“Хочу умереть. Больше, чем когда-либо. Пути назад отрезаны. Теперь уже что ни делай, как ни старайся — всё напрасно, только больше стыда оберешься. И мечта полюбоваться водопадом молодой листвы больше не имеет значения. Впереди только позор да презрение, грязь да мерзость — мучения всё более тягостные. Я хочу умереть. Должен. Жить — только дальше сеять семена греха”
— Дазай Осаму, «Исповедь “неполноценного” человека».
Дазай не пришёл на работу. Если закрыть глаза на обстоятельства прошлой недели, это можно было бы считать нормальным. Фукудзава попросил Куникиду навестить напарника, а если понадобится, провести расследование. Он громко постучал в дверь, но изнутри не послышалось ни звука; нет раздражающего голоса, ни единого слова. В общежитии пусто. Куникида выломал дверь, а та в свою очередь резко хлопнула о соседнюю стену. В квартире пусто, словно здесь никто и не жил. Детектив осматривает кухню, но не обнаружив еды или личных вещей, кроме обычного белого чайного сервиза и чайных пакетиков, он не имеет понятия как на это реагировать. Дазай хотя бы ел? Парень зашёл в другую комнату, но там только футон, ещё разложенный. Ни одежды, ни другой мебели, ничего личного; ничего, что могло бы заставить чувствовать себя как дома. Куникида недовольно фыркает и проводит рукой по футону, надеясь найти хоть что-то. Его пальцы касаются грубой бумаги, и парень вытягивает её из-под простыни. Это небольшой мятый клочок, сложенный пополам. Он крепко сжимает записку в руках. Не желая прекращать расследование, с тяжелыми шагами Куникида вбегает в ванную. Он заглядывает в шкаф и тумбочки, но до сих пор не находит ничего важного. На заднем плане вода медленно капает, Доппо наконец останавливается. Кап… кап… кап… Зловещий звук доводит его до нервного тика. Комнат для поисков не осталось. Дазая здесь нет. Он ушёл рано утром. Лишь записка могла дать подсказку. Куникида колеблется и ожидает худшего. Уйти не сказав ни слова… Не желая никого видеть и уведомить кого-либо о том, куда он направляется… Там нет ничего хорошего. Парень обнаруживает, что впервые за несколько месяцев его руки дрожат. Он напуган. Почерк точно принадлежит Дазаю; почти неразборчив, как курица лапой. Куникида морщится. Дрожь не прекращается, после каждого прочитанного слова только усиливается. Он поправляет очки, как будто такое действие может помочь. Доппо ненавидит те слова, ненавидит то, что они заставляют его чувствовать; ужас и беспокойство за человека, которого всегда называл раздражающим и бесполезным. Он не думал, что когда-нибудь прочитает такое: Я больше не принадлежу этому месту. Я не… чист. Моя кровь чернеет, и это единственное, что я знаю точно. Я возвращаюсь в безопасное место, так что не ищите меня; и поскольку я не могу осквернить вас, я ухожу без прощаний. — Идиот, — он прошептал, почти разрывая записку дрожащими руками. «Где ты?» — думает тот в отчаянии.________________________________________
Рампо отрывает взгляд от конфет, как только Куникида входит в кабинет. На его лице растерянность, а брови защемляются сильнее, чем обычно. Взгляд Рампо опускается на зажатую в руке записку. От Дазая, детектив делает вывод, он ушел. Эдогава хочет увидеть оставленное послание и получить больше информации. Он втискивается в круг товарищей и вырывает бумажку из рук Куникиды. Стоило ему прочитать записку, как ответ уже пришёл. «Моя кровь чернеет». Мафия. Он вернулся в Портовую Мафию. Рампо продолжил. «Не могу вас осквернить… без прощаний». Дазай сейчас не в лучшем состоянии. Он не может написать это так, чтобы Агентство могло спокойно найти и прочитать. Осаму никогда не был так хорош в плане эмоций. Он был напуган и не уверен, когда писал записку. Поэтому он попытался скрыть эти чувства и вернулся в мафию. Возвратившись в жизнь мошенничества, убийств и шантажа… А это прекрасная идея, чтобы избавиться от смутных мыслей, подобных мыслям Дазая. Рампо сфокусировался на членах Детективного Агентства, обсуждающих план по возвращению их друга домой, где бы он ни был. Он решил, что мог бы сказать им… или хотя бы половину. — Не стоит искать его, — прямо заявляет детектив. Его встречает грубый протест. — Почему... — Рампо-сан, Дазай-сан один из нас... — Ты ведь сейчас несерьёзно, Рампо... Они успокаиваются, когда он надевает очки и снова смотрит на записку. Я не принадлежу этому месту. Я не чист. Рампо вздыхает. Он считает, что Дазай запутался. Его коллеги выжидают. — Дазай не хочет, чтобы мы шли за ним. Вы знаете, каким он был с недавних пор. Дайте ему времени, — он предполагает, что они в шоке, даже если после этого нет молчания. Рампо никогда не выдаёт столько информации, только раскрывает неясные намёки и посылает их своей дорогой. Куникида ворчит и покидает собрание. Остальные тоже скоро уходят. Ацуши уходит последним, бросая на него взгляд полный горечи и обиды. Рампо это не волнует. Ничто из этого не влияет на него. И всё же Рампо хочет знать правду, хочет разгадать тайну. Однако он не совсем уверен, что понимает происходящее в голове у Дазая. Он никогда не был уверен.________________________________________
«Сама жизнь — источник греха», — думает Дазай. Он хочет провалиться сквозь землю, лишь бы сбежать от Мори. Он хочет умереть, чтобы больше никогда не видеть босса Портовой Мафии. Несмотря на то, что Дазай практически укутан в бинты, он не может чувствовать тепло возле Мори. Он подавляет желание дрожать снова и снова, хоть и осознает, что это чувство никак не исчезает. День не наступает, на улице ещё темно. Дазай не сводит глаз с горизонта, решив не смотреть на Мори, не видеть его самодовольное лицо, которое тот не в состоянии скрыть. Сзади послышался шум, грохот. Вероятно, чемодан. Зажимы раздвигаются, затем взору открывается плотная ткань. Дазай может предсказать, что держит мужчина. — Давай, Дазай, — приказывает Огай, и парень понимает, лучше подчиниться. Он мешкает, ему требуется несколько секунд, чтобы всё осознать. Чёрное пальто, как он уже догадался, идентично его старому. Снова подарок от Мори. — Ты, должно быть, сжёг старое пальто, верно? — голос сочится высокомерием. «Ты больше не выиграешь», — Дазай клянётся. Он снимает с себя старое пальто, уронив его на пол. Извини, Одасаку. Парень берет чёрный плащ в руки, глядя на него со всех сторон. Специально подобрано по размерам, чуть-чуть больше, чем первое. Ткань жёсткая, тёплая и удобная. Он оборачивает его вокруг своих плеч. Никакого тепла. Не когда он здесь. Дазай поворачивается и видит нового начальника, стоящего перед ним. Ему стоит посмотреть немного ниже, чтобы встретиться взглядом с Мори; тем не менее, он чувствует, что смотрит вверх. Он наконец замечает, насколько тот близко, и содрогается. Его сердцебиение учащается против его воли, мурашки покрывают его кожу. Взгляд всё такой же пустой, неподвижный, потому что всё остальное — слабость, а Дазай не хочет быть наказанным в свой первый день. Бинты в руках Мори являлись причиной его близости. Дазай берёт их и организованными движениями обматывает вокруг головы. Снова половина зрения скрыта. Голова стала тяжелее, не только из-за тумана в голове, который продолжал его мучить, но и из-за бинтов. Дазай всегда был — и есть — Демоническим Вундеркиндом Портовой Мафии. — Это Чуя, босс, — слышен тихий голос. Дазай вздрагивает, а потом слишком поздно понимает, что не должен. Никаких эмоций. Ты не можешь их показывать. Он поворачивается к бывшему напарнику, возле уха послышалось прохладное приветствие. Мелкий рыжеволосый парень поднимает голову от поклона, а как только видит Дазая, замирает. — Скумбрия?! — он задыхается. — Что ты здесь делаешь? Почему… — Накахара резко останавливается, сердце обливается кровью. Осаму может только представить, что он думает. Этот ублюдок вернулся после того, как оставил меня с бомбой на прощание. — Чуя, — Дазай приветствует холоднее, чем Мори. Нет ни тона песни, ни глупого прозвища. Демонический Вундеркинд не делает ничего подобного, не держит такой привязанности к своим пешкам. Чуя остается ошеломлённым, ожидая объяснений от Мори. — Дазай порадовал нас своим присутствием и снова занял пост исполнительного директора Портовой Мафии, — томится Мори, положив руку на плечо шатена. Он напрягается, застывает на месте, когда рука слишком долго задерживается, слишком много бродит вокруг. Взгляд Чуи сосредоточен на руке, и Дазай видит, как его бывший напарник меняется в лице. «Ему это не нравится», — он допускает. — «Почему?» — Он останется с тобой, Чуя, и Двойной Чёрный вернется к своим обязанностям через четырнадцать дней. — Дазай не спорит, хотя и опасается мысли о том, чтобы жить в одной квартире с Накахарой. Голос в глубине его сознания говорит об обратном, не теряя времени, рассказывая, как сильно он хочет остаться с Чуей. — Хорошо, босс, — отчаянно отвечает юноша. Дазай разделяет его чувства. Чуя делает последний шаг, чтобы покинуть комнату, и Дазай хочет последовать за ним, но рука Мори остается на плече, лаская его. Дуновение воздуха чувствуется на шее. Он цепенеет. Проблеск эмоций вызывает трепет испуганных крыльев в груди. Дыхание касается челюсти, и лёгкие прикосновения пальцев застывают на подбородке. Осаму вздрагивает и пытается отойти, но рука Мори обвивается вокруг его руки. — Давай, Дазай, что не так? Мори прижимается слишком близко, и новоиспечённый член Исполнительного комитета снова пытается вывернуться из железной хватки. Свободная рука поглаживает его шею и скользит вниз по всей длине позвоночника. Дазай борется со стоном. Это не то, за чем он вернулся. Он не просил об этом. Каждое прикосновение является напоминанием о его юности, о заботе Мори о нем. Дазай сжимает руку, прикасающуюся к нему, Мори наконец отпускает. Он отталкивает Огая и направляется к Чуе, который с отвращением наблюдал за всем происходящим. Голос Мори у него за спиной усиливает дрожь, что проходит сквозь него, как непрерывный холод. — Увидимся через две недели, Дазай. Двери закрылись, адреналин ускользает. Больше всего на свете Дазай хочет спать и умереть. Но он не может не думать о завтрашнем дне и о каждом дне после него, если они, конечно, соизволят наступить. Тьма, кровь и смерть — всё, что ждёт его. Нет света, нет ничего, что могло бы привязать его к миру живых. Он попытается разобраться в этом, в своих эмоциях и чувствах, которые служат только для того, чтобы мучить его. Его некому спасти. Существуют только холодный лед, безмолвие, и железные кандалы. Больше никогда не будет водопада в летней листве.