угодно кроме мертвеца. — Ты сделала то, что должна была. Не вини себя. Она стряхнула его руки. — Разве это не то, что мы всегда себе говорим? Перед тем, как забрать еще больше жизней. Он поджал губы и промолчал. Кларк зажмурилась. — Мне жаль, — пауза, следующие слова звучали чуть резче, чуть выше, чуть легче. — За то, что ты увидел в симуляции, за то, что ты мог подумать, я не ожидаю, что ты… Извини. И даже несмотря на то, что она не смотрит, Беллами пожал плечом из чистой привычки и ответил, так тихо, будто два тела на белоснежном полу могли его услышать. — Мне понравилось там. Недоуменный взгляд от Кларк. Будто простая фраза из трех слов абсолютно сбила ее с толку, будто там крылось несколько значений одновременно и не могла понять, какое именно Беллами имел в виду. Что даже близко не являлось правдой. Беллами действительно там нравилось, и он понимал, почему Кларк так хотела там остаться. И тогда был стук. Не дверь, а дверью. Та отскочила от стены с громоподобным хлопком, заставляя всех живых в комнате вздрогнуть. Андерс и безымянный доктор, ясное дело, уже плевать хотели на это, где бы они ни были. Беллами думал, попали ли они в свой личный эквивалент темного леса вокруг челнока. — Какого черта вы тут стоите! — голос Октавии, разъяренный, что значило только, что та крайне взволнована и не собирается терять еще больше времени и нервов. — Мы уже решили, что вас вышвырнули наружу! Двигайтесь! И они пошли. И хромота Кларк не могла быть еще более очевидной. — Я на обезболивающих, но тот выстрел все равно не прошел зазря, — пояснила она, слегка поморщившись, но начистую отказавшись от помощи. С ее чувством вины о том, что они все здесь оказались из-за нее, конечно она будет принимать минимум помощи, даже если кажется, что она вот-вот упадет лицом вниз через каждые два шага, от того что запутается в собственных ногах или из-за боли. В коридорах освещение было более теплым, но ощущение удушения, почти на грани с клаустрофобией, только усиливалось по мере того, как они проходили один коридор за другим, каждый идентичен предыдущему, и здесь не было никаких обозначений направлений, и они будто продолжали ходить кругами, просто еще один бесконечный темный лес. В итоге они вышли на звук повышенных голосов, в пустую больничную палату с распахнутой дверью, идентичную той, в которой была Кларк. За исключением тел. — Даже если она переживет эти сутки — в чем я сильно сомневаюсь — как вы собираетесь устраивать транспортировку? При виде незнакомого, явно недовольного, женского лица, Беллами вскинул дуло пистолета, только чтобы рука сестры легла на его плечо. — Белл, нет, — Октавия выдохнула на полутоне и ступила вперед. — Это Хоуп. — Хоуп? — он насупился, только опустив дуло в землю, но не взводя предохранитель. — Разве ты не должна быть в Санктуме? — Один из ваших приятелей-Послушников утащил мое бессознательное тело сюда в то же время, как вы самостоятельно вламывались в Бардо, — бросила Хоуп через плечо, раздражение человека, множество раз повторяющего одно и то же. — И как вам кретинам пришло в голову тащиться обратно? И это тоже. — Что… — У нас нет ВРЕМЕНИ, — вмешался Мерфи, неестественно бледный, и волосы, в которые он продолжал цепляться, торчали во все стороны, как несуразный куст. — Что мы будем делать с Эмори? — Раз уж вам так нравится носиться туда-сюда, предлагаю… — Даже не думай. — Хоуп… — К черту это, — Хоуп всплеснула руками и, в одно движение приблизившись к бессознательной Эмори и железной стойке, схватила с одного подноса недружелюбно выглядящий шприц и воткнула в бедро Эмори. Ожидаемо, Мерфи вырвался вперед, и к тому моменту из тела Хоуп, вероятно, торчал бы другой шприц, если бы не руки Миллера на его плечах. Последний очевидно морщился из-за тупой боли в плече, но хватку не отпускал. — Какого черта ты творишь! И замолчал, замер, как статуя, вырезанная из камня, как только Эмори резко подскочила на койке, хватаясь за горло здоровой рукой. Адреналин мог в этой ситуации в процентном соотношении шестьдесят к сорока разбудить ее или убить, но кого это уже волнует? Миллер отступил назад, и Мерфи в полсекунды оказался рядом с Эмори, подставляя плечо и с рукой на пояснице помогая подняться. Она выглядела так, будто хотела лечь обратно на кушетку и не вставать. Хоуп сделала поверхностный, насмешливый поклон. — Пожалуйста, теперь ее может нести только один человек, не теряя мобильности в группе уже по большей части инвалидов. — Хоуп! — одернула ее Октавия, возмущенно и почти по-матерински, руки на боках. У Хоуп хватило совести выглядеть слегка виноватой, по крайней мере перед Октавией. Беллами нашел в себе, что от сцены ему слегка некомфортно. И во внезапно нависнувшей тишине, Кларк, все еще опираясь плечом о стену притворяясь, будто это ничего не говорит о ее состоянии, тихо отметила: — Никого не смущает, что ни в коридоре, ни в палате нам не встретилось ни единого человека? Несколько косых взглядов в сторону Кларк и в абсолютно пустой коридор. Все такой же пустой, как был пять минут назад, пятнадцать, двадцать, но в спешке ни один из них ничего не заметил. Может, скинул на удачу, но не более. — Это плохо, — пробормотал Миллер, указательный палец инстинктивно придвинулся к курку ружья в руках, которое он держал неловко даже с тем, что прострелена была только его нерабочая рука. Ему действительно стоит увидеть врача. — И что это значит? — прохрипела Эмори, цепляясь в рукав Мерфи и настороженно сверля взглядом коридор. Мягкий устойчивый свет, часть чего-то мирного и дружелюбного, может фермерского дома в Санктуме или костра у челнока, и это было словно насмешкой им в лицо. — Значит, что они расчищают нам путь и собираются в комнате с Камнем, — озвучила Октавия то, что никто больше не хотел озвучивать. — Значит… — Значит, у самого выхода нас ждет, может, полсотни бардоанцев в суперкостюмах, которые до смерти будут защищать свое дело и исполнять свои приказы. Что в этом случае значит, не позволить Беллами и Кларк уйти, — мрачно заметил Левитт, впервые показываясь из угла комнаты, в котором до этого он разве что продолжал кидать неоднозначные взгляды в группу и себе на ботинки. Тишина, предшествующая полному осознанию того, в какую яму они сами себя загнали. Лампы низко гудели. Мерфи поднял свободную руку. — Все еще не вариант переждать все это в ближайшей кладовой? — Мы не можем просто идти в лоб и попытаться перестрелять так много, как возможно, — Рейвен тяжело вздохнула, приложив ладонь ко лбу, словно свет неожиданно стал слишком ярким, и она больше не могла выносить вид тесных белых стен и больничной койки. — Тем более из нас всех здесь только Мерфи и Хоуп остались теми, в кого еще не выстрелили, не пырнули, не отравили, не хромают и, точно, кого не пытали месяцами и не запихнули в машину, которая могла потенциально заживо сварить их мозги. Что всего лишь слегка заставляет сомневаться в их способностях на этот момент. — Я в порядке, — вмешался Беллами, но был мгновенно перебит Октавией. — Белл, нет. У тебя нет в этом права голоса. — Она права, — тихо согласилась Кларк, вероятно потому, что если она начнет говорить чуть громче, то дрожь в ее голосе станет очевидной. — Первый раз в симуляции может иметь непредсказуемые эффекты. Но я более чем способна стрелять. — Да, пока обезболивающие еще действуют, — повернулся к ней Беллами, может, решив, что так ее будет легче убедить. Наивно с его стороны, он знает. — И другая проблема, — Хоуп сложила руки на груди, — что у нас всего два этих костюма. И если все, кто еще могут устойчиво стоять на ногах, наденут костюмы и пойдут в действие, то что делать с остальными? Даже если предположить, что некоторые еще могут отстреливаться — их там будет минимум тридцать человек против нас девятерых, если они чувствуют себя милосердно сегодня. У нас нет шансов. Взгляд Кларк стал отдаленным, слегка затуманенным, будто она смотрела в совершенно другое измерение, и Беллами знал, что грядет еще до того, как она вынырнула из мыслей. — Тогда нам нужно устроить диверсию. *** — Это самоубийство, — продолжал утверждать Левитт уже в который раз, от стен отражалась одна и та же фраза из его уст и дыхание семи человек. — Не первое самоубийство, на которое мы идем, приятель, — хлопнул его по плечу Мерфи. — Добро пожаловать в клуб. — Мерфи, — тон Кларк был не столько раздраженным, сколько уставшим. Ссутулившись, она все еще отказывалась опираться о стены для опоры. — Что? Я поддерживаю атмосферу. — Я вижу. Он раздраженно вздохнул и развел руками. Все умолкли. Эмори достаточно пришла в себя, чтобы идти самостоятельно, даже если слегка отставая от группы, Миллер вперил упрямый взгляд перед собой, Рейвен давно погрязла в своих мыслях, а Беллами продолжал обеспокоенно оглядываться на Кларк. И за следующим поворотом была дверь к комнате с Камнем, и Кларк слегка пожалела, что Мерфи все-таки заткнулся. Кларк выступила вперед и, повернувшись лицом к взволнованной группе, почувствовала себя так, будто она снова стоит лицом перед кучкой перед перепуганной группкой подростков у челнока. Воспоминание заставило ее горло сжаться, и она сглотнула горький привкус. Дверь за ее спиной словно превратилась в двустороннее зеркало и безэмоциональные, беспринципиальные солдаты сейчас могут смотреть на нее и видеть каждую трещину и слабость того, что она собирается сказать. Но она должна, и в кои то веки ей совершенно не стыдно, за то что у нее есть гребаные чувства — за то, что она человек, и к сожалению это взяло у нее промывку мозгов, предательство близких и грядущий катастрофичный провал, но она наконец смирилась с этим. — Это наш единственный шанс, — она откинула голову, одновременно откидывая нависшие на лицо сальные пряди, чтобы подобающе посмотреть на ее людей, тех, кто вернулись за ней, кто рисковал жизнями ради жалких ошметков того, что осталось от нее, как от человека. — И я знаю, что это ужасающе и мы давно не сталкивались с настолько безнадежной ситуацией, я просто хотела сказать… Что вы сделали лучшее, что могли в ситуации, когда не должны были, и я бесконечно вам за это благодарна, и я совершенно не знаю, как вас за это отблагодарить, и смогу ли когда-либо, поэтому… Она втянула дрожащий вдох и взглянула в каждое лицо с небольшой усмешкой. — Поэтому, когда мы вернемся на Санктум, всем выпивка за мой счет. Для начала. Это заслужило пару фырканий, чуть больше смешков и подавленных и спрятанных улыбок. — Я держу тебя на твоем слове, Гриффин, — подмигнул Мерфи. И она почти нашла в себе смелость что-то сказать, когда дверь за ней открылась. Это, опять-таки, было скорее интуитивно. Эти двери не издавали звуков — почти. Для Кларк же звук был громоподобным, и каждый волосок на ее шее встал дыбом, как во время сгущающихся туч над головой и привкуса электричества в воздухе. Она отскочила назад, повернувшись лицом к тридцати с чем-то солдат с взведенным оружием. Чуть больше, чем они ожидали. Шлемы сняты. Послушники рассчитывали расправиться с ними быстро. Кларк чуть помедлила — несколько небольших, незначимых секунд — прежде, чем скользнуть внутрь помещения. Она знала, что остальные последовали за ней. Она подняла руки в воздух. — Нам не нужны неприятности. Просто дайте нам уйти. — Кларк Гриффин, сдайте нам оружие и пройдите обратно в камеру в сопровождении, и никто из вас не пострадает. Весь кислород в ее грудной клетке свернулся во что-то беспомощное, холодное и болезненно пульсирующее, отдающееся в самых кончиков ее пальцев и горле, и она едва подавила порыв сглотнуть. Я не возвращаюсь обратно. Эгоистичная мысль. Паническая и мечущаяся, все равно что раненое животное. Но оба была здесь, на самой поверхности, и как Кларк ни пыталась ее оттолкнуть, она никуда не уходила. Если кто-то из них сегодня погибнет, она никогда себе этого не простит. Это будет преследовать ее до конца жизни — как и много, много других вещей — и это заставит ее страдать так, что сам ее разум станет чистилищем. Но она не вернется обратно. Что у них было? Несколько замороченных дымовых шашек с костюма Рейвен, пистолеты, которые они не могут использовать, чтобы убивать, и безумный план диверсии — быстрый, но черт его знает насчет эффективности. Но в том и дело, что больше у них ничего и не было. «Работаем с тем, что у нас есть» всегда было их девизом. Кларк сделала шаг вперед на ватных ногах. Они в нее не выстрелят. — Мы можем просто забыть это, как маленькую неприятность. Никто вас за это не осудит, — ее голос, будь еще хоть на долю слаще, можно было добавлять в кофе, она словно говорила с испуганным ребенком. — Уж точно не Андерс. С тех пор, как я перерезала ему глотку едва ли час назад. Она видела точный момент, когда их выверенные позы тренированных солдат стали замершими от шока — перемена тонкая и едва заметная, но Кларк достаточно знает таких, как они, чтобы знать наверняка. Один из них очнулся от шока и поднял руку — но целился он не в нее. Куда-то левее. Миллер, Рейвен. Беллами. Крик сорвался с ее губ прежде, чем она отдала себе в этом отчет: — Хоуп! Сейчас! Это вызвало легкое недоумение у солдата, и даже секунды колебания хватило — помещение наполнило шипением, дымом, недоуменными возгласами и кашлем. Небесные предусмотрительно натянули себе предварительно промоченные куски ткани на носы, так высоко, что почти прикрывали глаза. Беспорядочные выстрелы. Некоторые Послушники уже стояли на коленях, хватаясь руками за горло. С оставшимися они могли справиться. Это до смешного напоминало бойню во дворце в Санктуме, которая начиналась переговорами. Та, которую Кларк сама начала. Не совсем Кларк. Все еще она. Позади всех Послушников, один солдат появился словно из воздуха, и не спешил снимать шлем — бог знает, как Хоуп вообще успела пробраться туда, как только дверь открылась, но Кларк была благодарна проворности девушки. Мысли о благодарностях испарились при первом же Послушнике, попытавшимся схватить ее за рукав. Кларк слегка пошатнулась и отвела локоть назад — попав не в нос, а в скулу, но все еще что-то. В отравленном дыме — не смертельном, но очень эффективном — не было ни возможности вдохнуть полной грудью, ни пространства с почти полусотней человек в небольшом помещении, ни какого либо гребаного четкого видения не то что куда стрелять, но куда вообще ступить. С минуты на минуту, с минуты на минуту… — Какого черта вы тут все еще делаете? — Октавия, почему ты не… — Не знаю! — она бросила в ответ откуда-то из тумана, глухой звук удара, когда очевидно кто-то невезучий попался ей под руку. — Едва проскочила в техническую комнату в этом костюме, запустила тревогу пять минут назад, бежала как могла. Левитт говорил, что это займет какое-то время, но… — Левитт, какого черта?! — Просто… Тяжелый кашель. Звук нескольких падающих тел. Никто не должен был умирать сегодня, но они не могут иметь понятия о случайностях, о нечаянных ошибках, и если кто-то оступился… Вой сирен и белый свет, сменившийся красным, было лучшим, что ей когда либо приходилось видеть. — О, слава богу… — и этот шепот действительно слышала только она одна. Дверь захлопнулась, и разнесся женский голос, вещающий какое-то объявление, которое они не расслышали, звук был слишком размыт в вое сирен, в ушах звенело. — Левитт, твой выход, — прохрипел Беллами прежде, чем закашляться. Дым слегка рассеялся, и Кларк могла различить силуэт Левитта в своей смехотворной форме Послушника, возящегося с проводами в стене. Октавия появилась сзади и почти невесомо положила руку на его плечо, намеренно прожигая взглядом коробку с проводами перед ней, но не смея глянуть на самого Левитта. — Ты уверен, что хочешь этого? — спросила она тихо, хотя даже если бы она закричала едва ли бы ее кто-то услышал. И Левитт только бросил ей улыбку, отчего-то такую же тихую и почти грустную. — Я уверен в этом решении, как ни в каком ранее, — он дернул уголком губ в небольшой усмешке, ядовитый красный свет подчеркивал теплые глаза над платком. — Тем более, после всего, что тут было, боюсь меня уволят. Это заслужило ему легкий толчок в плечо, но, по крайней мере, теперь Октавия могла смотреть ему в глаза. Некоторые из солдат все еще более-менее устойчиво стояли на ногах, когда зеленоватое свечение затмило все. Кларк трясло мелкой дрожью, и она уже сама не понимала, почему. Боль из перевязанной голени тупой пульсацией разливалась по всему телу. О, вот оно. Последний солдат упал от эффективного удара Хоуп по виску. — Идем, идем! — голос кого-то из Небесных. Точно не Кларк, с тех пор, как она не ощущала, что слова покидали ее рот. Хотя кто знает? — Они долго не смогут открыть дверь, но нам надо идти! И Небесные двинулись в сторону портала. С одной стороны, Кларк испытывала невообразимое облегчение — все были здесь, все живы. С другой стороны… Она замерла. Примерзла к месту. Она знала, что по другую сторону ее ждет второй шанс. Ее дочь. Надежда на будущее. И это ужасало до холода в костях, до чего-то липкого, разливающегося по ее венам. Может, все-таки стоит остаться здесь. Искупить грехи. Рука на ее пояснице, и она даже не вздрогнула, парализованная. — Я тебя здесь не оставлю, — низкий тон Беллами, теплый, но настойчивый. Кларк почти начала спорить, почти отстранилась. Но в глазах Беллами не было осуждения и сырой ранимости. Только ожидание и обеспокоенность. Иными словами, он не сдвигается с места до тех пор, пока Кларк не сделает того же. Потому что и второй шанс, и искупление ее грехов, ждало по ту сторону слепящего зеленого свечения. Она вцепилась в его руку с таким отчаянием, с каким в шторм в море плывут на свет маяка. С моментом колебаний, Беллами переплел их пальцы, в остатках тумана было невозможно различить выражение его лица. Резко дернув головой в неловком подобие кивка, Кларк ступила в зеленое свечение. Обычно перемещение с помощью Камня было одним сплошным ощущением задержанного дыхания, как когда ныряешь в холодную воду, сопровождаемое онемением, потягивающим чувством ожидания. Кларк прикусила внутреннюю сторону щеки и молилась, чтобы ее не вырвало, единственным, что не давало ей ускользнуть, была рука Беллами. Почва, живая и знакомая, оказалась под ногами слишком грубым чувством, и Кларк едва удержалась на ногах. Пульсация в раненой ноге только усиливалась. Она согнулась пополам и обхватила обеими руками голень, зажмурившись. Вся нога горела, будто ее впихнули в костер. — Твою мать… Она могла сказать, что это был Санктум, по одному сладковатому запаху цветения и полей злаков, по живому шепоту леса. И звук сирены, предупреждающей о токсине Красного солнца, тоже был ей знаком.