кто кому достанется

Тонька беспорядочно врывается в ее жизнь яркими красками, несуразными кроссовками, оглушительно громким смехом и удивительно бескомпромиссными заявлениями. Ася привыкла, что быть актрисой — это значит следовать на сцене правилам (с переменным успехом подминая их под себя), думать о том, что говоришь, быть чуть умнее, чем о тебе думают, и всегда оказываться идеальнее чьих-либо ожиданий — а иначе она бы и конкурс на поступление в театральный не прошла, не то что дальше. Тоня Шастун ебала это все. Она длинная — еще выше Аси, что приятно удивляет, — угловатая, тонкая, ее нос длинноват, а уши великоваты, чтобы ее лицо казалось действительно красивым; Тоня это только подчеркивает — коротко стрижется, позволяя русым волосам падать на лоб как им вздумается, и всегда очень громко хохочет, запрокидывая голову и по-мужски широко расставляя длинные ноги. Ася знакома с тем, чтобы стараться выглядеть хуже, чтобы быть смешнее. Ей так всегда говорили — что она слишком красивая, чтобы быть смешной на сцене. Как подводка для шуток — куда ни шло; как красивая глупая стерва — вообще замечательно. Ася не то чтобы и рвалась в юмор, но импровизация ее в какой-то момент заинтересовала, а потом затянула. Ася Тоне даже немного завидует. Этот мир принадлежит мужчинам — прямо и подтекстом, Ася знает, но она привыкла и не спорит. В театральном два женских места на восемь мужских, но дело же в классике, а не в выборе управления. Женский юмор не дотягивает до мужского, но это здорово, что девочки стараются. Ася привыкла вписываться в этот мир и подгонять его под себя незаметно, исподтишка, оборачивая против него его же правила. Ася позволяет мужчинам пялиться на ее ноги или пытаться разглядеть грудь под расстегнутыми верхними пуговицами рубашки и умеет притворяться очень глупой, когда нужно, — а в это время вырывать свое место под солнцем. Ей говорят — это женское коварство; Ася пожимает плечами — она уже практически на федеральном канале благодаря своему коварству, и ей даже спать ни с кем не пришлось. Но Тонька — Тонька совсем другая. Она прет напролом, кидая вызов даже тем, кто и слова ей сказать не пытался, шумная, яркая, смешная, искренняя. Ася ей зачарована. Ася и не думала, что жить можно иначе. *** Тоня курит, засунув кисть левой руки под мышку, чтобы спрятать от кусачего и холодного октябрьского ветра. На ней свободная персиковая толстовка с каким-то мультяшным принтом и мешковатые светлые джинсы, а короткие русые волосы падают на лоб как им вздумается. — Будешь? — Тоня протягивает Поповой открытую пачку синего Winston, предлагая сигарету, и Ася немного тоскливо вздыхает, поглядывая на ее бледные худые пальцы в массивных серебряных кольцах, обкусанные ногти без маникюра и круглые края сигарет. — Я стараюсь бросить. — Она качает головой, и Тонька понятливо кивает. — Да, наверное, надо бы тоже, вредно до пизды, — бормочет она, глядя куда-то в сторону. Они вышли на улицу, толком не одевшись, чтобы вот так рассматривать серое небо и унылый плоский пейзаж; за спиной лабиринт темных коридоров «Главкино» и непрекращающаяся ругань с парнями. Тоне двадцать три, и они знакомы почти год, но видятся редко — в основном для того, чтобы вот так ругаться, запарывая тренировки и подготовку к очередному пилоту. Или даже скорее — слушать, как ругаются остальные. Асю не покидает стойкое ощущение, что ее никогда, собственно, не слышат; глаза Стаса иногда проскальзывают по ней, но в них не появляется особенной осмысленности, будто он ее и не видит. Разве что иногда она замечает задумчивое беспокойство, но смотрит он все равно не на нее — почти сквозь. Тут хоть свежим воздухом подышать можно. — Вредно, но я бы сама не стала бросать, — зачем-то делится Ася. — Я бы даже и не сказала, что у меня была зависимость, я нечасто курила. Мужу не нравится. Тоня сверлит ее взглядом где-то полторы секунды, а потом настойчиво протягивает пачку снова. — Что-то я его тут не вижу, — замечает она, экспрессивно поднимая брови. Ася фыркает. Потом думает, что на улице слишком сыро — она испортит себе укладку. Ей надо вернуться внутрь. Тут делать абсолютно нечего. Ася никуда не уходит. — Он в Питере, — она пожимает плечами. — Вот и я об этом. — Тоня устало проводит пальцами по челке, нетерпеливо вздыхает и переступает с ноги на ногу. — Лишать себя чего-то ради мужчины — хуйня. Тонька молодая, и ее максимализм так и хлещет через край, когда она разговаривает о каких-то своих убеждениях. Может быть, она по жизни привыкла что-то кому-то доказывать, защищая свое право на место под солнцем. — Это называется работа над отношениями и взаимные уступки. — Ася улыбается как можно мягче, задумывается и все-таки достает сигарету из предложенной пачки. Она успокаивает себя тем, что иначе бы Шастун так и не опустила руку. Тоня довольно улыбается, даже не стараясь это спрятать. Она протягивает ей огонек зажигалки. Ася облегченно затягивается и выдыхает дым. Постоянный шум в голове немного унимается. — Ты знаешь, — говорит Тоня морщась, — Стас типа… думает, что лучше бы нам закруглиться до четверых. Он говорит, в идеале. Знаешь? Ася напрягается. Шастун смотрит на нее осторожно, тревожно, кусая сухую кожу на полной нижней губе. Поповой Стас ничего такого не говорил, но надо сказать честно — он не так часто разговаривает с Поповой. — Ты это к чему? — прохладно спрашивает Ася. — Дрон уже, скорее всего, уходит за сцену. — Тоня снова затягивается и отводит взгляд. — Нас пятеро, по парам не разобьешь, с ведущим шестеро, все еще почти перегрузка. Это что-то про внимание зрителя, какая-то теория… — Не больше семи, в идеале пяти лиц на сцене одновременно, больше держать в голове мозг не умеет, — кивает Ася. Тоня кивает. — Вот он хотел бы пять. С ведущим пять, в смысле, — она глубоко вздыхает и будто собирается с силами. — Зная Стаса, я не думаю, что он вообще рассматривает больше одной женщины в составе, и меня он знает все-таки лучше и дольше, и… — Погоди, — Ася хмурится и останавливает ее. Зябкий холод сразу ощущается как-то сильнее, мерзко пробирая до костей. — Хочешь сказать, что мне нужно отступиться? Уйти и не мешать вам? Все равно меня отсюда… выжмут? Тонька смотрит на нее практически круглыми глазами и снова кусает и облизывает губы. — Я хочу, чтобы мы дружили, — как-то просто выдыхает она. Ася открывает рот, но не придумывает ответа. — И я хочу, чтобы ты не сдавалась ни за что, потому что, бля, ты извини, но ты мне уже нравишься больше твоих двух этих коротконогих друзей, — Шастун быстро улыбается, показывая, что пытается пошутить. — Слушай, Стас обычно молодец, но он действительно верит, что один знает, как будет лучше всем. С ним надо иногда немного говорить, знаешь? Он почему-то придумал, что ты типа актриса одной роли и от тебя будет мало пользы, а я же видела, что ты охуенная — зачем ты сама застреваешь в образе дуры? Ты, блядь, знаешь столько, сколько мне и не снилось, у тебя там пять тыщ образований и театральная карьера, не знаю, танцы-шманцы, растяжки-хуяжки. Я просто… мне кажется, тебе надо с ним поговорить, а не молчать. Ася всегда жила в мире, где считалось, что женской дружбы не существует, и доверять соперницам никогда нельзя; что все их слова ложь и лицемерие, прикрытые милым щебетом. У нее и лучшей подруги никогда не было — на эту роль однажды случайно попал Матвиенко, да так там и закрепился. По законам ее мира она не может верить Тоне Шастун. Вот только ей очень хочется — Тонька кажется такой искренней, что небо светлеет и наливается голубизной. — Ты думаешь, мы справимся? — спрашивает Ася, взрослая и совершенно ни в чем не уверенная. Тонька забавно передергивает худыми плечами и роняет бычок на асфальт, давя его носком огромных и довольно уродливых кроссовок. — Да хуй знает, если честно. Надеюсь. *** — И-и-и Антонина Ша-астун! — орет Воля, Ася хлопает руками, откидываясь назад на пуфике, чтобы немного вскинуть ноги, и смотрит, как на сцену выбегает хохочущая Тонька. — Привет, ребята! — кричит Тоня, хотя все до нее выбегали молча. Она машет руками, звенит браслетами, занимает собой и своей широченной улыбкой все пространство, останавливается и, когда музыка сходит на нет, ржет, сгибаясь почти пополам. — Эй, Пашка, привет. — Здравствуйте, плохо знакомая мне девушка, — выкобенивается Воля из-за своей стойки. — Паш, слушай, — Тоня все еще смеется, — я все понимаю, но если ты еще раз назовешь меня Антониной, я боюсь, мне придется тебя прикончить. Ася звонко смеется со своего места и смотрит на Пашу. Тот кривляется, вытягивая свое и без того длинное и худое лицо. — Очень странно слышать такие угрозы от… — он оглядывает Тоньку, придумывая ей подходящее описание, — что это вообще такое, просто спагетти с тарелки засунули в чью-то одежду? Тоня хохочет куда смешнее, чем была шутка Паши. — Ладно уж, — Воля разворачивается к камерам, — иди садись на свое место, Виктория. Это шоу «Импровизация», и мы начинаем! — Он назвал тебя клубничкой, — замечает Ася, посмеиваясь, но ее шутка теряется в отбивке и недоумевающих взглядах. *** — Мы это сделали, — счастливо вздыхает Попова, оглядывая присыпанную снегом траву вокруг и еще не высохшие капли пота, выступившие сквозь грим на лбу Тоньки. Та молча дает ей затянуться своей сигаретой. Ася склоняется к ее пальцам, прижимаясь губами к фильтру, и наполняет легкие дымом, невзначай думая, что губы Тони несколько секунд назад были там же, где сейчас находятся ее. — Ага, — довольно и немного неверяще соглашается Шастун. Ей двадцать четыре, и ее дорога сюда куда короче и прямее, чем Асина, и Ася — Ася ничуть не завидует. Она восхищается и немного гордится. Тонины холодные и слегка влажные пальцы стискивают ее ладонь. Может быть, это какой-то вдохновляющий или ободряющий жест, а может быть, Тонька просто ищет поддержки сама. Ася сжимает ее руку в своей. *** Ребята прыгают под музыку — танцем это назвать сложно даже в самом пьяном состоянии — так, что Ася слышит, как в соседней комнате дребезжит в шкафу стеклянная посуда по стеклянным полкам; квартира старая, половина мебели еще советская, и это место одновременно кажется и по-домашнему уютным, и все еще чужим. Они отмечают Тонин день рождения с кучей Тониных друзей, большую часть из которых Попова видела до этого от силы пару раз, и рядом нет практически никого из привычного Асиного окружения. Тонька просто сказала ей вот так невзначай — «а погнали с нами в Воронеж, у меня днюха на выходных как раз» — и Ася почему-то неожиданно согласилась вместо того, чтобы поехать домой. Наверное, ее брак уже дребезжал очень опасно, как та посуда. — Знаешь ли ты, — пьяно и счастливо орет Тоня, повисая на спине по-медвежьи огромного Макара, — вдо-о-оль ночных дорог… Асе немного странно, потому что она знает, что Тонька и Макар встречались, когда играли вместе дуэтом, — у них были очень смешные сценки, где они позволяли себе очень комично целоваться и чего только не вытворяли на сцене, обстебывая семиклассников и подростковые влюбленности. Еще Ася знает, что Тонька и Макар расстались не меньше года назад, и она почему-то не слышала ни об одной ссоре между ними двумя. Все, что Попова помнила о собственных расставаниях, — это слезы, усталая злость и нежелание видеть человека перед собой до конца жизни. Тоня висит на своем бывшем парне, едва не утыкаясь в его шею, пьяная, мутная, счастливая, и хором с ним громко орет старые, всем знакомые песни. У Макара глаза и лицо очень добрые, черты лица округлые и даже короткая рыжевато-русая борода кажется мягкой; он нравится Асе, на самом деле. Еще у него есть новая девушка, и она тоже где-то здесь, в веселой пьяной компании, и — кажется, она даже не ревнует. — …Шла босиком, не жалея ног, — надрываются ребята. Ася смеется с ними и подливает себе белого вина в бокал. — Сердце его-о теперь в твои-их руках, не потеряй его И НЕ СЛОМАЙ! На Тоне распахнутая красная клетчатая рубашка с закатанным рукавом и потертые джинсы — она выглядит очень просто; она выглядит хорошо. Громкая музыка вибрирует по полу, в комнате стойко пахнет алкоголем и чем-то необъяснимым, из детства, как пахнет во всех квартирах этой советской планировки. Ася чувствует себя здесь чужой и инородной со своим хорошим платьем и ровным макияжем, но сердце щемит как-то совсем ново — ей впервые хочется быть частью этого. *** Тоня вываливается к ней на балкон, кажется, слишком быстро заметив, что Ася решила отойти от пляшущей компании и подышать теплым позднеапрельским воздухом. Под окнами начинают цвести каштаны и кругом распускаются первые листья. Это очень правильно, думает Ася, что у Тоньки день рождения в конце апреля — ей подходит. Она вся такая насквозь весенняя, шумная и свежая, что сшибает с ног прохладным ветром с запахом сырости и первой зелени; эта зелень отпечатывается в ее глазах. Шастун пьяно хихикает и едва не сбивает стоящие у балконной стены лыжи, поспешно их ставя на место. — Ты че тут? — спрашивает она у Аси, облокачиваясь на край рядом и вставая слишком близко. Их плечи плотно соприкасаются. Тоньку немного штормит, так что ей простительно. — Да так, — Ася кивает на бокал белого вина. — Подышать захотелось. — Это здорово, — кивает Тоня, поворачивая к ней голову и беззастенчиво рассматривая Асин профиль. Потом протягивает к ней руку и осторожно заправляет прядь темных волос за ухо, открывая для себя Асино лицо. Они обе подвисают на несколько мгновений, глядя друг на друга, и Тоня тушуется. — Курить бушь? — она роется по карманам. Ася отрицательно качает головой. Воздух сейчас слишком вкусный, чтобы мешать его с дымом. Тоня вздыхает. — А одну на двоих если? Голос Шастун звучит почему-то почти жалобно. Ася смотрит на ее растрепанную челку и странно уязвимые глаза и думает: почему Тоня вообще ее позвала сюда, в Воронеж, на этот праздник жизни и молодости? Как Ася могла быть связана с ее миром? — Давай, — смягчается Попова, кивая, и смотрит на уже темное небо, пока Тоня щелкает зажигалкой. Луна висит тонким растущим месяцем. Ночь устилают бледные городские звезды. Тоня затягивается сигаретой и протягивает одну Асе. Ася пачкает ей фильтр порядком подстершейся с губ красной помадой. Голова туманится и тело мутное, легко ведется на все, и Ася думает — может быть, так жить и нужно, а не грузить себе голову сотней бессмысленных проблем? Тонька явно хочет что-то сказать, но никак не придумывает что. Ася отводит от нее глаза и начинает разговор за нее. — А почему вы тогда расстались с Макаром? — спрашивает она вертящееся в голове весь вечер. — Вы все еще прекрасно ладите, ну, насколько я вижу. — Попова слабо улыбается. Тонька хмурится. — Или все равно в раю проблемы были? — Да при чем тут это, — она затягивается сигаретой еще раз и задумчиво смотрит на красноватые следы от Асиных губ на фильтре. — Я его обожаю всем сердцем, он просто замечательный человек, просто лучший, знаешь? — говорит она тепло. — Там такая душа, вот… если ты представишь все его здоровое тело, а потом умножь на тысячу, вот такой он душевный человек. Тоня растягивает губы в улыбке и оборачивается через плечо, радостно кивая кому-то в комнате. — Но вы же все равно разошлись, — говорит Ася. — Да тут… — Тоня вздыхает и ковыряет коротким ногтем облупившуюся краску на раме. — Не у всех же получается, чтобы все было, ну, с химией и романтикой, сечешь? В смысле, — она улыбается, пытаясь объяснить, — я не говорю, что мне нужны прям романтика и свечи, но даже если я люблю его как человека, это не значит, что у нас обязательно получатся отношения. Мне тогда казалось, что мне это нужно, а мы тут общаемся уже столько, сама понимаешь. Почему не начать мутить? Да нам и было хорошо. Но… Это не совсем та любовь, наверное. Чисто… Ну вот, может, как к брату или очень хорошему другу, не знаю. Нам комфортно вместе до пизды, а отношения это как будто немного портили. — И вы просто поговорили и решили прекратить? — спрашивает Ася, не до конца в такое веря. — Ну да. А че нам? Если дальше явно некуда, лучше, ну, шагнуть назад и посмотреть по сторонам. Тоня пожимает плечами и снова протягивает ей сигарету. Ася наклоняется к ее пальцам, не замечая, как смазываются нежностью зеленые Тонины глаза. — Ты не скучаешь тут? — спрашивает Шастун с поспешным беспокойством. — А то я тебя сюда притащила, знаешь, — она немного нервно смеется. — А тебе, может, тут тоскливо и скучно. — Нет, все здорово, Тонь. — Ася ей улыбается и отпивает немного вина. Может быть, она и не веселится так, как Тонины друзья, и не нашла с ними много общих тем для разговора, но она, кажется, находит тут что-то более важное. Тоня поджимает губы в очередной улыбке и кидает бычок в старую жестяную банку, служившую пепельницей. А потом неожиданно тянет тонкие жилистые руки к Асе и обнимает ее просто так, крепко прижимая к груди. От нее пахнет сигаретным дымом, пивом и весной. Ася обнимает ее худощавое тело в ответ и зарывается в хрупкую шею, расслабляясь. — Я рада, что ты пришла, — негромко говорит Шастун. Ася тоже рада, что она спонтанно сорвалась в Воронеж и оказалась здесь — сидеть дома с Лешей было бы сейчас куда сложнее. Тоня отстраняется и легко целует ее мягкими губами в щеку. Потом отворачивает голову, прислушиваясь к звукам музыки из комнаты, и ее лицо резко меняется со всей своей комичностью мимики, когда она узнает мотив. — …Стихи все написаны! — кричит она и перешагивает через ящик с банками, спеша вернуться с балкона к людям и музыке. — Жаль, что мы не умеем обмениваться мыслями… Она тянет Асю за руку и кивает ей головой, мол, хватит тут стоять одной; потом чуть позже поспешно бормочет ей про надвигающуюся бутылочку и правду или действие, и Ася лет семь уже не была на таких вечеринках, но грудь изнутри как воздушным шариком распирает легкомысленная радость. — …То ли это ветерок мои губы колышет, то ли это я кричу тебе, но ты не слышишь — если хочешь остаться, останься просто так, пусть тебе присня-я-ятся сны о теплых берегах… *** — Ну-ка, ребята, — разворачивается к ним Паша. — …И девчата… Вы когда-нибудь обращали внимание, что вы вчетвером прям классический-классический набор стереотипов из американских фильмов про школьников? — Та-ак, — выказывает заинтересованность в его концепте Ася. — Вот смотрите, у вас есть королева школы, которая обязательно одевается как… девушка нетяжелого поведения и, конечно же, вообще никого кроме себя не любит, — он смотрит на Асю. — Ну ты что такое говоришь, Паш, сразу никого? — картинно возмущается Попова. — Я всем сердцем очень сильно крепко люблю… наших зрителей… и зрительниц, — она складывает руки сердечком в зал. Зал умиленно вздыхает «О». — О-о-о, — передразнивает их Паша. — Вот она, вот она, подлизывается, чтобы все ее любили. Я вообще говорил про себя. Ася посмеивается. — Так, ну, а дальше, Паш, — Тоня облокачивается на колено. — Дальше у нас сидит ботаник-заучка, отличник наш, посмотрите, очкарик, — Воля кивает на Диму. — Я сделаю вид, что такое слышу впервые и меня это характеристика удивляет, как новая важная информация, — сообщает Позов, а потом картинно прикладывает руки ко рту. — Ого, Паша, ты посмотрел мне в душу! Как ты это сделал? — И он так будет говорить и умничать, пока мы тут все не разойдемся, — Паша кивает, — на пенсию. Дима улыбается и соглашается. Ася белозубо смотрит дальше. — А в конце вон сидит… некрасивая подружка, ждет, пока и про нее что-нибудь скажут, да? — Воля переводит насмешливый взгляд на Тоню. Тоня закидывает ногу на ногу, изображает в руке сигарету и взгляд из-под век — это ее уже привычная карикатура на светских львиц; Ася ждет, что она скажет. — Ну вообще-то, Паш, мне недавно сказали, что я похожа на Джулию Робертс, — сообщает она, растягивая гласные. — И кто тебе это сказал? Очень интересно. Как-то я сомневаюсь, что это был Ричард Гир. Тоня фыркает и сдувается, теряя всю напыщенность. — Это был человек, похо… думающий, что он очень похож на Ричарда Гира, — смеется она. — Ну тогда вы идеальная пара, — соглашается Паша. Матвиенко разводит руками. — Ну э… — он смотрит по сторонам. — Ребят, бл… Вы никого не забыли? — Ты этот чувак с задней парты, о котором никто не помнит, — сообщает ему Дима. — Не волнуйся, Сереж, наверное, в американских школах тоже иногда бывают хачи, — ржет Тоня, хлопая его по плечу. — Это просто студент-эмигрант, сидит, ничего не понимает, — говорит Паша, — «э», «что», «кто»? — Да, — громко смеется Шастун. — Сереж, Сереж, — влезает Ася, — ты этот человек, который сидит один за отдельным столом в столовке со своим подносом… — Жирный? — спрашивает Тоня. — Жирный человек с подносом, — кивает Ася, — у которого полторы реплики и который определенно составил в голове подробный план убийства всей школы. — Ну я точно сейчас хочу убить троих очень сильно, — соглашается Сережа. Паша умиленно скулит. — Как это здорово, Сереж, что ты так обо мне заботишься и соглашаешься оставить меня в живых. — А причем тут ты, Паш? Я Аську не буду убивать, — он указывает на нее рукой. — В смысле, она хоть красивая, а вас остальных мне ну вообще не жалко. — Спасибо, Сереж, — кивает Тоня, поправляя челку. Сережа открывает рот для оправдания, но смеется. Им играют отбивку. *** — Ну и как у тебя там с Лешей? — осторожно спрашивает Тоня, макая картошку в соус. Ася вздыхает и смотрит вбок в окно, постукивая пальцами по стакану кофе с «Старбакса» — она надеется, сотрудники «Макдональдса» этого не заметят. — Я тарелку позавчера разбила, — говорит она грустно, как будто это самое печальное в их браке. Тоня печально смотрит на нее с набитым ртом и полторы секунды не жует, замерев. — И что, совсем уже? — интересуется она негромко. Ася ведет плечами. — Наверное, — кивает она. — Я про развод заикнулась. Он не стал спорить и отговаривать. Так что… Тоня приподнимает брови домиком и вздыхает, распаковывая чизбургер. Асю подташнивает от запахов фастфуда, но она только отпивает еще немного кофе и терпит, рассматривая новый маникюр. В горле что-то плотно сжато. — Кирилл пока у моей мамы, хоть не слышит, как мы ругаемся, — делится Ася, позволяя себе слабость. — А Леша обещал мне, что захочет отсудить опеку. Адвокат говорит, что он точно не выиграет, потому что суд почти всегда ребенка матери оставляет, а у меня и доход выше, чем у него уже, и мама с сестрой помогать готовы, но ты, наверное, не понимаешь, как страшно иногда бывает — а вдруг они поймут, что я дома бываю реже, чем он? Что у меня времени ни на что нет? Ася снова старательно пялится в окно, моргая чуть чаще. По ночам ей иногда очень страшно, потому что ее карьера только начала идти в гору, и личная жизнь тут же кубарем покатилась по пизде, но днем она держит себя лучше, не давая эмоциям слабину. — Эй, Ась, эй, тш-тш-тш, ну что ты. — Тоня тянется к ней, поглаживая по руке, а потом пересаживается на ее сторону стола, приобнимая за плечи. — Это все пиздец, я понимаю. Но однажды все будет нормально, правда, будет, и с Кирюхой все хорошо будет, я обещаю. — Ты-то как обещать можешь? — невесело хмыкает Ася. — Ну, а ты посмотри через год, сбудется или нет, — Тонька пожимает плечами. — Если не сбудется… Я проиграю тебе щелбан и кофе, ладно? Можешь даже побить меня всю, если я тебя обманываю, и забрать у меня всю одежду. — Так себе условия — особенно с одеждой, — фыркает Ася, но немного расслабляется, опуская голову на костлявое Тонино плечо. Та со вздохом рассматривает свой поднос — кажется, что еды там было примерно на четверых. — Слушай, я не доем же сама. Не хочешь хотя бы наггетсы у меня взять? Ася не хочет есть — тем более еду, которая прямиком отправляется в бедра и складки на животе, минуя желудок; у нее и кофе с трудом идет в горло. Тоня гладит ладонью ее плечо и тихо айкает, цепляясь кольцом за вылезшую нитку кофты; она старательно выпутывается, бережно пытаясь не вытянуть эту несчастную нитку дальше. Ася коротко на это смотрит, но не комментирует. Ей необъяснимо спокойнее, когда Тоня ее касается, хотя сама Попова никогда не была особенно тактильным человеком. — Ась, ну поешь хоть что-нибудь. Пирожок вот к кофе возьми себе. Ты так скоро будешь тоньше меня, ты этого хочешь? — Не буду. — Ася слабо улыбается и вздыхает запахом ее толстовки. — У меня метаболизм гораздо хуже твоего. Как минимум потому, что я уже слишком старая. — Ну ты хуйню не говори, — бормочет Тоня. — Ешь. И, кажется, коротко целует ее волосы. *** Тоня позорно опаздывает на их самолет, а голова гудит от недосыпа и нервов; Ася пятый раз проверяет паспорт в руке и вещи в сумке, раздраженно вздыхая. Шастун появляется совсем впритык, заспанная, со слипающимися глазами, закутанная во все, что попалось под руку (буквально во все — на дворе февраль, и мокрый снег с ветром на улице хорошему настроению не способствуют). Ася кидает на нее враждебный взгляд. — Ты паспорт не забыла хоть? — интересуется у нее Оксана, что-то быстро сверяя в телефоне. — Не, — Тоня сонно мотает головой и выуживает паспорт из кармана. — Вот. — Твой? — Мой. Попова отпивает кофе и переступает с ноги на ногу, глядя на часы. — Мы не опаздываем еще? — Минут десять есть, — говорит Оксана. — Сейчас Стас вернется и пойдем. Ася вздыхает снова, и Тоня смотрит на нее осознаннее, тут же удивленно вскидывая брови. — Ась, а тебе вообще норм? — В смысле? — хмуро на нее смотрит Ася. — Ты ж вся накрашенная и при параде. Типа ну нахуя? У Аси никогда нет настоящего ответа на этот вопрос; ей кажется, что это все давно привычка и не отнимает так уж много времени, и, честно говоря, в зеркалах сама себе с макияжем она нравится куда больше. Сейчас — сейчас у нее нет времени думать об этом, потому что она злится на Тоню, февраль и самолеты. — Не вся, — говорит Ася. — Только лицо. Потом проверишь, если захочешь. Тонька фыркает. — Да в смысле, во сколько ты ради этого встала? — Пораньше тебя, — замечает Ася. — Оно и видно. Ась, нам лететь в самолете хуй знает куда шесть ебаных часов почти не вставая, там же, блядь, все будут спать, у нас вылет в семь ебаных, блядь, утра, и ты встала в пять, чтобы успеть намазать лицо, на которое никто, кроме меня, не будет смотреть? И ты буквально потратила это время на стрелки и укладку, хотя могла, я не знаю, найти одежду потеплее? Иногда мне кажется, что ты не такая умная, как мне кажется. Ася хочет придумать в ответ что-нибудь едкое, но возвращается Стас, и Оксана машет им «Девочки, пойдем», и она действительно не понимает, почему так сильно заботится о том, как ее будут видеть другие. У нее замерзшие ноги, потому что она сквозь мокрый февраль добиралась до аэропорта в колготках, и, скорее всего, в словах Тони есть какой-то смысл. *** Тоня окончательно переезжает из Воронежа в Москву как-то неожиданно, как будто между делом. С развода Аси проходит почти год, и все идет нормально — ну, в целом. Они видятся не так часто, как хотелось бы, и чуть реже, чем могли бы, но жизнь сложная, а страна на редкость здоровая, и проводить время вместе получается через раз. Но они действительно дружат — как-то очень просто, как у Аси до Шастун не бывало со средней школы. — А в смысле с Кузнецовой? — не понимает Ася, когда Тонька уточняет, с кем она планирует снимать квартиру. — Вы пополам, что ли? Она тоже работу уже здесь нашла? Дима кидает на Тоню странный взгляд (они сидят вместе перед очередным концертом в гримерке и таскают конфеты, запивая чаем и кофе) и переводит его на Попову, коротко приподнимая брови и пряча глаза; Ася напрягается, потому что она явно чего-то не знает. — Не, — Тоня смотрит на сложенные руки, двигая вверх-вниз кольцо по указательному пальцу большим. — Мы типа решили съехаться. Вроде как можно так сказать. Ася непонимающе смотрит на Диму, но тот только пожимает плечами. Тонька вздыхает и дергает ткань толстовки на себе, проветривая вспотевшую кожу. — Ты ей лучше не нашла времени об этом сообщать? — только и бубнит Позов, доставая телефон. — Перед концертом самое то же. Лучший разогрев. — Съехаться в смысле вы… — Ася поднимает брови, искренне не понимая, оправданны ли ее осторожные догадки и были ли к этому какие-то предпосылки. Тонька с Кузнецовой общалась давно, но у нее компания всегда была большая — Ася не придавала этому внимания. — Мы с Ирой встречаемся уже год где-то, — Тоня жмет плечами и все-таки вскидывает на нее вызывающий взгляд — мол, давай, нападай, где там твоя исконно-русская гомофобия. Ася, ну, немного хуеет. *** — Так ты… — осторожно тянет Ася уже после концерта (тот прошел вполне нормально — не разорвал, как бывало, но на уверенную четверку с минусом тянул; он и помог Асе на какое-то время выбросить новую информацию из головы и смириться с ней), — ты, ну, лесбиянка? Тоня смотрит на нее не то раздраженно, не то виновато, не то с вызовом — в ее теплых зеленых глазах мешается слишком много эмоций. Они переодеваются в гримерке, и главный плюс этого — рядом нет парней, и можно спокойно поговорить один на один, пока не прибежала конечно же все давно знающая Оксана. — Поэтому у тебя с Макаром не вышло? — поспешно добавляет Ася, как будто это имеет сейчас какую-то значимость. Тоня морщится. — Да при чем тут это? — она резкими движениями складывает свои вещи. — У меня все хорошо с Ильей было. Просто это было не то. И… Нет, я не лесбиянка. — Но… Тонька называет Макара Ильей, только когда действительно на взводе. Но Ася искренне растерянна; она никогда не пыталась разобраться во всей этой теме, придерживаясь стандартно-стереотипного мышления «мужик должен быть мужиком, женщина должна быть красивой и хитрой, отклонения от нормы не поощряются», но Тонька, честно говоря, всегда была каким-то отклонением от подобного мышления, и Асю это ни на секунду не раздражало. Немного выводило из зоны комфорта — возможно. Но тянуло, а не отталкивало. Поэтому сейчас Ася путается, не понимает, боится, что — вдруг Тоня была в нее влюблена и только поэтому так тянулась с ней дружить, и много всего еще. Вдруг все слегка мужские замашки Тони — это теперь только оправдание ее… лесбийства? — Но как тогда? Тонька вздыхает. — Это называется бисексуальность, Ась, ты наверняка слышала. Ася слышала, но почему-то не думала. А может, и думала — например, что бисексуалы — это какие-то не умеющие определяться фанаты секса или что-то в этом роде. Или что это какая-то высшая степень эксцентричности, недоступная простым смертным. Теперь ей кажется, что, возможно, ей следовало думать чуть старательней. — Ты прости, я просто… — Ася качает головой. — Ты окатила этим, знаешь? Я не ожидала. — Ты могла бы, — довольно мягко замечает Тоня и снова вздыхает, подходя ближе. — Ничего же не изменилось, Ась. Просто… ну, ты знаешь обо мне что-то еще, да? Близкие друзья делятся этим. Ася поджимает губы и старается думать. Даже если Тоня была в нее когда-то влюблена — что в этом было бы такого катастрофического? Они все еще прекрасно общаются, и Тонька умела ее понимать и поддерживать, как никто другой — даже верный Сережа — не умел. И если у нее когда-то была другая причина, кроме дружеской привязанности… Что ж, Тоня Шастун однозначно справлялась с этим куда лучше, чем знакомые Асе мужчины. Скорее всего, ничего и не было. Но если было — Асе это где-то в глубине души самую каплю даже льстит. — Я кину тебе пару ссылок, — обещает Тоня. — Почитаешь побольше, ок? Они, правда, больше для родителей, но… ну мало ли, вдруг ты меня как дочь видела, — она дергает уголком губ вверх. — Определенно не как дочь, — слишком быстро фыркает Ася, и Тоня слегка приподнимает брови. Но, возможно, напряженность слегка рассеивается. *** Через какое-то время Асю одолевает совсем другой вопрос: даже если Тоне нравятся девушки, то… почему вообще Кузнецова? *** Ася смотрит, как со временем — можно даже сказать, с годами — меняется Тоня внешне и внутренне; она все еще таскает на себе совершенно несочетающееся, не стесняется каких-то чисто мужских привычек и матерится как сапожник, но вечно напряженная манера держать костлявые плечи, желание судить все со свойственным ей максимализмом и драться зубами и злыми взглядами с любыми стереотипами сглаживаются приобретенной уверенностью в себе. Тоня гораздо спокойнее себя держит и хоть немного обрастает мясом, прекращая протыкать костями все ближайшие поверхности. Ее глаза, когда-то постоянно ожидающие нападок, смягчаются, делая ее похожей на наевшуюся сметаной кошку, а движения становятся более плавными. Она все еще практически не красится, но сейчас позволяет себе иногда немного мейкапа ради эксперимента или в шутку, осветляет концы коротких волос, крася их в холодный блонд — свободно играет с образом. Она ходит по интервью, обаятельно, хоть и по-прежнему громко, смеется и притягивает к себе взгляды, почему-то заставляя всех вокруг как-то по-человечески за себя радоваться и иногда относиться чуть ли не с умилением. Ее все еще нельзя назвать красавицей, но Асе ее лицо, на самом деле, кажется очень красивым. В нем что-то светится, и это что-то всегда греет Асю где-то внутри. Ася, наверное, меняется тоже — слегка отпускает себя, видя, как это положительно работает на живом примере перед ее глазами; она позволяет себе носить не столько конвенционально красивые, сколько интересные ей вещи и учится полностью растворяться в ролях и свободно быть смешной, странной, необычной и комичной. Она разрешает себе выходить иногда из дома ненакрашенной и постепенно становится куда более принимающей и в отношении людей вокруг. Что-то про толерантность и доброту. Ася вздыхает. Она не думает, что без знакомства с Тоней она научилась бы проявлять эту доброту хотя бы к себе. *** — Все понятно? — смотрит на них Паша. Они кивают и гудят, уже просчитывая в голове возможные сценки и шутки. Ася движением пальцев откидывает волосы от лица, задумчиво щуря глаза. — Тогда поехали, разбились по парам мальчик-коротышка — длинная девочка и вперед. Ася представляет, каково ей сейчас будет объяснять идеи плохо ловящему ее на лету Позову и в голове почему-то что-то перемыкает, когда стоящая рядом Тонька задевает ее плечом, пялясь вверх. — А у нас могут быть две однополые п-пары?.. — К концу предложения она осознает, что сморозила, и сама начинает ржать. Зал чуть не валится со смеха, подвывая, и Сережа рядом, кажется, готов молиться всем известным ему богам, потому что этот проеб для Аси какой-то слишком искренний и откровенный. — Ну, как мы видим, Поповой нравится Шастун больше, чем мальчики, — сообщает Паша залу. — И такое бывает, что вы смотрите? И такое бывает. *** — У тебя засос, что ли? — в лоб спрашивает Тонька, заметив красноватое пятно на Асиной шее, когда та поворачивает голову, высматривая официанта. — Хм-м, чего я о вас не знаю, Александра Сергеевна? Тоня поняла какое-то время назад, что в фастфудах Ася не ест ничего, и теперь на подобные посиделки таскает ее в знакомые кафе и иногда даже рестораны — там Асе не есть как-то стыдно, и она что-то себе заказывает. Этот план был невероятно коварным, но он сработал. — Ого, взрослая свободная женщина в полном расцвете сил и красоты иногда занимается сексом, — иронично выговаривает Ася, отпивая воду из стакана, пока заказ не принесли. Тонька фыркает и крутит в руках перечницу. — Да, но ты же ни о ком мне не говорила, — Тоня пожимает плечами. — Так… Это не может быть Ермаков, он же уехал, верно? Кто-то новый то есть? Ася вздыхает и закатывает глаза. С Антоном у нее не было ничего серьезного, но ей было с ним комфортно — он делал хорошие фотографии, подшучивал очень ласково и дарил ей цветы; они встречались без обязательств, пока он не отправился в очередное путешествие по миру, начиная откуда-то с Америки. И нет, сейчас речь об Антоне идти не могла. — Вероятно да, — Ася улыбнулась, жалея, что еду еще не принесли и перевести тему шансов практически нет. — Ты не говоришь мне, — Тоня сощурилась, а потом приоткрыла рот, о чем-то догадываясь, — ее лицо сохраняло яркую комичную мимику даже сейчас. — Я его знаю, да? Ты поэтому не рассказываешь? Кто это? Кто-то известный? Ася снова вздохнула, но официант все еще не шел. Он определенно не заслуживал сегодня чаевых от нее. — Да, может и знаешь. Это Эд. — Эд? — Выграновский. Скруджи. Ася демонстративно открыла меню, хотя заказывать ей было больше нечего. Ей почему-то больше хотелось рассматривать фотографии форели в сливочно-сырном соусе с зеленью, чем смотреть на распахнутый в шоке рот Шастун и ее подтрунивающие зеленые глаза. — Че, реально? — Реально, прикинь, — тянет Попова в нос, кривляясь и патетично взмахивая рукой. Тонька прыскает и рукой заводит назад челку, продолжая неверяще пялиться на Асю. — О-ху-е-еть, — искренне выдает Шастун. На нее неодобрительно косятся с другого столика. — Это как вообще? Эд, весь покрытый татуировками, с хриплым голосом, молодой и не самый интеллектуальный, но искренний и довольно простой, обратил на Асю внимание еще на шоу. Несмотря на частые комплименты красоте в сторону Поповой от большей части окружающих ее мужчин, с ней как-то мало кто хотел по-настоящему связываться; людей по большей части отталкивал ее нестандартный образ мышления, когда дело касалось чего-то серьезного. Они смотрели на нее с непонимающим насмешливым прищуром, недоумевая, что и почему она вообще несет: не то слишком умная, не то абсолютная дура, не то напрочь ебнутая. Выграновскому на это оказалось искренне похуй; он смотрел на нее с очевидным интересом и действительно ее слушал, качая головой с непониманием и восхищением одновременно — «Александра…» Он подошел к ней тогда после съемок, неуверенно почесывая в затылке, и попросил обменяться номерами телефонов — мол, «хуй знает, вдруг пригодится нам» — посмеиваясь и выдавая этим нервозность. Потом действительно написал — через несколько сообщений после «хэллоу, так сказать» выдавая чистосердечное «а мб сгоняем на свиданку?». Наверное, у Аси в ее тридцать шесть был кризис среднего возраста и после развода она заскучала по школьным драмам; она согласилась, и между ними двумя завязалось что-то случайное и несерьезное, но иногда довольно приятное. И… Наверное, в жизни Аси все еще шла эта череда того, что американцы и англичане называли «rebound relationship», но ей казалось, что она могла себе такое позволить. Эд, молодой и не самый умный, иногда говорил что-то на удивление мудрое и часто заставлял ее чувствовать себя действительно красивой при своем полном неумении делать хорошие комплименты. — Тонь, как тебе сказать, — Ася опирается щекой на руку. — Иногда мальчику нравится девочка, и они тогда… — Ась, ну иди ты на хуй, — отмахивается от нее Тонька и ржет, а потом какое-то время задумчиво молчит, разглядывая носок своего кроссовка (она откинулась на спинку стула и выставила ногу в сторону от стола — этикету ей учиться и учиться). — Бля. Ты знаешь… — Она чешет бровь. — Знаешь, Скруджи, конечно, классный чувак, я же с ним общалась, все такое — и, кстати, я его так буду хуесосить за то, что он мне вообще никак об этом не сказал, ему пизда, так и передай, — так, о чем я? А, я говорю, Эд нормальный чувак, но он же, ну, вообще не в твоей лиге. Ася поднимает брови. — Ты хочешь мне сказать, что я недотягиваю до уровня Скруджи? Тоня на секунду выглядит искренне сбитой с толку. — Ты… нет, Ась, я говорю, что вы с ним, как… ну типа, как Дракониха и Осел из «Шрека», понимаешь? Или эти, из «Ральфа», крутая блондинка-воин и-и-и… Феликс! и Феликс. Сечешь? Ася понимает, куда клонит Тоня, и улыбается уголком губ. — Ну, у них получились довольно неплохие отношения, разве нет? И я надеюсь, что я все-таки выгляжу не настолько устрашающе. — Да, но… камон. — Тонька вздыхает и снова запускает руку в волосы. — У вас же не может быть серьезно? Ну назови мне хоть одну причину мутить с ним. — Причину? — Ася приподнимает брови. — Ну во-первых… он… молодой. Он младше меня на девять лет, Тонь, не только мужчин под сорок тянет на молодых. Во-вторых… я ему нравлюсь. В-третьих, мне очень… как бы сказать? Интересно наблюдать, как в нем постоянно сражаются гопник и джентльмен. Когда он на смеси мата, слэнгов и — я даже не знаю — авторских неологизмов пытается выразить безграничное уважение и восхищение — это заслуживает внимания. Отсюда, кстати, в-четвертых: он уважает мое личное пространство, знаешь? Отказ от публичности отношений, личные границы, рамки, которые я ставлю. — Твою скрытность? — Можно и так сказать, — Ася пожимает плечом. — А еще он довольно горячий без рубашки. Ты вообще видела? Может, я неожиданно открыла в себе фетиш на татуировки. Так что это целых пять причин. Тебе хватит? Тоня задумчиво на нее смотрит и поджимает губы. — Ну… как знаешь. Ты даешь, конечно. Ася пожимает плечами. — Мое право. Могу давать тому, кому захочу. Тонька прыскает и качает головой, мол, ну что это за женщина — что это за женщина? *** Чуть позже Тоня беззастенчиво рассматривает официантов и официанток в их строгой форме. — Асюндр, а скажи своим гетеросексуальным взглядом, кто тебе кажется красивее, вон тот темный высокий парень? Вон, у столика с лысым мужиком в галстуке, видишь? У него ноги как у атлета. Так… Или вон та девчонка, блондинка с каре, видишь? С темной помадой? В колготках с черными бабочками на… левой ноге, вон? Ася разглядывает тех же официантов. — Сложный выбор, — соглашается она. — Наверное, даже я скажу, что парень ничего, конечно, но девчонка вообще огонь. Прямо… да. Тоня вздыхает. — Ты бы знала, в какой я сейчас би-панике. Только Ирке ничего не говори, ладно? Ася Ирке бы ничего не стала говорить даже при большом желании. *** Ася ненавидит себя за то, что она, кажется, по-прежнему та ещё гомофобка. Иры Кузнецовой рядом с Тоней в какой-то момент становится много. Они ходят вместе по торговым центрам и в кино, летают вместе отдыхать в теплые страны, фотографируются даже, хотя Тоня вообще не любительница фотографий, Асе ее всегда приходилось затаскивать под камеру силой. Ира приходит на их съемки и технички, иногда даже проникая за сцену и в гримерку, и Асе от этого иногда бывает немного душно. — И что, вам прям хорошо вместе? — осторожно, стараясь не обидеть, зачем-то уточняет Ася. Тоня искренне улыбается. — Да, прикинь, — в ее глазах проскакивает нежность, а у Аси почему-то сосет в животе, — я вчера паспорт забыла, а она мне в рюкзак запихнула. И еще у нас есть кот. Она сама жмурится, как кот, каждый раз, когда говорит о Люке, а Асе не нравится это «у нас». Коты не бывают общими. Коты они вообще довольно ничьи. Все в съемочной группе уже знают об этих отношениях, поэтому, если камеры выключены, они даже не пытаются что-то скрывать. Кузнецова в любой момент может, небрежно подняв голову от телефона, позволить себе притянуть Тоньку за шею и мягко поцеловать ее в улыбающиеся губы. Тонька иногда, обнимая ее, греет руки под Ириными свитшотами, даже не отрываясь от спокойного разговора с кем-то еще. Ася помнит, что у Тони всегда холодные пальцы и влажные ладони. Еще — что та обожает прикосновения. Ира дает ей все. Их отношения становятся чем-то обыденным совершенно для всех вокруг. Может быть, кроме Аси. *** Ира стоит у стены, а Тоня ее целует — медленно, вдумчиво, горячо. Ася не планировала это видеть, но им следовало понимать, что незапертый женский туалет вне кабинок — такое себе место уединения. И вместо того, чтобы мгновенно шагнуть назад и закрыть дверь, Попова зачем-то смотрит на то, как мягко двигаются их губы, и думает о слишком длинном и часто выглядящем совершенно порнушно Тонином языке. Который сейчас во рту Кузнецовой. Асе одновременно почему-то и неприятно до дрожи, и горячо. Девушки отрываются друг от друга; Ира поспешно отводит взгляд и прячет руки (до этого запущенные под Тонин свитшот), а Тоня потерянно рассматривает Асю. У нее сильно краснеют уши и скулы, и она рефлекторно облизывает и без того влажные губы, а потом шагает назад и вытирает их рукавом. — Сорян, — бормочет она немного сипло, неудачно пытается улыбнуться и посмеяться над этим и зависает, зачем-то глядя Асе в глаза и виновато, и… Ира коротко смотрит на них, и в выражении ее лица кроме смущения проскакивает что-то неясно новое. Асе следует извиниться и выйти, но в ней просыпается, должно быть, стерва. Она мнется пару секунд у входа и неловко указывает рукой на кабинки. — Я просто… — она прячет взгляд и проскальзывает мимо них к бежевой пластиковой двери, закрывая ту за собой на защелку. Она видит, как мнутся ноги Тоньки и Иры, слышит, как Кузнецова бормочет «пойдем» и за ними закрывается дверь. Ася зачем-то роняет голову на подставленные ладони. Волосы завесой закрывают ей лицо. Она совершенно случайно представляет, как ощущались бы губы Тони, если бы та решила поцеловать ее, а не Кузнецову. Ася целовалась в губы с девушками — в шутку в лагере, в шутку в универе, но это никогда не угрожало ее вере в собственную гетеросексуальность. Но сейчас… Сейчас она думает о том, как высокое, жилистое тело Тони прижимало бы ее спиной к холодной бетонной поверхности, а ее губы тесно прижимались к приоткрытым Асиным губам. Они были бы мягкие — куда мягче, чем губы мужчин, которых целовала Ася в своей жизни, и на подбородке не царапалась бы наждачкой щетина. Тоня бы пахла сигаретами и арбузной жвачкой, и ее гибкий язык умело бы хозяйничал во рту Поповой. И ее руки — может быть, они лежали бы на шее, поглаживая бы большими пальцами челюсть и скулы. Или, возможно, правая спустилась бы ниже, зарываясь пальцами в Асино бедро, сжимая его на грани боли, касаясь с внутренней стороны немного волнующе. А левая — левая бы скользнула под гладкую ткань рубашки, дразнящими движениями исследуя чашку бюстгальтера. А может… Ася сдавленно вздыхает и понимает, что слишком очевидно возбуждена. Она совершенно без понятия, что с этим теперь делать. *** Она влюблена в Тоню, и, кажется, очень давно — это осознание лишает ее возможности нормально функционировать на какое-то время. У нее только сжимается внутри желудок, трепеща ненавистными бабочками, а мысли сталкиваются в голове неуклюжими баранами, будто ей снова восемнадцать. Ася очень просто сейчас осознает, что так, как с Тоней, у нее не было никогда — чтобы человек перед ней понимал каждую ее мысль, — пусть даже иногда поражаясь способу выражения этой мысли до безудержного смеха и спрятанного в ладонях лица, — поддерживал каждую секунду и так просто и очевидно высказывал бесконечно мудрые истины. У нее не было этого ощущения безграничного комфорта, покоя и доверия, которое могло в одну секунду обернуться волной жара по телу и пересыханием во рту. У нее не было, чтобы могло быть так тихо после того, как она вывернула наизнанку всю себя, совершенно ничего не боясь и зная — ее поймут и примут. «Мне кажется, я запала на Тоню», — пишет она Сереже, потому что ей больше делать вообще нечего. «Ты ебнулась?» — отвечает ей Сережа. «Хотя бля» «Ну конечно» «Бля» «Приезжай» Ася выдыхает хоть немного облегченно, думая, что всем бы таких подруг, как Сережа. *** — Как там Скря? — спрашивает ее Тоня между делом. Ася возвращается в этот мир и жмет плечами. — Не знаю. Может, у него спросишь? — Так вы же вроде мутите. — Тонька затягивается сигаретой. Ася смотрит по сторонам — мини-автобус, в котором они едут, двигаться в ближайшем времени в этой пробке не собирается — и тоже достает из кармана пачку. — Уже нет, — Ася снова дергает плечом и морщится: ветер бросает уложенные дома волосы ей в лицо. — Да там ничего серьезного и не было. Так, больше секс, наверное. — А че так? — без особенного удивления спрашивает Тоня. Ася задумывается. Наверное, «так получилось» не потянет за ответ. — Просто… — вздыхает она, — просто, наверное, того, что было, и не могло надолго хватить. Может, первое время меня и вдохновляет и радует, что я ему нравлюсь, что он меня слушает… А потом хочется, чтобы он и сам говорил что-то, что будет меня интересовать и вдохновлять. — Похоже на объяснение, — кивает Тоня и стряхивает пепел сигареты на мокрый темный асфальт. *** Тонька приезжает в Питер в день перед концертом подозрительно мрачная и грустная, но говорить об этом не хочет, утыкаясь в телефон и прячась за козырьком кепки. У нее бывает такое настроение — у нее неожиданно заканчиваются ресурсы на общение, и она, буквально вчера бывшая душой вечеринки, замыкается в себе полностью и общается только с инстаграмом и «Нетфликсом». Сейчас это немного другое — без ресурсов она выглядит иначе. Сейчас Тоня закрывается осознанно, чтобы ни на кого не сорваться. — Все в порядке? — спрашивает Ася уже после второго концерта, на котором Тонька кричала и злилась до срыва глотки куда сильнее обычного. Тоня вздыхает, прикрывает глаза и до боли привычным движением зачесывает пятерней челку назад. — Пойдем пожрем что-нибудь, а, — просит она негромко, и Ася немного расслабляется — ее Тоня не отталкивает. — И я бы даже выпила. Они сидят в каком-то баре — там еда в три раза дороже своей стоимости, но они уже могут себе это позволить. Тоня вгрызается в бургер, запивая его бутылкой сидра, и Ася небольшими глотками отпивает какой-то авторский коктейль с фруктовым вкусом и джином. — Так что случилось? — уточняет Попова осторожно. Тоня шумно вздыхает. — Ира, — говорит она просто. У Аси внутри что-то ёкает. — Поссорились? — коротко спрашивает Ася. Тоня выдерживает паузу, мрачно и тускло смотрит в стакан и чешет бровь указательным пальцем. — Расстались, наверное, — в конце концов отвечает она. У Аси нет никаких прав ощущать удовлетворение, поднимающееся от низа живота до самых щек. — Ты уверена? — тупо спрашивает Попова. Тонька прерывисто вздыхает. — Да блядь, хз, я вообще плохо поняла, какого хуя произошло. Точнее, может, и понимаю, но это все равно так тупо до пизды, что… никакого смысла. Ася приподнимает брови. — Короче, — Шастун мотает головой и снова отпивает сидр, а потом морщится и оглядывается на барную стойку, — бля, надо покрепче чего-нибудь взять… Короче, ты смотрела «Фаворитку»? — Это который с Эммой Стоун? — теряется Ася. — Там еще «Оскар» за какую-то главную женскую роль дали этой… не помню, как ее зовут? Я не смотрела, но много слышала. Тоня кивает. — Там еще есть Рейчел Вайс, она, короче, еще была в этих старых фильмах с Брендоном Фрейзером, в «Мумии». Она сейчас стала как будто… круче выглядеть. А в этом фильме у нее энергетика вообще сумасшедшая какая-то. — Я примерно представляю ее, — кивает Ася. — Ну вот, я смотрела на нее в «Фаворитке», и, ну, решила подрочить в это время, — объясняет Тонька. — Ирка это увидела. И… — Она закатила тебе истерику из-за того, что ты просто дрочила на актрису? — искренне не поняла Ася, думая, что это и впрямь очень глупо. — Да истерики там не было, — Тоня запускает руку в волосы и снова тяжело вздыхает. — Просто через какое-то время после этого она решила, что нам непременно надо поговорить. И она сказала что-то типа… типа если мне нравятся высокие темноволосые женщины постарше, мне, возможно, стоит пересмотреть свою систему координат, или как-то так. У нас уже какое-то время не все идеально было, знаешь, но тут… Да при чем тут вообще высокие еще? Вайс вообще не высокая, я погуглила, это иллюзия какая-то, потому что она очень… очень powerful, типа, но нет, она же едва выше Ирки, блядь. Такая, блядь, чушь, хуйня полная, я не знаю… Ася старается удержаться от облегченного смеха, рвущегося из легких, и двигает стул так, чтобы сесть рядом с Тоней, а потом гладит ее по руке и плечу. Ей кажется, что она-то все понимает теперь замечательно, и — если Ирка была права (вдруг?) — и теперь ее шанс из полупрозрачного и совсем призрачного неожиданно стал почти реальным. Тоня выдыхает и опускает голову на ее плечо. Ася не знает, что сказать. — Может, оно и к лучшему, Тонь? — спрашивает она осторожно. — Если у вас уже были проблемы, тем более… — Я просто не понимаю, что ей не нравилось, — слабо бормочет Тоня. — Ну вряд ли проблема была в квартире в центре Москвы, — не удерживается от язвительной шпильки Попова и тут же прикусывает себе щеку с внутренней стороны. Тоня снова вздыхает. Асе очень хочется прямо сейчас высказать ей все, что вертится в легких; даже бабочки в ее животе пугаются этого и все вместе падают вниз, создавая сосущее чувство. Ася смотрит на пустое и печальное лицо Тоньки и думает, что она найдет слова как-нибудь в другой раз. *** Она не находит слов. — Караоке? — ржет Тонька. — Серьезно? — Я забронировала комнату, — заявляет Ася. — Ты не можешь отказаться. Только зайти внутрь и наслаждаться. У знакомого Асе караоке-клуба в Питере полуподвальное помещение и не так много отдельных кабинок для компаний, но атмосфера вполне приятная, и бармен ей знаком еще с тех времен, как она подрабатывала ведущей. — И че, только мы или парней тоже ждем? — ухмыляется Шастун, заставляя Асю начать немного нервничать. — Бля, наслаждаться я, может, и буду, а вот людям, которые это могут услышать, я, конечно, сочувствую — я еще от «Союза» не отошла. — По плану… только мы. А ты хочешь еще кого-то? — Ася оглядывается на нее, крутя головой в поисках администратора, чтобы их провели до забронированной кабинки. — Да нет, — Тоня засовывает руки в карманы. — С тобой неплохо, знаешь. Они (чуть позже, разобравшись с работой пульта и выбором песен на экране и заказав себе бутылку вина, пару бутылок пива и каких-то довольно случайных сырных закусок) с удобством разваливаются на мягком диванчике, смеясь и заливая алкоголем усталое от крика — не пения же — горло. Ася счастливо плывет в этом приятном полумраке, и руки Тони касаются ее слишком часто. Конечно, им там на двоих мало места. У них нет больше причин жаться друг к другу так близко. Ася не умеет говорить словами через рот о важном. Она подрывается на ноги и говорит: — Закрой глаза. — Че? — хмыкает Тонька. — Я выберу песню, но… ты закрой глаза. Это сюрприз. Можно сказать… Не знаю. Просто закрой. Потом поймешь. Шастун послушно зажмуривается и даже прячет лицо за ладонями, пока Ася влажными руками ищет нужную песню в списке; она специально уточнила ее наличие заранее, и теперь у нее слегка ведет колени. — Вставай, — тянет она Тоню на ноги и нажимает на «play». Тоня сначала хмурится, а потом распахивает глаза. — Я сошла с ума, я сошла с ума, — кричит Ася в микрофон и смотрит на Шастун неотрывно. — Мне нужна она, мне нужна она, мне нужна она! — Я сошла с ума, я сошла с ума, — подхватывает Тоня, но, кажется, сама не верит в то, что должна понимать. — Мне нужна она, мне нужна она! — Я со-шла с ума-а-а, — тянут фальшиво они вместе. — Мне ну-ужна она-а-а!       Меня полностью нет, абсолютно всерьез, ситуация HELP, ситуация SOS…       Я себя не пойму, ты откуда взялась? Почему-почему на тебя повелась? У Аси кружится голова, и они путаются в тексте, слишком мало глядя на экран и слишком часто — друг на друга; но Тоня честно допевает все до конца. Раз-два, после пяти, мама, папа, прости — отдается Асиным пульсом. — Я сошла с ума, я сошла с ума, я сошла с ума, я сошла с ума, — повторяет Ася практически заплетающимся языком, а Тоня смотрит на нее сложным и не до конца верящим взглядом. Ася думает, что та сейчас что-то скажет. Но Тоня для такого слишком отчаянная — она отбрасывает микрофон на диванчик, шагает вперед и целует Попову в губы. Ася растворяется в этом прикосновении целую секунду — Шастун отстраняется так же быстро, и Ася рефлекторно тянется за ней, не понимая, в чем проблема. Она сталкивается с недоверчивыми Тониными глазами, темно-зелеными, слабо блестящими в неоновом полумраке караоке-кабинки. Тоня облегченно выдыхает (потому что она поняла правильно и не ошиблась), а потом целует ее снова. Они заваливаются на диван. Тоня старательно выдирает хорошо заправленную под пояс высоких джинсов Асину футболку и запускает под нее прохладную руку, вцепляясь в ее мягкую талию и легко поглаживая случайными касаниями подтянутый живот; Ася, не зная, куда деть руки, запускает их в короткие Тонины волосы. Тонька Шастун снова пахнет алкоголем и сигаретами, когда целует Асю в губы и углубляет этот поцелуй неспешно и уверенно; еще от нее всегда пахнет весной, и Асю до одури ведет. — А если бы я не поняла? — спрашивает Тоня. — Если бы я подумала, что ты просто шутишь над моей ориентацией? Я почти подумала. Ася неуверенно жмет плечами, потому что нормального плана у нее и не было. — Ну, на крайний случай там еще были «Нас не догонят» и «Покажи мне любовь»… которая «Я твоя не первая». Она тянется снова за поцелуем, но Тоня подскакивает на ноги. — Тут есть «Нас не догонят»? А ты молчишь! Вставай давай — не-бо уронит ночь на ладони — погнали, ебать, кайфанем! Асю затапливает нежностью. *** Ася пялится в потолок, думая о жуткой слабости в ногах и о том, что голова Тони совершенно отдавила ей плечо, и рука теперь вся затекшая, колется иголками. У нее липкое тело и ей как-то глупо хорошо. Она мягко целует вихрастый Тонин затылок — та уже задремала. Тонька вечно отрубалась после секса. — Кто кому достанется, выпадет монетками, — тихо, тонко и совершенно бездумно тянет Попова в тишину комнаты, представляя, как слова утягивает прохладный осенний ветер в приоткрытую щель форточки. — Кто кому останется нервами, таблетками. Она плавно набирает воздух в легкие. Ася лежит в московской Тониной квартире, но ощущает себя практически как дома. — За ночными окнами закричит, сломается — это не считается, это не считается; верная-неверная, тихая, печальная, я твоя не первая… — Ты моя нечаянно, — бормочет Тоня в ее шею сквозь дрему, случайно или намеренно меняя текст. Она возится в одеяле и простыне своими длинными конечностями и цепко обнимает Асю крепче. — Покажи, покажи, покажи, покажи, покажи, покажи мне-е лю-бовь, — сквозь улыбку просит Ася, глядя на нее и осторожно пальцами убирая случайные пряди волос с ее лба. Тоня приоткрывает глаза. — Там слишком много «покажи», — невнятно сообщает она. — Теряет смысл. — Может быть, это подчеркивает смысл слова «любовь», — предполагает Ася, и Тонька даже приоткрывает глаза чуть шире. — Я не была готова к таким философским рассуждениям, — говорит она, слегка потягиваясь. — Это скорее семантика, чем философия. Тоня шумно вздыхает и целует кожу под Асиной ключицей, а потом поправляет подушку, чтобы положить на нее голову и плечи. Тоня действительно худая и высокая, с узкими бедрами и не очень большой грудью, но ее тело сейчас кажется Асе тоже очень красивым — каким-то закономерно плавным, таким, каким оно всегда должно было быть. — О чем ты думаешь? — спрашивает она у Шастун. Та пожимает плечами. — А ты? Ася обычно фыркает на такой перевод вопроса, но сейчас просто пялится в светлый потолок и пытается собрать разрозненные мысли в кучу. — Не знаю, — негромко говорит она. — Мы с тобой и вправду вышли какие-то случайные — еще бы чуть-чуть, и ничего не получилось, знаешь. — Во рту росли грибы, — бормочет Тоня. Ася не понимает. — Если б да кабы, то б во рту росли грибы, — повторяет она целиком и вздыхает. — Получилось же. — А я не об этом, — Ася качает головой. — Я думала… А что, если бы кто-то из нас был бы мужчиной? Знаешь? Например, ты, я не знаю. — Лучше бы и вправду я, — соглашается Тоня. — Ты была бы очень гейским мужиком. Ася фыркает. — Но я о том, что… получилось бы у нас? Ты же тоже слышала про эту фантастику про тысячи вселенных, знаешь? Что бы у нас вышло? И вышло бы вообще? А если бы мы обе родились мужчинами, что тогда? Тем более в нашей стране… Нам и так тяжело, но сейчас на нас скорее будут дрочить, чем бить, — она морщится и дергает плечами. — Представляешь, где-то там есть тысячи вселенных, где мы незнакомы, или знакомы, но не… не вместе, знаешь. По сотням каких-то тупых причин. Я… не знаю. Это кажется таким странным. Вдруг я бы так и думала, что я совсем гетеро, или что-то такое, или мы бы испугались обе, потому что это бывает. Мне до сих пор страшно, что я тебя… Она осекается. Тоня внимательно смотрит на нее своими теплыми зелеными глазами, подтягивается по кровати и нежно прижимается к ее губам, кладя ладонь на ее щеку. Ася привычно и податливо приоткрывает рот ей навстречу, пуская гибкий Тонин язык между губ и немного снова возбуждаясь от мысли о том, где еще бывал этот невозможный язык. Тоня отстраняется и падает назад на подушку, странновато дергая бровями. — Нет, никаких грибов не нашла, — сообщает она, причмокивая губами. Ася с резким смешком выпускает из легких воздух и смотрит на Тоню ласково. — Так что ты думаешь? — просто спрашивает она еще раз. Тоня пожимает плечами. — Думаю, что нам надо будет полазить по сайту секс-шопа на днях. Там, кажется, был страпон прикольный, блестящий такой, сине-розово-фиолетовый, красивый, мне пойдет. Попова фыркает и тыкает ее пальцами под ребра; Тонька дергается от щекотки и хихикает, плотно прижимая руки к подмышкам. Ася старательно атакует ее, потому что боязнь щекотки — это главная, если не единственная Тонина слабость против нее, а громкий Тонин хохот отражается от стен и наверняка слышен соседям, и это наполняет ее безграничным ощущением дома. — А еще? — Еще? — Шастун часто дышит и смотрит то в Асины веселые голубые глаза, то на ее влажные губы. — Еще ты фальшивишь, когда поешь, пиздец, Ась. Нет! Я… Ее следующие слова тонут в ее же громком хохоте. Ася успевает быстро чмокнуть ее запрокинутый подбородок и ласково ухмыльнуться, ни на секунду не прекращая пытку. ~~~ Тоня думает, что это, на самом деле, здорово, что они тянули так долго. Тоня точно знает, что такое любовь: ты не можешь говорить о любви, пока твоя грудь не будет плавиться от нежности от взгляда именно на недостатки человека в моменты его уязвимости. Тоня целует приплюснутый кончик Асиного носа, убегая за дверь, и гладит растрепанные волосы, когда та лежит на ее коленях перед телевизором. У Аси почти всегда есть синяки под глазами, которые та тщательно замазывает, выходя из дома, а в густых темных волосах уже появляются отдельные седые, у нее тонкие морщинки в уголках глаз, между бровей и на лбу, и зимой обветривается кожа на тыльной стороне ладоней. На ее длинных и красивых ногах зимой появляется редкая щетина темных волосков, и ее маникюр далеко не идеальный через три недели после похода к мастерице. Асины голубые глаза светятся редкой любовью и нежностью, когда она смотрит на первые пятерки сына, принесенные из школы, и она допоздна (Тоня уже задремывает прямо в кресле) вырисовывает с ним в тетрадях заглавные прописные «Н», потому что у Кирюхи те получаются откровенно херово, загибаясь куда-то внутрь. Тоня в этих прописях смысла не видит — Ася сама пишет записки на холодильник как курица лапой, но Тонька же ее прекрасно понимает. Ася на удивление не любит романтические комедии, всегда предпочитая им фильмы Тарантино, и, кажется, все-таки имеет среди проблем и загонов какие-то отголоски анорексии, потому что ест без Тониного контроля в лучшем случае через раз. Она умеет, но очень не любит готовить, громко сушит феном волосы в семь утра (окей, эта привычка точно вываливается из тех, что Тоня воспринимает с нежностью) и делает селфи буквально с каждым хуем, нарисованным на стенах Петербурга. Если честно, в Питере даже хуи какие-то культурные, но Шастун к этому привыкает. Тоня думает, что ничего бы этого не было, если бы Ася поняла, что ей тоже могут нравиться женщины, еще в самом начале, когда Тоня была в нее случайно и по уши влюблена. Тоня смотрела на нее, абсолютно идеальную — взрослую, уверенную в себе актрису театра и кино, умную до пизды и прилетевшую с какой-то своей планеты, начитанную, спортивную, красивую, странную. Наверное, тогда бы Тоня не смогла понять достаточно быстро, что Ася тоже просто человек. Сейчас — сейчас Тоня только влюбляется в нее сильнее за эту слабость и человечность, потому что они только означают, что Ася пускает ее сквозь свои границы и идеальный макияж в свою жизнь. Тоня иногда такая по-глупому романтичная — ей хочется сказать «сердце». В глубине души она знает, что этого ей хочется в любой вселенной.