Песнь сирены

<~ ꍏꌗ꓄ꋪꀤꀸ ~>

      Не знаю, сколько проходит времени перед тем, как приходит Иккинг. А до тех пор я сижу в окружении огромных голодных викингов, уставших после тяжёлого дня и покрытых разящим потом. Точнее, не совсем сижу: Иде, слава богам, подзывает меня к себе и просит помочь с посудой. Я сразу воодушевляюсь, подскакиваю, бегу к ней и начинаю расставлять деревяшки перед грубочертными физиономиями. Пару раз ловлю косые взгляды, лишь боковым зрением, но и это поднимает меня, немного воодушевленную, из воды на землю. Моя бровь дёргается, я не сдерживаю грозного выражения лица, что сдерживала неделями. Но к тому времени Иде хватает меня за руку и влечёт к себе.       Все о чём-то говорят, в нетерпении глядя на еду, ещё не до конца готовую к употреблению. Интересно, а они осознают, что, возможно, видят друг друга в последний раз?       Я вижу приближающегося Иккинга и тут же выдыхаю, только потом заметив хмурое выражение его лица. Его побелевшие костяшки и сжатые кулаки придают его ауре устрашающий оттенок. Резкими шагами он достигает людей, оглядывает всех ястребиным взглядом, но, наткнувшись на меня, чуть расслабляет брови. Отправить мне то или иное послание он не успевает: какой-то викинг окликает его, и вождь тут же погружается в какие-то дела.       — Всё раставила? — раздаётся сзади голосом Иде; я с задержкой оборачиваюсь.       — Что?.. А, да.       Где-то через пятнадцать минут все начинают усаживаться. Поправляя платье перед тем, как занять место между Иде и Задиракой — не знаю, как так вышло — я краем глаза замечаю, как из тьмы зала, половина которого очень плохо освещена, выплывает поникший одноногий блондин. Его явно терзают какие-то мысли. Первым существом, на кого он поднимает глаза, явно непроизвольно, но тем не менее, оказываюсь я. Мышцы его лица как-то дёргаются, он мрачнеет ещё больше, даже начинает вроде что-то бормотать себе в усы и ускоряется. Наверное, проходит к викингам за соседним столом, не знаю, больше не смотрю на него. Странно, но ладно.       Люди странные.       — Ещё совсем недавно мы по частям собирали остров, — голос Иккинга, поднявшегося со своего места в центре справа от меня, приковывает к его обладателю всё внимание, — а сегодня мы уже полностью восстановили Олух и проделали огромную работу над тем, чтобы вернуть к жизни его жителей. — Воинственно и всё ещё хмуро произносит он, а потом опускает глаза и говорит с меньшим напором, — тех, кто пал, защищая его, кто отдал за него свою жизнь мы никогда не забудем. И завтра, уже завтра мы отправимся в логово к предателям, к тем, кто посмел нарушить наш покой и разорвать мир! Мы отстоим захваченных ими людей и отомстим за наш народ!       Множество кулаков одновременно, как по сигналу устремляются к тёмному потолку зала, который ещё две недели назад красовался осколком одной из пары огромных дверей. Вместе с ними поднимаются и шумные голоса, эхом отразившиеся от каменных сводов. Но они все вмиг смолкают, стоит Иккингу заговорить, причём, совершенно спокойным, тихим на фоне остальных голосом.       — А теперь помолчим, отдав дань нашим храбрым ушедшим мужам.       Тут же всё стихает. В одну секунду. Викинги сникают, опустив глаза вниз, ссутуливаются. Их бороды и усы как будто вытягиваются, становятся ближе к земле, как и они сами. Как будто и свет тускнеет.       Они действительно, все громадные и орущие, как один подчиняются щуплому по сравнению с ними, юному лохматому парню.       Но вождю.       И только когда вождь этот притрагивается к тарелке, притрагиваются и они. Они, наконец, оживают.       Я, конечно, весьма голодна, к тому же, людская пища мне уже не кажется такой противной, как раньше, однако краем глаза я всё же наблюдаю за всеми ними. Всё-таки, я — не они, я сирена, сирена среди людей, и я должна всегда быть начеку. Как и они.       Всё проходит в молчании, как и обычно, совсем не так, как было на празднике, перед тем, на остров напали. Тогда — буйство эмоций, красок, сейчас — мрачная тишина, предвещающая завтрашний день.       Уже завтра я должна стать ближе к Коббер.       — Вкусно?       Это раздаётся настолько неожиданно, что я вздрагиваю и по инерции хмурюсь, оборачиваюсь на источник звука. Считать, что вопрос адресован мне, конечно, глупо, учитывая, в каком обществе я нахожусь и с какой стороны от меня сидит Иде. Однако, совершив движенье шеей, я натыкаюсь на блондина.       Он смотрит спокойно, мирно, без лжи. Я молчу, и он кивает на мою тарелку.       — Вкусно? — повторяет он.       — Нормально, — отвечаю я, всё ещё не расслабляя брови.       — Здорово. Я всё хотел тебя спросить, и вот вышло наконец.       Конечно, я живу среди людей уже больше двух недель, но слышать от кого-либо кроме Иккинга или Иде слова — редкость. Впрочем, Задирака всегда казался мне самым странным — он никогда не был настроен против меня после битвы. В отличие от всех остальных. Однако до этого момента он заговаривал со мной лишь раза два. Хотя, число наших «разговоров» несильно превышало число раз, когда мы имели возможность поговорить.       Он продолжает на меня смотреть, чего-то ждёт, замерев с приподнятой над супом ложкой.       — Но, хоть я и забыла уже почти вкус водорослей, они точно были лучше, — несколько недоуменно добавляю я.       Он, словно ребёнок, радуется моему ответу.       — Интересно, какие они на вкус, эти водоросли… А они тоже разные бывают, да?.. Ну, как мясо — есть баранина, есть птица…       Он — самое наглядное доказательство странности людей. Я видела его, погружённого в мучения, страдания, отблеск которых сохранялся в светлых радужках глаз, кажется, навечно, но при этом всём он мог на ужине перед днём, способным лишить его жизни, без задней мысли расспрашивать сирену про виды водорослей. Хотя, может, это потому, что день этот и правда последний…       — О чём болтаете? — доносится позади Задираки, и я, не успев ответить, чуть нагибаюсь к столу, чтобы распознать источник звука.       Им оказывается блондинка; совсем недавно она сняла повязку со своей головы. Её вообще пытались оставить на острове, но она была на грани бунта, и Иккинг перестал противиться её желанию отправиться вместе с остальными к берсеркам.       — Хотелось бы о многом, да всё не получается, — усмехается викинг сестре, — хочешь побеседовать с нами?       — Беседа? — ну, этот-то голос я всегда узнаю, хоть он и не особо слышался последние дни, что странно. Хедер, занимающая место напротив Забияки, приподнимает бровь и оглядывает нас троих. Слышно её даже мне лишь потому что округа так сейчас тиха.       — Да, Хедер, — откликается Задирака, — но подумай трижды перед тем, как в неё вступить.       — Нам всем тут надо думать трижды, прежде чем что-то делать, — чуть ли не сквозь зубы произносит она, стрельнув взглядом в ту часть стола, где находится Иккинг, — но не все следуют этому совету.       Она переводит глаза на меня.       — И я не буду, — как-то слишком громко поставив сосуд на стол, а я вижу разволновавшуюся в нём жидкость, говорит Хедер, — так что, о чём вы говорили с… ней?       Я правда, правда ни слова не сказала никому из викингов за всё это время. Не отвечала на их взгляды, брошенные фразы; я имею право после этого хоть раз разозлиться.       — «Она» здесь и всё слышит, — шиплю я, сжимая кулак, отчего когти начинают впиваться в кожу, но я на это не реагирую.       — Вижу, слышу, знаю, — она кладёт подбородок на поднятую ладонь и беззаботно устремляет глаза на меня, — и что?..       — Так! — встревает Задирака, — если бы я знал, во что это всё может превратиться, я бы молчал…       — Ты не мог не знать, — почти равнодушно бросает его сестра, отламывая кусок хлеба и глядя на него. — Все знают, что Хедер…       — Что? — перебивает брюнетка так резко, что все слушающие, кажется, замирают. Её голос режет воздух словно плавник воду.       Забияка, так и замерев с хлебом в поднятых руках, переводит глаза на девушку и заканчивает:       — …не всё устраивает в нынешней обстановке.       Кажется, все чувствуют напряжение и накаленность округи. Рыбьеног, что сидит совсем рядом, начинает что-то замечать и, кажется, прислушивается, пытаясь понять, что происходит.       — И что же меня не устраивает, позволь узнать?       Мне становится интересно это действо. Я знаю, что сейчас не самое время что-то затевать, но я столько времени сдерживалась, на столько времени об этом позабыла…       — Да, я тоже хочу знать, — добавляю я.       Хедер стреляет в меня глазами. Я, как и она, переношу вес ближе к столу. Блондин оглядывает нас обеих.       — Давайте всё же вернёмся к молчанию… — предлагает он.       — Что же, опять? — Похоже, она действительно злится. — От него устаёшь, знаешь ли.       — А чего ты добьёшься, если молчать не будешь?       Боковым зрением я вижу застывшую Иде. Она полностью обращает внимание в мою сторону, до этих пор лишь пару раз поглядев на меня, когда со мной заговорил Задирака.       Война взглядов Задираки и Хедер обрывается; все оборачиваются на меня.       — Что ты сделаешь? Отмотаешь время назад и обратишь так, чтобы вам не удалось нас поймать?        — Астрид… — тянет Иде, но я её игнорирую и продолжаю:        — …Или убьёшь меня, сообразив, какой наивной была, не сделав это сразу? И зачем ты вообще спасла меня тогда, когда напали берсерки, если я так мозолю тебе глаза? Ты ведь про меня говоришь, это я тебя не устраиваю?       — Как много ты на себя берёшь… — фыркает она.       — Правда? То есть, то, что ты всегда отворачиваешься, когда я прохожу мимо, и всегда подходишь, чтобы напомнить мне, чтобы я продолжала работу, и, как только видишь, что я нахожусь рядом с Иккингом, тут же отвлекаешь его…       — Не трогай Иккинга! Он итак слишком многое свершил, слишком мягко с тобой обошёлся! Да, ты спасала наших людей, но это только потому, что берсерки забрали твою сестру! Если бы не они, только окажись на свободе, ты поубивала бы всех нас и на месте тех заледеневших тварей оказались бы мы!..       Она наклоняется все ближе ко мне, почти привстает с места, полностью вовлечённая в свою речь. В её тёмных глазах смешались ярость, отчаяние и злость; выбившиеся из косы воротные локоны падают на лицо и трясутся, когда от гневных речей содрогается их хозяйка.       — Ты — сирена, тебя не изменить! Ты создана убивать.       Я впиваюсь в неё взглядом и ощущаю холод всем телом. Никого вокруг не существует, только её злые тёмные глаза.       — Астрид, пожалуйста… — молит Иде, касаясь моего плеча, но я не могу её послушать.       — И это говорит мне убийца сирен?.. — вопрошаю я у Хедер.       Я чувствую что-то, что таилось внутри не так давно, но не могу понять, что. Субстанция расплывается по телу, обволакивает меня изнутри.       — Мир надо избавлять от таких, как ты. И как Иккинг этого не понимает…       — Иккинг хочет мира. А ты его разрушения. И ты рушишь его прямо сейчас.       Холод сменяется кипящей ненавистью; ею меня заражает Хедер, которая, кажется, готова наброситься на меня прямо сейчас и прямо здесь.       — Да как ты только, морская ведьма, можешь…       — Хватит!       За секунду до того, как резкий голос врезается в мои уши, я вдруг осознаю, что за чувство вспыхнуло внутри меня полминуты назад. Это осознание приходит с выражением лица Хедер, лишь на мгновение, но удивлённым, замеревшим.       Начавшим испытывать боль.       Это как тогда, когда я заставляла берсерков леденеть. Они испытали то, что начала Хедер…       Но проходит это чувство, этот холод и огонь внутри меня тот момент, и в следующую секунду исчезает боль всадницы — я это вижу. И мы обе поворачиваемся на громогласного в этот момент Иккинга. Он стоит почему-то совсем рядом с нами, буквально за Задиракой, а значит, весьма близко ко мне. Лицо его искажено гневом, грудь тяжело вздымается, а костяшки опять белее морской пены. Он, поджав губы и сведя к переносице брови, переводит глаза на меня с Хедер и обратно.       — Что вы тут устроили?! Вы забыли, зачем мы здесь собрались?!       — Но Иккинг…       — Нет, Хедер, достаточно нам сцен и споров на сегодня! Ужин для вас закончен, уходите отсюда! Ещё минута, и вы поотрываете друг другу головы!       — Ты отпустишь её одну?!       — Тебя не это должно волновать!       Я впервые слышу его крик и ярость, обращённые к кому-то из всадников, ну и, разумеется, ко мне. Меня это злит, хоть внутри я и понимаю, чем они вызваны.       — Усмири свою черноволосую подругу…       — А ты — свой боевой настрой, Астрид! Прибереги его на завтра…       Я поднимаю на него глаза, такие острые, что он на секунду, кажется, удивляется, хоть и сохраняет общую картину лица.       — Я делала это с самого начала после битвы, и что с того? Всё равно все тут дружно мечтают вырвать мне сердце.       Не желая больше ни минуты оставаться в этом месте, я, подняв полы длинного мешающего мне платья, перекидываю ноги через лавку, задев Задираку, но ничуть не обращая на это внимания, и уношусь прочь, замечая отчаянный взгляд Иде, злой — Иккинга и удивлённые лица всех остальных.