Денки — Даичи Гетен — Арэто
«Ты сравнима с северным сиянием: Поцелуй отдает хладным дыханием, Тушь ресниц синей неба Антарктики, Всегда в движении — Ни грамма статики. *** Тени век — свечение тихого неба. Обнимаю тебя — это победа, Дрожу, как замерший первопроходец. На землях забытых ты — мой полководец».
Второй куплет песни, исполняемой группой «Дыхание Антарктики», подходит к концу, и Арэта предается сбивчивым движениям, погружаясь в море резвых ударов барабанов. Он размахивает микрофоном, точно скипетром, и поочередно указывает им на актеров «Академии», которые внимают каждому его слову и двигаются в такт. Даичи — в первом ряду, подпевает уверенно, но недостаточно громко — шум музыки перекрывает его слова, однако немое представление парня прерывает протянутая рука Арэто, облаченного в душную шубу Гетена. Он широко улыбается и шевелит пальцами, приглашая актера на сцену, и тот почти сразу соглашается. Даичи перешагивает через порог низкой сцены и начинает петь вместо вокалиста припев.«Северное сияние: Магия звезд Горит в ее глазах. Северное сияние (Сияние) И сладкий привкус льда На моих губах»
Последний такт завершается, и барабанщик отмечает один из главных хитов коллектива шумным ударом. Группа людей аплодирует Арэто и «Денки», и «Дыхание Антарктики» покидает сцену, смешиваясь с небольшой толпой, работавшей над сериалом.Кацуки Бакуго — Кичиро Фумикаге Токоями — Фумайо
— А ты классно поешь, — подходит к коллеге по цеху Кичиро и жмет тому руку. — Да ладно тебе, — неуверенно принимает комплимент экранного Кацуки желтоволосый. — Эй, Кичиро, Даичи, давайте к нам, — зовет их «Киришима», сидящий за одним столом с экранными Шото, Хизаши, Очако и Мина. — Иди, — кивает он актеру, сыгравшему Денки. — Я присоединюсь позже. — Ты в порядке? — спрашивает у него приятель. За последние две недели ранее общительный юноша стал замкнутым и будто начал избегать взаимодействия с другими, особенно с Шоджи. Каждый раз, когда съемки подходили к концу, он, не прощаясь с человеком, с которым когда-то ладил больше, чем с остальными, покидал площадку. Все это замечали, но не решались лезть к Кичиро с расспросами, однако время шло, ничего не менялось, и Даичи решает, что продолжать стоять в стороне — недопустимо. Да, работа над сезоном подошла к концу, однако впереди еще два месяца различных интервью, фотосессий и публичных выступлений, и, пусть Кичиро более не скован бременем видеть коллег так часто, он все еще будет сталкиваться с дискомфортом. Конечно, можно назвать это профессионализмом, но, если отбросить его маску, в глубине души «Денки» просто переживает за приятеля: видеть Кичиро таким — непривычно и даже больно. — Да. — Что-то случилось? — Голова раскалывается. Я выйду на воздух, — конечно, «Каччан» понимает, что вопрос был о другом, но все же делает вид, что не уловил волнения коллеги по цеху. — Правда, я подойду позже. Кичиро исчезает в высоких двойных дверях, и Денки понимает: не подойдет. Экранный Кацуки преодолевает несколько метров, заворачивая за угол здания и приближаясь к уличным столикам, которые в дневное время суток укрывают тенью большие зонты. Он садится на белый пластиковый стул, выбрав единственный стол, который не скрыт белым куполом, и утопает взглядом в небе: облачная ткань тонкая, однако ее достаточно, чтобы скрыть тусклый свет далеких звезд. — Что, тоже записался в аутсайдеры? После меня будешь, — он поворачивает голову и видит за собой упершегося о стену строения актера, играющего Токоями, которого ранее не заметил. Тот крепко держит сигарету между большим и указательным пальцами и часто затягивается, будто боясь хоть на секунду заполнить легкие кислородом вместо густого дыма «тяжелых» сигарет. — Привет, — отвечает ему незаинтересованный Кичиро. — Все так плохо, что даже не станешь лезть мне в душу? — парень в темно-фиолетовом костюме садится за тот же столик, слева от актера, и, едва потушив бычок, бросает его прямо в траву, не заботясь о последствиях. Кичиро возмущенно хмурит брови и ногой тушит еще горящую сигарету. — Тогда позволь это сделать мне, герой-любовник. Внутри «Бакуго» все переворачивается, но он не подает вида — по крайней мере, он надеется, что по нему невозможно прочитать беспокойство быть пойманным. — Девушка бросила? — продолжает Фумайо, после чего Кичиро расслабляет плечи. — Не совсем. Я не так е… Ее понял, — почему-то юноша все же начинает свой рассказ, следя при этом за всеми местоимениями и опуская детали, чтобы актер не догадался, — проявил инициативу. И теперь все очень странно. — Ты не так часто тусуешься с девчонками, — Фумайо поджигает следующую сигарету и тут же долго затягивается. — Она не со съемок. — Как же херово ты врешь, — кидает в него «Токоями» и коротко смеется, положив одну ногу на другую. Они не держат зрительный контакт — продолжают разглядывать небо, будто в надежде, что бескрайняя тьма расступится и оголит блеск раскаленных светил. — Мы буквально живем здесь. У нас времени — на поспать невнятно, да и то — если повезет. Тем более это касается таких важных шишек, как ты. — Да уж, — Кичиро настолько фрустрирован, что у него не хватает сил на споры, оправдания и даже на то, чтобы прекратить неприятную беседу. Возможно, в глубине души он ищет, с кем мог бы поделиться. Сейчас отчаяние подступает к краям бокала, поэтому даже отчужденный и хамоватый Фумайо, насквозь провонявший «Winston 8», подойдет. — Я не собираюсь выпытывать имя, мне плевать. — Ага, — соглашается с ним Кичиро и скрещивает руки на груди, отчего ткань пиджака натягивается и впивается в кожу. — В общем, мы выпили, стали играть в «Правду или действие», я сделал первый шаг — полез с поцелуем. Меня не оттолкнули, но… Черт, чтоб я еще хоть раз у кого-то не спросил согласия, прежде чем что-то делать. Веду себя, как мужлан из нулевых. — Боже, какой же ты правильный, — на это Кичиро смеется и прикрывает глаза, опуская подбородок. — И что было дальше? — А дальше — я сбежал, поджав хвост. — Как маленький пугливый шпиц, — комментирует Фумайо, и, наконец-то, дает себе передышку. Он выпрямляет руку и стряхивает пепел. — То есть, ты, ты не обсудил это? — Ага. — Что ж, похвально, — саркастично произносит «Токоями». — Дерьмово быть подростком. Ты переживаешь столько нового в жизни, столько «первых раз». Первые ссоры, первая работа, первая влюбленность, первый отказ. И мне кажется, что боль, которую я ощущаю… — Фумайо закатывает глаза, но молчит, не отвлекаясь от рассказа коллеги и возвращаясь к табаку. — Ее так много, что это кажется чем-то неправильным. — Я, конечно, так себе психолог, но я думаю — все дело в неизвестности. Ты не обсудил произошедшее, вы не расставили точки над «i», и ты бегаешь от этого человека, что делает все лишь хуже. — Хорошо подмечено, — у Кичиро становится спокойнее на душе, и он поворачивает голову в сторону коллеги впервые за их диалог. — Ну, а что с тобой? — А что со мной? — Почему ты такой? — Я смотрю, тебе легче. Снова лезешь мне в душу? — Фумайо встречается взглядом с Кичиро и, на этот раз все же потушив бычок, бросает его уже в урну. — Я просто мудила, который хочет стать актером и вынужден терпеть всю эту вашу мишуру пятый год подряд. — Эту часть сказки я и так знаю, — «Кацуки» отводит взгляд в надежде, что так коллеге будет легче открыться, но тот, воспользовавшись моментом, встает и направляется в сторону парковки. — Хэй! — Что? — он нехотя останавливается. — Хочешь знать, что со мной «не так»? — Я бы не использовал такое выражение, — отвечает в спину Фумайо парень. — Но, а если серьезно, что с тобой? — Я не знаю, как быть нормальным, — это слово он выделяет, — в отношении других в мире, где есть люди, считающие нормальным насилие в отношении собственного ребенка, — в звонком молчании он исчезает из поля зрения Кичиро, оставшегося наедине с едким запахом сигарет и тлеющей эмпатической болью в желудке.Шото Тодороки — Шоджи Эйджиро Киришима — Кэтсу Хитоши Шинсо — Хизэо Очако Урарака — Умеко Мина Ашидо — Аям
— Черт, черт, черт, черт, черт, — мимо актера, воплотившего в жизнь взрывного студента, пролетает «Хоукс», растрепанный, в черных брюках и темно-зеленой рубашке, пара пуговиц которой расстегнуты. Он не узнает в Кичиро юного коллегу и врывается в двери одноэтажного здания, проскальзывая по глади пола. Завидев людей, он одаривает каждого лучезарной улыбкой: кому-то машет, кому-то адресует приветствие. — Привет, ребята, — подмигивает он «Шото» и, не дождавшись ответа, растворяется в толпе, направляясь к старшим актерам. — Неужели, это все? — экранная Урарака подносит к губам высокий стакан с апельсиновым соком и делает небольшой глоток. — Я знаю: сериал еще снимают, да и мы будем часто видеться в ближайшие месяцы, но… — Уже не так часто, — поправляет ее девушка с фиолетовыми волосами, убранными в высокую объемную прическу. На ней серебристое длинное платье без лямок и туфли на маленьком каблуке, которым она периодически постукивает по кафелю — от нервов и ноющего желания вернуться к танцам, которые прервали десерты, собравшие весь каст и команду за столиками. — Я так привыкаю к вам, ребята. Каждый раз мне так грустно… — девушка в лиловом коротком платье с неглубоким декольте подпирает пухлые щеки руками. С правого глаза срывается почти незаметная слезинка, которую тут же подмечает подруга. — Эй, не раскисать! — Я тоже буду скучать, — протягивает руку Хизэо и осторожно кладет теплую ладонь на плечо девушке. — Но нам жизненно необходимо отдохнуть друг от друга, — врывается Кэтсу, играющий в сериале Эйджиро. — И эти месяцы спокойствия пойдут всем на пользу! — губы растягиваются в улыбке, оголяя зубы. — И, если что, я всегда на связи. Мы уж точно что-нибудь придумаем, чтобы видеться хотя бы пару раз в месяц, — Умеко все же не сдерживается и поддается тихой волне слез, пока подруга поглаживает ее по спине, тем самым успокаивая. В глубине души окружающие разделяют чувства эмоциональной девушки. — Точно… Встретимся, — кивает Шоджи в своей обычно уверенной манере, но даже за этим «следованием канону» ему не удается скрыть внутреннее напряжение и обеспокоенность: парень с каштановыми волосами, убранными назад, то и дело смотрит по сторонам, точно выискивая кого-то или же банально желая покинуть праздник. — Кхм, ну, что не так? — Аям надоедает терпеть «загадочность» Шоджи, который весь вечер пребывает где-то «не здесь». — Ничего. — Денки сказал, что Кичиро чувствует себя не очень хорошо, — точно читает мысли присутствующих Хизэо, и тут же приковывает к себе внимание. Шоджи встречается с ним взглядом, лишенным эмоций, будто отвечая, что и так был рядом и сам это слышал. — Он в порядке? — обращается успокоившаяся Уме к парню, на что тот лишь откидывается на стуле и скрещивает руки на груди. — Он сам был не свой в последние недели. — Если кто-то и знает, что не так, так это ты, — простодушно выпаливает «Эйджиро». — Я не люблю сплетни, — тактично начинает Хизэо, — но мы все беспокоимся о нем. Ты ведь знаешь, что происходит? — Ребят, конечно, он знает. Это его лучший друг. И вообще, отстаньте от Шоджи, — вступается за него фиолетоволосая. — Да… Знаю, кажется, — неопределенно протягивает Шоджи. — Но мне показалось, что вы с ним не… — Аям не дает Умеко закончить фразу. — Вы в ссоре? — удивленно произносит Кэтсу чересчур громко, о чем тут же жалеет, потому что магнитом притягивает к себе внимание соседних столиков и людей за барной стойкой. — Если честно, я не знаю.Мируко — Мэдока Шигараки Томура — Такаши
— Ох уж эти малолетки с их вечной драмой, — девушка невольно подслушивает разговор за столиком, который ближе всего к барной стойке. Она облачена в короткое красное платье с полупрозрачными рукавами, подчеркивающими ее мускулистое тело. — Когда-то и мы были такими, — хмыкает Такаши, делая небольшой глоток виски, смешанного с колой. Его густые непослушные волосы забраны назад и уложены толстым слоем геля. — Говори за себя, — ухмыляется она. — Скучно. — Выпьешь? — он потряхивает кистью, наблюдая за тем, как жидкость волнуется от одной стенки стакана к другой. — Нет. Я лучше поем. Мы заслужили пару сотен лишних калорий, — она поднимает руку, чтобы сделать заказ. — Две большие тарелки ребрышек и соус барбекю. — Ого! Давненько я не ел жирную пищу, — в его глазах поблескивает предвкушение. — Давай наперегонки? — А мышцы на утро не превратятся в жир? — Ну, это тебе не сказка про Золушку. Так быстро ты свои успехи не просрешь, — она ударяет кулаком в живот приятеля, и тот — за мгновение до этого — напрягает пресс. — Ты хорошо поработал и заслуживаешь передышку. — Спасибо, — он допивает и подталкивает бармену стакан. — У меня ничего бы не получилось без твоей помощи. — Прочтешь трогательную речь? — говорит она и прыскает. — Хочу поблагодарить свою маму, — он тут же меняется в лице, пародируя «напыщенных» — так они с экранной Мируко их нарекли — номинантов «Оскара», — режиссера, мою невесту и… Мэдока! — Ой, ой, перестань, — «Мируко» карикатурно смущается и веером опускает пальцы, будто отмахиваясь от друга. — И что за невеста такая? — Ну, для красного словца добавил. — День, когда ты найдешь себе девушку, я помечу красным в календаре. Они еще несколько минут обмениваются колкостями, сплетнями и шутками, а затем Мэдока засекает шестьдесят секунд и тут же набрасывается на тарелку с толком не остывшими ребрышками. — Как фэкфуально, — не отрываясь от пережевывания, комментирует ее явно не кроличий аппетит коллега. — Пофел ты!Шота Айзава — Аяко Тошинори Яги — Тору
— Во даете! Но в любом случае, вы это заслужили, — подбадривает неаккуратно поглощающих жирные ребрышки актеров Тору и растягивается в довольной улыбке, не оголяющей зубов. Диджей сменяет композицию с расслабленной на быструю, и люди, успевшие расправиться с десертом, начинают понемногу заполонять зону, отведенную под танцы. — Тряхнем стариной? — обращается к мужчине, сыгравшему флегматичного классного руководителя 1-A, экранный Тошинори. — Не знаю, как ты, а я собираюсь показать всем присутствующим, как надо отжигать! — Аяко срывается с барного стула и раскидывает руки, будто пародируя Тенья. Он выгибает спину, затем «роняет» корпус, дотягиваясь пальцами почти до пола, но тут же выпрямляется и делает разворот на триста шестьдесят градусов. Звонко стукнув каблуками лакированных коричневых ботинок, он пускает волну всем телом и закрывает рукой лицо. Через мгновение он делает движение так, точно срывает с себя маску, которую без замедления кидает куда-то в зал. Вокруг темноволосого мужчины, до судьбоносной роли профессионально занимавшегося танцами, собираются «ученики» и кру и начинают хлопать в такт его бодрым движениям, на что Аяко широко улыбается: его глаза горят, а волосы выбиваются из аккуратного низкого пучка. Для удобства он расстегивает пуговицу пиджака. Жирные басы заполняют зал, человек, отвечающий за свет, включает эффект диско-шара, а помещение заполняет яркий лиловый, который рассыпается белым «горохом» тонких лучей света, кружащихся из стороны в сторону. Аяко коротко приседает и вытягивает ногу вперед, через секунду тут же выпрямляясь с такой легкостью, будто ему вовсе не нужно прикладывать для этого усилий. Он глухо бьет ладонями по коленям и складывает руки, вытягивая перед собой и начиная бодро раскачивать ими из стороны в сторону. Хлопки становятся громче, юные актеры по очереди выкрикивают что-то в поддержку экранного «Шота», и тот заканчивает танец ровно на последний бит композиции, дожидаясь, когда последняя нота электронной гитары исчезнет в полумраке импровизированного клуба. — Черт, выпендрежник, — по-дружески ударяет его локтем в талию высокий худощавый мужчина и присоединяется к бурным аплодисментам. — После такого я уже не тряхну стариной — стыдно будет. Диджей просчитывает настроение «толпы» и ставит медленную композицию, чтобы никто после яркого представления профессионального танцора «не почувствовал себя лузером».Курогири — Шуичи Немури Каяма — Наоки
Теплый солнечный бриз плеядой тихих нот укрывает зал и кружит неспешным танцем женщину в длинном закрытом кремовом платье в пол. Зону декольте обнимает белое золото кулона, а на руке тихо покачивается идеально дополняющий его браслет. На талии женщины лежит рука высокого мужчины, облаченного в дорогой черный костюм, который завершает белый галстук. Актер, сыгравший туманного злодея, ведет: делая шаг вперед и, выжидая, пока женщина последует за ним, делает шаг вправо. Ее бедра медленно раскачиваются, каблуки невысоких туфлей тихо ударяют по полу. Шуичи наклоняет Наоки, замирая в пяти сантиметрах от ее лица и нежно улыбаясь. Ее глаза сияют вспышками прожекторов, а персиковая помада подчеркивает легкий июньский румянец. Когда композиция подходит к концу, Шуичи мягко убирает руку с ее талии. — Спасибо за последний танец, — таинственно тянет он, на что экранная Полночь коротко хлопает длинными ресницами и широко раскрывает глаза, — в качестве моей девушки. Под громкое оханье кого-то из «учениц» он опускается на колено и достает, точно из ниоткуда, компактную коробочку. Красивое кольцо с крупным рубином — ее любимый камень — сверкает в ее зрачках, и Наоки закрывает лицо руками, не веря своим глазам. — Наоки, ты выйдешь за меня? — спрашивает он. Ее лицо обдает жаркий июльский поток воздуха, а за спиной раздается удар волн о плавящийся в лучах солнца берег. Земля уходит из-под ног после соприкосновения с соленой водой утонувших в мягком песке. Над головой проносится крик чаек, и где-то вдалеке слышится детский смех. Их уносит в воспоминания первого проведенного вместе отдыха, первого черничного мороженого, разделенного на двоих, первого похода в кино, первого свидания в уютном китайском ресторанчике, и затем время врезается в миг знакомства на съемочной площадке, когда они оба — были другими людьми, но даже это не помешало людям узреть друг в друге нечто большее. Ее улыбка — говорила сама за себя. Его короткий взмах кистью и приветствие — приглашали отправиться в путешествие, длинною в жизнь. С первого дня они знали, к чему все идет — к этому вечеру, когда он: уже в темном, она — в светлом. — Согласна. Женщина тянет мужчину на себя и сливается с ним в долгом черничном поцелуе с солоноватым привкусом морской воды на щеках.Даби — Джун Твайс — Джун (Джи) Нацуо Тодороки — Нобуюки
— Ты плачешь? — с фальшивой издевкой обращается к коллеге, сыгравшему среднего сына Старателя, Джун. — Я не плачу, это — предложение руки и сердца в глаз попало, — отвечает Нобуюки и смахивает незаметную слезу. — Я рад за них, — кивает Джи. — Предлагаю пройти за освободившуюся барную стойку a k a место для лузеров, — говорит «Даби» и раскидывает руки, приземляясь одной ладонью на плечо «Нацуо», а другой — «Твайса». — Что ж, — протягивает тридцатрехлетний актер, удобно разместившийся на высоком стуле и облокотившийся о столешницу. — Что ж, — подыгрывает ему брюнет, которого без тяжелого грима, ожогами покрывавшего большую часть видимой кожи, было сложно узнать. — Что ж, — вторит им Нобуюки и коротко смеется. — Какие новости? — воодушевленно зажигает пламя будущей беседы Джин и поднимает руку, подзывая бармена. — Как раз хотел сказать, — Джи видит, что приятель в хорошем расположении духа, и это побуждает его все же поделиться, — боги услышали мои молитвы. Мне предложили великолепную роль! Я буду одним из главных персонажей, и, держитесь крепче, чтобы не упасть, — Нобуки в шутку хватается за столешницу и делает испуганное выражение лица, точно предчувствуя скорое падение, — это даже не комедия. — Ну, наконец-то! — искренне радуется за него Джун. — За это точно не грех выпить! Что будете? — каждый заказывает напиток по душе. — Да, это драма. Не буду вдаваться в подробности, — Джи источает счастье, — но я играю разведенного отца, который работает кем-то, вроде детектива. В общем, по делам ему нужно срочно покинуть город… — Ничего себе, не вдается он в подробности! — прерывает его и присвистывает Нобуюки. Ему становится жарко, поэтому он снимает пиджак серого костюма и кладет на соседнее место, оставаясь в белой рубашке, воротник которой не скован галстуком. Он расстегивает верхнюю пуговицу и тянется за бутылкой темного пива. — Значит, контракт уже подписан? — уточняет «Даби», на что Джи утвердительно кивает головой и делает большой глоток коктейля, щедро сдобренного алкоголем и приторным ликером. — А у тебя что, Нобу? — поворачивается к ровеснику Джун. — Мы с сестрой планировали устроить евротур. Вылетаем послезавтра. Что дальше — ее пригласили в какой-то набирающий среди подростков популярность сериал, и она скорее всего согласится. Ну, а насчет меня — я сделаю небольшой перерыв и займусь благотворительностью. — Это круто, — Джун поднимает рюмку водки. — Предлагаю выпить за наши успехи. — А что насчет себя? — прерывает того Нобуюки. — Я… Если честно, недавно я был будто на грани… Простите, не хочу вас грузить… — Все в порядке, — похлопывает его по плечу Джи. — Оказалось, это было выгорание: устал от съемок, от восьми часов грима, думал, что роль Даби станет последней для меня, но потом я пришел в себя. А на днях я узнал о проекте начинающего режиссера — совершенно случайно, к слову. Сценарий очень свежий, идея — на миллион. И мне плевать, если проект не выстрелит. Я сам договорился о прослушивании, и меня взяли. — Черт, я ужасно рад за тебя, дружище! — чуть ли не выкрикивает Джи и задирает руку. — Вот теперь точно выпьем! — Ура! — громко восклицает «Нацуо», и актеры чокаются.Кьека Джиро — Кин Момо Яойорозу — Мегуми
— Нет, дорогие, смотреть можно — пить нельзя, — «Нацуо» заметил подошедших к оккупированному «одинокими лузерами» бару Кин и Мегуми. — И не собирались, — простодушно хмыкает восемнадцатилетняя актриса, играющая музыкальную героиню. — Ого, Мегуми, — «Даби» разворачивается и останавливается взглядом на вишневом брючном костюме экранной Момо, — выглядишь превосходно. — Спасибо, — она смущенно отводит взгляд. — Пойдем, — берет свою партнершу за руку Кин и выводит ее из зала в коридор, соединяющий кухню, кладовую и общую уборную. Они невольно останавливаются у большого панорамного окна, открывающего вид на дворик, «усыпанный» белыми столиками с массивными зонтами. — Сегодня полная луна, — тихо — относительно музыки, шумящей за стеной — произносит брюнетка, — так краси… — но н договаривает, чувствуя влажные губы экранной Кьека на шее. Внутри жаром разливается океаническая пена, смывая на своем пути внутренние органы и провоцируя волну мурашек пробежать по спине и тут же исчезнуть, достигнув шеи. Кин притягивает к себе Мегуми и жадно целует ее глубже, закрывая глаза. Ее ресницы трепещут, а руки останавливаются на пояснице высокой партнерши. Она вздрагивает, когда чувствует ответное прикосновение на талии. Расстояние растворяется, подобно вечерней завесе, окутывающей озеро после жаркого дня. Губы почти не двигаются, лишь изредка разрывая поцелуй, когда влюбленные меняют положение лиц. Внизу Мегуми приятно растягивается напряжение, колени Кин, непроизвольно вставшей на носочки, раскачивает от напряжения и нахлынувшего возбуждения. Экранная Кьека берет инициативу в свои руки и, поддаваясь нахлынувшему безумию, прижимает спиной к панорамному окну темноволосую, пальцами пробегая по волнам кудрей, затем поправляя их и касаясь тонкой длинной шеи, отчего Мегуми вздрагивает и еле слышно стонет в губы девушки. Пальцы экранной Момо хаотично изучают тело возлюбленной, падая с лопаток и останавливаясь на бедрах, проплывая по ягодицам и задерживаясь на них. Кин не остается в долгу и, высвободив руку, кладет ее на грудь Мегуми. Актриса, облаченная в легкое белое платье, резко делает шаг вперед, вынуждая партнершу расставить ноги чуть шире и чувствуя неразрешенное ранее напряжение. Остатки рационального покидают коллег, и те практически забывают, где они находятся. Им уже плевать, что за стеной — под сотню людей, которые могут в любой момент свернуть за угол, желая обновить макияж или освежиться — сейчас для них существует лишь два шумной дрелью стучащих сердца, скрытые в раскаленных до неприличия юных телах. Что-то все же вырывает из фантазии, заменившей реальность, Кин и она приоткрывает глаз, видя за окном актера, сыгравшего Фэтгама. Из-за внезапно начавшихся съемок в новом проекте, он прибывает позже других гостей и сейчас, статный мужчина в ярком морковном костюме, покидает парковку и направляется к одноэтажному строению.Тошинори Яги — Тору
— Теперь все точно в сборе, — вышедший «подышать свежим воздухом» — так актер называл курение — Тору пожимает руку припозднившемуся коллеге, и, перекинувшись парой слов и поздравлений, провожает того взглядом. Отправив сигарету в мусорный бак, он прячет руки в глубокие карманы брюк и сам не замечает, как начинает двигаться вперед. Звуки с каждым шагом становятся все тише. Стрелка часов стремится к часу ночи, и это чувствуется физически: температура падает, и воздух становится по-весеннему прохладным. Улицы, обычно оживленные, кажутся пустыми и одинокими, а сменяющие друг друга кафе, рестораны и магазины сливаются в бесконечном танце потухших окон и витрин, в которых отражается желтый свет разбросанных светлячками фонарей. Тору слепо следует внутреннему зову уединения, и пустоту мыслей сносит струей воспоминаний: сначала о сорванных дублях юных коллег и разговоров бессонными ночами, затем — о лучшем друге, ушедшем из жизни по «своей воле». Он гулко выдыхает в голос и останавливается у трехэтажного торгового центра, который не спит, подобно людям, оставленным им позади. Он бы хотел точно так ж оставить где-то за узкими плечами совместно проведенные моменты и свою скорбь, но так это не работает — незримая фата смерти всегда будет укрывать Тору, затуманивая взор и мешая смотреть в будущее. Но это нормально. Тору разворачивается и переходит через улицу, невольно бросая взор через дорогу, туда, где минутой назад сам же и проходил. Точно видя себя из прошлого, он встречается с призраком себя взглядом и грустно тому улыбается. Сделав еще несколько шагов, он наклоняется и располагается на еще не остывшем пыльном асфальте, раскидывая ноги и кладя руки на колени. На душе становится неестественно спокойно и умиротворенно, точно это — не просто бездумная прогулка, а поворот на дороге времени, новый виток его жизни. Сезон отснят, горе — не исчезает, но оно слабеет с каждым днем и становится меньше, подобно укорачивающейся после каждой новой затяжки сигареты. Он еще сидит так, в этой расслабленной позе, с минуту и затем отрывается от бордюра. Тору направляется к зданию, и неразборчивая мелодия вновь заполняет нотами ночную пустоту спящего города, в котором еще не так давно снимались экшн-сцены. На самом деле, он никогда не оставит друга позади, но теперь мужчина точно понимает, как обойти ловушку разума и вспомнить, что значит — двигаться дальше.Нейто Монома — Мэзэхиро Изуку Мидория — Митсуо
— Детишки, вы что, курите? — шутливо обращается он к юношам, которых встречает на обратном пути. — Никак нет, сэр, — отвечает и не лукавит экранный Изуку. — А вы? — дерзко интересуется в ответ Мэзэхиро и самодовольно улыбается, точно зная о пагубной привычке «Тошинори», ровно как и все остальные люди, задействованные в производстве сериала. — Каюсь, — коротко отвечает актер и покидает их. — Какая же духота там, — устало стонет Митсуо и закатывает глаза. Его лицо покрыто розовыми пятнами. Он снимает с себя пиджак и перекидывает его через руку. — В прямом или переносном смысле? — острит Мэзэхиро. — Хотя… Что может быть душнее фанатских теорий, а? — Перестань, — не соглашается с ним Митсуо. — А что? Вот, к примеру, теория о том, что отец Изуку — Все За Одного. Не бред ли? Я почти уверен, это придумал страстный фанат «Звездных воин», который непременно хочет, чтобы папочкой Мидории оказался главный злодей сериала. Если бы он и впрямь был отцом главного героя, в битве при Камино разве он бы не надавил на больное Всемогущего этим фактом? Но нет, он продолжает упоминать Нану Шимуру. — Согласен, — тут же втягивается в новую дискуссию Митсуо, — но гораздо забавнее теория о том, что Шота — отец Шинсо. — Ой, тут даже люди, додумавшиеся до такого, прекрасно понимают, что это, мягко говоря, маловероятно. Теория уровня «шестерка» — если бы мы играли в карты. Я же предлагаю тебе на это даму, — Мэзэхиро делает вид, что кладет на импровизированный стол карту, — теория о том, что Сущий Мик — предатель. — О-о-о, — многозначительно выдает Митсуо и отмахивается. — Без комментариев. Он слишком важен для сюжета и раскрытия Сотриголовы, к тому же — зачем ему это? Да будь он даже прожженным двойным агентом — имея за плечами пятнадцать лет дружбы с Сотриголовой, он бы не пошел на такое… — Пошел бы — так как это его работа. Но, я понимаю, к чему ты клонишь. — Я отбиваю твою даму королем: отец Изуку — это брат Старателя. Только на основании того, что у отца Дэку тоже огненная причуда. — Шерлок Холмс бы долго плакал в душе после такого умозаключения, — хохочет экранный «Нейто». — Ладно, что-то я замерзаю. Пойдем внутрь? — Мэзэхиро указывает большим пальцем на двери. Парни проходят через зал, направляясь в уборную. Митсо показывается из-за угла первым и тут же замирает, увидев в нескольких метрах от себя экранных Момо и Кьека. — Черт, — не сдерживается Мэзэхиро. — Вот так да. Первой нежелательное внимание замечает Мегуми, зажатая к стеклу, и останавливает руку Кин. — Твою мать, — вырывается у актрисы. «Никто не должен был знать о нас. Так глупо спалиться. Так глупо». Мегуми густо краснеет и выплывает за угол. За ней — не менее смущенная и сбитая с толку Кин, которую хватает на короткое «подожди» и сбивчивое «все будет нормально». Неловкость не спадает, даже когда они обе исчезают из поля зрения сбитых с толку парней.Химико Тога — Тошико Фуюми Тодороки — Фуджи
— Тут что, очередь? — резкий голос актрисы, сыгравшей кровожадную злодейку, заставляет раскрасневшихся — уже не от духоты — актеров оглянуться. Девушка не обращает внимания на их шокированные лица и тут же продолжает: — Ладно, я все равно собиралась уходить, — она коротко встряхивает рукой, не то отмахиваясь, не то прощаясь, и разворачивается на каблуках, отчего короткое платье из пайеток посвистывает в воздухе. — Ты серьезно? — с нотками разочарования и даже злости в голосе осекает ее экранная дочь Старателя. — Серьезнее только матанализ, — выплевывает Тошико, невольно цепляясь взглядом за русого парня, громко — слишком громко — рассказывающего осветителю очередную «очень смешную» историю о недавней попойке. Ночь разбавлена нарастающей неловкостью и легким беспокойством за экранного Хоукса. — Может, это моя проблема, но надо же вмешаться. — Ну, так вмешайся. Или ты ждешь моего разрешения? Боже, — Тошико сжимает переносицу и зажмуривается, — я начинаю жалеть, что рассказала тебе о нашей интрижке. Почему ты считаешь, что я должна опекать его? — Причем тут ваши отношения? Это ты вечно о них говоришь! — взрывается шатенка. — А ты давишь на меня. Каждый раз, когда мы с тобой становимся свидетелями его идиотизма, ты считаешь, что я должна что-то сделать. Сказать. Вмешаться. — Чисто по-человечески… — Ты тоже человек. Так что же не вмешиваешься? — голос «Тога» подрагивает от подступающего к горлу гнева. — Да и чего ты добьешься? — Вот так просто возьмешь и уйдешь? — Я устала. Я знаю свою меру. Я наговорилась со всеми, с кем хотела, и вдоволь повеселилась со своими приятелями. И с тобой. А сейчас все, что остается — дискомфорт. Если ты хочешь попытаться что-то сделать, хотя я понятия не имею, что тут можно сделать, пожалуйста. Только будь готова вначале выслушать пять, нет — десять дурацких историй, половину из которых ты уже слышала, а половину… — Так нельзя, — рыжеволосая хочет еще что-то возразить, но невольно отвлекается на пьяный танец «Хоукса» с одной из актрис. — Спокойной ночи, Фуджи. Напиши мне, когда вернешься в свой номер, — Тошико обнимает на прощание подругу и покидает вечер, — который уже давно перетек в ночь — посвященный окончанию съемок пятого сезона. — Спокойной, — отвечает с задержкой уже в пустоту рыжеволосая. Ее взгляд перебирается с бара, останавливается на зоне, выделенной под танцы, рыщет по полупустым столикам, ускоряется, сканируя сцену — все тщетно. Актер пропал с радаров, и внутри Фуджи растекается тревога. Чувства — смешанные: беспокойство за приятеля (пусть они и не были очень близки, да и ее подруга не была в восторге от их взаимодействия), и гнев на Тошико. Тем не менее, в чем-то она все же права: Фуджи винит себя за недостаточную чуткость, за отсутствие напористости, за то, что «не лезла в душу», не «выпытывала», не пыталась поговорить раньше. Как она может осуждать Тошико? Которая уже пыталась. Которая сделал все, что могла. Которая не хочет обременять себя проблемами, на коих уже обожглась в прошлом. Фуджи набирается решительности: во что бы то ни стало, она поговорит с ним и немедленно отправит светловолосого в свой номер — отсыпаться. Напряжение проводами нависает над рыжеволосой, и оно такое сильное, что, если бы сейчас пошел дождь, она бы кожей почувствовала слабые разряды тока.Хоукс — Кохэку
— Вот ты где! — Фуджи! И как это мы с тобой не пересеклись раньше? — тараторит Кохэку. — Ну, начнем с того, что ты серьезно опоздал. Потом… — Да, да, это я помню. Ну, как ты? Какие планы? — заканчивает он и осушает — очередной — шот. — Потанцуем? — спрашивает он, но танцу не суждено состояться: «Хоукс» делает шаг в сторону, и его заносит, так, что он чудом не падает. Фуджи подхватывает его под руку, на что тот заливисто смеется, словно услышал лучшую шутку за всю свою жизнь. В уголке глаза проступает слезинка, и он тут же смахивает ее указательным пальцем. — Тебе бы в прогерои — спасла не только мою жизнь, но и репутацию. — Нам надо пого… — хочет вставить слово она, но «Хоукс» не дает: — Да-да-да. Но для начала мне нужно освежиться, — Кохэку ужасно бледный. Несмотря на толстый слой тонального средства и консиллера, который успел заметно осыпаться, точно был сделан больше пятнадцати часов назад, под его глазами проступали темные мешки, выдающие недосып. К горлу актера подбирается рвотный позыв, но Кохэку успешно скрывает его, ловя себя на мысли, что, если не последует в уборную прямо сейчас — в следующий раз он уже не сможет сдержаться. — Это хорошо, — кивает она. — Дай мне пару минут, — он торопливо направляется к коридору, пошатываясь, но все же умудряясь пританцовывать, и скрывается за углом. Когда он понимает, что больше не находится под прицелом десятков пар глаз, Кохэку нащупывает ладонью стену и замедляется. Тело напряжено и требует движения, но гравитация настроена враждебно. Он медленно идет к «цели» и, едва успев открыть дверь, падает на колени и громко извергается в унитаз. — Блять, — не поворачивая головы, он хватается за край туалетной бумаги и вытирает губы. От неприятного действия, тело будто перезагружается. Его внутренний компьютер — перегрелся. В висках гудит, зубы стучат, тело обдает жаром. Он выжидает еще пять минут, держась за верхнюю часть живота, которая ноет — сказывается ненамеренный отказ от пищи. Поняв, что очередной волны не предвидится, он довольно улыбается сам себе в отражение крышки унитаза и, протискиваясь пальцами в карман брюк, вытягивает прозрачный пакет с белым порошком. Кохэку опускает крышку унитаза и высыпает на нее вещество, спустя мгновение он нетерпеливо достает кредитную карту и прокладывает несколько «дорог». — Куда отправится этот поезд? — сложенная трубочкой купюра соединяет нос и импровизированные рельсы. Кохэку резко вдыхает дорожку левой ноздрей. — А этот? — повторяет действие уже другой. Шум металла доносится откуда-то из-за окна, а перед глазами серебрится тонкий слой воды. Хоукс пьяно смеется, не замечая, как его глаза закрываются. Руки дрожат, и он роняет купюру, которая разворачивается и улетает в угол, оказываясь под стойкой с вантузом. — Тебе от меня не сбежать! Нет-нет-нет! — обращается он к деньгам, наклоняется и, несильно ударившись макушкой о стену, громко хохочет. Сердце бьется бешено, стучит, подобно старому кряхтящему поезду. Не хватает лишь гудков первого вагона и густого пара. Леса, поля, горы — он бы пронесся над ними со скоростью света, срывая с верхушек первые пожелтевшие листья. Он бы коснулся рукой скал, обжигаясь льдом. Он бы снес своим напором полупрозрачные наряды одуванчиков, непременно чихая из-за попавшего пуха в нос. Он бы дал пять пролетающей мимо птице, выбившейся из стаи. «Такой же, как и я». Хоукс не замечает, как ладони падают на собственные плечи, а ноги поджимаются. Теперь он не стоит на коленях, а смещается на правую ногу, медленно соскальзывая и проезжаясь волосами по стене. — Ты там? — Открывай! — Эй? Все в порядке? — Кохэку! Стук в дверь. Удар за ударом. Через несколько минут они стихнут, а после — дверь слетит с петель и чьи-то сильные руки коснутся его предплечий. Его будут трясти. Несильно ударять по щекам, чтобы привести в чувство. Один из голосов смешивается с чернеющим паром поезда, который не намерен оставаться, но что-то все же просачивается в разум Кохэку: — Очнись… Эй!.. Все будет… Мы вызвали… Они скоро… Черт! — Ты всегда был таким заботливым, Старатель? — реплика* из первой серии пятого сезона срывается с сухих бледных губ, которые тут же расползаются кривоватой улыбкой.Старатель — Тэдэо
Тэдэо не отвечает, крепко держа на руках тело молодого актера. Между сведенных бровей проступает глубокая морщина — сердце старшего мужчины бьется в такт уносящемуся вдаль поезду. — Мне… Жаль**, — выдавливает из себя Кохэку другую реплику и снова теряет сознание.Хизаши Ямада — Хикару
Вечер подходит к концу. На сцене стоит мужчина в темно-сером костюме. Хикару, как и его персонаж, любит петь, поэтому коллегам не составила труда убедить его закрыть торжество. Вязкая меланхоличная мелодия обрамляется вокалом актера. Кру с замиранием внемлет каждой строчке: «Stars, they come and go, they're coming fast they come slow. They go like the last light of the sun, all in a blaze, — тело практически не двигается в такт, но это и не нужно — композиция не предназначена для танца: для ее исполнения достаточно клавишника «Дыхания Антарктики» и хорошо поставленного голоса — сказываются годы, проведенные в музыкальной школе — Хикару. — And all you see is glory. But most have seen it all, who live their lives in sad cafes and music halls, — Хикару закрывает глаза и крепче сжимает микрофон, представляя, как арендованное помещение, рухнувшее в бездну мелодии, заполняет блеклое свечение звезд. Правая рука непроизвольно тянется к сердцу. Песня подходит к концу, и чувство тоски укрывает его одеялом космоса. — And we always have a story***», — ровно в двух строчках до финала «Stars» игра пианиста прерывается, и экранный Хизаши открывает глаза…