Снег на песке

Все произошло за считанные секунды, но каждый миг намертво отпечатался в ее памяти. Вот беседа двух братьев принимает опасный оборот. Бьянка осознает, что они с Амреном в западне. Она лихорадочно озирается по сторонам в поисках спасения, но тут ей грубо заламывают руки за спину, да так больно, что на глазах выступают слезы. Вот на Амрена наваливается куча стражников. Короткая яростная схватка, каким-то чудом ему удается их раскидать, но тут схвативший Бьянку громила с силой швыряет ее об угол. Удар, искры из глаз. Она сползает на пол. В ушах — гулкий звон, во рту — кровь от прикушенного языка. Хочется свернуться калачиком и больше не шевелиться. Нет… она должна… помочь… Цепляясь за стену, она кое-как поднимается на ноги. Раскалывается голова, подгибаются колени. Помочь… Амрену… Спотыкаясь о стражников на полу, Бьянка долго, невыносимо долго, словно в кошмарном сне, бредет к двум сцепившимся телам. Ватными руками хватает убийцу за шиворот, пытается оттащить… Все равно что двигать гору… Со всей мочи лупит кулаками по спине… Он даже этого не замечает. Хрип Амрена разрывает ей сердце. Ладони лихорадочно шарят по одежде палача, в тщетных попытках хоть за что-нибудь зацепиться… Что это? Рукоять! Пальцы накрепко смыкаются вокруг холодной стали. Бьянка рывком выхватывает кинжал из ножен гвардейца. Стремительный взмах и лезвие легко, почти без сопротивления, пронзает толстое сукно и входит в мягкую плоть. Получи, мразь! Еще! Еще и еще! Яростно, зло, хаотично. Оставь Амрена в покое, паршивый ублюдок! С кинжала капает кровь, алые брызги летят во все стороны… Казалось, прошла целая вечность, прежде чем убийца ослабил хватку. Когда он наконец обмяк, Бьянке с огромным трудом удалось спихнуть тяжелую тушу с Амрена. Тот ничком лежал на ковре. Вставай! Очнись! Только не умирай! Несколько мучительно долгих секунд он не подавал признаков жизни, затем судорожно втянул воздух ртом и закашлялся. Хвала Ньоруну, живой! Она обхватила его подмышками и кое-как поставила на ноги. Сзади послышалась возня — стражники начали приходить в себя. — Бежим! — Бьянка вцепилась в его руку и потащила за дверь. Они выскочили на улицу. К ним бросились гвардейцы, на ходу вытаскивая сабли. Амрен впечатал кулак в зубы одному из них, Бьянка врезала коленом в пах другому. Пока те корчились на земле, беглецы смешались с толпой и растворились в лабиринте домов и кривых переулков. *** Добравшись до убежища, Амрен первым делом велел усилить охрану. — Думаешь, Селим нападет на тебя здесь? — встревожено спросила Бьянка, когда они вошли в покои. — Если бы он мог, то давно бы уже это сделал. Но осторожность не повредит, — он повернулся к ней и взял ее ладони в свои. — Ты вся дрожишь. Прости меня, идиота, я должен был это предвидеть. Он притянул ее к себе. Бьянка порывисто уткнулась носом в его плечо. Теперь, когда опасность миновала, ее начало трясти. Петля вокруг шеи любимого человека, его надсадный хрип — это был самый жуткий момент в ее жизни. — Я до смерти перепугалась, — призналась она. — Прости. Я осел, — он ласково погладил ее по волосам. — Клянусь, больше такого не повторится. — Одного не пойму, почему они так упорно пытались тебя задушить? У них ведь были сабли и кинжалы. — Традиции у нас такие, — Амрен потер шею, вокруг которой яркой лентой багровел след от веревки. — Закон запрещает проливать кровь членов династии. Если бы кто-то из них зарезал меня у всех на глазах, его должны были бы казнить. Поэтому принцев обычно душат шелковым шнуром. — «Душат принцев»? — недоуменно переспросила Бьянка. — И часто у вас такое бывает? С тяжелым вздохом Амрен опустился на диван. Она присела рядом. — Знаешь, какой первый приказ отдает новый султан, едва взойдя на престол? — спросил он. — Какой? — Он велит казнить всех своих братьев, включая грудных младенцев. Даже беременных наложниц суют в мешки и бросают в море. Бьянка ошеломленно уставилась на него. — Что, правда?! — Увы. Таковы наши традиции. — С ума сойти! А если султан вскоре помрет, кому тогда достанется трон? — Обычно к тому времени у него уже есть наследники. А если нет, то он убивает братьев после того, как у него рождается первый сын. — Жуть какая! — содрогнулась Бьянка. — Согласен, — кивнул Амрен. — Когда мой отец стал падишахом, из дворца вынесли восемь гробов. И вот, зная обо всем этом, я, идиот, отчего-то решил, что ко мне это не относится. Мы ведь с Селимом поклялись друг другу, что если кто-то из нас станет султаном, то он ни за что не казнит своих братьев. Теперь я убедился, чего стоят его клятвы, ишак безмозглый. И ты могла пострадать из-за моей глупости. Бьянка прильнула к нему. — Не бери в голову, любимый. Слава Ньоруну, все обошлось. Зато теперь ты знаешь, кто на самом деле хочет тебя убить. — Теперь знаю, — Амрен печально вздохнул. Бьянка с беспокойством вгляделась в его лицо. Опущенные уголки рта, резкая морщина между бровями — он казался очень подавленным. — Тебе нехорошо? — она прижалась губами к его виску. Кожа была соленой и влажной от проступившей испарины. — Нет, все нормально, — ответил он. — Просто… нахлынули воспоминания. — Плохие? — Да… — Поделишься? Амрен поднял на нее измученный взгляд. Белки глаз были красными из-за лопнувших сосудов. У Бьянки сжалось сердце. — Да, думаю пришло время все тебе рассказать… погоди секунду. Поднявшись с дивана, он подошел к настенному шкафчику и достал из него бутылку. — Принести чего-нибудь к вину? — Не нужно, — Бьянка мотнула головой. Амрен уселся рядом и наполнил бокалы. — Как ты знаешь, моя мать родом из Хейдерона, — начал он свой рассказ. — Совсем юной она попала в гарем моего отца — тогда он еще был не султаном, а всего лишь наследником. До меня у него рождались только девочки, так что я — его первый сын. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь ажурные ставни и золотистыми бликами играли на лице возлюбленного. Бьянка пригубила вино. Сладкая густая жидкость медленно потекла в горло, оставляя во рту приятное виноградное послевкусие. Гораздо лучше той бурды, что им наливали тогда в кабаке. — Наверняка он очень обрадовался твоему рождению? — предположила она. — Еще бы, — хмыкнул Амрен. — Правда к матери он вскоре остыл. У него начали появляться новые фаворитки, и одна из них — мать Селима — задумала стать главной. — И ей это удалось? — Бьянка снова сделала глоток. — Да. Интриги, козни — и в конце концов большинство в гареме приняло ее сторону. Если отец всерьез увлекался какой-нибудь наложницей, то Зухра делала все для того, чтобы ее устранить. — Каким образом? — Яд, кислота, кинжал — способов целая куча, и Зухра ничем не гнушалась. У нее было полно прихлебателей: евнухи, служанки, другие рабыни — почти все плясали под ее дудку. — И как же к этому относился султан? — Перед ним она строила из себя невинную овечку и в итоге всегда выходила сухой из воды. — Да уж, — Бьянка допила вино. — А что же твоя мать? — Она сразу поняла, откуда ветер дует, и старалась лишний раз не высовываться, — Амрен снова наполнил бокалы. — Она видела, насколько опасна Зухра, и решила отойти в сторону, не бороться за внимание отца. До поры до времени Зухра ее не трогала, ведь одно дело — избавиться от простой рабыни, а другое — покуситься на мать наследника. Амрен отпил из бокала, и на его нижней губе осталась рубиновая капелька вина. Потянувшись к любимому, Бьянка ткнулась в его прохладный сладкий рот. Он нежно поцеловал ее, затем продолжил рассказ. — Когда у Зухры родился Селим, она захотела посадить на трон именно его. Несколько раз она покушалась на мою жизнь, но мать была настороже. Она даже сама готовила мне еду, чтобы мне не подсыпали яд. Однажды, когда я был еще совсем мал, служанка Зухры попыталась задушить меня подушкой, но ее поймали, и на допросе она призналась, кто ее подослал. — Ну и дела! — Бьянка возмущенно покачала головой. — Надеюсь, эту гадину наказали как следует! — Служанку казнили, — Амрен наполнил опустевшие бокалы. — А Зухру? — Ей, как обычно, все сошло с рук. Она будто околдовала отца, он верил лишь ей одной. Даже если он и догадывался, что у нее рыльце в пушку, то каждый раз прощал ее. — Вот стерва! — с негодованием бросила Бьянка. — После того случая она надолго затаилась, сделала вид, будто смирилась с тем, что повелитель считает главным наследником меня, а не Селима. Она позволила нам общаться. Мы с ним даже сдружились… как я думал, наивный осел, — Амрен горько усмехнулся. — А у нее были другие дети? — спросила она. — Три дочери. Поначалу, когда ее власть в гареме не была такой сильной, некоторые наложницы успели родить султану еще нескольких сыновей. Я уже говорил, что у меня есть и другие братья. — А она не пыталась тоже от них избавиться? — Пыталась, конечно. Двое умерли совсем крохами. Никто не знает от чего, но скорей всего не обошлось без ее вмешательства. А еще я помню, как в гареме время от времени раздавали сладости в честь того, что очередная наложница забеременела, а вскоре после этого она или куда-то исчезала, или у нее был выкидыш, или с ней происходил несчастный случай. — Кошмар, бедные женщины! — Да, такая вот она, райская жизнь в гареме, — Амрен допил вино. — И что было дальше? — Так продолжалось до тех пор, пока мне не стукнуло четырнадцать. Я считался почти взрослым. Через пару месяцев мне бы уже начали собирать собственный гарем. Но тут мать совершила ужасную ошибку. Амрен осекся, и по его лицу словно пробежала тень. Очевидно, ему было нелегко об этом говорить. — Погоди, принесу вторую бутылку, — он поднялся с дивана. Откинувшись на спинку, Бьянка задумчиво уставилась в потолок. На фоне густой фиолетовой тени трепетали оранжевые отблески свечей. От выпитого вина немного кружилась голова. Бьянка на удивление живо представила все то, о чем рассказал Амрен. Сотни женщин, запертые в гареме, которым позволено любить лишь одного единственного мужчину. Призрачная надежда на счастье вынуждает бороться за его внимание всеми доступными способами. Но даже добившись желаемого, нельзя ни на секунду расслабиться, ведь на пятки уже наступают другие… Да уж. Не позавидуешь такой судьбе. Вернулся Амрен и снова наполнил бокалы. На этот раз вино было терпким и вязким, слегка било в нос и оставляло душистое послевкусие недозрелого винограда. — Твоя мать совершила ошибку? — переспросила Бьянка, когда они сделали по глотку. — Она… влюбилась в одного евнуха… — запинаясь, проговорил Амрен. Слова давались ему с явным трудом. — Изменила отцу. — С евнухом?! — Бьянка непонимающе уставилась на него. — Как? Ведь они же… Она замялась, не зная, как закончить свою мысль. Ей приходилось читать, что в Алькантаре некоторых рабов лишают мужского естества, чтобы они не посягали на охраняемых ими женщин. Но, разумеется, большую часть подробностей авторы стыдливо умалчивали. — Как бы тебе объяснить, — смутился Амрен. — Мне не раз приходилось видеть, как мерин покрывает кобылу… Но, честно говоря, я не знаю, и не хочу знать, как далеко они с матерью заходили. Передо мной они не отчитывались. Колеблющиеся огоньки свечей расплывались перед глазами, но в голове было на удивление ясно. В принципе нет ничего удивительного в том, что молодая здоровая женщина влюбилась в мужчину, даже несмотря на его увечье. — И ты знал об их связи? — спросила она. — Конечно нет, — ответил Амрен. — До того самого момента, когда мать примчалась ко мне среди ночи и сказала, что надо бежать. — Почему? Что произошло? — Оказывается, Зухра давно за ними следила, и в тот вечер застукала их на горячем. — В постели? — Нет, — горько усмехнулся Амрен. — Они встречались в саду, обнимались, целовались… точно не знаю. Но и этого более чем достаточно. Бьянка недоуменно взглянула на него. — А разве нельзя было все отрицать? У этой Зухры ведь не было доказательств? — К сожалению были. Этот осел хранил у себя любовные письма матери, и Зухре удалось их стащить. На следующий день султан как раз возвращался с охоты, и она бы тотчас ему донесла. Нас бы казнили без лишних разговоров. — «Вас»? И тебя? — И меня. — А ты тут причем? — Измена падишаху — тяжкое преступление. Меня, как сына прелюбодейки, тоже бы не пощадили. — Какой бред! — Бьянка чуть не поперхнулась вином от возмущения. — Дети не отвечают за проступки родителей. — У нас отвечают, — пожал плечами Амрен. — Да уж, — вздохнула она. — И что было дальше? — В ту ночь мы сбежали. Пробрались через тот потайной ход — я, мать и ее любовник. Мы спрятались в городе у его брата и ждали подходящего случая чтобы уехать… — он судорожно отхлебнул из бокала. — Но через пару дней в его дом ворвались стражники… Бьянка напряженно вглядывалась в его лицо. В призрачном мерцании свечей оно казалось отстраненно чужим. Темные провалы глаз, блестящий от пота лоб… Воздух в комнате будто сгустился от напряжения. — Они схватили их, а мне удалось бежать, — Амрен осекся. Повисло тягостное молчание. Грудь Амрена тяжело вздымалась в такт его дыханию, а зрачки, ни на чем не останавливаясь, беспорядочно метались по сторонам. — Что султан сделал с ними? — тихо спросила Бьянка. — Казнь состоялась на следующий день. Любовника матери бросили в кипящее масло. А ее… — он шумно сглотнул. У него затряслись руки. Отставив бокал, Бьянка притянула Амрена к себе. — Не надо, — сказала она, укачивая его словно ребенка. — Не говори, если это так больно. — Он приказал заживо содрать с нее кожу, — еле слышно прошептал он. Ее словно ударили под дых, разом вышибив весь воздух из легких. Обжигающий мороз пробежал вдоль позвоночника, рот распахнулся в беззвучном крике. Она крепко прижала Амрена к груди. — Это было на рыночной площади, — хрипло заговорил он. — Как она кричала… Эти крики до сих пор снятся мне по ночам. Ее привязали к столбу и оставили умирать. Ночью я зарезал стражников и подобрался к ней. Она была еще жива. Вся в крови… Я видел каждый мускул, видел, как пульсируют вены… Она умоляла меня избавить ее от страданий. — И что ты сделал? Он сдавленно всхлипнул. — Я убил ее. Вонзил кинжал в ее сердце. Ты понимаешь, Бьянка, я убил свою мать! Ее прошиб ледяной пот, горло сдавило мучительным спазмом. Она притянула Амрена к себе, а он крепко, до боли, обхватил ее руками, тычась в нее, будто слепой котенок. Его плечи вздрагивали, он рыдал у нее на груди, и ее сердце разрывалось на части. Проклятые жестокие традиции! За что? Он не заслужил такого! Хотелось кричать, но она была в состоянии лишь плакать, в полной мере разделяя с ним его горе. — Ты не убил ее, — наконец через силу выговорила она. — Ты облегчил ее муки. Ты не мог сделать для нее большего. Амрен судорожно вздохнул. — Я не знаю… — его голос дрожал. — Я столько лет винил себя в ее смерти, в том, что не смог всего этого предотвратить. — Но что бы ты сделал? Ты ведь даже не знал об их связи. — Может, если бы я был к ней внимательнее, я бы заметил… Уговорил ее одуматься, порвать с ним, пока не поздно… — И она бы тебя послушала? — Не знаю… Думаю, нет. Она сама прекрасно понимала, чем ей это грозит. — Значит, ты ни в чем не виноват. — Может быть… не знаю… Я испытал такую боль, что дал себе слово ни к кому не привязываться, никого больше не любить… Столько лет я жил как в тумане. Но появилась ты… Ты чем-то напомнила мне ее. Тот же акцент… те же глаза… Я возродился рядом с тобой. Бьянка крепко прижала его к груди. Жгучие слезы текли по ее щекам. Весь сегодняшний день стал для нее сильнейшим потрясением. Она чуть не потеряла любимого, и если бы он погиб, она бы тоже умерла вместе с ним. А сейчас он обнажил перед ней душу, и это откровение будто сделало их единым целым, заставляя ее как наяву ощущать его боль, и переживать то, что пережил он. Амрен успокаивался в ее объятиях, его дыхание стало ровнее, напряжение отпускало. — Но что было дальше? — наконец спросила она. — Что ты делал потом? — Прости, что-то я раскис, — шмыгнув носом, он отстранился и подлил в бокалы вина. — Всю ночь я просидел возле нее, а наутро пришли новые стражники и напали на меня. Я похитил лошадь одного из них и сбежал, но они кинулись за мной и загнали глубоко в пустыню. Бьянка сделала небольшой глоток. Она уже выпила слишком много, и на этот раз вино показалось неприятно крепким. Ее передернуло. — Много их было? — Да. По дороге еще и городские стражники подписались. Уйти мне все-таки удалось, но я заблудился. Лошадь сдохла, и я оказался один посреди пустыни без капли воды. Бьянка вздрогнула, вспомнив, какие мучения она испытала среди раскаленных песков. — И что потом? Как тебе удалось выжить? — Я уже потерял сознание, но тут на меня наткнулся Абдул. Он отнес меня в свое племя, и я остался с ними, мне ведь было все равно больше некуда идти. Два года мы кочевали в пустыне, но потом я все-таки решил вернуться в город. — Почему? Тебе было плохо с ними? — После того, что случилось с матерью, хуже быть уже не могло. Нет. С ними было спокойно. Предсказуемо. Днем мы спали, ночью передвигались. Они научили меня выживать в пустыне, находить воду, ориентироваться по звездам. — А почему ты ушел? — Мне стало скучно. Дни как песчинки похожи друг на друга, а вокруг одни барханы да верблюды. Мне надоело. Я пытался научить этих людей читать и писать, но им это было не нужно. Только Абдул интересовался тем, что происходит вокруг, и когда я решил уйти, он отправился вместе со мной. — А разве возвращаться в город было не опасно? Тебя ведь могли убить. — За два года меня давно сочли погибшим. Да и поначалу я закрывал на людях лицо… Вот уж не думал, что Селим узнает меня через столько лет. Амрен замолчал. Несколько минут они провели в тишине. В голове Бьянки калейдоскопом проносились мысли о тех страданиях, что ему пришлось испытать, и на глаза вновь навернулись слезы. Он обнял ее за плечи и внимательно вгляделся в ее лицо. — Да ты, я смотрю, уже совсем пьяная. Пойдем спать! — Ничего я не пьяная! — заплетающимся языком возразила она. Его измученное лицо озарилось легкой улыбкой, как будто робкий лучик солнца блеснул из-за туч. Он притянул Бьянку к себе и крепко обнял ее. — Знаешь, а мне стало намного легче. Спасибо, что выслушала, сокровище ты мое. Она уткнулась носом в его плечо, разомлев от вина и запаха любимого человека. Поднявшись с дивана, Амрен взял ее на руки и отнес на кровать.