Малахит и золото

      Гарри своей наготы не стесняется. Может выгнуться, потягиваясь в постели на белых простынях, как кошка, так, что можно пересчитать позвонки и ребра, может просто отрешенно пройти по комнате босиком, утопая в мягком ворсе ковра.       Шив иногда задумчиво водит пальцами по узкой спине, обводя шрамы. Спрашивать откуда — слишком глупо. При каких обстоятельствах — тоже. Ему вполне хватает того, что он может догадываться и строить предположения.       Где-то рваные тонкие линии, где-то группы мелких шрамов, рассыпавшихся бисером. Его любимый шрам на уровне сердца, скорее всего от ножа, что прошел между ребер. Смертельный и подлый удар сзади. Запоминающийся.       Понятный, простой и в какой-то степени символический.       Удар в спину. Как это знакомо ситху.       Мужчина скользит подушечками пальцев, касаясь едва-едва, щекочет кожу, из-за чего женщина невольно передергивает плечами, выгибается в спине, стараясь уйти от прикосновений. Острые лопатки натягивают кожу, выпирая. Красиво.       Наверное, он немного эстет. Большой любитель красоты. Во всяком случае, он может наслаждаться женским телом под руками, будь это секс или изощренная пытка с кровавыми росчерками по бледной коже. Это тоже красиво, по-своему, конечно. Хотя джедаи бы не оценили филигранно нашинкованных световым мечом товарищей или сыгранную роль у них под носом целые десятилетия.       — Ты боишься щекотки? — с тихим смешком спрашивает Шив.       — Это странно? — перекидывает свои волосы на плечо женщина.       — Забавно.       — Ну, ничто человеческое нам не чуждо.       По руке, не скрытой длинными рукавами, что особенно популярно в набуанской моде, под кожей змеится сетка темных вен, причудливым узором доходит почти до плеча.       — Человеческие… — тянет Шив задумчиво. — Слабости.       Она замечает его интерес, но не спешит ни отворачиваться, ни прятать столь постыдные для многих женщин отметины.       — Мне было двенадцать, — внезапно начинает она рассказ, касаясь паутины темных вен. — Яд тысячелетнего Василиска. Я была обречена. Мучительная смерть меньше, чем за минуту. Меня спасли, но последствия возникли через годы.       Шрамы. Большие и маленькие, заметные и не очень. Роспись за каждую ошибку, за победу и поражение.       Гарри своей наготы не стесняется. И не боится его, доверяет. Поворачивается к нему спиной, спит спокойно и слепо щурится, нелепо шаря ладонью по стоящей рядом тумбочке в поисках очков. Пальцами пытается расправить спутанные волосы, приглаживает их ладонями, когда они совершенно теряют свой благородный лоск, начиная пушиться и торчать в разные стороны, делая ее похожей на какого-то зверька.       Под юбкой платья у нее спрятаны ножи с какими-то узорами, в волосах заколки-шпильки, больше похожие на стилеты, способные резать бетон. Его подарок.       Она редко бывает громкой или раздражающей, чаще тихая. Приходит, когда захочет, уходит, когда посчитает нужным. Ему бы опасаться ее и бояться, но не получается.       Это не пугает, нет. Это вызывает потребность привязать и не выпускать из виду. Контролировать. Пристроить к делу и занять, чтоб мыслей и порывов не было куда-либо уйти и раскрыть его секреты. Вот только как привязать ту, что приходит и уходит, несмотря на всю охрану в его покоях? Не знал бы, кто она и на что способна, уже давно бы с ответственных за безопасность полетели головы. А так, можно было попробовать с помощью ритуалов и Силы перекрыть ей путь, но не под носом же Ордена устраивать темный ритуал?       Она сидела на высоком стуле, укутавшись в его халат, что волочился подолом по полу, и пила его каф со специями по рецепту набуанцев. Он же сидел напротив, наслаждаясь неким «английским» чаем, что выходил у нее выше всяких похвал. Тихо и уютно. Почти по-домашнему.       И не скажешь, что после этого раннего спокойного утра будет официально объявлена война.